Я, мои друзья и героин 15 страница

Героина от Хайнца хватило на пару дней. Из откола так ничего и не вышло. В первый же день, когда отец оставил дверь открытой, я свалила. Бомжевала целую неделю, прежде чем он нашел меня и вернул домой. Я думала, ну вот теперь-то он убьет тебя! Но он только сел на стул и задумался.
Я сказала ему, что одна не справлюсь. Это невозможно перенести, если ты целый день один. Бабси мертва. Детлеф в тюрьме. Стелла в тюрьме. Я рассказала ему о Стелле... О том, что она в свои четырнадцать лет умирает за решеткой. Слышала от одной девушки, сокамерницы Стеллы, - она недавно освободилась, - что Стелла постоянно хотела убить себя. Все бредила о какой-то террористке, что сидела в той же тюрьме. Ну, оказывается Стелла пару раз разговаривала с Моникой из РАФ и капитально запала на эту женщину. Многим наркоманам нравились террористы. Были даже игловые, которые все как-то хотели внедриться в террористическую группу, прежде чем сдохнут. Потом когда случилось это дело с похищением Шлейера, мне тоже понравились эти ребята. Я, собственно, была против насилия. Я бы никогда не смогла обидеть другого, и мне становилось плохо, когда я такое видела. Но потом подумала, что эти из РАФ понимают, наверное, что делают. Это говеное общество можно изменить только насилием!
Моего отца ситуация со Стеллой проняла до слез. Он захотел непременно вытащить ее из тюрьмы и удочерить! И я убедила его, что уж вдвоем-то со Стеллой мы справимся с наркотой. Ну вот - у него появилась надежда... Такая идиотская надежда, надо сказать! Но что он мог знать? Мой отец все время делал неправильные вещи. Но он делал, все что мог. Как и мама.

Отец взял в оборот управление по делам молодежи и вытащил Стеллу. Она была просто у края. И минуты не могла прожить без героина. Это было даже хуже, чем до тюрьмы. В общем, мы вмазались в первый же день - я дала ей. Да она все равно начала бы колоться! Только вначале мы еще говорили об отколе. Потом быстро обнаружили, что вдвоем очень удобно накалывать моего папу, и стали делить между собой все его задания. Отсасывали мы тоже посменно. Работали теперь на Курфюрстен-штрассе.
Мне было все равно, потому что я больше не боялась автопанели. Мы работали вчетвером. Я, Стелла и еще две Тины. Одна из Тин была на год моложе меня, то есть, ей было как раз четырнадцать.
Мы работали парами. Пока одна уезжала с клиентом, вторая записывала номер его машины, причем так, чтобы он это видел и не вздумал левачить. И опять-таки - защита от сутенеров! Полицаев мы не боялись. Их машины часто проезжали мимо, и полицаи радостно махали нам руками. Один из полицаев был даже моим постоянным клиентом. Забавный парень. Хотел любви. Сложно было объяснить, что я тут на работе.
Это же приходилось объяснять и другим клиентам. Зачем-то большинство из них, как правило, хотели со мной разговаривать... Все одними и теми же идиотскими лозунгами, мол, такая красивая девочка и на панели?! Нет, спасибо, такие разговоры мне не нужны! Что меня больше всего раздражало, так это то, что, наговорившись вдоволь, они все как один хотели меня спасать. О, я получала настоящие предложения руки и сердца! При этом ведь они понимали, что им, уродам, просто ничего не остается, как использовать жалкое состояние наркоманов, - а иначе не видать им секса, как своих ушей! Абсолютно изолгавшимися были эти клиенты! Они бы лучше разобрались со своими проблемами, прежде чем других спасать!

Там были такие кадры, которые просто не осмеливались обратиться к профессиональной проститутке, которые вообще имели сложности с женщинами и поэтому ходили на детскую панель... Вот они рассказывали, что разочарованы своей женой и семьей и жизнью, в которой ничего не меняется и ничего не происходит. Иногда казалось, что они просто немного завидуют нам: ведь мы были так молоды... Хотели знать, что сейчас модно у молодежи, какая музыка, какая одежда, какие словечки...
Один тип, ему было уже пятьдесят, хотел непременно курить гашиш - ему казалось, что все молодые курят гашиш, и я за дополнительную плату объездила с ним пол-Берлина, чтобы отыскать барыгу, торгующего дурью. С ума сойти, меня никогда это так не поражало, но на каждом углу продавали героин, и нигде гашиш! Чтобы купить немного дури, мы потратили почти три часа. Фраер раскурился в машине косяком и был беспредельно счастлив, Нет, странные там были люди! Одному, например, нужно было все время стучать по какой-то железяке в его ноге. Несчастный случай - упал с мотоцикла! У другого была бумага, где печатью подтверждалось, что он бесплодный. Поэтому он хотел без резины. Самый гнусный утверждал, что он из модельного агентства и, мол, делает пробы на съемку. В машине вытаскивал пистолет и требовал бесплатного сервиса...
