Я, мои друзья и героин 8 страница

На вокзальных галереях через Детлефа я познакомилась и с другими «работничками», с ребятами, которых поначалу сторонилась. Многие из них были совершенно уже убиты героином, и им приходилось непросто в деле. Все - старые нарки, которыми я так восхищалась раньше...

Детлеф говорил, что это его друзья. И добавлял, что нужно быть повнимательнее с этими друзьями. Эти нарки шатались там как потерянные, им позарез нужен был героин, и у них никогда не было денег. Этим друзьям и обмолвиться нельзя было, что у тебя есть деньги или порошок - не дай бог! Иначе ты рисковал быть избитым и ограбленным. Они кидали не только фраеров, но и друг друга при случае...

Ну, теперь мне было ясно, что же такое героиновая сцена, так пленявшая меня раньше... Теперь я была практически в самом центре этой сцены.

Друзья Детлефа часто мне говорили: «Слушай, девушка, прыгай - ты еще слишком молода. У тебя получиться! Тебе просто нужно расстаться с Детлефом. Он все равно уже никогда не слезет. Не дурачься, брось Детлефа...»

Нет, они явно были не в своем уме - бросить Детлефа! Я просто не могла себе этого представить. Если Детлеф уж так хотел сдохнуть, значит, и я хотела! Этого, правда, я им не говорила. Я говорила проще: «Кончай гнать! Мы же не сидим! Мы легко соскочим, если только захотим».

Так день за днем летело время. Наступила осень. Каждый день был похож на предыдущий. С двух до восьми я - на вокзале. Потом мы шли в «Теплицу» - дискотеку выше по Курфюрстендамм. Там была точка, где покупал Детлеф. Еще более конченная, чем сцена в «Саунде». Я часто оставалась там до последнего автобуса - до двадцати минут первого. Я жила только теми субботами, когда мы спали с Детлефом... Эти ночи с ним с каждым разом нравились мне все больше. Они были прекрасны - ну, если мы были не очень обколоты, конечно.

Пришел декабрь. Становилось все холоднее... Раньше я никогда не замерзала, любой мороз был мне нипочем. Теперь же я мерзла постоянно. Я замечала, как силы покидают меня, я стала совсем слабенькой, меня шатало. В одну из суббот в начале декабря я, как обычно, проснулась в квартире Акселя, рядом с Детлефом. Было зверски холодно... Прямо перед моим носом стояла какая-то коробка. Вдруг надпись на коробке как дикая бросилась мне в глаза. Краски резко и пронзительно блеснули - глазам стало больно, да, там был красный, - цвет, который всегда пугал меня. От красного цвета меня бросало в холодный пот еще под кислотой. Под героином красный был очень мягким цветом. Как и все другие цвета, красный под героином был мягок и нежен, словно под вуалью...

А теперь... Проклятье, теперь только агрессивный красный был на этой коробке. Мой рот был полон слюны. Я постоянно сглатывала ее, но она моментально появлялась все снова и снова. Вдруг слюна исчезла, во рту стало очень клейко, горло пересохло. Я попробовала встать, чтобы выпить чего-нибудь. Встать не получилось… Я тряслась от холода, но вдруг мне стало жарко и я стала обливаться потом. В панике я растолкала Детлефа и сказала: «Эй, эй - со мной тут что-то происходит!»

Детлеф посмотрел мне в глаза и сказал: «Да у тебя зрачки как блюдца...» Он помолчал и прошептал: «Ну вот и ты готова...»

Я только дрожала и все повторяла шепотом: «Так что, что же это со мной?»

Детлеф сказал: «Ничего - ломает тебя...»

Я подумала: «Ага, ну вот - это ломка... Тебя ломает, ты, старая фиксерша! Ну, что, не так, в общем-то, и ужасна эта ломка! И что это другие носятся с этой ломкой как с писаной торбой? В общем-то, ничего не болит, только трясет немного, и цвета немного раздражают, и слюны полон рот, а так ничего, нормально...»

Детлеф ничего не говорил. Он выковырял из своих карманов чек и аскорбиновую кислоту, достал ложку, приготовил на свече и дал мне готовую машину. Меня трясло, и я долго не могла попасть в вену... Наконец- то! Мне снова стало хорошо. Краски стали мягче, и слюна ушла. Со слюной ушли и проблемы, и я заснула рядом с Детлефом. Он тоже вмазался... Мы встали в полдень, и я спросила, сколько героина у нас еще остается.

Он сказал: «Ясно, тебе еще достанется сегодня до ухода».

Я сказала: «Хорошо, но мне же нужно еще на завтрашнее утро».

Детлеф: «У меня столько нет. И у меня нет никакого желания тащиться на вокзал сегодня... Воскресенье - там нечего искать!»

Меня обуяла паника и ярость одновременно, я аж взвизгнула: «Чувак, ты не понимаешь что ли?! Если я не смогу завтра утром вмазаться, меня закумарит, - как мне в школу-то идти?»

Детлеф: «Так я тебе всегда говорил об этом! Ну а теперь все - поздняк метаться!»

Все-таки мы поплелись на вокзал... У меня было много времени на подумать. Первая ломка, смотри-ка! Теперь я полностью зависела от героина и от Детлефа. Я зависела от Детлефа... От Детлефа... Это неожиданно испугало меня. Ха, но это уже не любовь, если один полностью зависит от другого! Что будет, если Детлеф, скажем, не даст мне героина вечером? Я буду клянчить и унижаться? Я знала, что фиксеры как милостыню выпрашивали героин, если их ломало. На коленях выпрашивали... Они унижались и позволяли себя унижать. Полные ничтожества! Нет уж, я не стану унижаться! Даже перед Детлефом. Если он заставит меня попрошайничать - все кончено между нами! Я еще никогда ни о чем не просила!

Детлеф нашел в конце концов какого-то фраера, и я терпеливо ждала, когда он там вернется. Чего говорить - я ждала бы вечно, пока Детлеф не принесет мне героина на утро!

В тот день я была угрюма и подозрительна. Я стояла на вокзале, в уголку, и тихо говорила сама с собой. Я говорила себе: «Итак, Кристина, ты добилась всего, чего собственно и хотела... Но разве ты так себе это представляла? Нет, нет! Но ты же хотела этого? Ты же всегда так восхищалась этими старыми игловыми! Ну вот - теперь ты одна их них! Поздравь себя! Теперь ты не салага и не пионер. И тебе уже не надо делать круглые глаза, когда кто-то говорит о ломках. Теперь уже никто не может тебя обосрать, мол - маленькая девочка... Ты сама обосралась - маленькая девочка!»

