Я, мои друзья и героин 10 страница

Мама Кристины: В то воскресенье, когда я нашла следы крови в ванной и взглянула на руки Кристины, у меня словно пелена с глаз упала. Это был тяжелый удар! Кристина выставила мне, так сказать, счет за мое воспитание, которым я так гордилась! И теперь я увидела, как ошибалась - ошибалась только потому, что не хотела повторить ошибки своего отца!
А что? Когда Кристина, например, начала ходить в «Саунд», я, конечно, не была в восторге от этого, но и ее подруга Кесси и другие ребята из «Дома» тоже постоянно ходили туда. Я сказала себе, ну хорошо, а почему бы и Кристине не побывать там разок. Ведь вся наша молодежь стремилась туда! И я вспомнила обо всех тех безобидных вечеринках, которые отец запрещал посещать мне в детстве, и - разрешила.
С таким же великодушием я отнеслась и к ее знакомству с Детлефом, с которым они познакомились в «Саунде». Детлеф произвел на меня очень хорошее впечатление. Парень умел себя вести, у него были хорошие манеры и веселый нрав.
В общем - чрезвычайно милый молодой человек. И мне показалось совершенно естественным, что Кристина в первый раз воспылала чувствами. Такой уж возраст! Главное, думала я, что парень порядочный. Я ведь видела, что и Кристина ему очень нравится.
Если бы мне кто-нибудь и сказал тогда, что они уже в это время вместе балуются героином, я сочла бы его сумасшедшим. Потому что, кроме дочкиного увлечения Детлефом, я не замечала в ее поведении ничего необычного.
Напротив, мне показалось, что Кристина стала намного спокойнее и уравновешеннее, тогда как раньше она была просто строптивой, упрямой и непослушной девчонкой. Даже в школе ее дела пошли лучше.
После школы мы часто созванивались с ней, и она рассказывала, чем занимается. Гуляет со школьными друзьями или встречает Детлефа с работы. Против этого я не возражала. В будние дни она обычно появлялась дома к ужину. И если запаздывала, то обязательно звонила и приходила максимум на час позже. Иногда она еще ходила в «Дом», или встречалась с друзьями, - так она говорила.
Она снова помогала мне по хозяйству, и я ценила это, поощряя ее подаренной пластинкой или лишней парой марок на карманные расходы. Моему другу Клаусу это казалось ненормальным. Он говорил, что я должна и о себе подумать. Кристина, мол, меня только использует. В определенном смысле он был, вероятно, прав. Но у меня всегда было такое чувство, что я обязана сделать для нее что-то особенное, чтобы возместить ей этот очевидный недостаток заботы и ласки.
Мой друг был также против того, что я позволяю ей ночевать у подруг. Он просто не верил, что она действительно спит у них. Но шпионить - не мой стиль. Так постоянно поступал мой отец: шпионил за мной, хотя я и не делала ничего плохого.
Однажды Кристина рассказала мне, что они переспали с Детлефом. «Мамочка, - сказала она, - он был так ласков со мной, ты себе даже представить не можешь!» Теперь мне стало понятно, почему она так хотела ночевать у «подруг» по выходным!
Но это случилось лишь однажды. И что с того - это же вполне нормально! Я и дальше думала, что все в порядке. С той поры я время от времени разрешала ей ночевать у Детлефа.
Да и как бы я могла помешать им спать друг с другом? В газетах и по телевизору психологи постоянно подчеркивали, что сегодняшняя молодежь созревает быстрее, и что не надо пытаться подавлять их сексуальность. Ну и я тоже так думала!
У Кристины все же был постоянный друг. Другие девочки по соседству ходили сегодня с этим, а завтра с тем. Поэтому постоянные отношения с Детлефом меня даже успокаивали.
С другой стороны, если говорить честно, все это иногда казалось мне сомнительным. Прежде всего, ее новые друзья и подруги, с которыми она познакомилась в «Саунде». Она рассказывала мне, что некоторые из них принимают наркотики. О героине она, правда, не говорила. По ее словам, они курили гашиш и ели «кислоту». Он живописала мне совершенно ужасные картины, говоря, например, что ее подруга Бабси - законченная наркоманка. Но она рассказывала об этом с таким отвращением, находя это настолько отталкивающим, что мне просто не пришло бы в голову, что и она сама так делает!
