Я, мои друзья и героин 2 страница

Пришло время, и нам захотелось поиграть в бабки. Но где в нашем районе можно было найти подходящую площадку? Бетон, асфальт или газоны с табличками «ходить воспрещается» для игры, конечно, не годились. Песок тоже не подходил, ведь тут требуется достаточно твердая поверхность, в которой все же можно наковырять лунок.

Но мы нашли все-таки почти идеальное место для бабок: на газончиках под недавно высаженными кленовыми деревьями. Чтобы деревца не торчали прямо из асфальта, вокруг них был оставлен небольшой участок земли - истой, твердой и гладкой. Просто идеальные

условия и для деревьев и для бабок!

Правда, теперь, откапывая около деревьев лунки, мы стали поперек горла не только управдому, но и садовнику. Они пытались поначалу выгнать нас оттуда угрозами но мы не уходили, и в один прекрасный день им в голову пришла замечательная идея. Они так перекопали землю - на метр вглубь, я думаю, - что с бабками было покончено раз и навсегда!

Ну а если шел дождь, то подъезды домов превращались для нас в настоящие роликовые полигоны. Нет, определенно, лестничные клетки и подъезды - вот самые уютные места в Гропиусштадте! Там, внизу, где не было никаких квартир, шум никому не мешал. Мы несколько раз пробовали кататься там, и никто не жаловался, пока на смену управдому не пришла его жена. Она заявила, что ролики, дескать, царапают пол. Мы не верили ей до тех пор, пока она не пришла с нашим отцом. Катание закончилось побоями.

Вообще, в дождь Гропиусштадт был настоящим царством уныния и скуки. Никому из нас не разрешалось приводить друзей домой. Да и какие тут гости, - детская была слишком мала для этого! Почти всем детям, как и нам, досталось по полкомнаты. Я часто сидела у окна, прижавшись лбом к стеклу, и вспоминала свою деревню. Там-то мы знали, что делать в дождь, и были хорошо подготовлены к непогоде. Мы притащили из лесу толстый дубовый кряж и в плохую погоду вырезали из него маленькие лодочки. И когда, наконец, разражалась буря, мы срывались с места, хватали каши дождевики и бежали к ручью, чтобы скорее испытать наши корабли. Мы строили гавани и устраивали настоящие регаты.

Да, а тут... Болтаться под дождем между высотками - удовольствие сомнительное. Но что-то же должно было нас развлечь! Что-нибудь запрещенное, желательно строго запрещенное. Ага, ну, например, гонки на лифтах!

Как и все наши игры, гонки на лифтах были достаточно жестоким развлечением. Например, мы ловили какое-нибудь дите помладше, засовывали его в лифт и нажимали на все кнопки; другие в это время держали второй лифт. Несчастный ребенок должен был вознестись в лифте к последнему этажу со всеми остановками. Со мной тоже часто проделывали этот номер, и именно тогда, когда мне нужно было безо всяких опозданий явиться с Аяксом после прогулки к ужину. Они давили на все кнопки, и проходил битый час, прежде чем я оказывалась на своем одиннадцатом этаже. У собаки - у той просто сдавали нервы от такой езды!

Особым кайфом было запереть в лифте того, кто поднимался в туалет, - ну он мочился в конце концов в лифте, - или отнять у ребенка поварешку. Все маленькие дети выходили на улицу только с поварешкой. Потому что только с помощью большой деревянной поварешки можно было дотянуться до кнопок лифта. Лифты были сконструированы так, что человек без поварешки был вообще полностью выброшен из жизни! Если поварешка терялась или ее отнимали другие дети, то - делать нечего, приходилось тащиться на одиннадцатый этаж пешком. Потому что другие дети, конечно, даже захоти они помочь, одолжить свою поварешку не могли, а взрослые думали, что ты только бесцельно проводишь время в лифте и, вероятно, хочешь сломать его в конце концов.