Я все никак не могла собраться с мозгами. Мысли о грядущей долботе не выходили из головы. Я вспомнила о том, как нравилось мне раньше доканывать переламывающихся фиксеров... Я же не знала, каково им приходится! Я только видела, что они были совершенно без сил, очень обидчивы и ранимы. Ломающийся игловой никогда не отваживался сопротивляться - в такие нули они превращались... И я часто утоляла свою жажду власти, обламывая их по-всякому. Когда у них это начиналось, их можно было ломать просто об колено. Нужно было только методично бить по их слабому месту, растравлять их раны, и нервы у них не выдерживали! Только ломаясь, они отдавали себе отчет в том, какие же они все-таки убогие уроды. Всему наркоманскому жеманству в один час приходил конец - выше других они себя уже не ставили... Но это только если их кумарило – а так нет!

Я сказала себе: ну вот теперь-то они тебя отомстят, они просто прикончат тебя. Они-то поймут, что ты попала, они поймут, что тебя ломает... Да ты все это знала заранее! Смешно даже, что только сегодня тебя это так испугало...

Ну ладно, это самоедство ничего не давало, и мне надо было поговорить с кем-то... Я могла бы подойти к любому из игловых на вокзале, но вместо этого забилась в какой-то угол около почты. Я же и без того знала все, что они мне скажут, потому что часто слышала все эти разглагольствования, еще когда меня это не касалось: «Да брось ты, не принимай так близко к сердцу, старик! Давай дальше! Все будет нормально. Ерунда, но если хочешь, конечно, можешь и слезть! Есть же валерон на рынке...» Детлеф тоже выдавал весь этот бред, если речь шла о героине.

Единственным человеком, с кем я могла бы поговорить, была моя мама. Но, нет: я и представить себе этого не могла! Как я могу с ней так поступить, думала я, она любит тебя, да и ты любишь ее на свой лад. ее просто удар хватит, если ты ей что-то подобное расскажешь! Да и чем она тебе поможет? Ну, запрет в квартире, или сдаст, не дай бог, в клинику! Да и клиника ведь не поможет... Против своей воли никто еще не слез, а ты-то уж тем более не слезешь. Ты заупрямишься, свалишь из клиники и пойдешь в разнос. Нет, это только навредит делу...

Я продолжала вполголоса говорить себе: все, родная, ты просто завязываешь со всем этим! Немного поломает поначалу, но ты выдержишь это запросто. Сейчас придет Детлеф, скажи ему: «Детлеф, все - я не хочу героина! Я завязываю! И одно из двух: или ты завязываешь, или мы расстаемся. Что, у тебя уже грамм в кармане? Да ты что?! Ну, ладно, старина... Сейчас мы вмажемся, и с завтрашнего дня - ни-ни!»

Черт возьми - даже сейчас, разговаривая сама с собой, я постоянно возвращалась к мысли о дозе… И я прошептала себе как страшную тайну: Детлеф не слезет, ты же знаешь! И ты бросишь Детлефа? Черт, кончай переливать из пустого в порожнее! Соберись хоть на секунду и посмотри правде в глазе. Все! Приехали! Конечная станция! Не так много ты успела в этой жизни... Но ты же так этого хотела, а?

Детлеф вернулся... Не проронив ни слова, мы двинулись вдвоем к Курфюрстен-штрассе и взяли у нашего дилера. Я получила четверть грамма, села в метро, доехала до дома, и легла в кровать...

Два воскресенья спустя мы с Детлефом были одни в квартире Акселя... Это было ближе к вечеру... Нам было очень нехорошо. Кумарило. В субботу какой-то дилер обул нас. Героин, что он нам продал, был так плох, что нам пришлось вдуть двойную дозу - все, что у нас было, - чтобы хоть как-то зацепило. Детлеф уже начал потеть, да и я заметила, что моя ломка на подходе…

Мы обыскали всю квартиру в поисках хоть чего- нибудь, что можно было бы быстренько продать. Мы, правда, знали, что искать бесполезно - ничего такого в этой берлоге и быть не могло... Все от кофеварки до радиоприемника было давно уже вынесено, продано и проколото. Стоял только пылесос, но он был настолько древним, что за него мы не выручили бы ни одной марки.

Детлеф сказал: «Девушка, сейчас нам нужно очень быстро сделать деньги. Самое позднее через два часа нас заломает, а там уже искать будет нечего... Не знаю, что делать! Сейчас воскресенье, вечер, я ни за что не заработаю. Помоги мне! Лучше всего иди к «Саунду» и стреляй там... Как угодно, но ты должна вытащить сорок марок! Ну, а если мне повезет, и я сделаю кого-нибудь за сорок или пятьдесят, тогда у нас будет кой-чего и на утро. Ясно? Сделаешь? Сделай!»

Я сказала: «Ну, естественно, сделаю. Ты же знаешь, стрелять - тут я профи». Мы договорились встретиться через два часа. Ну что ж - я часто стреляла у «Саунда». Часто просто ради удовольствия. И всегда получалось. Но в этот вечер все было против нас! Не велся ну просто никто! Деньги нужны были срочно, а при стрельбе нужно время - на прицел. Типа, к которому ты подходишь за деньгами, нужно видеть заранее, на него надо настроиться, немного поболтать с ним и вести себя при этом спокойно, а не дергаться как эпилептик. Да и вообще от этого нужно получать удовольствие...

Меня кумарило, и все шло хуже некуда. Через полчаса у меня было шесть марок восемьдесят пфеннигов, а это явно не результат. Видимо, ничего не получится... Подумала о Детлефе, который сейчас должен быть на вокзале, где воскресными вечерами только эти семьи с детьми, возвращающиеся от бабушек и дедушек. А его еще и ломает... Нет, ему не найти фраера! Я запаниковала.

Совершенно потерянная, без какого-то определенного плана я вышла к дороге. Как-то во мне еще теплилась надежда, что стрельба пойдет. Вдруг огромный «мерседес» остановился перед входом в клуб... Вообще, дорогие автомобили часто проплывали на малой скорости мимо «Саунда» или останавливались перед входом. Потому что нигде нет девочек дешевле, чем у «Саунда». Там были девушки, у которых не было ни марки, чтобы заплатить за вход, и они все делали за билет и пару стаканов колы...

Тип в мерседесе подмигнул мне. Я тоже его узнала. Он частенько бывал в «Саунде», а точнее - перед ним, и мы даже поболтали как-то раз. Он спросил тогда, не хочу ля я заработать денег - стольник, например, и все такое прочее. Я спросила, чего он хочет взамен. Но он как-то сдал назад, и я, помню, подняла его на смех...

Ну вот - второе свидание. Я точно не знаю, каким местом я тогда думала. Определенно, не головой... И я сказала себе: а ну-ка, подойди к этому типу - узнай там у него, чего он хочет. Ну, может, удастся выпросить у него пару марок... По крайней мере, тип все не переставал моргать мне, и неожиданно для себя самой я очутилась рядом с машиной. Он сказал, чтобы я залезала быстрее он не может тут долго стоять. И я залезла…

Собственно говоря, я знала, что сейчас будет. Просить денег, сидя в машине было просто глупо - это ясно как божий день! Фраера ведь уже давно не были для меня существа с далекой и неведомой планеты. Я знала правила игры, той, что сейчас начиналась. Я много слышала от парней, да и сама видела на вокзале. Так, я знала, например, что условия диктует не клиент, а работник. Я постаралась напустить на себя крутой вид, и унять, наконец, эту дурацкую дрожь в коленях… Набрала в легкие побольше воздуха, и постаралась со свистом выдохнуть всю фразу до конца - ох, хоть бы не заикнуться!