Тогда я спрашивала: «Зачем же ты вообще общаешься с такими людьми?» Она говорила «Ах, мамочка, мне их так жалко! Никто не хочет с ними общаться! Они просто рады, если с ними поговоришь. Им же нужна помощь!» А ведь Кристина всегда была готова помочь. Сегодня я знаю, что тогда она говорила о себе: это ей нужно было помочь!
Как-то вечером среди недели она пришла домой только в одиннадцать. Сказала: «Мамочка, не ругайся, пожалуйста! Мы были с людьми в наркологическом центре». Я спросила: «А что случилось» «Да, мы там разговаривали, хотели помочь им завязать с наркотой!» - и потом она еще добавила: «Если я вдруг стану наркоманкой...», - и вдруг захихикала. Я, шокированная, посмотрела на нее. Она сказала: «Да нет, это я просто так. Со мной все в порядке!» «А с Детлефом?» - спросила я. «Дурацкий вопрос, да это даже представить невозможно!»
Это было зимой семьдесят шестого года. С тех пор у меня было нехорошее чувство, но я все старалась забыть о том разговоре. Своего друга я тоже не слушала. Он, между тем, готов был спорить на любые деньги, что Кристина принимает наркотики, но я не давала ее в обиду. Никто же признается так просто без разговоров, что все напрасно, что ты не справилась как мать! Моя дочь не делает этого! - и тут я просто не отступалась.
Я, правда, попыталась взять Кристину на короткий поводок. Но когда я говорила: «Ты будешь дома к ужину!» - а ее не было, я ничего не могла сделать с этим. Где мне искать ее в этом городе? То, что она одна ездила на Цоо, я не могла бы и предположить. Я радовалась, когда она звонила в половине девятого и говорила: «Мамочка, не беспокойся! Я сейчас буду». Я просто не справлялась больше с Кристиной...
Иногда, она, конечно, придерживалась моих запретов. Тогда она гордо говорила по телефону подруге: «Нет - сегодня мне нельзя. Я остаюсь дома». Как будто это не имело никакого значения для нее. В этом было противоречие. С одной стороны, она часто хватала через край, выходила из всех рамок приличий, дерзила невероятно. С другой стороны, она относилась ко мне с должным уважением, когда ей говорили, что можно, что нельзя.
И вот в конце января семьдесят седьмого года наступил момент истины! Это было ужасно! Мне надо было в ванную. Дверь была закрыта. Кристина была внутри и открывать не собиралась. В этот момент я уже была уверена. И одновременно мне стало ясно, что уверена-то я была всегда, но все это время просто обманывала себя. А иначе... - иначе я не смогла бы внезапно догадаться, что там происходит за дверью!
Я стала барабанить в дверь, но она все не открывала. У меня просто буйное помешательство началось! Я ругалась, я молила - открыть, наконец, дверь! И вот дверь открылась, Кристина пулей вылетела вон. В ванной я нашла закопченную ложку и брызги крови на стенах. Достаточно красноречивое подтверждение! Я знала это все из газет. Подошел Клаус, спросил: «Ну - а теперь ты веришь?»
Я вбежала в комнату вслед за ней. Спросила: «Кристина, что ты делала там?» Я была совершенно убита. Меня трясло. Я не знала, что мне - зареветь, завыть или заорать. Нет - сначала надо было поговорить с ней, а она только плакала, разбивая мне сердце: не могла и взглянуть на меня. И я спросила: «Ты кололась героином?»
Она не отвечала. Ревела навзрыд и просто не могла вымолвить ни слова. Тогда я силой завернула ей руки, и - вот тебе! По обеим сторонам - следы от уколов! Особенно ужасно они не выглядели. Совершенно нет! Только две, три дырочки - под ними свежий укол. Он один был еще достаточно красным.