После этих всех мне нравились только студенты, которые по панели ходили пешком. Тоже, правда, совершенно заклиненные типы! Но с ними еще можно было поболтать. Ну, об этом говеном обществе... С некоторыми я ходила на квартиры, с некоторыми - в машине или в пансионе. Там комната стоила клиенту от десяти марок. Для нас выставляли дополнительную кушетку - на застеленную двуспальную кровать ложиться не позволялось. Пансионы были печальны...
Мы общались со Стеллой шифрованными записочками на рекламных тумбах и плакатах. Таким образом, при пересменке мы знали, что делала другая, и что там еще придумал папа в целях контроля.

Если мне становилось совсем уж невмоготу работать, то я заходила иногда в лавочку, которая так и называлась: «Помощь подростку». Они гнездились прямо рядом с «Саундом», буквально на детской панели, - поближе к потенциальным клиентам. Там, в лавочке, я могла почитать брошюры о маленьких проститутках и наркоманках из Америки, которые были счастливо обращены к богу посредством «Помощи подростку». Я сидела там, разговаривала, пила чай, ела хлеб со смальцем, и, как только они начинали говорить о любимом боженьке - сматывала удочки! По существу, и они тоже использовали наркоманов, вербуя в секту тех, кто уже совершенно отчаялся.
Рядом с норой этой секты на Курфюрстен-штрассе располагалась лавка коммунистической группы. Я читала их афиши. Ну - эти, короче, хотели изменить весь мир! Это мне нравилось. Но в моей ситуации никак не помогало...
Я пялилась в витрины огромных мебельных магазинов на Курфюрстен-штрассе. Собственная квартира, живем с Детлефом - как же, как же! Нет, от этого становилось только хуже...
Я достигла, пожалуй, самых высот в своей наркоманской карьере. Если на панели случалось затишье, я занималась криминалом. Маленькие дела, потому что я действительно не была создана для преступлений - нервишки подводили, - и когда другие нарки брали меня на взлом, я старалась под каким-нибудь предлогом увильнуть. Самым крупным моим делом было разбить автомобильное стекло и вытащить приемник. Да и то - после целой бутылки вермута! Нет, обычно я помогала сбывать ворованное. Возила горячий товар и для обычных бандюг. Прятала краденное в камерах хранения на Цоо и потом отдавала. Получала за это двадцать марок, а между тем, это было куда опаснее самого воровства... Ну да я не соображала уже ничего!
А что дома? Дома я врала отцу и ссорилась со Стеллой. Мы договорились со Стеллой, что делим работу и порошок. Об этом и шли споры, как правило: каждый думал, что его надувают... Нет - хуже жизни, чем моя, и представить было невозможно!
Мой отец уже давно все знал. Но был совершенно беспомощен. Я тоже. Правда, я-то по крайней мере с самого начала знала, что родители помочь мне не смогут.
В школе меня давно уже никто не видел. Я просто не переносила школу. Просто находиться там было выше моих сил. Я не переносила этого сидения. Я вообще ничего не переносила. Я не могла уже видеть фраеров, я не могла ходить на точки, я не могла видеть отца - ничего не могла!
Все было плохо. Настроение - конец света. Я знала, больше ничего не будет. И теперь это только вопрос времени. Но я все как-то тянула и малодушничала всадить себе золотой. Мне все еще хотелось найти выход...
Поэтому я подумала, что могу лечь в дурку. В психиатрическую больницу Бонхоффер. На «Ранчо Бонни»... Это было последнее, что мог сделать наркоман. «Ранчо Бонни» - ужас для любого нарка. Так и говорилось: лучше четыре года тюрьмы, чем четыре недели ранчо. Некоторых нарков туда упекали насильно, и они рассказывали совершенно дикие вещи.
Но я наивно думала, что, раз я передаю себя добровольно в их руки, то со мной там обойдутся повнимательнее. Потом, все-таки должны же были эти люди по делам молодежи, или кто там еще, обратить внимание, что есть молодая девочка, которой совершенно необходима помощь! И что ее родители совершенно не способны! В общем, решение засесть на «ранчо» было как попытка самоубийства, когда человек втайне надеется воскреснуть, и чтобы все сказали: ах бедняжка, мы никогда о тебе не заботились, теперь мы не будем так ужасно вести себя с тобой!
