Божья электричка

Несколько лет я посещал курс для писателей в Чи­кагском университете. Университет находится в юж­ной части города. Добирался я туда электричкой и ав­тобусом.

В электричке можно познакомиться с представи­телями всех социальных групп в городе. На моей остановке английскую речь заглушали испанские, польские и греческие слова. В толпе я ехал в центр го­рода. Там к нам подсаживались хорошо одетые клер­ки. Но и клерки, и остальные «народы мира» покида­ли вагон еще до того, как я доезжал до своей останов­ки. В вагоне начинали появляться черные лица. Вместе с чернокожими я пересекал сначала зажиточ­ные районы, потом районы бедные и, наконец, «пояс нищеты».

Я смотрел на церкви, мелькавшие за окном элек­трички. В районах, где жили иностранцы, преоблада­ли католические церкви. Это были мини-соборы, по­строенные в европейском стиле с островерхими купо­лами и колокольнями. В афро-американских районах церкви носили экзотические названия — Современ­ная миссионерская церковь земли Беула, Церковь Божия Святого Духа и братства во Христе, Баптист­ская церковь «Имени Воды из камня». Недалеко от Чикагского университета я видел величественный го­тический собор, построенный семьей Рокфеллера.

В университете я изучал творчество Элиота, Одена, Сёрена Кьеркегора, Джона Донна, японского новел­листа-христианина Шусако Эндо. После занятий я выходил из-под внушительных серых сводов и пу­скался в обратный путь. Сначала через трущобы... и дальше.

Снова и снова меня поражала широта христиан­ской веры. В ней достаточно величия и глубины, что­бы вдохновить такие умы, как Джон Мильтон и Джон Донн, Лев Толстой и Томас Элиот, чтобы заинтересо­вать студентов-агностиков, которые и по сей день из­учают творчество этих великих писателей. Но перво­начально Евангелие было дано простым крестьянам. Похоже, что некоторые из основателей нашей рели­гии не умели читать и писать. Сам Иисус не оставил нам ни единой строчки, написанной Собственной

рукой.

Путь в университет и обратно открыл мне две гра­ни церкви. И они обе нужны мне. Баптистская цер­ковь «Имени Воды из камня» показывает мне про­стую красоту Евангелия, которое доступно понима­нию каждого мужчины, каждой женщины. Я учусь искать Духа Святого, Который до сих пор пребывает на земле. В то же время я вижу великую тайну, кото­рую пытались разгадать Кьеркегор и Эндо, но сми­ренно признали, что ни один из нас не может до кон­ца постичь весть о кресте и Божьей благодати.

Эту истину признавал и Блез Паскаль:

Прочие религии, религии языческие, более попу­лярны, ибо они состоят из внешних проявлений. Они хороши для необразованных людей. Чисто интеллектуальные религии подходят для образован­ных, но бесполезны людям простым. Только хри­стианская религия годна для всех, ибо состоит из проявлений как внешних, так и внутренних. Она возвышает простых людей до внутренних истин и смиряет гордых через внешние свои проявления. Она не будет совершенна без этих двух своих сто­рон, ибо простые люди должны понимать дух бук­вы, а образованные — подчинять свой дух букве.

Можно сказать словами апостола Павла: «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить силь­ное» (1 Коринфянам 1:27). Несомненно: Бог избрал несколько редчайших людей, таких, как сам апостол Павел. Но даже этот величайший интеллектуал сми­рился, встретившись лицом к лицу с Богом. Церковь, Божья церковь, достаточно велика и достаточно мала для того, чтобы вознести смиренных и смирить воз­гордившихся.

Божья семья

Об этом образе церкви мне говорить легко, потому что он не раз упоминается в Библии. Я думаю, что представление о церкви как о семье имеет в наши дни даже более глубокий смысл, чем во времена библей­ские. И все потому, что наше общество сильно изме­нилось.

Прочтите книгу Бытия. Это история семьи. Она начинается с Адама и Евы. У них один сын хороший, а другой — плохой. Читая дальше, вы узнаете о семье Авраама. На обзаведение семьей этому человеку понадобилось немало лет. Далее следует история семьи Исаака и Иакова. Затем говорится только о семье Иакова, ибо Ветхий Завет рассказывает историю «на­рода Израилева», а Израиль — новое имя Иакова.

Сравните это повествование с подходом современ­ных учебников по истории, в которых написано о рас­цвете и падении цивилизаций. В газетах вы читаете о странах и городах, об университетах и правитель­ственных органах, о промышленных компаниях. В фокусе нынче не семья, а учреждения. Тем не менее Новый Завет упрямо представляет нам церковь боль­ше похожей на семью, чем на предприятие.