И тогда она призналась, вся в слезах. Я в тот момент только подумала: «Ну все - я должна умереть!» Лучше бы я уже давно умерла! Я так отчаялась, что вообще не могла включить голову. Я совершенно не знала, что делать. Тогда я спросила у нее: «Что будем делать?» Этот вопрос я задала Кристине! Я была совершенно беспомощна!
Да, это был тот самый удар, от которого я так долго старалась увернуться. И это было именно то, что я так старалась выпустить из виду. Но я же действительно не знала, как выражаются симптомы! До того момента у меня и вовсе не было формальных причин подозревать Кристину. Как правило, она была очень живой и веселой. Иногда, правда, стремилась побыстрее исчезнуть в своей комнате, если приходила домой слишком поздно. Но я относила это на ее угрызения совести из-за опоздания.
Когда я немного успокоилась, мы стали думать, что делать, как быть дальше, как бросить. Кристина призналась мне тогда, что и Детлеф употребляет героин. По ее словам, все дело только тогда могло иметь смысл, если и он попытается бросить одновременно с ней. В противном случае они лишь будут провоцировать друг друга снова взяться за шприц. Меня это убедило. Мы решили, что начнем прямо сейчас.
Кристина вела себя открыто и искренне. Она призналась, что Детлеф зарабатывал деньги на героин, продаваясь гомосексуалистам, не вокзале. Это просто ужаснуло меня! То, что и она отдавалась мужчинам за героин - об этом речь даже не шла. Я не могла этого представить, в конце концов, - она ведь любила Детлефа. А он, говорила Кристина, всегда зарабатывал достаточно...
Кристина клялась: «Мамочка, верь мне! Я так хочу отколоться! действительно!» Вечером мы поехали искать Детлефа, и тут я словно в первый раз увидела всех этих до крайности истощенных, достойных сожаления персонажей, что входили и выходили из вагона метро. И Кристина сказала: «Так я не хочу кончить! Да ты только посмотри на этих затраханных типов!» Она сама-то выглядела еще достаточно чисто и опрятно. Мы так нигде и не наши Детлефа, и поехали тогда к его отцу. Он знал о зависимости сына - не знал только, что и с Кристиной тоже все так. Я стала его упрекать. «Почему? - спросила я, - вы не сказали мне?» «Стыдно было...» - ответил он.
Теперь отец Детлефа вздохнул с облегчением. Он хотел участвовать деньгами. Вплоть до недавнего времени он напрасно старался помочь своему сыну, и я, должно быть, показалась ему настоящим ангелом-спасителем. Я и сама почувствовала в себе уверенность! Ох, я не имела ни малейшего понятия о том, что меня ожидает!
На следующий день я вышла из дому, чтобы посоветоваться с кем-нибудь о предстоящем нам деле. Сначала зашла в районное управление по делам молодежи и сказала: «Моя четырнадцатилетняя дочь - героиновая наркоманка. Что Мне делать?» Молчание... Они ничего не смогли посоветовать. «Отдать, может, в приют...» - сказали они. Я сказала, что об этом и думать нечего! Кристина просто почувствует, что от нее отделались. Кроме того, они и не знали ни одного приюта, куда берут наркоманов. Сначала им пришлось бы разыскать подходящий приют, а это займет много времени. Хорошие места для трудных подростков - дефицит, что поделаешь! Я ответила: «Это тут совершенно не при чем! Она не трудный подросток, она - наркоманка». Чинуши только смотрели на меня и пожимали плечами. Напоследок посоветовали обратиться в детскую консультацию.
Когда я предложила это в свою очередь Кристине, она сказала: «Ерунда - что они понимают! Чего мне не хватает - так это терапии». Но чиновники ничего не смогли предложить и в этом смысле. Я исходила все наркологические консультации в городе - в Техническом университете, в Карита, и я не знаю, какие еще... Я просто не знала, как же мне решить эту проблему.