Я спросила: «Чего тебе?»

Тип удивился: «А чего по-твоему? Сто марок. Согласна?»

Я ответила: «Ну так - трах или еще что-то в этом роде со мной не пойдет», Он спросил: «Почему это вдруг?» - и от волнения я не нашла ничего лучше, чем рассказать ему всю правду. Я сказала: «Слушай-ка! У меня есть друг. И он - единственный, с кем я сплю… И так оно и должно оставаться!»

Он сказал: «Да, это хорошо… Ну, тогда отсоси!»

Я сказала: «Не, не могу. Я сблюю от этого...» Хм, по-моему, я действительно была крута…

Его это почему-то не раздражало. Он сказал: «Окей - тогда рукой».

Я сказала: «Легко, - сделаю. За сотню». Да уж - в тот момент я вообще ничего не соображала! Это же была просто нереальная цена! Позже стало ясно, что этот тип просто жестко тащился от меня. Потому что сто марок за это, да еще на самой дешевой детской панели на Курфюрстен-штрассе, - такого раньше просто не бывало! Скорее всего, этот мой страх сильно завел его. Он же все видел... Он видел, что мне по-настоящему страшно там, в машине, Я сидела, прижавшись к двери, готовая выскочить каждую секунду.
Когда мы тронулись наконец вперед, я жутко испугалась. Я думала: он, конечно же захочет большего, он силой возьмет все, что ему причитается за сотню! Или вообще не заплатит... Он остановился у парка поблизости. Я нередко ходила через этот парк. Настоящее кладбище для потаскух... Повсюду презервативы и носовые платки. Я тряслась как в лихорадке, и мне было очень плохо, но тип оставался вполне спокойным. Я набралась храбрости и сказала то, что должна была сказать по правилам бизнеса: «Деньги вперед!» Он дал мне бумажку - сто марок! Но и это меня не могло успокоить. Я ведь наслушалась достаточно историй о клиентах, которые потом просто отнимали деньги... Но я знала, что делать. В нашей компании парни и так в последнее время лишь обменивались впечатлениями от работы, - других тем для разговора у нас-то и не было. Так что, я была хорошо подкована...
Я дождалась момента, когда он начал снимать штаны, то есть полностью занялся собой, и засунула бумажку в сапог. Клиент тем временем был готов. Я все еще сидела на краешке сиденья и старалась не шевелиться. Я не смотрела на него и левой рукой пыталась найти его член на ощупь. Все-таки, мне пришлось подвинуться к нему поближе - рука-то была не такой длинной. Пришлось еще разок открыть глаза, прежде чем я его поймала.
Меня тошнило, и я замерзала. Я смотрела в окно и пыталась переключить внимание на что-то другое. На свет фар, что мелькал сквозь кусты то тут, то там, и на огни рекламы над парком... Работа заняла не так много времени.
Парень опять вытащил свой бумажник. Открыл его так, чтобы я могла видеть. Пятисотенная купюра и еще сотня. Он явно старался произвести впечатление, закинуть удочку и на следующий раз. Подумав, он дал мне еще двадцать марок. На чай...

Я спокойно вылезла из машины абсолютно спокойно. Подвела что-то вроде итога. Сказала себе: так, Кристина, это был твой второй мужчина. Тебе четырнадцать. Только четыре недели назад тебя лишили девственности. И вот уже ты на панели... Вот это темпы!
Впрочем, эта мысль занимала меня не долго. Я была просто рада... Сто двадцать марок в моем сапоге! Еще никогда у меня не было такой кучи денег! Я не думала о Детлефе и о том, что он скажет. Меня дико ломало и нужно было быстренько ширнуться. Я думала только о дозе - быстрее, быстрее! Мне повезло я сразу нашла нашего дилера. Тот увидал деньги и сразу спросил:
«Откуда бабки? Сосала?» Я возмутилась: «Не выдумывай! Я - сосала, скажешь тоже! Да прежде чем я докачусь до этого, сто раз еще соскочу! Серьезно! Не - папаша чего-то вспомнил, что у него дочь есть, и подкинул мне на расходы».
На восемьдесят марок я купила полграмма в двух чеках. Четверти были новинкой на рынке. Раньше четверти нам хватало на троих. Со временем третьего вытеснили нам не хватало…
Я зашла в туалет на Курфюрстен-штрассе и втерлась на скорую руку. Порошок был качественный. Остававшийся героин и сорок марок я спрятала в школьный проездной.
Отработать и найти героин - все вместе заняло где-то полчаса. Только лишь три четверти часа я отсутствовала. Я была уверена, что Детлеф все еще на вокзале и погнала к нему. Детлеф был там. Не Детлеф просто жалкая кучка мусора! Конечно, никого он так и не нашел, и его ломало! Я сказала ему: «Пойдем, у меня есть...»
Он не спрашивал, откуда. Он вообще ничего не говорил. Хотел только одного - быстрее добраться до Акселя. Мы сразу же ломанулись в ванну, и я достала карточку из сумки. Он открыл чек и высыпал порошок в ложку. Готовя дозу, Детлеф все пялил на карточку, где была еще четверть и две двадцатки. Потом спросил «Откуда деньги?»

Я сказала: «Стрельба не прошла. Ничего не вышло бы... Но там был один тип с кучей денег, я ему подрочила. Честно, только подрочила. А что мне было делать? Я же это для тебя сделала!»