Ну, хорошо, я приняла такое решение и пошла к маме. Мама приняла меня очень холодно, как будто давно уж списала меня со всех счетов. Я начала плакать, по- настоящему плакать. Попыталась рассказать ей свою настоящую историю, не приукрашивая. Она выслушала и тоже заплакала. Мы обнялись, и она больше не выпускала меня. Моя сестра тоже была рада, что я вернулась. Мы спали вместе в моей старой кровати. Скоро у меня началась ломка.
Начался новый выход. Я уже не знаю, сколько их было всего. Я, вероятно, была чемпионом мира по выходам. По крайней мере, я не знала никого, кто бы так часто переламывался, как я. И так безрезультатно... Все было как в первый раз. Мама взяла себе отгул и приносила все, что я хотела: валиум, вино, пудинги, фрукты. На четвертый день мы поехали отвозить меня на «Ранчо Бонни». Я действительно хотела туда, потому что знала, что иначе вмажусь прямо на следующий день...
Мне сразу же пришлось раздеться и залезть в ванну. Как последней прокаженной. В других ваннах уже купались какие-то достаточно сумасшедшие бабушки. Меня запихали в третью ванну, и там я должна была драить себя под надзором медперсонала. Вещи мне так и не вернули. Вместо них я получила трусы от подмышек до колен - такие, что руки были постоянно заняты трусами, чтобы те не съехали. Еще дали мне достаточно подержанную бабушкинскую ночнушку, и в таком вот виде я явилась в приемный покой на пост ночного дежурного для осмотра. На ранчо я единственная была младше шестидесяти! Все бабки - совершенно рехнувшиеся! Все кроме одной. Пуппи звали ее.
Пуппи весь день была занята работой на посту. Она действительно сделала себя необходимой, отнимая у сестер лишнюю работу. С Пуппи я и разговаривала. Она не производила впечатления сумасшедшей, просто думала немного медленно. Пятнадцать лет назад родные сестры залепили ее на «Ранчо Бонни». Ее, по-видимому, никогда тут и не пытались лечить. Из приемного покоя она так и не вышла. Я думала: здесь что-то не так, если человек пятнадцать лет остается в приемном покое, только потому, что медленно думает!

В первый же день меня проинспектировала целая команда врачей. То есть большинство белых халатов были студентами, которые меня очень нахально освидетельствовали с головы до пяток. Босс халатов задал мне пару вопросов, и я сказала, что хочу несколько дней побыть в клинике и потом поехать в интернат в Западной Германии, писать там выпускные. Он кивал головой и говорил все время «да-да», как обычно говорят сумасшедшим.
Когда я легла вечером в кровать, все сомнения разом пришли мне в голову. Что я такого им наговорила? Почему они так вели себя так странно, будто я сказала, что я - Наполеон? Я внезапно испугалась, что я, как и Пуппи, никогда больше не выйду отсюда, и на всю жизнь обречена вести сонное существование на ранчо в своей бабкиной ночной рубашке и огромных трусах, засыпая на ходу.
Так прошло два дня, и меня перевели в палаты, потому что никаких признаков ломки уже не было. Я получила обратно свое шмотье, и мне даже позволили есть ножом и вилкой, а не детской ложечкой, как на приеме.
На станции было уже три наркушницы - все девочки, которых я знала по сцене. Мы четверо сидели за одним столом, и бабушки сразу прозвали его террористским.
Одна из девочек, Лине, уже имела богатый тюремный опыт. Она сразу сказала, что «Ранчо Бонни» намного хуже любой тюрьмы. Потому что в тюрьме ты можешь в любой момент добыть чего надо, а тут на ранчо это очень и очень сложно.
В общем и целом, у нас на ранчо было достаточно весело - ведь нас тут было аж четверо, - но сомнения меня все не оставляли, со временем превратившись в настоящую панику. Я так и не получила от врачей осмысленного ответа - когда же я пойду на терапию. Они только говорили: «Ну, посмотрим, посмотрим...» У них там была масса изречений, которыми они обычно заколачивали дуриков.
Договор моей мамы с молодежной управой был в том, что четыре дня я буду на ранчо, пока не выйду, а потом я должна была получить место в клинике. Но я ведь и так откололась и пришла туда уже почти совсем чистой! О клинике почему-то уже никто не вспоминал...
Наоборот, мощный удар обрушился на меня спустя пару дней. Мне принесли бумагу, подписав которую, я «добровольно» оставалась бы на ранчо так месяца на три. Я, конечно, отказалась и сказала, что ухожу сейчас же - пришла добровольно и могу уйти, когда мне захочется! Пришел главный и сказал, что, если я сейчас же не подпишу на три месяца, то буду принудительно оставлена на шесть!