В консультациях мне посоветовали не питать больших надежд по поводу выхода на дому. Без терапии откол - дело достаточно бессмысленное. Но, поскольку Кристина еще так молода, сказали они, то можно попытать счастья и дома. И без того свободных мест у них не было и в ближайшие три месяца не ожидалось. Они дали мне рекомендации касательно питания, чтобы грамотно противостоять нежелательным осложнениям.

Откол состоялся в первую же неделю... Они оба не сопротивлялись, не увиливали ни от чего, и надежда вернулась ко мне. Через восемь дней я была уверенна: слава богу, все получилось у нас! Кристина снова стала ходить в школу и даже якобы участвовать в занятиях.
Но потом она снова начала заниматься не пойми чем. Каждый раз она говорила мне, где была. Она приводила неопровержимые алиби. Звонила в восемь вечера и говорила: «Мамочка, я в том-то и том-то кафе. Встречаюсь с тем-то и тем-то. Скоро буду!»
Все время я была настороже. Я контролировала ее руки, но свежих следов не находила. По выходным ей, правда, больше не разрешалось ночевать у Детлефа, но, с другой стороны, я хотела показать, что доверяю ей. Поэтому давала ей погулять по субботам. Я была крайне подозрительна, но просто не знала, как же мне себя вести, и постоянно ломала голову над одним вопросом - так что же нам делать!

Я испытывала панический страх перед героином: я же не хотела снова подсесть! Но если Детлеф был обдолбан, а я чиста, то между нами как будто и не было ничего, мы были как чужие друг другу. Поэтому и приходилось брать героин, который он мне давал. И снова и снова, вводя иглу в вену, мы говорили себе, что кошмар не повторится. Мы уверяли себя, что каждый день можем соскочить, а между тем снова боялись, что на утро у нас не окажется ширева. Все говно началось с самого начала. Но теперь мы даже не понимали, как глубоко увязли, потому что ведь старательно изображали - все под контролем...
Снова Детлеф зарабатывал для меня. Это, естественно, продлилось недолго, и мне пришлось выйти на панель, но поначалу я была даже рада встретить там своих старых клиентов, и работа не показалась мне такой отвратительной.
Еще в первый день, когда Детлеф снимался, он взял меня к Юргену. Этот Юрген был достаточно известной личностью в берлинских деловых кругах. У него были огромные бабки, и обедал он с сенаторами. Ему было за тридцать, но он косил под такого «молодежного» типа. Говорил на одном с нами языке и понимал наши проблемы... Короче, явно не был одним из этих
задроченных менеджеров, что денно и нощно думают лишь о деньгах.
Так я впервые оказалась у Юргена. Вокруг огромного деревянного стола уже сидела дюжина молодых людей. Горящие свечи стояли в серебряных подсвечниках, на столе - бутылки дорогого вина. Все непринужденно болтали между собой. Я поняла, что подруги и парни за столом - из одной компании, все знают друг друга. Юрген был заводилой. И я подумала, что вот у него-то котелок варит! У него была такая улетная квартира - определенно стоила кучу денег, и это импонировало мне страшно! И при всем при этом он еще как-то умудрялся оставаться свободным и приятным, как нормальный человек.
Он и другие разговаривали с нами как со старыми друзьями, хотя кроме нас там не было никаких наркоманов. Мы все болтали и болтали, и одна парочка, наконец, спросила, нельзя ли им принять душ. Юрген сказал: «Ну конечно - зачем же он тут стоит!»
Душ был прямо в комнате. Эта пара пошла туда, а потом к ним влезли еще двое. Вдруг они вернулись голые и спросили, где полотенце. Я подумала, что это, должно быть, очень крутое общество, в котором все любят друг друга. И мне было приятно представить себе, что позже и мы с Детлефом будем иметь такую роскошную квартиру и таких роскошных друзей, которых будем приглашать в гости... Между тем, эта голая пара уже бегала по квартире с полотенцами на бедрах, занимаясь друг другом. Еще одна парочка пошла в спальню, где стояла огромная кровать: ее можно было поднимать и опускать. Там был такой большой проем между спальней и гостиной, и можно было видеть, что происходит в спальне. Они сначала грубо ласкали друг друга, и потом затащили и других в эту кровать. Парни возились с девушками, и даже парни с парнями. Некоторые делали это прямо на столе!