Детлефа просто перекосило - я еще не закончила говорить! На него было страшно смотреть. Он заорал на меня: «Да ты гонишь! Никто не дает сотню за это!!! Ты мне лжешь!!! Да что ты вообще называешь подрочить?!!» Больше он не мог говорить. Его круто долбило. Кости так и ходили ходуном - чуть в узел не завязывались, рубашка стала мокрой от пота, ноги сводили судороги.
Он перетянул руку. Я сидела на краю ванны и всхлипывала. Я думала, что Детлеф, конечно, вправе вот так орать на меня! Я ныла и ждала, пока доза подействует. Я была уверена, что потом он меня грохнет по роже. Честное слово, я бы не сопротивлялась...
Детлеф вытащил иглу, но разговор не продолжился - он просто молча вышел из ванной. Я позади него. Наконец он сказал: «Я отведу тебя к автобусу...» Я отсыпала немного порошка из второй половины и сунула ему. Ни слова не говоря, он положил чек в карман. Мы пошли к остановке, а Детлеф просто как умер. Ноль эмоций... Кошмар! Не хочет говорить, так хоть бы ударил меня. Нет... Наконец, я тихо сказала: «Эй, старик, скажи же чего-нибудь». Но он молчал...
Мы стояли на остановке. Наконец подошел мой автобус. Я не стала садиться. Автобус постоял и ушел, а я сказала: «Эй, ты, все, что я тебе рассказала, было чистой правдой. Я действительно только подрочила ему, и это не так ужасно. Ты должен мне верить! Или ты мне вообще не веришь?»
Детлеф сказал: «Хорошо, я верю...»
Я сказала: «Детлеф, я же для тебя все это сделала!»
Детлеф заговорил громче: «Э, да ты не выдумывай - ты это для себя сделала, только для себя! Тебя ломало, и тебе нужен был героин. Потрясающе! Уверяю тебя, ты сделала бы это, даже если бы меня вообще не было. Черт, пойми же! Ты – наркоманка. Ты полностью влипла. Теперь все, что ты делаешь, ты делаешь только для себя! Пойми же это, наконец!»
Я сказала: «Ты прав... Но – послушай. Нам нужно что-то делать. Ты ведь не можешь один доставать деньги. Нам нужно слишком много… Я просто не хочу, чтобы ты там стоял один и отсасывал с утра до ночи. Мы сделаем все иначе. В первое время я наверняка смогу зашибать не мерянные бабки. Без траха и всего такого прочего. Я тебе клянусь, что никогда не буду трахаться с фраерами!»
Детлеф не говорил ничего. Он обнял меня за плечи. Начинался дождь, и я не знала, то ли это капли дождя стекают по моему лицу, толи слезы. Снова подошел автобус. Я сказала: «Детлеф - у нас нет выхода. Помнишь то время, когда мы сидели только на хэше и на колесах? Тогда мы были совершенно свободны! Никто и ничто не было нам нужно, ты помнишь? А теперь мы на говне, и нам никуда от этого не деться...»
Мы пропустили еще три или четыре автобуса. Мы говорили о достаточно траурных вещах, я плакала, и Детлеф обнимал меня. В конце концов он сказал: «Кристина, все образуется как-нибудь, я знаю все будет хорошо. Скоро мы просто слезем… У нас получится - у обоих получится! Я найду валерон. Я прямо завтра повыспрашиваю все о валероне. Отколемся вместе».

Снова подошел автобус, и Детлеф подсадил меня на ступеньку.
Дома я повела себя чисто механически, как это обычно и бывало каждый вечер. Зашла на кухню, достала себе йогурт из холодильника. Йогурт я обычно брала в постель чтобы не заметно было, как я прихватываю с собой и ложку. Ложка ведь нужна была мне на следующее утро - чтобы готовить. Стакан с водой я захватила из ванны, чтобы можно было и шприц почистить с утра.

Следующее утро было как и все остальные. Моя мама разбудила меня около половины седьмого. Я не вылезала из постели - притворялась что сплю. Но мама все не оставляла свои попытки поднять меня с кровати, каждые пять минут раздражала меня истошными криками, а я огрызалась: «Да встаю же!» - и считала минуты до без четверти семь. Больше времени у нее не было - ей надо было поторапливаться на электричку, если она не хотела опоздать на работу. Она никогда не пропускала свою электричку. Собственно, и мне следовало бы выйти вместе с ней, чтобы успеть к первому уроку...
Когда, наконец, дверь за ней закрылась, весь процесс пошел по накатанной. Джинсы валялись перед кроватью: я вытащила чек из кармана. Пластиковый пакет с косметичкой, пачкой табака, бутылочка с лимонной кислотой, завернутый в туалетную бумагу шприц - все было рядом. Вот только игла как и почти всегда оказалась насмерть забитой. Проклятый табак, высыпаясь из пачки, постоянно засорял ее... Я вычистила иглу в стакане с водой, насыпала немного порошка в ложку из-под йогурта, прыснула лимонной кислоты, размешала и приготовила все это, перетянула руку. И так далее. Для меня - ширнуться поутру было как первая сигарета в постели для многих... Вмазавшись, я обычно засыпала и шла в школу только ко второму или третьему уроку. Я всегда опаздывала, если вмазывалась дома...
Иногда моей маме удавалось вырвать меня из кровати и дотащить-таки до метро. Тогда мне приходилось колоться в общественном туалете на метро Морицплатц. Было достаточно неприятно, этот сортир был особенно темным и вонючим. Повсюду в его стенах зияли дыры. Вокруг туалета постоянно зависали черножопые и какие-то извращенцы, которые тащились от того, чтоб смотреть, как девушка писает. Я всегда боялась, как бы они, разочарованные, что я не писаю, а просто ширяюсь там, не притащили бы мусоров...
Машину я почти всегда брала с собой в школу. На всякий случай. Если мне придется по каким-то причинам задержаться в школе, на какое-нибудь мероприятие в актовом зале, например, или если я не успею заехать после школы домой. Тогда придется колоться еще в школе... Двери школьного туалета были кем-то вынесены еще года два назад, и моя подруга Рената стояла на стреме, заслоняя меня, пока я вливала. Рената знала, что со мной. Большинство ребят в классе, я думаю, знали, но никто не делал из этого проблемы… По крайней мере, в Гропиусштадте давно уже не было сенсацией, если кто-то сидел на игле.
Время уроков, которые я еще изредка посещала, использовалось мной для того, чтобы отдохнуть. Совершенно апатично я дрыхла все сорок пять минут, часто достаточно глубоко - глаза закрыты, голова на парте. Если я достаточно много вгоняла в себя с утра, из меня было и двух слов не вытащить… Учителя, конечно, замечали, что со мной что-то не в порядке, но только один из них пытался заговорить со мной о наркотиках и даже поинтересовался как-то моими проблемами. Остальным казалось, что я просто обленившаяся, хронически заспанная ученица, и они с удовольствием лепили мне колы… Ну и Ладно - ерунда, у нас было так много педагогов, что большинство из них были просто рады, если им удавалось выучить наши имена. Каких-то личных отношений между учителями и учениками не было и в помине. Они как бы не замечали, что я не сдала, наверное ни одной домашней работы за последнее время, и вытаскивали свой журнал, только когда на контрольных я, получив задание, писала в тетради «не могу», быстро сдавала ее и сидела рисовала какую-то чепуху на листочках. Большинство преподавателей, я думаю, интересовались школой никак уж не больше моего. Они понимали, что фактически бессильны здесь что-либо сделать, и были ужасно довольны, если еще один урок проходил без бардака…
После моего дебюта на панели все шло поначалу как и прежде. За это время я все уши прожужжала Детлефу, что мне тоже надо как-то доставать деньги, причем намного больше, чем те несколько марок, которые мне удавалось настрелять по дороге из школы на вокзал. Что мог сказать Детлеф? Он же был моим парнем... Он ревновал. Но и ему было ясно, что он один столько не заработает... И в конце концов он предложил работать вместе.
Ему уже хорошо был известен весь широкий круг берлинских фраеров, и он знал, в частности, что среди них много бисексуалов и даже таких голубых, которым было бы интересно попробовать с девушкой, - если, конечно, под рукой был и мальчик на всякий случай! Он сказал, что постарается разыскать фраера, который не будет дотрагиваться до меня, и уж, конечно, не захочет трахаться. Такого фраера, который бы только хотел, чтобы с ними там что-нибудь такое проделывали. Таких клиентов Детлеф и раньше ценил больше всего. Он сказал, что мы вдвоем легко могли бы за раз зарабатывать сотню и больше... Первым фраером, которого он разыскал для нас, был Заика-Макс. Один из постоянных клиентов Детлефа - они были уже хорошо знакомы. Мы называли его Заика-Макс. Детлеф сказал, что Заика хочет только одного - чтобы его избили как следует. Мне придется только раздеться до пояса... Я была не против, мне это подходило. Идею с избиениями я нашла просто замечательной, я думала, что смогу выместить все свою злость на этом бедном Заике. Сам Заика-Макс пришел в неописуемый восторг, когда Детлеф предложил ему вариант взять меня в компанию. Конечно, за двойную цену... Мы договорились встретиться в понедельник в три на Цоо.
Я, как всегда, опоздала. Заика был уже на месте. Не было, конечно, только Детлефа. О..., я-то знала, как дико ненадежны все эти нарки! Я подозревала, что он, наверное, нашел фраера за хорошую цену и должен провести с ним немного больше времени. Я прождала его на вокзале еще почти полчаса, стоя рядом с этим дурацким Заикой-Максом. Детлеф все не являлся, и я начинала дрейфить, но Заика-Макс стремался, судя по всему, еще больше моего. Он все пытался объяснить мне, он ничего не имел с девушками уже больше десяти лет. Он не мог ни одного слова произнести нормально, заикался страшно… Понять его было невозможно.