Я чувствовала себя просто обманутой. Ужас! Ясно, теперь я целиком и полностью завишу от этих идиотских врачей... Хотела бы я знать, что за диагноз они мне приготовили... Они легко могли повесить мне тяжелый невроз или шизофрению или еще бог знает что! У меня, как у пациентки сумасшедшего дома, не было ни малейших прав. Ну все - будешь второй Пуппи, поздравь же себя!
Самым ужасным было то, что я и сама теперь не знала, насколько спятила. Ну, невроз то у меня был точно! Потому что, насколько я знала из разговоров в консультациях, наркомания это и есть невроз - поступки, вызванные навязчивой идеей. Ну что ж, для невроза этого я сделала все! Это множество выходов, а потом сразу же опять все заново, - хотя я ведь знала, что убиваю себя... Сколько говна я уже сделала в своей маленькой жизни, как я обращалась с мамой с другими людьми... Нет, нормальным это не назовешь! Определенно - крыша у меня давно уже ехала! И теперь я думала только о том, как бы скрыть от врачей и сестер, что я действительно ненормальная.
А эти сестры обращались со мной как с полной и официальной идиоткой. Приходилось напрягаться, чтобы не ответить им грубо. Когда приходили врачи и задавали вопросы, я, стараясь перехитрить их, давала совершенно дикие ответы, которых в жизни от меня никто бы не услышал. И когда они уходили, я думала, что опять сказала что-то не то. Точно - теперь они меня держат за совсем поехавшую!

В качестве терапии мне предложили вязание. Вязание! Нет, вряд ли мне это поможет!
Все окна на ранчо были забраны решетками. Но не настоящими, как в тюрьме, - потому что все-таки это была не тюрьма, - а такими вычурными решеточками. Можно было просунуть голову сквозь прутья и смотреть из окна, Я стояла там часами, решетка у горла, и пялилась на улицу. Была осень, листья становились желтыми и красными, солнце стояло низко и по вечерам заглядывало прямо в камеру. Я привязывала металлическую кружку к веревке, свешивала ее из окна, и она билась о стену дома. Или пыталась подтянуть ветку дерева, чтобы сорвать листик. Вечерами я думала: «Ну, если ты и не была еще сумасшедшей, то тут гарантировано станешь!»
Гулять с бабушками по кругу в садике мне не позволялось. У любого террориста есть право на прогулку... У меня не было! Что делать - существует опасность побега! Они, правы - существует... В шкафу я нашла старый футбольный мяч. Им я била по стеклянной двери в надежде, что та сломается. Они отняли мяч. Тогда я стала с разбегу бить головой по стеклам, но стекла были как из танкового стекла. Я чувствовала себя, как хищный зверек в тесной клетке. Часами бродила вдоль стен. Я не вынесу этого! Мне просто надо бежать. И я побежала! По коридору до двери и обратно. Упала на пол и забилась в истерике.
По ночам мы с Лине ножиком выцарапывали замазку в раме одного запертого, но не зарешеченного окна. Стекло не поддавалось ни на миллиметр. На следующую ночь мы поставили одну кровать на другую и попытались выломать решетку. Бабушек в комнате мы так запугали, что они не смели и пикнуть - некоторые действительно держали нас за террористок. Ну, да и это не удалось - решетка не поддалась, а на грохот сбежалась охрана.
Надежды легально выбраться из дурки у меня не было. Тело, между тем, восстанавливалось без наркотиков. У меня появились толстенное брюхо. Лицо было желтое и при этом такое раздутое, как будто я уже оттрубила лет пятнадцать на ранчо. Я с трудом засыпала. Почти каждую ночь что-то происходило на станции. И мне все время казалось, что я упускаю случай бежать. Нет, совсем безнадежно! Но каждое утро я принаряжалась, будто сейчас отправлюсь на точку. Я упорно причесывалась и красилась.
Пришел кто-то из чиновников. Сказал: «Ну, посмотрим, посмотрим...» От него я, по крайней мере, узнала, в какой тюрьме Детлеф, и какая у него статья. Тотчас села за стол и накатала ему огромное письмо. Отправила его, и сразу начала второе. Я хотела выговориться, но писать все, как есть, я не могла. Потому что письма, конечно, читали. Читали, вероятно, еще здесь на ранчо, и уж точно в тюрьме. Приходилось лгать и в письмах. Писала, что счастлива, что мне вообще не требуются наркотики, и так далее...