Наконец я просекла, что тут идет как бы настоящая оргия. Нас с Детлефом тоже хотели привлечь к действу, но я была не в восторге от этой затеи. Я не хотела, чтобы меня кто-то тискал кроме Детлефа, хотя мне, в общем-то, совершенно не претило происходящее.
Напротив, я тащилась от того, как откровенно они там развлекались. И именно поэтому я хотела быть с Детлефом.
Мы с ним зашли в соседнюю комнату. Стали медленно раздеваться, лаская друг друга. Неожиданно в комнату вошел этот Юрген, сел рядом и стал пялиться на нас. Мне это не сильно мешало, во-первых, потому что такое поведение было тут в порядке вещей, а во-вторых, я надеялась, что мы все же получим от него денег. Только бы ему не вздумалось присоединиться, думала я!
Но нет, слава богу, Юрген только смотрел на нас. Нет, не только: пока мы любили друг друга, Юрген дрочил. Мне надо было домой, и когда мы, наконец, собрались уходить, он как бы мимоходом сунул Детлефу сто марок...
Так Юрген стал нашим постоянным клиентом. Он был бисексуалом. Как правило, мы ходили к нему вдвоем: я занималась им сверху, Детлеф снизу. И каждый раз мы получали за это сотню. Иногда к нему ходил только кто-нибудь один из нас. За шестьдесят марок. Определенно, Юрген был фраером, и, как и все фраеры, почти так же неприятен нам. Но он был единственным моим клиентом, по отношению к которому я испытывала что-то вроде дружбы. Я уважала его! Мне нравилось говорить с ним. У него было полно идей, и он всегда был в курсе всего. Он умел жить!
В первую очередь меня поражало то, как он обращался с деньгами. Это было едва ли не самым интересным. Он рассказывал, как он размещает свои деньги там-то и там-то, и как их автоматически становится больше. Он был очень щедрым. Остальные участники оргий не получали от него денег - по крайней мере, я этого не видела. Впрочем, как-то раз он дал одному парнише несколько тысяч - тому не хватало на тачку. Юрген не говорил много, он просто подписал чек и сказал: «На - получи свою машину». Юрген был единственным фраером, к которому я могла зайти, даже если мне ничего не было нужно от него, а ему от меня. Иногда по вечерам смотрела у него телевизор, и мир тогда казался мне еще ничего.
Мы с Детлефом снова были на сцене. Целиком и полностью. Все эти нормальные подростковые дискотеки больше нас не интересовали. И если меня не было на Цоо, значит, я болталась где-то вокруг метро «Курфюрстендамм». На маленьком перроне станции часто бывало по сотне нарков. Там торговали. Туда же приходила и клиентура, специализирующаяся исключительно на наркоманах.
Я ходила от группы к группе и болтала со знакомыми. Иногда, когда я вот так шлялась среди этой толпы, мир казался мне просто прекрасным, Я шлепала по платформе станции, как звезда среди звезд. Я смотрела на бабушек с их связками кульков, возвращавшихся из «Вертхайма» или из «Билки», на то, как они в ужасе оборачивались по сторонам, и думала: насколько все же мы
- нарки - круче! Просто на голову выше их! Конечно, мы ведем такую жестокую жизнь, мы каждый день можем умереть, и мы скоро умрем. Но другая жизнь нам просто не нужна, мы не хотим по-другому! Мне, по крайней мере, нравилось и так! Я думала о деньгах, которые я зарабатывала. Каждый день мне одной нужно было сто марок только на ширево. С учетом всех накладных расходов мои ежемесячные траты составляли где-то тысячи четыре марок, и я таки их доставала! Я думала, четыре тысячи чистыми получает ну разве что директор фирмы. Я зарабатывала их в свои четырнадцать лет!