Ну все, я уже не могла испытывать свои нервы в компании с этим придурком и хотела побыстрее развязаться с этим делом! Кроме того, у меня не было героина, и я боялась, что ломка начнется еще прежде, чем я разделаюсь с Максом. Чем больше я чувствовала его страх, тем самоуверенней становилась сама. Что делать - я была покруче его! В конце концов я сказала ему:
«Пойдем, старина… Детлефа мы не дождемся сегодня, я думаю, но тебе и так понравиться, без него. Но - как вы с ним договаривались! Сто пятьдесят марок».
Он выдавил свое «д-да», но все никак не двигался с места. Совершенно безвольный тип! Я прицепила его к себе и буквально за ручку повела домой - к нему домой, конечно!
От Детлефа я знала грустную историю Заики-Макса. Выходец из Гамбурга, он работал подмастерьем где-то здесь в Берлине хотя ему было уже к сорока. Его мать была проституткой, и в детстве его били смертным боем. Била мать, ее сутенеры, потом няньки в приютах, где он жил. Они постоянно били и избивали его; от страха он так и не выучился говорить нормально. Ну а теперь ему нужны были побои, чтобы достичь сексуального удовлетворения …
Вдвоем мы зашли к нему в квартиру. Я затребовала деньги вперед, хотя Заика-Макс и был постоянным фраером, которого можно было не опасаться. Он дал мне ровно сто пятьдесят, и я была очень горда, что вытянула с него столько.
Я сняла футболку, и он дал мне плеть. Это было как в кино… Я была не я и сама не своя. Сначала била не сильно. Но он начал жаловаться и сказал, что я должна сделать ему больно. Я врезала тогда со всей силы. Он заорал «мамочка» и я не знаю, что там еще... Я не прислушивалась. Также старалась и не приглядываться. Но видела, как вздуваются рубцы на его теле, и кожа лопается в разных местах. По-моему, я все-таки хорошо всыпала ему! Вся это дикость продолжалась где-то с час...
Когда он был готов, я надела футболку и со всех ног дернула прочь. Совершенно потрясенная выскочила на улицу. На свежем воздухе я уже не могла сдерживать свой проклятый желудок, и меня стошнило. Проблевалась, стало лучше. Намного лучше. Я не плакала, не испытывала и тени жалости к самой себе. Мне же было совершенно понятно, что никто кроме меня, не виноват в том, что я влипла по уши в это дерьмо. Пошла к вокзалу... Детлеф был там. Я не стала много распространяться о деле. Сказала только, что сделала всю работу с Заикой сама. Показала сто пятьдесят марок. Он вынул из джинсов сотню, которую сделал со своим фраером. Мы рука об руку пошли к точке и купили себе кучу героина! Того отличного порошка у нашего дилера! Замечательный был день...
Отныне я сама зарабатывала себе на дозу. У вокзальных фраеров я пользовалась огромной популярностью. Могла сама выбирать себе клиентов и ставить условия. Определила себе правило не ходить с черножопыми - с турками, то есть. Они были последними клиентами для каждой девки на вокзале. Черножопые, - как говорили девушки, - совершенно левые козлы, у них никогда нет денег, платят только двадцать или тридцать марок, всегда хотят трахаться и обязательно без резины. Ну, трахаться с фраерами - об этом я и единого слова не хотела слышать! Это была последняя интимная вещь, что оставалась только для Детлефа. Я работала рукой и потом еще по-французски. Это было не так страшно, когда я манипулировала с клиентом, а не они со мной. Нет, нет - им не позволялось даже касаться меня, а когда они пытались это сделать, я закатывала скандал...
На вокзале я торговалась до последнего, а с типами, которые мне были изначально противны, даже не разговаривала. Это спасение остатков гордости стоило мне времени... Часто поиски подходящего клиента длились целый день... Да и конечно столько денег, как в первый день с Заикой-Максом, получала я редко.
Заика-Макс был теперь нашим постоянным клиентом. Иногда мы вместе с Детлефом ходили к нему, иногда только кто-то из нас. Заика-Макс был классным парнем. Он любил нас обоих, но, конечно, не мог платить каждый раз по сто пятьдесят марок из своей жалкой зарплаты. Но сорок марок - сумму на дозу - ему как-то всегда удавалось наскрести... Однажды, правда, ему даже пришлось разбить копилку и повытаскивать все гроши из карманов, но он - вот молодец - все-таки отдал мне ровно сорок марок. Если я спешила, и у меня не было времени заниматься им, то я могла, проходя мимо, снять с него двадцатник авансом. Говорила ему просто, что завтра во столько-то зайду и сделаю все за двадцать, но если на завтра у него в кошельке оказывалось сорок марок - я забирала их все.
Заика-Макс всегда ждал нас... Мой любимый напиток - персиковый сок, и любимое блюдо Детлефа - манный пудинг, всегда стояли в холодильнике. Пудинг Заика-Макс готовил собственноручно. Кроме того, мне он всегда предлагал полный ассортимент йогуртов и шоколадок, потому что знал, что я люблю перекусить после работы. Пытки и избиения стали для меня рутинным делом, и после них я охотно сидела с Заикой-Максом, ела, и мы весело болтали.
Заика худел с каждым днем... Последние свои марки он вкладывал в нас - ему не хватало даже на пожрать. Он привык к нам и почти не заикался, разговаривая с нами. Думаю, он был счастлив! Каждое утро он покупал газеты. Только для того, чтобы увидеть, нет ли там каких сообщений об «очередных жертвах героина». Помню, - как-то раз я зашла к нему, чтобы вытрясти очередную двадцатку, и он, страшно заикаясь, сунул мне под нос газету. В газете было написано, что «некий Детлеф В. - такая-то по счету жертва героина в этом году, ля-ля-ля...» Макс был белее мела и почти заплакал от радости, когда я ему сказала, что только что видела Детлефа весьма оживленным и полным сил. В который раз он завел старую шарманку, что мы должны держаться от героина подальше, или иначе мы тоже скоро умрем, и так далее и тому подобное. Тогда я ледяным тоном ему заявила, что держись мы подальше от героина, вряд ля нам удалось бы познакомиться с Заикой-Максом... Это его заткнуло.