От Детлефа я тоже получила целую стопку писем, и почему-то все в один раз. Он писал, что плохо поступил с этим фраером и чеками. Что он сделал это, только чтобы отколоться в Париже. Он хотел меня удивить... Вдвоем мы бы никогда не сделали этого... Детлеф писал, что скоро выйдет и ляжет в клинику. Я писала, что тоже скоро лягу в клинику. И мы оба писали, что после этого мы вдвоем переедем на новую квартиру. Мы снова и снова выдумывали себе этот рай в письмах... При этом я была уверена, что вообще никогда не выйду с ранчо...
У меня, правда, был еще один настоящий шанс. У меня снова появился грибок, и я каждый день говорила врачу, что мне надо в больницу на операцию, а то, мол, схожу с ума от боли. И действительно: одним утром меня под строгим конвоем вывезли в больницу. После обследования я стала настаивать на лечении. Я уже знала, как вырваться из больницы. Обеспечила себе пропуск в больничный парк. Конечно, наркоманам его так просто не давали, но там был фокус. Я подошла к одной очень милой и косой сестре, сказала ей, что хочу покатать в парке старую бедную бабушку, которая уже не может ходить. Она ничего плохого не заподозрила, и сказала, что это очень мило с моей стороны.
Я срочно надыбала себе какую-то бабушку, которая нашла меня очень симпатичным ребенком. Я выкатила ее в парк и сказала: «Бабушка, один момент подождите, я сейчас вернусь». Через две секунды я была уже за забором.
Я долетела до метро и поехала к Цоо. Свобода! - я чувствовала ее! Старая точка у столовки Технического университета... Я побродила там немного и подсела к трем молодым. Сказала, что только что с «Ранчо». Это их впечатлило.
Мне страшно хотелось, а один из этих парней торговал. Сказал, что если я буду посредничать для него, он даст мне чего-нибудь. Я сказала, давай. Он дал, и я вмазалась ко всем чертям прямо в туалете столовки...
Я вколола едва ли с полчетверти... Порошок был не супер. Все равно - неплохо. Меня потащило, но я была полностью в сознании. Должна же и я была попробовать, чем мы торгуем-то! Этот дилер был еще совсем молодой, и я немного знала его по гашишной точке на Хазенхайде... Ходил еще в школу. Лет так где-то шестнадцать. Я сразу поняла, что опыта у него не много. Иначе он подождал бы результатов, а уж потом платил...
Вдруг я почувствовала, что пятачок перед столовой просто кишит душманами, а мой дилер и ухом не ведет. Пришлось подойти к нему и шепнуть «полиция», прежде чем он догадался собрать манатки. Я медленно шла в направлении Цоо, он - сзади. Навстречу мне попался нарк с вокзала, и я сказала ему: «Стой, старик: облава у столовки, но я могу тебе достать отличный порошок». Молодой подбежал к нам, вытащил весь свой товар из кармана и сказал, что можно пробовать. Я подумала, что кончу сейчас! В трехстах метрах облава, а этот идиот светит героином...
Сразу подошли те двое, что следили за нами. Бежать смысла не было. Этот мудак еще попытался скинуть товар, и теперь повсюду в воздухе кружились лиловые чеки. Нет - вот дурак, все же... Теперь он все хотел замазать клиента, свалить все на меня, и говорил, что он тут ни при чем, да...
Нас прислонили к машине, руки на капот, обыскали насчет оружия, хотя никому из нас не было еще и шестнадцати. Какой-то говнюк из полицаев повозил мне как следует по сиськам - сохраняла полное спокойствие. Я уже вмазалась, и ничто в мире не могло меня взволновать. Снова прикинулась хорошо воспитанным ребенком. Полицаи успокоились только после того, как увидели документы. Один из них сказал: «Девочка, тебе ж только пятнадцать исполнилось, что ты тут делаешь?» Я сказала: «Гуляю!» И прикурила сигарету. Он рассердился: «Эй, а ну брось! Курить вредно в твоем возрасте!» Сигарету пришлось затушить...
Нас привезли в участок и заперли в обезьяннике. Дилер сразу разревелся в сопли и только истошно кричал: «Выпустите меня, выпустите меня!» Я сняла куртку, положила ее под голову, легла на полку и задремала. Такой прихват вряд ли мог меня испугать. Потому что о моем побеге из «Бонни» наверняка еще не заявили.
Точно - через два часа меня выпустили. Я сразу пошла к столовке, но внезапно проснулась моя совесть с мозгами. Опять - вмазалась при первой же возможности, кошмар! Я разревелась. Идти было некуда... Я же не могла со своими булавочными зрачками заявиться домой и сказать маме: «А вот и я, салют! Приготовь-ка ужин!»