Организация строится на том, что в ней есть «та­бель о рангах». Каждый солдат в армии знает свое ме­сто в строю, нашивки показывают звания. Школьные отметки говорят об успехах учащегося. В мире бизне­са существуют должности, зарплаты и прочие показа­тели «значимости» того или иного индивидуума. В Центре международной торговли в Нью-Йорке, про­сто переходя с этажа на этаж, по меблировке офисов можно сразу понять: чем выше этаж — тем крупнее начальство.

В организации статус человека зависит от качества исполнения им своих обязанностей. В мире бизнеса известно, что люди стараются подняться по долж­ностной лестнице, чтобы получить большее возна­граждение. В семье же статус каждого члена опреде­ляется несколько иначе. Как? Ребенок «завоевывает» право было членом семьи в момент рождения. Ребен­ка-неудачника никто не выгоняет из семьи. Наобо­рот, больной ребенок часто получает больше внима­ния со стороны остальных членов семьи, чем его здо­ровые братья и сестры. Джон Апдайк писал: «Семьи учат нас тому, что любовь выше слов «нравится» и «не нравится». Она может сосуществовать с равнодуши­ем, ревностью, даже антипатией».

Так обстоит дело и в Божьей семье. В ней нет «ни иудея, ни грека, ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного». Все эти искусственные разграниче­ния тают в лучах солнца Божьей благодати. Мы усы­новлены Богом. Мы обретаем те же самые права — причем совершенно незаслуженно, — которые есть у Самого Иисуса Христа. Послание к Ефесянам снова и снова подчеркивает эту удивительную истину.

И поэтому мне грустно видеть, что церкви стано­вятся больше похожи на общества с ограниченной от­ветственностью и перестают быть похожими на се­мью. Рассуждая о духовных дарах, апостол Павел пре­достерегает: нельзя одного члена церкви ставить вы­ше другого:

Не может глаз сказать руке: «ты мне не на­добна»; или также голова ногам: «вы мне не нуж­ны». Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам ка­жутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши бо­лее благовидно покрываются, а благообразные на­ши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил те­ло, внушив о менее совершенном большее попече­ние, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, стра­дает ли один член, страдают с ним все члены; сла­вится ли один член, с ним радуются все члены (1 Коринфянам 12:21-26).

В этом отрывке Павел развивает свою любимую идею — о сходстве между церковью и человеческим телом. Эта истина воплощается в группе людей, напри­мер, в семье, собравшейся за праздничным столом.

В каждой семье есть и преуспевающие члены, и жалкие неудачники. На рождественском обеде тетуш­ка Мария — вице-президент крупной фирмы — сидит рядом с дядюшкой Чарльзом, который, как всегда, много пьет и в очередной раз уволен с работы. За сто­лом собрались люди умные и глупые, уродливые и привлекательные, здоровые и инвалиды. Но в семье все эти различия стираются. Кузен Джонни старается держаться ото всех в стороне, но это ему плохо удает­ся. Он, как и мы все, — часть семьи. У нас общие предки, в наших клетках — общие гены. Неудачника не выбрасывают из семьи. «Семья, — сказал Роберт Фрост, — это такое место, в которое тебя обязаны впустить, если ты пришел».

Иногда я думаю, что Бог изобрел семью в каче­стве учебного полигона. Именно там мы учимся об­щаться с людьми в рамках других общественных ин­ститутов. Семья становится крепче, когда ее члены не спорят из-за того, что они не похожи друг на дру­га, а просто радуются этому. В здоровой семье под­держивают слабых членов, не унижая при этом силь­ных. Мать Джона Уэсли говорила так: «Кого из детей я больше всех люблю? Я люблю больного сильнее других. И так, пока он не поправится. Я люблю путе­шественника крепче других. И так, пока он не вер­нется».

Семья — это единственный социальный институт, в отношении которого у нас нет права выбора. Мы попадаем в него просто по праву рождения. В резуль­тате, сами того не желая, мы оказываемся в одном со­обществе со странными и не похожими друг на друга людьми. Церковь же призывает нас сделать следующий шаг: добровольно стать членом еще более стран­ного окружения лишь потому, что составляющие его индивидуумы веруют в Иисуса Христа. Я обнаружил, что подобные общества напоминают семью больше, чем все остальные общественные институты. Генри Нувен как-то сказал, что общество — это «то место, где ты всегда оказываешься рядом с человеком, с ко­торым тебе меньше всего хочется быть рядом». Его определение можно отнести как к группе людей, ко­торая собирается на Рождество за одним столом, так и к группе людей, которая встречается по воскресеньям в стенах церкви.

Дата добавления: 2015-10-31