У нас с Детлефом было такое забавное отношение к Максу. Мы ненавидели всех фраеров. Мы ненавидели и Заику. Тем не менее, он казался нам вполне нормальным, стоящим парнем. Большей частью, наверное, оттого, что слупить с него сорок марок никогда не было проблемой, но все-таки и мы испытывали нечто вроде сочувствия к нему, наверное... Он был, пожалуй, единственным фраером, которому, в принципе, было еще хуже, чем нам. Он был совершенно одинок - у него были только мы. Ради нас он разбился бы в лепешку - мы знали это... Впрочем, потом мы даже и не думали ни о каком сочувствии - и сломали так не одного фраера...
Иногда мы очень уютно сидели у Заики-Макса, смотрели телевизор, потом спали. Он уступал нам свою кровать - сам спал на полу... Как-то ночью у нас было действительное классное настроение. Заика-Макс поставил музыку, одел длинный парик и зверское меховое пальто. Он плясал перед нами как сумасшедший, а мы смеялись до полусмерти. Вдруг он споткнулся, упал и ударился головой о швейную машину. Пару минут он лежал трупом, едва дыша. Мы переполошились, вызвали скорую. Оказалось - сотрясение, и две недели ему пришлось провести в постели...
Вскоре после этого он бросил свою работу... Смешно - Заика полностью опустился, ни разу в жизни не попробовав героина. Одно только общение с игловыми доконало его... При встрече он назойливо просил нас хоть разок заглянуть к нему, но такие дружеские посещения не в ходу у нарков, нет, не в ходу! Потому что каких-то особых чувств по отношению к кому-нибудь нарки не могут испытывать, и потому что им все время приходится бегать целый день в поисках денег и героина, и просто нет времени на что-либо подобное. Заика повторял нам, что заплатит, отдаст нам все деньги, как только они у него появятся. Но Детлеф объяснил ему как дважды два, что наркоман как бизнесмен каждый день должен думать о кассе. Ни о каком кредите из симпатии или дружбы и речи тут быть не может...
Вскоре после того, как я стала проституткой, случилась радостная встреча. Это было на вокзале, Я стояла, караулила клиентов, как вдруг передо мной возникла Бабси. Бабси - та маленькая девочка, которая еще пару месяцев назад стреляла у меня ЛСД в «Саунде»! Бабси, - тогда ей было двенадцать, - ушла в бомжи из-за проблем в школе, и успела-таки подсесть на героин, прежде чем ее схватили и отправили обратно к бабушке...
Мы посмотрели друг на друга, быстро поняли, что к чему, обнялись и поцеловались. Мы были так рады видеть друг друга! Бабси стала совсем тоненькой... Ни груди, ни задницы. Но выглядело просто прекрасно... ее светлые, до плеч волосы были отлично ухожены, сама она была модно прикинута. И с первого взгляда мне стало понятно, что она на системе, и было неприятно смотреть ей в глаза - булавочные зрачки просто пугали меня. Но я думаю, что тот, кто не имел никакого понятия о наркоманах, тот ни за что не подумал бы, что этот прелестный ребенок - злостный нарк. Бабси была невероятно спокойна. Ничего от этой обычной лихорадки других нарков, которым, как и мне, приходилось днями напролет охотиться за деньгами и героином. Бабси сразу же сказала, что, мол, хватит мне тут унижаться, торчать на вокзале: она и порошком поделится и накормит меня!
Пошли наверх на галереи. О том, что мы обе сидели на гере и работали на панели, нам не надо было говорить - это было ясно и так, что тут говорить... Бабси, правда, все никак не хотела колоться, откуда у нее столько героина и эти деньги. Сказала только, что дома ее держат в ежовых рукавицах, с тех пор как понесло все это. Ей нужно было каждый вечер являться домой не позже восьми и регулярно навещать школу. ее бабуля - старая карга - строго следила за этим...
Наконец я прямо спросила у нее, откуда героинчик-то, и она сказала: «А у меня постоянный клиент... Такой пожилой достаточно тип, но совершенно отпадный. Каждый день езжу к нему на такси. Денег он мне не дает: платит чисто героином. Зарабатываю полтора грамма в день... Там у него есть и другие подруги, они тоже получают героином, но сейчас я в фаворитках. Справляюсь за час. Без траха, конечно! Только раздеться, пофоткаться немножко, поболтать, ну, и, да – по-французски... Повторяю, без траха, это даже не обсуждается!»
Постоянного клиента звали Хайнц... У него был канцелярский магазин. Я уже слышала о нем, что вот, мол, такой классный клиент, расплачивается сразу героином, и можно сэкономить на всей этой беготне. Я завидовала Бабси, потому что она, хотя ей и приходилось являться домой к восьми, могла хоть выспаться нормально и не знала всей этой безумной суеты: вокзал - клиент - деньги - дилер - сортир - снова вокзал...
У Бабси было все, и даже лишний шприц. Эти одноразовые шприцы были в то время большой редкостью. Моя игла была уже настолько тупой, что приходилось затачивать ее чиркалом спичечного коробка, чтобы вообще как-то пробить вену. У Бабси было полно новеньких машин. Она пообещала мне тут же три насоса и три канюли.
Пару дней спустя я встретила на вокзале и Стеллу - подругу Бабси, которая еще раньше Бабси подсела. Объятия, поцелуи, дикая радость и восторг! Стелла, конечно, тоже сидела по полной... Дела у нее шли, правда, не так хорошо, как у Бабси. За два года до этого ее отец погиб на пожаре, мать вместе со своим итальянским приятелем открыла кабачок и ушла в запой. Стелла постоянно прихватывала деньги из их пивной, и когда она свистнула пятьдесят марок прямо из бумажника мамкиного приятеля, это обнаружилось. С тех пор она не решалась вернуться домой и бомжевала, ночуя, где придется...
Мы сели на галерее и сразу заговорили о фраерах... Сначала Стелла рассказала мне все о Бабси. Оказывается, та полностью опустилась. ее Хайнц - законченный придурок. Отвратительный, старый, жирный, потный мудак, с которым Бабси, конечно же трахается... Стелла говорила: «Ну нет, я бы так не смогла! Трахаться с таким типом?! Вообще с клиентом трахаться - нет, спасибо, это не для меня! Тут уж можно сразу начинать с черножопыми. Ну, отсосать - это я понимаю. Но трахаться - нет, никогда!»
Меня потрясло, что с Бабси это так далеко зашло... В первый момент мне как-то не пришло в голову, с чего вдруг Стелла рассказывает мне все это, но позднее я узнала от самой Бабси, что Хайнц раньше был постоянным папиком Стеллы. И Стелла точно знала, чего стоят эти полтора грамма! Впрочем, позже я узнала это и сама...