Определенно, проституция - мерзкая работа. Но под героином так не кажется. Мне вообще везло. По крайней мере, моя работа оплачивалась по таким завышенным тарифам, что я до сих пор удивляюсь, как это было возможно. Условия все еще определялись мной. Я не трахалась с клиентами.

Среди нас были и более яркие звезды, чем я. Так, например, некоторые ребята рассказывали, что им нужно четыре грамма в день. По тем ценам такое количество обходилось им от пятисот до восьмисот пятидесяти марок в день. И, не знаю как, но они почти всегда находили эти деньги! Да, эти ребята зарабатывали всяко больше, чем любой генеральный директор, и полиция не трогала их. К этим-то звездам я и ходила на Курфюрстендамм, и они всегда были не против пообщаться со мной.
Такими в то время, в феврале, марте, были мои мысли и чувства, когда я, хорошенько ширнувшись, бродила по городу. Не скажу, что все было здорово, но героин все же еще не убил меня. И я постоянно врала себе, что еще не сижу. Я полностью вжилась в роль наркоманки. Я находила себя обалденно крутой. Я ничего не боялась.
Когда я еще не сидела на героине, я боялась всего. Отца, потом друга моей мамы, долбаной школы, дворников, инспекторов дорожного движения, контролеров в метро. Под героином я чувствовала себя неприкосновенной. Мне не было страшно. И ни разу я не обосралась при виде копов в гражданском, которые иногда наводняли вокзал. Всякий раз с холодной головой уходила от облавы.
Мне казалось, что некоторые нарки знают, как жить с героином, и я всячески старалась поддерживать с ними знакомство. Вот, например, Атце и Луфо. Атце был моим первым другом. Единственный парень, с которым мы еще до Детлефа были в тесных отношениях, в которого я была влюблена. Луфо, Детлеф, Атце - они все были из той еще гашишной компании семьдесят шестого года. Атце и Луфо пересели на героин незадолго до меня. Сейчас оба жили в потрясающей квартире с французской кроватью, кушеточным гарнитуром и полом, устланным коврами. У Луфо даже была настоящая работа - он был ассистентом у Шварцкопфа. Оба утверждали, что еще не чувствуют зависимость и по месяцу, по два могут обходиться без дозы. Я верила им, хотя они и были всякий раз, когда я их видела, в черную обдолбаны.

Атце и Луфо были настоящими кумирами для меня. Я не собиралась так плотно подсесть на геру, как тогда, перед моим первым отколом, и хотела поучиться у них. Я ведь тоже могла бы жить в такой квартире с французской кроватью, кушеточным гарнитуром и коврами на полах, если бы только поаккуратнее обходилась с порошком.
Они оба, Атце и Луфо, были еще не такими злыми, как другие нарки. У Атце была классная подруга, Симона, - та вообще не кололась. Мне страшно нравилось, что, несмотря на это, они замечательно понимают друг друга. Я охотно бывала у них и спала там на кушетке Луфо, если мы срались с Детлефом.
Когда однажды вечером я пришла домой и даже села в гостиной с мамой, - совсем задвинулась, наверное, - она без слов достала газету и протянула мне. Я поняла, в чем дело. Она всегда в торжественном молчании вручала мне те газеты, в которых стояло очередное сообщение о «жертвах героина». Меня это нервировало. Никогда не читала эти бредни!
Все-таки я взяла газету и стала читать: «Ученик стекольщика Андреас В. (17) давно хотел избавиться от своего пристрастия к наркотикам; его шестнадцатилетняя подруга, ученица медтехникума, пыталась помочь ему в этом: тщетно! Тиргартен: в квартире, роскошно обставленной отцом Андреаса для молодой пары, молодой человек всадил себе «золотой укол...»
Я не сразу врубилась в тему, потому что просто не смогла. Но нет, - здесь все подходило одно к другому! Квартира, ученик стекольщика, подруга, Тиргартен и этот «Андреас В.» Андреас Вичорек, которого мы называли просто Атце...