Лифты часто ломались, и нельзя сказать, что мы не были причастны к этому. Мы действительно эксплуатировали их нещадно в наших гонках на скорость. Лифты ходили и так достаточно быстро, но существовало несколько приемов, которые позволяли гонщику выиграть еще две секунды. Так, например, внешнюю дверь нужно было закрыть очень быстро, но при этом еще и очень осторожно, потому что, если ее захлопывали, от нее отваливался очередной кусок. Внутренняя дверь закрывалась автоматически, но если ей немного помочь руками то она закрывалась быстрее. Ну или ломалась... Да, в гонках на лифтах мне не было равных!

Наших тринадцати этажей нам скоро уже не хватало. Кроме того, управдом постоянно наступал нам на пятки, земля горела у нас под ногами с этими лифтами! Проникать в подъезды других домов нам, детям, было строго-настрого запрещено, да у нас и ключей-то не было. Правда, во всех домах в Гропиусштадте была черная лестница, по которой обычно поднимали мебель. Вход под лестницу был закрыт решеткой, но я знала, как преодолеть это препятствие. Сначала аккуратно просовываешь голову, - это было сложно, - ну, а если влезла голова, то, значит, влезет и тело. Только настоящие жирдяи не пролезали. Так мы и открыли настоящий лифтовый рай, точнее я первой открыла. Дом в тридцать два этажа! Лифты - просто шик! Только там нам впервые открылось, на что способна современная подъемная техника. Особенно охотно мы играли там в прыжки. Когда все пассажиры подпрыгивали во время подъема, лифт останавливался, и вопрос был только в том, откроется ли дверь. Так что от прыжков дух захватывало!

Или вот еще совершенно сенсационный фокус: если потянуть ручку аварийной остановки не вниз, а как бы немного вбок, то дверь открывалась, а лифт продолжал нестись дальше, и можно было видеть, насколько быстры они, лифты! Бетонные перекрытия и двери со свистом пролетали прямо перед носом.

Ну а самым настоящим испытанием храбрости было нажать кнопку аварийного вызова. Звучал звонок, в громкоговорителе раздавался голос управдома, и нужно было уносить ноги. В общем-то, в тридцати двух этажном доме у нас были неплохие шансы удрать от него. В ответ управдом пытался караулить нас из засады, но все же ловил он нас редко.

Но лучше всего в плохую погоду было в подвалах. Игры в подвалах были одновременно и самыми увлекательными и самыми рискованными. Мы знали все ходы и выходы в подвалах высоток. Там каждый квартирант имел отдельный бокс, огражденный проволочной сеткой. Сетка не доходила до потолка, короче говоря, ее можно было перелезть, и мы играли там в прятки; чем дальше заползешь, тем меньше шансов быть найденным. Было чудовищно жутко посреди чужого хлама в этом сумеречном подвальном свете... Плюс к этому еще и страх, что кто-нибудь из хозяев придет. Мы же понимали, что делаем что-то очень запрещенное!

Мы соревновались в том, кому посчастливится найти в чуланах самое изысканное барахло: игрушки, там, или одежду, например. После того, как итоги соревнования были подведены, мы уже не знали точно, откуда и что вытащено, и бросали все это шмотье, где попало. Иногда, то, что казалось нам действительно стоящим, мы забирали с собой. Конечно, выходило так, что там, в подвалах мы занимались как раз тем, что называется кража со взломом. Но за руку нас так ни разу и не поймали! Так, почти автоматически, мы постепенно утверждались в мысли, что все разрешенное - невыносимо скучно и пошло, и что сладок только запретный плод.

Рядом с универмагом напротив нашего дома я была персоной нон грата. Совершенно безумный дворник был там... Он просто зеленел от злости, если рядом появлялась я с собакой. Он утверждал, что мы с Аяксом - причина и источник всего мусора, что окружает универмаг. Ну да, там действительно воняло, если, конечно, присмотреться и принюхаться. Хозяева магазинов выпендривались друг перед другом утонченным оформлением своих магазинов и благородными витринами, но мусорные баки позади были постоянно переполнены и воняли страшно. По пути к универмагу прохожие все время вступали или в растаявшее мороженое или в собачье дерьмо и давили банки из-под кока-колы и пива.