Я зашла в старую консультацию университета. Там были очень разумные ребята, они уломали меня все же позвонить маме. Мама вроде успокоилась, когда услышала, что я звоню из университета. Еще по пути домой у меня ни с того, ни с сего поднялась температура, и когда я легла в постель, было уже около сорока. Я начала бредить, и мама вызвала скорую. Приехавший доктор хотел сделать мне укол, но я сопротивлялась не на шутку. Каждый день я кололась по два-три раза, но шприц в зад - этого я просто боялась...
Температура упала, и я лежала трупом. «Ранчо Бонни» отняло у меня последние остатки здоровья. Только через три дня я снова встала и сразу же поехала в консультацию. Иначе, чем через точку на столовой, туда было не пройти. Я пробежала ее насквозь, старясь не глядеть ни влево, ни вправо.
Всю неделю я ходила в консультацию. Там я говорила. Впервые в своей жизни. До этого все, к кому я обращалась, только сами заговаривали мне зубы: моя мама, отец, типы из «Нарконона» - все! Тут я говорила сама и сама понимала, наконец, что со мной происходит. Я ходила к ним и тогда, когда мое лицо стало вдруг желтым как лимон, и когда перед столовкой я встречала знакомых, они в ужасе отбегали от меня, крича: «Эй, а ну отвали со своей желтухой!»
Я просто не могла поверить, что у меня снова желтуха! Черт возьми, это было просто несправедливо! Всякий раз, когда я была чистой, и у меня появлялась надежда, эта наркоманская болезнь одолевала меня. Когда боль в животе стала невыносимой, мы с мамой поехали в больницу Штеглиц. Я хотела в Штеглиц, потому что у них там классная столовая... Два часа сидела в приемной и корчилась от боли. Каждая сестра, проходя мимо, легко могла прочитать диагноз по моему желтому лицу. Но они как не обращали внимания. В приемной было полно народу, детей. Будь моя желтуха заразной, я бы инфицировала всех подряд!
Через два часа я не вытерпела и сама побежала искать врача. По стеночке побежала, потому что была очень слаба, и у меня были страшные боли. Хотела узнать насчет изолированного бокса, и когда мимо проходил какой-то доктор, я сказала ему: «Я хочу кровать! Я не хочу всех тут заразить... У меня же желтуха, как вы можете видеть!» Он сказал, что ничем помочь не может. Сначала - в приемную! Пришлось вернуться...
Когда, наконец, пришла моя очередь говорить с врачихой, и я ей так любезно объяснила, что, возможно, у меня желтуха и, возможно, от наркотиков, она ледяным тоном сказала: «Мне очень жаль, но тут мы не компетентны...»

Я - наркоманка! Здесь никто не был компетентен! Мы с мамой снова залезли в такси. Она страшно проезжалась насчет врачей, которые так просто внаглую отфутболили меня. На следующее утро мама привезла меня в больницу «Рудольф Виршов». Это, конечно, было фигово - я ведь только что убежала оттуда!
Явился молодой ассистент, чтобы взять у меня кровь на анализы. Я сразу показала мои вены и сказала: «Тут у меня тромбоз. И тут. И тут тоже. Вены совершенно забиты. Нужно брать пониже, и не просто втыкать, а бить по диагонали, иначе не пробьетесь».
Этот растяпа всадил иглу прямо в забитую вену. Он тянул и тянул, но кровь не появлялась, и игла постоянно вылетала. И в следующий раз он прямо спрашивал, куда колоть...
Два дня я проспала. Желтуха оказалась не заразна. Через четыре дня печень вроде как отошла - моча правда была красной. А лицо желтым....
Каждый день я звонила в консультацию и билась за место в клинике. Ну а потом кое-что случилось: Детлефа выпустили из тюрьмы... Мама привела его с собой в воскресенье - день посещений.
Ну да, большая любовь, объятия и поцелуя! Мы вышли в больничный парк. Все было, как будто мы и не разлучались. И почему-то вдруг - не знаю! - мы оказались сидящими в метро, направление - сцена! Судьба знать такая... Случай подыграл нам. Мы встретили одного приятеля - Вильгельма. Этому Вильгельму страшно везло по жизни. Жил у одного голубого и выдающегося врача-писателя. Этот врач не только снабжал его деньгами, но и устроил его в частную гимназию.
Короче говоря, этот Вильгельм достал нам дозняк. К ужину я снова была в больнице. На следующий день Детлеф опять пришел. На этот раз у нас были сложности с тем, чтоб вырулить, поэтому я вернулась только в пол-одиннадцатого. Оказалось, что пока меня не было, отец приходил навестить меня - на следующий день он улетал в Таиланд...