Я только подумала сначала: «Вот так говнище!» У меня пересохло в горле, и мне стало плохо. Я думала, что нет, - это не может быть правдой! Атце просто не мог убиться золотым уколом! Именно Атце, который так расчетливо и аккуратно относился к ширеву. Я не хотела показывать матери, как меня прибила эта заметка, - она же не знала, что опять сижу! Я взяла газету и пошла в комнату.
Я не видела Атце уже целую вечность, и теперь вот узнала из газеты, что случилось с ним за это время. Всю последнюю неделю он мощно двигал и загремел, в конце концов, в реанимацию. Его подруга Симона, узнав об этом, вскрыла себе вены. Обоих спасли. За день до своей смерти Атце пошел в полицию и сдал всех дилеров, которых знал: среди них двух девушек, их звали «близняшками», и у них всегда было отменное ширево. Потом написал прощальное письмо, которое также приводилось в газете: «Я кончаю с жизнью, потому что наркоман доставляет своим родным и друзьям только досаду, горечь и отчаяние. Наркоман разрушает не только себя, но и окружающих. Спасибо моим любимым родителям и моей маленькой бабушке. Физически я уже нуль... Быть наркоманом - последнее говно. Но кто обрекает на это несчастье людей, которые молоды и полны сил? Это должно стать предупреждением всем тем, кто говорит себе: ну, давай..., попробую, что ли! Вы, посмотрите же на меня! Прощай, Симона, теперь у тебя не будет забот, живи счастливо!»
Я легла на кровать и подумала: ага, а вот и твой первый друг... В могиле. Я даже не могла плакать. Я не была способна на чувства.
И когда на следующий день я появилась на точке, там вообще никто не плакал по Атце. На сцене вообще не плакали… Некоторые ребята страшно дулись на Атце. Потому что он сдал нормальных дилеров, у которых всегда было нормальное ширево, - они уже сидели в тюряге, - и потому что он остался многим должен.
Самым удивительным во всей этой истории с Атце было то, что подруга Симона, которая раньше и близко не подходила к героину и все хотела снять своего парня, через неделю после его смерти сама начала ставиться. Не прошло и полмесяца, как она забросила свою учебу, и мы встретились на панели.

Луфо умер год спустя в январе семьдесят восьмого от передоза...
Иллюзия, что можно быть живым, умело обращаясь с порошком, после смерти Атце пропала. В нашу компанию, в которой когда-то затусовывался и Атце, пришел страх и недоверие. Если раньше мы вмазывались вместе, а шприцев на всех не хватало, то каждый хотел быть только первым. Теперь же все внезапно захотели быть вторыми... Никто не говорил о том, чего боялся. Но порошок мог оказаться слишком чистым, слишком сильным, или, наоборот, смешанным со стрихнином или еще с каким-нибудь ядом. Умереть-то можно было от чего угодно!
Итак, жизнь опять превратилось в полное говно. Все было так, как написал Атце в своем письме. Вместе с собой я продолжала тащить в могилу свою маму. Я снова приходила домой, когда хотела. И как бы поздно я не явилась, она никогда не спала - все ждала меня. Я приходила, а она глотала валиум, просто чтобы хоть как-то заснуть! Я думаю, она держалась только на валиуме.
А во мне крепла уверенность, что скоро я закончу так же, как и Атце. Иногда, правда, появлялись такие надежды-соломинки, и я хваталась за них. Даже в школе. Был там такой учитель, который мне даже нравился, - господин Мюке. На его уроках мы часто проигрывали ситуации, в которых оказываются молодые люди. Например, устройство на работу. Один играл шефа, который ищет работника, другой - нанимающегося, и когда пришла моя очередь играть нанимающегося, я просто не дала «шефу» и слова сказать. На все его вопросы я отвечала претензиями, и парень, который играл шефа, быстро затих. Ну, так я и в жизни прорвусь, подумала я.
Однажды мы с господином Мюке пошли в центр профориентации. То есть сначала нам пришлось еще посмотреть на парад союзников. Парни страшно интересовались, лазили по всем этим танкам и прочей технике, меня же от всего этого железа тянуло блевать - оно производило адский шум, и было годно только на то, чтобы убивать людей.