Дворнику же по долгу службы приходилось вечерами убирать все эти ошметки. Неудивительно, что весь день он крейсировал по округе в надежде поймать хоть кого-нибудь из злостных загрязнителей. Но противостоять бизнесменам, которые швыряли мусор мимо урн, он не мог. С хронически пьяными гопниками связываться не осмеливался. Бабушки-собачницы встречали его надменными отповедями. Так и выходило, что яростная борьба с детьми, проигрывавшими ему в весовой категории, есть единственная отдушина в его нелегкой судьбе. На мне он отрывался, как только мог.

В магазинах детей тоже не очень-то любили. Когда кто-нибудь из нас был при деньгах, мы всей гурьбой неслись в кондитерскую. О, для нас ведь это было настоящим событием! Эта сцена, когда дюжина голодных детей вламывалась в магазин, и начинались горячие споры что же купить на эти гроши, неописуемо нервировала продавщиц. Мы, в свою очередь, всем сердцем ненавидели владельцев магазинов и считали актом высшей справедливости, когда кому-нибудь из нас удавалось стырить несколько конфет.

В помещении универмага располагалось еще и бюро путешествий. Мы часто прижимались носами к его витрине, - внутри нам нечего было делать. В витрине на стендах висели чудесные картинки с пальмами, пляжами, неграми и дикими животными, и между картинками парила модель самолета. Мы часто представляли себе, как будет здорово, когда мы наконец-то сядем в этот самолет, полетим прямо на пляж и взберемся на пальму, откуда видны настоящие носороги и львы.

Соседняя с бюро путешествий дверь вела в отделение «Торгово-Промышленного банка». Тогда мы еще не удивлялись, что же делает «Торгово-Промышленный банк» именно у нас, в Гропиусштадте, где живут люди, вряд ли получающие дикие прибыли от торговли с промышленностью. Нет, нам нравился банк! Благородные господа в элегантных костюмах всегда были приветливы с нами. Им ведь не приходилось так много работать, как женщинам в кондитерской. У них я всегда могла разменять в десятки пфенниги, вытащенные из маминого кошелька. Это было удобно, потому что продавщицы в кондитерской выходили из себя всякий раз, когда я вываливала им на прилавок килограмм пфеннигов. У банкиров всегда можно было выпросить какие-нибудь красивые копилки, - если хорошенько постараться, конечно. Ха-ха, наверное, этим чудным господам казалось: мы так усердно экономим, что нам нужны постоянно все новые и новые копилки! Я, впрочем, ни в одну из этих копилок не бросила ни гроша. Мы просто играли с этими свинушками и слониками в песочнице, изображали зоопарк.

Ух... Короче, когда наши разнузданные похождения замучили уже всех в округе, нам построили так называемую «приключенческую» площадку. Я, честное слово, не знаю, что люди, планировавшие ее, имели в виду под приключениями. Она, вероятно, носила такое бодрое название совсем не потому, что там можно было делать что-то действительно интересное, а для того, чтобы родители уверовали, что их дети переживают там удивительные авантюры. Так или иначе, эта штука определенно стоила им чертову кучу денег! По крайней мере, с ее постройкой возились чертовски долго. Когда все работы, наконец, были закончены, у входа нас встретил дружественно настроенный социальный работник вопросом: «Ну-с, дорогие дети, а что бы вам хотелось тут делать?» Все приключение состояло в том, что на этой площадке за тобой постоянно наблюдали.