Ну что я могла сказать маме, когда она пришла на следующее утро? Я знала, что я последний кусок говна, ну и что? Потом в больницу пришел наш консультант и сказал, что мной заниматься ни к чему. Я снова клялась всем святым, что хочу в клинику. Детлеф посыпал голову пеплом и говорил, что это все его вина. Инцидент замяли. Детлеф тоже наведывался в консультацию, и мы увиделись в следующее воскресенье. Ему как-то повезло - с понедельника он уже ложился в клинику.
Я сказала: «Просто здорово, что ты это сделал. Теперь все будет хорошо, я тоже достану место. Мы справимся. Говна не будет...»
Мы гуляли в парке, и я сказала: «Давай-ка быстренько съездим на Цоо. Хочу купить «Возвращение луны», третью часть. Первые прочитала уже, и мама нигде не может найти третью...»
Детлеф сказал: «Ну, это просто класс, подруга! Как раз на Цоо она продается! Скажи уж просто, что хочешь вмазаться!»
Идиот, его слова меня просто взбесили! Я и не думала о героине. Я действительно хотела третью часть этой луны. Я сказала: «Ты бредишь! Я и ширево, сказал тоже! Можешь, впрочем, и не ходить!»
Конечно, Детлеф пошел. В метро началась наша старая игра. Я сразу задрала пару бабушек. Детлефу это было неприятно, он отошел в другой конец вагона, и я как обычно заорала на весь вагон: «Эй, старик, тебе не надо притворяться, что ты не со мной! Здесь же каждый видит, что ты не лучше!» Потом у меня началось кровотечение из носа. Не знаю, уже несколько недель такое случалось со мной в метро. Я разнервничалась и только размазывала дурацкую кровь по лицу.
К счастью, на Цоо я получила свой роман. Снова приободрилась и сказала Детлефу: «Давай немного погуляем тут. Это же твой последний день на свободе!» Конечно, мы автоматически оказались на точке. Там были Стелла и обе Тины. Стелла - та прямо обалдела от радости! Обоих Тин ломало... Девушки как забыли, что сегодня воскресенье - днем в воскресенье на панели ловить было нечего, там вообще ничего не происходило. Вся клиентура степенно прогуливалась с женами и детьми.

А я была рада чувствовать себя немного посторонней. Не надо было бояться ломки, не надо было работать... Я свысока смотрела на других, была счастлива и даже немного заносчива. Я думала: «Как все же удивительно: на точке - и не хочешь вмазаться! Вот дела-то!»
Мы стояли на автобусной остановке на Курфюрстендамм. Рядом с нами два черножопых - они все подмигивали мне. Из нас четверых я, несмотря на желтуху, выглядела свежее всех. Все потому, что уже долгое время оставалась относительно чистой. Кроме того, на мне была обычная тинейджерская одежда, одолженная у сестры, а не эта наркоуниформа. Теперь я и внешне хотела отличаться от игловых... Даже постриглась в больнице.
Черные не переставали моргать. Я сказала Тинам: «Могу договориться. Получите сорок марок как минимум, поделите четверть между собой». Тинам было все равно - так жутко их долбило. Я задорно так подошла к черным и сказала: «Хотите двух девушек? Я договорюсь! Пятьдесят марок! Идет?»
Они по-дурацки оскалились и сказали: «Не, не, ты брать, ты - пансион!»
Я не обиделась, сказала: «Это даже и не думай! Но девушки - первый класс! Только четырнадцать лет! Только пятьдесят марок!» Младшей Тине как раз исполнилось четырнадцать.
Черножопые упрямились. И их можно было понять - стоило лишь взглянуть на Тин. Действительно, тут сложно было клюнуть. Я подошла обратно к девушкам, сказала им, что ничего не вышло и тут в меня как бес вселился! Я отвела Стеллу в сторонку и сказала ей:
«Тинам ничего не светит в их состоянии. Им не поднять и черножопых. Давай-ка поможем им - пойдем с ними... Заведем черных, а Тины быстро доделают. Они ведь все равно трахаются с фраерами. Попросим сотню и купим полграмма!»
Стелла согласилась, не раздумывая, хотя мы обе старались не связываться с иностранцами это было для нас последним вариантом... Но я бы не поручилась, что Стелла не работает с ними.
Я подошла к туркам и сделала предложение. Ну, все - те уже рыли землю. Только Детлеф нахмурился и сказал: «Ну вот - идешь опять отсасывать!» Я сказала: «Прекрати, я вообще ничего не делаю! Нас же четыре девушки, считай сам!» Я внушила себе, что делаю все из сочувствия к Тинам. Конечно, не только из сочувствия. Просто мне как обычно требовался обходной путь...