Мы сидели на галерее, болтали, и Стелла сказала мне, что она просто не представляет себе, как это я работаю здесь на Цоо: «Да здесь же только самые опущенные шлюхи да их черножопенькие клиенты! Даже не знаю, как это ты на них смотришь вообще!» - сказала она мне.
Сама Стелла ходила на автопанель, точнее, на так называемую детскую панельку на Курфюрстен-штрассе. Там работали почти сплошь одни наркоманки - девочки преимущественно тринадцати, четырнадцати лет. Я трепетала от ужаса перед автопанелью, потому что там и догадаться было невозможно, к кому же ты влезаешь в машину. И я сказала: «Нет, не знаю, автопанель - для меня это последняя тема... Вы же работаете там за двадцать марок. Отстой... Два фраера на одну дозу - нет, я сойду с ума!»
Начали спорить... Мы спорили около часа, кто же из нас все-таки больше опустился: я - на детской панели на Цоо или она - на детской панели на Курфюрстен-штрассе. Сошлись мы в том, что Бабси, наверно уж, полный кусок говна, если трахается с этим своим старикашкой...
Вот таким вот разговором о нашей шлюхаческой чести началось это свидание. Этот спор Стелла, Бабси и я продолжали вести каждый день в течение последующих нескольких месяцев. Речь шла о том, кто же из нас глубже увяз в дерьме, и каждая старалась доказать, что она еще не так опустилась, как ее подруги. А если мы встречались вдвоем, то третья заочно оказывалась самой мерзкой шлюхой во всем Берлине...
Конечно, мы постоянно размышляли о том, как бы приловчиться зарабатывать чем-нибудь другим... Мы со Стеллой настойчиво убеждали друг друга, что вполне можем обойтись и без этих грязных фраеров. Мы думали, что вполне реально настричь капусты, стреляя и приворовывая. В этом у Стеллы была куча полезных ноу-хау.
Так мы отправились в КаДеВе, чтобы опробовать на деле один их этих ее супертрюков. Трюк применялся в женском сортире... Нужно было просто дождаться, пока паре бабушек не приспичит пописать. Как правило, они вешали свои ридикюли внутри на ручку двери, и когда они, через полчаса распутав свои корсеты, садились, наконец, на очко, нужно было просто резко дернуть ручку двери снаружи. Сумка падала на пол, и сквозь большой просвет внизу вытащить ее было несложно. Бабуля, естественно, не решались выскочить в погоню с голой задницей, и пока они там зашнуровывали свои корсеты, мы были бы уже за всеми горами и морями...
Итак, мы окопались в дамском туалете КаДеВе, но всякий раз, когда Стелла командовала «на старт», меня брала измена, а ей одной не хотелось проворачивать такое дело. Тут нужно по меньшей мере четыре руки, чтобы быстрее прооперировать сумочку. Нет, я так не могла! Короче говоря, дамский сортир в Клондайк превратить нам так и не удалось... Мои нервы никогда не были достаточно крепкими для воровства, а тут я просто с ума сходила от волнения...
После нескольких неудачных попыток реализовать Стеллины разработки, мы решили вместе отсасывать, и я настояла на том, чтобы делать это на вокзале. Теперь мы занимались клиентом вдвоем. У этого метода была масса преимуществ. Одно преимущество по обоюдному согласию мы не обсуждали - каждая контролировала другую, то есть знала, как далеко та заходит с фраером. Кроме того, вдвоем мы чувствовали себя в большей безопасности, нас было сложнее задинамить при оплате, и мы могли себя хоть как-то защитить, в случае если фраер не хотел придерживаться обговоренных условий... Да и дело шло значительно быстрее вдвоем! Одна занималась фраером сверху, другая снизу - раз-два и готово!
С другой стороны, найти клиента, который мог бы оплатить двух девушек, было сложнее. А были и просто опытные клиенты, которые уже боялись связываться с нами двумя. Ведь вдвоем мы и сами могли запросто кинуть кого хочешь. Одна занималась, например, клиентом, а другая его бумажником... Стелле нравилось работать в паре. Она ходила то со мной, то с Бабси, потому что одной ей было не так просто склеить клиента, ведь она выглядела уже почти взрослой...
Больше всех на автопанели зарабатывала Бабси... Она работала там, еще когда у нее был этот Хайнц, - просто чтобы помочь нам с героином... Она никогда не пользовалась макияжем, чтобы не старить свое «невинное детское личико». Без зада и без грудей, она в свои тринадцать лет, была именно той, кого клиенты ищут на детской панельке... Иногда она приносила в час с пяти фраеров до двухсот марок.
Бабси и Стелла скоро прибились к нашей с Детлефом компании. Теперь нас было шестеро: трое парней и трое девушек. Когда мы гуляли вместе, я хваталась моментально за Детлефа, а девушки брали под руку Бернда и Акселя... Нет, между ними никогда ничего не было, - мы были просто крутой командой, каждый мог прийти к каждому со своими печалями и горестями. Несмотря на все эти изматывающие споры по мелочам, которые в нашем распорядке дня, как и у многих других нарков, занимали огромное количество времени... Героиновая зависимость в этой фазе всеми своими сложностями и проблемами еще скрепляла нашу дружбу, как цепями приковав нас друг к другу... Я не уверена, что среди нормальной молодежи, которая не знает ничего о наркотиках, существует такая дружба как среди наркоманов. И именно эта дружба, которая поначалу всегда возникает среди нарков, привлекает к их компаниям и других молодых людей.
С тех пор как две девушки присоединились к нам, в наших отношениях с Детлефом стали возникать проблемы. Нет, мы любили друг друга как и прежде, но ссорились все чаще. Теперь Детлеф нередко бывал очень раздражен тем, что я все чаще провожу свободное время с Бабси и Стеллой. Это ему как-то не очень нравилось. Но расстраивался он, в основном, от того, я думаю, что не мог знать - с какими клиентами и куда я теперь хожу. Клиентуру я находила себе сама или через Стеллу и Бабси, и Детлеф принялся закидывать меня упреками - я трахаюсь с фраерами! Короче, теперь он просто ревновал!
Да и я смотрела на свои отношения с ним теперь не так серьезно, как раньше. Да, я люблю его, ну конечно, и всегда буду его любить! Но, с другой стороны, я была теперь независима от него. Мне больше не нужен был ни его героин, ни его защита. Собственно, у нас были такие отношения, как в образцовом современном браке, о котором все мечтают, - полная самостоятельность партнеров. Мы так хорошо сработались с девочками, что часто делились героином между собой, если у одной было лишнее, а парни - те заботились о себе сами...