«Приключенческая» площадка была оснащена настоящими инструментами, кучей хорошо поструганных досок и гвоздей и еще этим социальным работником, который присматривал, чтобы кто-нибудь не грохнул себе по пальцам. Да, у нас была полная свобода творчества на площадке, но использовать эту свободу можно было только с одной единственной попытки, потому что если гвоздь был вбит, то он был вбит навсегда, и никакими силами ты уже ничего не изменишь. Нам же, как назло, хотелось, чтобы все выглядело каждый день по-новому.

Я рассказала соцработнику о пещерах и хижинах, что мы строили у нас в деревне. Без молотка и без гвоздей, просто изо всяких попавшихся под руку досок и веток. Весь кайф-то был в том, что в любое время, придумав что-то новенькое, можно было переделать всю постройку. Соцработник определенно понял меня, но, что делать, у него была своя ответственность и свои на этот счет предписания и инструкции.

Вначале у нас были еще какие-то идеи, что же деть на этой дурацкой «приключенческой» площадке! Так, однажды мы решили поиграть в жителей каменного века, построить пещеру и приготовить на костре настоящий гороховый суп. Соцработнику идея показалась истине выдающейся. Но, сказал он, к сожалению, с гороховым супом ничего не выйдет, - спички детям не игрушка! Лучше, сказал он, построить две пещеры. Ну да, с молотком и гвоздями - в каменном веке! Очень реалистично!

Скоро площадку закрыли. Нам сказали, что ее хотят модернизировать так, чтобы мы могли играть на ней и в шторм. Были выгружены стальные балки, прибыли бетономешалки и строительный отряд. В результате его усилий мы получили такой очень прочный и надежный бетонный бункер с окошками. Нет, ну на полном серьезе, настоящий дот или силосную башню, не знаю даже, как это назвать! Впрочем, уже через два дня все стекла в амбразурах дота были выбиты. Не знаю, наверное, мальчишки выбили стекла, потому что уже один взгляд на эту бетонную конструкцию делал людей очень агрессивными. Да, с прочностью они все-таки не рассчитали, хотя ведь это сооружение специально для нас проектировалось! Они знали, что в Гропиусштадте ломалось все, что сделано не из бетона и стали! Огромная силосная башня, зияя оконными рамами, занимала теперь большую часть игровой площадки. Вскоре рядом построили школу с собственной игровой площадкой, - тоже с алюминиевыми горами, клетями для ползания, и какими-то отвесно вкопанными в землю досками, позади которых стихийно организовался туалет. Школьная площадка примыкала к нашей «приключенческой» и была отделена от нее проволокой.

Так с «приключенческой» площадкой было покончено, - для приключений не оставалось места. На остававшемся нам крошечном кусочке площадки свили себе гнездышко старики, называвшие себя рокерами. Они заваливались туда ближе к вечеру, уже хорошо поддатые, доламывали бункер и к перерывах терроризировали детей. Разрушение было, по-моему, их настоящим признанием. Социальные работники против них не выступали, тем более что площадка уже как бы не существовала.

Взамен мы получили другой аттракцион - настоящую ледяную горку. В первую зиму это было действительно круто. Каждый сам мог выбирать себе трассу. Участки по сложности делились на смертельные и сравнительно легкие. Правда, рокеры, время от времени вылезавшие из бункера, делали их опасным. Они выстраивали свои санки цепями, чтобы сшибить нас. Снежные дни были моими самыми счастливыми днями в Гропиусштадте...

И весной горка продолжала радовать нас. Мы носились там с нашими собаками, катались по ее склонам на велосипедах. На спусках дух захватывало! Впрочем, горка выглядела опаснее, чем была на самом деле, потому что если ты падал, то приземляться на траву было все-таки не больно.