Я сказала, что мы идем в пансион «Норма» на Нюрнбергер-штрассе - там были большие комнаты. Никуда больше нас не пустили бы вшестером. Пошли. Неожиданно к нам прицепился третий черный. Первые двое пояснили: «Друг... Тоже пансион...»
Мы промолчали, сняли сотню, и Стелла с одним из них пошла за ширевом. У черных был свой дилер на точке, он продавал самые большие полграмма в городе. Тронулись дальше - уже ввосьмером. Спереди мы, четыре девушки, и Детлеф - все под руку. Прохожие разбегались прочь с тротуара, уступая нам дорогу... Сзади трое черных.
Мы шли и напрягались. Обе Тины хотели героин, Стелла же не торопилась - она боялась, что Тины, получив порошок, отвалят. Кроме того, мы все хотели сплавить третьего черного, который в нашем договоре вообще никак не фигурировал.
Стелла повернулась, показала пальцем на третьего и понесла: «Але! Если черножопый идет с нами, мы отваливаем!» Ей ничего не стоило назвать турка черножопым!
Эти трое, однако, взялись под ручки, и пропустили слова Стеллы мимо ушей. Стелла сказала, что в таком случае нам ничего не остается, кроме как бежать. У меня были туфли без каблуков, и я была за. Первый раз за три года я была не на шпильках... Потом, правда, засомневалась: «Мы же определенно встретим их еще раз, вот будет весело!» Я забыла, что сегодня в последний раз на панели...
Стелла призадумалась. Сдала немного назад и заговорила с черными. Мы шли как раз под лестницей в Европа-центре, как вдруг сзади стало тихо. Я обернулась - Стеллы там уже не было! Как сквозь землю провалилась! Со всем героином! Турки тоже заметили пропажу и заволновались.
Я только подумала: «Вот так Стелла! Действительно!» Я страшно рассердилась! Подумав, что она может быть только здесь, в Европа-центре, я взлетела на пешеходный мост. Детлеф за мной. Обе Тины - ни с места. Черные мертвой хваткой схватили их. Мы как сумасшедшие облетели весь Европа-центр. Я слева, Детлеф справа - никаких следов Стеллы! Я так и не нашла ее, и кроме того, мне было очень неудобно перед Тинами. Я видела, как турки отволокли их в какой-то пансион, и ждала снаружи несколько часов, прежде чем они вышли, разделавшись с грязной работой. Ну а теперь они должны были, как минимум, получить свой дозняк, ради которого и работали! Я знала, где искать Стеллу, и мы пошли вниз на Курфюрстендамм. Там уже никого не было: сцена в это время переезжала к теплице. Но мы же искали Стеллу и пошли прямо в туалеты! Только мы вошли, как услышали Стеллу - жива и здорова, она ругалась с кем-то. В этом туалете целая куча дверей, но по воплям я сразу угадала, за какой из нею Стелла. Я заколотила кулаками в дверь и заорала: «Стелла, открой сейчас же или что-то случится!»
Дверь тут же отворилась. Вышла полностью обдолбанная Стелла. Маленькая Тина с размаху вмазала ей по морде. Стелла сказала: «Там, там весь порошок! Мне он не нужен!» И удрала.
Вранье! Стелла проколола добрую четверть, только чтоб нам не досталось. Обе Типы и я смешали в кучу эти остатки с тем порошком, который мы только что купили, и разделили между собой. Для меня это было больше чем достаточно после выхода. Пришлось приложить усилия, чтобы подняться с толчка. Поехали к теплице. Там снова была Стелла. Посредничала теперь. Мы сразу: «Пойдем, ты должна нам еще четверть!» Она повернулась без рассуждений. Все-таки, какие-то остатки совести у нее еще были.
Я сказала: «Стелла, ты - последнее говно! Я больше не хочу с тобой знаться!»
Я зашла в теплицу, вмазалась Стеллиной герой и купила себе колы. Сидела одна в углу. Первые минуты дня, когда я могла посидеть в покое. Сначала я немного надеялась, что где-нибудь всплывет Детлеф. Но нет - было уже слишком поздно! Я стала думать...
Эти раздумья начались вполне безобидно. Я думала себе: вот - это настоящее говно. Сначала тебя кидает твой единственный друг, потом лучшая подруга. Нет дружбы среди нарков! Ты совершенно одна! Ты всегда будешь одна! Все остальное - игра воображения. И весь этот террор ради одной дозы! Каждый день такой террор.

Дата добавления: 2015-10-30