Но героиновая дружба наша все же явно близилась к своему закату. От недели к неделе мы становились все агрессивней. Героин и эта мясорубка на вокзале, ежедневная борьба за деньги, вечный стресс дома, прятки от родителей и постоянная ложь - все это стоило огромных нервов. Агрессивность и раздражение накапливалось, и все труднее становилось держать себя в руках. Скоро я могла уже разговаривать только с Бабси, которая все еще оставалась самой спокойной из нас всех. Мы часто ходили отсасывать вместе. Купили себе одинаковые черные юбки с разрезом чуть не до пояса. Под юбками носили колготки на подвязках. Такие костюмы хорошо заводили клиентов. Черные колготки и наши еще достаточно детские фигуры и лица...
Незадолго перед Рождеством семьдесят шестого года мой отец отправился в отпуск и разрешил нам с Бабси ночевать в его квартире, где оставалась только моя сестра. Мы разругались с Бабси в пух и прах буквально в первый же вечер. Мы так грязно и вульгарно поносили друг друга, что моя сестра, которая была младше меня на год, начала плакать от страха. Мы говорили на какой-то жуткой наркоманской фене, перемежая нарковский сленг шлюхаческими терминами. Сестра, конечно, не имела никакого понятия о моей двойной жизни, и только удивлялась - где это я нахваталась такого!
На следующее утро мы с Бабси снова были закадычными подругами. Так всегда: если ты выспался, проснулся и теперь медленно сползаешь с героинового прихода, то настроен удивительно мирно. В тот день мы решили с Бабси, что не будем вмазываться сразу с утра пораньше, а постараемся оттянуть удовольствие. Мы поступали так и раньше. Это было настоящим спортом - кто дольше продержится без дозы. Мы сидели и, истекая слюной в предвкушении дозы, говорили без умолку о том суперпорошке, который скоро приготовим. Мы были как две маленькие девочки в рождественский сочельник накануне раздачи подарков...
Моя сестра быстро сообразила, что здесь происходит, и догадалась, что у нас с Бабси есть какие-то наркотики. Но, слава богу, она и подумать не могла, что мы жизнь отдали бы за дозу! Она думала, что мы это так - балуемся! Мы заставили ее поклясться всем святым ничего не рассказывать ни папе, ни маме, и молчать, если неожиданно заявится кто-нибудь из родственников Бабси... Бабси держали дома достаточно строго и ее бабушка с дедушкой или родители устроили бы невесть что, узнай, что она сидит на героине и сосет на панели...
Бабси вынула из своего мешка бутылку уже почти створожившейся сыворотки. Она была просто помешана на этой сыворотке и на твороге, жила практически на одном только твороге, да и мой рацион тоже не отличался разнообразием. Я ела творог, йогурты и пудинги и еще венские баранки, что продавались на Курфюрстендамм. Кроме этого мой желудок уже ничего не принимал... Бабси пошла на кухню разводить свою сыворотку. Это было как священнодействие. Мы с сестрой сидели и с благоговением смотрели, чего она там делает, но сыворотка все никак не створаживалась... Было ясно, конечно, что завтрак начнется только после того, как мы с Бабси вмажемся!
Сил ждать, когда же этот чертов творог будет готов, ни у меня, ни у Бабси уже не было, и мы не выдержали. Велели сестре накрывать на стол, а сами заперлись в ванной. Только мы задвинули защелку, как вчерашняя склока вспыхнула с новой силой - нас понемногу начинало кумарить...
У нас была только одна более или менее пригодная машина, и я сказала, что сейчас, сейчас я быстренько вмажусь.
Бабси развернулась сейчас же на сто восемьдесят градусов: «Почему собственно именно ты?! Сегодня я первая! В конце концов - это же мой порошок!»
Это меня взбесило. Я не могла больше мириться с тем, что Бабси всегда пыталась козырнуть тем, что у нее больше порошка, чем у меня. Я сказала: «Слушай, мать, у тебя это занимает целую вечность! Давай - я первая, и не говори ерунды!» Нет, ну серьезно! Этой девушке часто нужно было с полчаса, чтобы вмазаться. У нее почти не было вен. Когда она втыкала иглу, но кровь не шла, она раздражалась и начинала бессмысленно тыкать иглой куда попало под кожу и от этого раздражалась еще больше... Ей просто не везло с этими венами, и она часами не могла пробиться! У меня-то с этим все было в порядке в то время. Если меня не колол Детлеф, - а он был единственным, кого я допускала к моим венам, - тогда я колола все время в одну и ту же точку на локтевом сгибе левой руки. Все шло хорошо, пока я не получила там тромбоз, а вена не превратилась в хрящ... да, ну а позже я вообще уже не знала, куда втыкать...
В то утро я все-таки пробилась к шприцу... Бабси разобиделась, я взяла баян, тут же вмазалась и через пару минут была готова. Это был по-настоящему ударный приход - кровь чуть только не задымилась! Мне стало жарко. Я подошла к умывальнику, напустила воды, окунула лицо и откинулась совершенно без сил.
Бабси сидела на краю ванны, казнилась и медленно приходила в бешенство. Ворчала в голос: «Говно, в этой хибаре никакого воздуху! Открой чертовы окна!»
Я сказала: «Знаешь, Бабси, тебе придется смириться с тем, что нет воздуха в хибаре. Не приставай ко мне!» Мне было абсолютно насрать, что там происходит с этой чувихой... Я вмазалась, героин был внутри, и все было в порядке.
Бабси уже забрызгала всю ванную своей кровищей, но все никак не могла найти нормальную жилу, и наконец это совершенно вывело ее из себя. Она закричала: «Черт, тут никакого света нет в этом проклятом сортире! Принеси мне свет!!! Принеси мне, лампу из детской!»
Мне было так лень плестись в детскую за лампой... Но она не прекращала визжать, и я испугалась, как бы сестра там не просекла, что у нас происходят. Я принесла ей свет... Как-то все получилось и у Бабси. Она сразу успокоилась. Аккуратно почистила шприц и вытерла кровь с ванной и погрузилась в молчание...
Мы пошли на кухню, и я уже приготовилась наслаждаться творогом, но тут Бабси выхватила у меня тарелку из-под носа, прикрыла ее рукой и принялась уплетать свой творог за обе щеки. Всю тарелку она впихала в себя, хотя ей было и трудновато с ней справиться! Потом она сказала: «Ну, ты знаешь уже, почему...»

Дата добавления: 2015-10-30