Жаль, но игрища на горке вскоре были прекращены. Нам сообщили, что это - специальная ледяная горка, а не велодром, и не площадка для буйных, и поэтому дернина должна отдохнуть за лето и так далее. Мы уже были достаточно взрослыми, чтобы не обращать внимания на подобную чепуху, и продолжали ходить на горку. Тогда пришли люди из садового управления и натянули вокруг горы заграждение из колючей проволоки. Колючка смущала нас только два дня. Потом кто-то притащил ножницы для проволоки, и мы прорезали в проволоке дыру, чтобы можно было пролезть туда с собаками и велосипедами. Они ее заштопали, мы прорезали снова. Так продолжалось две недели, а потом вернулись строители. Они обнесли горку стеной, и все там зацементировали. Асфальтом перерезали почти все спуски, из самого опасного вообще сделали какую-то лестницу, а сверху положили бетонные плиты.

Теперь летом на горке нечего было делать, а зимой была просто опасна для жизни. Страшней всего было подниматься наверх по обледеневшим каменным

ступенькам и плитам. Падая, мы набивали синяки и шишки, а для тех, кому особенно не везло, прогулка заканчивалась в больнице - сотрясение мозга.

Шло время, Гропиусштадт развивался совершенствовался и становился все безупречнее и безупречнее. Когда мы только въехали, замечательное модельное поселение было еще не совсем, так сказать, готово. В маленьких экскурсиях, которые мы предприняли, еще можно было добраться до настоящих райских местечек, окружавших нашу клоаку; там было еще не

«безупречно».

Красивее всего было около стены, которая проходила неподалеку от нас. Там была такая полоска земли, мы называли ее просто «лесок» или «ничейная земля», где-то двадцать метров в ширину и полтора километра в длину. Деревья, кусты, трава в человеческий рост высотой, старые бревна, болотца, в общем, - настоящие тропики!

Мы лазили там, играли в прятки, жгли костры, жарили картошку и чувствовали себя исследователями, Каждый день открывающими доселе неизвестную часть

древнего мира.

Но ничто не вечно под луной! Они как-то пронюхали о том, что дети из Гропиусштадта играют там и им это нравится, по-видимому. Ну, куда же это годятся?! В мгновение ока прибывшая зондеркоманда навела полный порядок. Начали они с того, что развесили повсюду запрещающие таблички. Не успели мы и оглянуться, как уже практически все было строго запрещено: кататься на велосипеде, лазить по деревьям, водить собак без поводка, - далее по списку. Полицейским, слонявшимся там без дела, было вменено в обязанность контролировать соблюдение указаний запретдосок. Вдобавок, наша «ничейная земля» внезапно стала «зоной охраны редких птиц». Позже они разбили там свалку. Старую мусорную гору, где мы часто гуляли с нашими собаками, быстро окружили колючей проволокой, а потом еще и дополнительно обезопасили высоким забором, прежде чем начать строить там ресторан.

Наступление продолжалось по всем фронтам. Очень красивыми были поля-пустыри. Деревья там были уже давно вырублены, оставалась только рожь и васильки, крапива и мак и сорняки, в зарослях которых человек утопал с головой. Пустыри выкупил город, чтобы выстроить там настоящий развлекательный центр. Кусочек за кусочком они были озаборены. По одной стороне пустырей расширялся ипподром, на другой построили теннисный корт, и все - мест, куда мы могли бы бежать из наших коробок, больше не оставалось.

Нам с сестрой еще повезло, мы ведь немного подрабатывали и катались на ипподроме. Вначале еще можно было выезжать с него и кататься где угодно по окрестностям, но потом на всех дорожках езда была запрещена. Взамен, впрочем, были организованы специальные дорожки для верховой езды, красиво посыпанные песочком - все как полагается! денег-то они не жалели! Но дорожки эти почему-то были проложены строго параллельно железнодорожным путям. Между забором и рельсами было оставлено пространство шириной ровно в две лошади, и вот там-то теперь и можно было раскатывать в свое удовольствие! Товарняки, груженные углем, на всех парах грохотали мимо. Ну нет таких лошадей, которые бы сохраняли присутствие духа при виде товарного состава, пролетающего в двух метрах! И наши лошади при виде поезда, как правило, просто удирали со всех четырех ног. Можно было только молиться, что кобыла не полетит прямо под поезд!