Мне очень понравилось в центре профориентации. Я внимательно выслушала все, что относилось к профессии смотрителя зоопарка. Мы с Детлефом на следующий день зашли туда еще раз, и я отксерила себе все, что у них было по этому поводу. Детлеф тоже нашел весьма возбуждающими несколько профессий, которые ему там рекомендовали - он, собственно, искал что-то связанное с сельским хозяйством. Мы так долго ходили по центру и восторгаясь нашими будущими профессиями, что совсем забыли, что нам еще нужно поднять денег на дозу. И когда мы вечером стояли на вокзале и ждали клиентов, с документами из центра профориентации, все это было просто невозможно и нереально! Если я так и собираюсь продолжать, то мне же даже школы не закончить - умру раньше!
На следующее утро по дороге в школу я купила «Плэйбой». Я покупала его для Детлефа, который от него тащился, но и сама заглядывала внутрь. Сложно сказать, почему именно «Плэйбой» нас так интересовал. Сегодня я этого вообще не могу понять. Но тогда «Плэйбой» был для нас картинкой из другого чистого мира. Чистый секс... Чистые девушки без проблем... Никаких голубых, никаких фраеров. У парней кучи денег, они курят трубки, гоняют на спортивных машинах. И девушки трахаются с ними просто из удовольствия... Детлеф говорил, конечно, что все это полная фигня, но каждый выпуск он должен был прочесть.
И в то утро я прочла в «Плэйбое» коротенькую историю. ее содержание я даже не так хорошо поняла, потому что еще с утра была в ауте, но само настроение статейки мне понравилось. Дело происходило где-то далеко-далеко, под голубым небом и горячим солнцем. И там был эпизод, когда какая-то девушка так это невинно ждет, пока ее друг вернется домой с работы. Тут я начала просто плакать. Я сидела в вагоне и ревела как крокодилиха, пока мне не надо было выходить.
Я сидела за партой и мечтала, как было бы нам хорошо с Детлефом там, далеко-далеко. И когда мы вечером встретились на вокзале, я рассказала ему об этой истории. Он сказал, что его дядя и тетя живут в Канаде. Живут на огромном озере, и только поля да леса кругом. Они, конечно, нас примут. Он сказал, что мне надо сперва закончить школу - так будет лучше в любом случае. Он бы поехал вперед, чтобы найти работу - это там легко, - и когда я подтянусь, у нас уже будет куплен деревянный дом.
Я сказала, что в любом случае собираюсь закончить школу. Мои дела там и так шли все лучше и лучше. Легко! Я больше не стала бы там так глупо скандалить, а сосредоточилась бы на занятиях и постаралась получить хороший аттестат.
Тут Детлеф отошел с клиентом, а я все еще ждала своего, Вдруг позади меня как из-под земли выросли два типа и спросили: «А что ты тут делаешь, черт возьми?» Я сразу поняла: душманы. Хлопушка! Меня еще никогда не забирали, и поэтому я не боялась их, - раньше меня всегда оставляли в покое. Я же ничего такого не делала, просто несколько месяцев с перерывами ходила подрабатывать на панель Цоо, как и многие другие девочки моего возраста... Облавы там были каждый день. Но полиция жестко гоняла только иностранцев, тех, что притаскивали с собой бутылку водки или сигареты из Восточного Берлина. На таких уродов там регулярно устраивалась охота.
И я очень спокойно ответила этим полицаям: «Я жду своего друга».
Один из них спросил: «Не гони - ты тут сосешь»
Я сказала: «С чего вы взяли? Что, я так выгляжу?»
Они спросили сколько мне лет, и я сказала, что мне четырнадцать. Они непременно хотели видеть мой паспорт, хотя паспорта выдаются только в шестнадцать. В общем, пришлось просветить их слегка по этому вопросу.
Один из них, - заводила, видимо, - сказал: «Давай-ка сюда свой мешок». Залез рукой в мешок и выудил оттуда ложку. Спросил, что это я делаю ложкой.
Я сказала: «Этой ложкой я ем йогурт».

Дата добавления: 2015-10-30