А все-таки, мне было лучше всех - у меня ведь были свои животные! Иногда я брала и выносила своих мышек погулять в песочнице на площадке. Табличка с правилами пользования песочницей ничего против мышей не имела, по крайней мере там не стояло, мол, «мыши категорически запрещены»! Мы строили мышкам ходы и норки в песке, и они у нас там бегали.

Как-то раз одна мышка убежала в траву, на которую нам не разрешалось ступать. Мы ее так больше и не нашли. Я очень расстроилась и только утешала себя‚ мыслью, что на природе ей должно быть все-таки намного лучше чем в клетке.

Как назло, вечером этого же дня папа зашел в детскую, посмотрел в мышиную клетку, и тихо спросил: «Так, а почему там только две? Где третья мышь?» Я не предчувствовала ничего дурного, никаких там несчастий, когда он так странно спросил. Отец ведь никогда не любил

мышей, и все время говорил мне, что я должна их отдать. Ну я и сказала ему сдуру, что одна мышка убежала меня на площадке!

Отец глянул на меня как на сумасшедшую. Я поняла, что сейчас как раз доживаю свои последние минуты. Он заорал, как резаный, и пошел лупить меня. Я съежилась на кровати, просто не могла никуда с нее сунуться, а он бил меня и бил, не переставая. Он еще никогда так не избивал меня, я думала, что все - не жилец я на этом свете, он снимет с меня всю кожу! Когда он внезапно переключился на мою сестру, я подышала две секунды и инстинктивно подобралась поближе к окну. Думаю, я бы выпрыгнула вниз с одиннадцатого этажа, но отец схватил меня и швырнул обратно в кровать.

Все это время мама, - я-то не видела, - плача, стояла в дверях. Я увидела ее, только когда она вдруг оказалась между мной и отцом и бросилась на него с кулаками. Тут он обезумел совершенно! Он ударил ее, она упала на пол, а он продолжал избивать ее ногами. Вдруг я испугалась за мать больше, чем за себя. Мама бросилась в ванную и попыталась закрыть за собой дверь, но он крепко схватил ее за волосы и влетел в ванную вслед ней. В ванной, как обычно каждый вечер, замачивалось белье, - тогда нам не хватало на стиральную машину. Я видела, как отец окунул ее с головой в полную ванну. Как-то она освободилась. Я не знаю, он ее выпустил или она сама вырвалась, не знаю...

Отец, бледный как смерть, исчез в гостиной. Мама подошла к гардеробу, надела пальто... И, не слова не говоря, ушла.

Это был, пожалуй, самый страшный момент во всей моей жизни, когда мама вот так просто, молча, взяла и ушла, бросив нас с сестрой одних. Я только подумала, что вот отец сейчас вернется и пойдет бить нас по новой. Но в гостиной все было тихо. Потом включился телевизор…

Я взяла сестру ко мне в постель, и мы лежали, обнявшись и затаив дыхание. Ей нужно было в туалет, но она боялась выйти из комнаты и только дрожала. Наконец, я взяла ее за руку и отвела в туалет. Отец буркнул нам из гостиной «спокойной ночи».

На следующее утро нас никто не будил. В школу мы не пошли. Мама вернулась еще до полудня. Не объясняя ничего, она упаковала кое-какие вещи, засунула Петера, нашего кота, в сумку и сказала мне, чтобы я взяла Аякса на поводок. И мы пошли к метро. Несколько следующих дней прожили у маминой подруги по работе в ее маленькой квартире. Мама сказала нам только, что хочет развестись.

Эта подружкина квартира была слишком мала для меня, мамы, моей сестры, кота и собаки. Через неделю подруга начала заметно напрягаться. Мама вновь собрала наши шмотки, мы взяли животных, ну и да, - таки поехали обратно в Гропиусштадт, а что делать!

Отец вернулся домой, как раз когда мы с сестрой сидели в ванной. Он зашел к нам и таким нормальным тоном, как будто ничего и не произошло, сказал: «А чего вы-то ушли тогда, а? Вам-то не надо было уходить куда-то, спать у чужих - бред какой-то! Мы и втроем поладили бы отлично!» Мы с сестрой только тупо переглянулись между собой. Вечером отец вел себя так, как то никакой мамы, не то что в квартире, - на целом те не существовало! Потом он вообще стал смотреть сквозь нас, совершенно нас не замечая, разве что аккуратно обходил нас в коридоре. Все, - больше он не сказал ни слова! И это было даже хуже всех побоев, вместе взятых...

Да, больше отец никогда не бил меня. Но то, что вел себя с нами как посторонний, было ужасно. Только теперь я ощутила, как дорог он был мне. Он же был моим отцом! Я никогда его не ненавидела, только боялась. Я же всегда гордилась им, гордилась, потому что он любил животных, потому что у него была такая мощная машина - «Порше 62». А теперь он уже не был мне отцом и продолжал жить с нами в одной маленькой квартире. Ну а потом случилось страшное: Аякс заболел грыжей и умер, и в целом мире не нашлось никого, кто меня утешил. Мама была слишком занята собой и разводом. Она много плакала, не смеялась теперь вообще, а я чувствовала себя совершенно одинокой.

Как-то вечером в дверь постучали. Я пошла открывать. На пороге стоял Клаус, друг моего отца. Он как раз хотел вытащить его в очередной поход по барам, но

папы не было дома.

Мама пригласила его войти. Клаус был намного младше моего отца, - так, лет двадцать с чем-то. Они разговаривали, и этот Клаус вдруг неожиданно спросил, не прочь ли она пойти с ним поесть куда-нибудь. Мама ответила сразу же, не раздумывая: «Ну да, конечно, почему бы и нет!» Быстро оделась и ушла с этим типом, оставив нас с сестрой дома.

Не знаю почему, но я сильно расстроилась. Как это так, взять и уйти с каким-то незнакомым человеком? Наверное, любой ребенок на моем месте испугался бы за свою мать. Но уже через пять минут я забыла свои страхи, и только искренне радовалась за нее. Уходя, она выглядела такой счастливой, хотя старалась и не показывать этого. Моя сестра тоже это почувствовала и сказала: «Ну, по-моему, мамочка реально обрадовалась!»

Клаус стал часто заходить к нам, когда отца не было дома. Было воскресенье, это я помню точно, я вышла вниз выбросить мусор и вернулась очень тихо; может быть, я даже намеренно так тихо закрыла дверь. Заглянув в гостиную, я увидела, что этот дурацкий Клаус целует маму!

Мне было очень смешно. Они не заметили меня. Я тихонько пробралась в свою комнату, так ничего никому и не сказав, даже сестре, от которой у меня раньше секретов не было.

Этот мужчина, который теперь приходил постоянно, казался мне каким-то жутким. Но он был очень ласков с нами и, прежде всего, он был ласков с мамой. Она снова смеялась и совершенно перестала плакать. Мама снова начала мечтать! Без умолку она болтала о новой квартире, в которой мы будем жить, когда переедем вместе с Клаусом. Но никакой квартиры не было и в помине, а папа все никак не отселялся от нас, хотя они с мамой уже были разведены. Родители спали в одной кровати и ненавидели друг друга. У нас не было денег...

И когда мама нашла, наконец, подходящую квартиру на следующей станции метро, в Рудове, все пошло не так чтоб очень идеально. Клаус теперь почти всегда был там, и все как-то мешался под ногами, не знаю! Собственно, он был также мил с нами, но одновременно он как стеной стал между мной и мамой. Я не могла смириться с этим. Клаус так никогда и не стал мне родным. Ну а кроме того, я просто и слышать ничего не хотела от человека, которому только чуть за двадцать! Я обходилась с ним все агрессивней.

Мы постоянно ссорились друг с другом, совершенно из-за мелочей, причем я же часто и провоцировала эти ссоры. Помню, мама подарила мне на мой одиннадцатый день рождения маленький проигрыватель, - такую коптилку, и пару пластинок: диско, там, и всякую еще тинейджерскую музыку. О, я ставила пластинку и врубала патефон на такой громкости, что оглохнуть можно! Как-то Клаус зашел ко мне в комнату и просил прикрутить этот грохот. Я, естественно, пропустила его слова мимо ушей. Он зашел снова и просто убрал иглу с пластинки, но я поставила ее опять, а сама стала перед патефоном, чтобы он не мог подойти. Тогда он схватил меня и отпихнул прочь. Тут я уж совершено взорвалась, и мы чуть не подрались.

Когда мы вот так с ним лаялись, мама осторожно становилась на мою сторону. Глупо, конечно, но когда наша с Клаусом ссора разрасталась уже до скандала между ним и мамой, я чувствовала себя виноватой! Просто кто-то был лишним в квартире...

Но хуже всего были не эти эпизодические ссоры, тихие вечера, когда мы все мирно и чинно сидели в гостиной. Клаус бессмысленно листал журналы с картинками или беспрерывно щелкал программами. Мама пыталась заговаривать то с ним, то с нами, но никто не мог сказать в ответ ни слова. И тогда в квартире становилось просто до жути неуютно. Нам с сестрой начинало казаться, что нас вроде как слишком много в комнате, когда мы говорили, что хотим выйти, никто, в общем-то, и не возражал. Ну, Клаус-то уж точно был доволен, когда нас не было! Мы с сестрой старались проводить все свободное время на улице и пореже заглядывать домой.

Сейчас я не упрекаю Клауса ни в чем. Ему было только двадцать или двадцать два, и он, конечно, не имел никакого понятия о том, что такое семья. Он совершенно не понимал, как сильно мы зависим от нашей мамы, и как она дорога нам. Она бывала дома только вечерами и по выходным, и все это время она нужна была

нам, только нам, - ведь мы так мало ее видели! Он, Клаус, ревновал ее к нам, и мы ревновали ее к нему. Ну а мама, конечно, хотела быть с нами, детьми, и при этом не потерять своего друга, и все требовали от нее слишком многого!

На все происходящее я реагировала громко и агрессивно, сестра - та была потише. Хотя и ей было непонятно, за что она тут страдает. Все чаще она говорила мне, что хочет вернуться к отцу. Папа теперь действительно предлагал нам переселяться к нему, но мне это казалось чистым безумием после всего, что мы с ним пережили. Хотя, не знаю, - с тех пор, как они с мамой разъехались, его вообще как будто подменили! Он нашел себе новую молодую подругу, и с каждым разом, как мы его встречали, он выглядел все беззаботнее. Со мной он обращался очень ласково и приветливо и даже подарил мне щенка, опять дога.

Между тем мне исполнилось двенадцать, у меня появилась грудь, и я стала как-то комично интересоваться мужчинами. Это было очень странное состояние. Все мужчины, которых я знала, были беспредельно грубыми. Старшие парни на улице были такими же, как мой отец, и немного как Клаус. Я боялась их. Но одновременно они привлекали меня как-то. Они были сильными, и у них была власть. В этом смысле, они были такими, какой охотно была бы и я сама!

Я подстригла челку немного покороче и, укладывая феном волосы, зачесывала ее набок. Я совершенно зациклилась на своих волосах, постоянно ухаживала за ними, потому что мне иногда говорили, что у меня очень красивые волосы. Я стала заниматься собой. Носить простоватые детские штавы в клеточку я больше не хотела, а вытребовала себе у мамы джинсы и туфли на высоченном каблуке.

Дата добавления: 2015-10-30