Я, мои друзья и героин 5 страница

Мы болтали и время от времени выходили забить косячок. Когда «Саунд» в пять закрылся, я потянулась с другими на Курфюрстендаммб. В метро по дороге домой, сидя в пустом вагоне, я чувствовала себя совершенно счастливой. Под колесами и гашишем я была очень мягкой и кроткой! Я ощущала приятную усталость во всем теле и в первый раз в жизни была влюблена...

Теперь я жила только выходными. Атце не торопил события. Мы впервые поцеловались лишь через три недели. Это был очень невинный поцелуй. Большего я не хотела, и Атце почувствовал это без лишних объяснений. Именно в этом и была разница между нариками и бухариками. Большинство нарков всегда чувствовали, что происходит с другим. По крайней мере, если нарки были из одной компании. Алконавты же надирались только для того, чтобы, окосев, ринуться драть баб. Там говорили только о трахе. Для нас же важными были совсем другие вещи.

Мы с Атце были как брат и сестра. Атце - старший брат, я - младшая сестра. Мы ходили всегда только под ручку, и он был моим защитником. Атце было шестнадцать, он учился на стекольщика, и его тошнило от этой учебы... Он точно знал, как должна выглядеть крутая девушка. Я причесывала волосы так, как он хотел. Ему нравились пальто, и на блошином рынке он купил мне за двадцать марок пальто с разрезом до талии. Жизнь без Атце я не могла себе представить!

Теперь, когда «Саунд» закрывался я не торопилась домой. Я оставалась с компанией. Мы вместе съезжали с тасок и весь день болтались по городу, ходили на выставки, в зоопарк, или гуляли по Кудамм. Часто мы проводили вместе все воскресенье. Для мамы я все развивала историю нашей дружбы с Кесси и придумала себе дополнительную подругу у которой я якобы иногда ночевала. Я стала невероятно изобретательна - мне же приходилось каждый понедельник рассказывать маме, как и где я провела выходные!

В будние дни я еще виделась со своей старой компанией в «Доме». Я приходила и так загадочно садилась в сторонке; иногда рассказывала как оно там в «Саунде». Я думала, что они мной восхищаются. А, ерунда, я просто была на один шаг впереди них... То, что это шаг по дороге в полное дерьмо, я еще не знала. Также как не знала, что скоро многие из них последуют за мной.

На сцене в «Саунде» были любые наркотики. Я употребляла все, кроме героина. Валиум, мандракс, эфедрин, каппи, или каптагон, конечно тонны гашиша, и, по крайней мере дважды в неделю - ЛСД. Мы глотали горстями возбуждающие и успокаивающие средства. Это называлось коктейль. Колеса отчаянно боролись между собой в теле, и эта борьба давала фантастический эффект. Можно было создать себе любое настроение по желанию, это было так просто, - нужно было только забросить больше возбуждающих или больше успокаивающих. Если я хотела безумствовать на танцполе, то жрала каппи или эфедрин, если же просто хотела тихонько посидеть в кинозале - забрасывалась валиумом или мандраксом. Снова я была счастлива...

Да... Все шло замечательно до одной совершенно ужасной субботы. Я пришла в «Саунд» и столкнулась у входа с Уве парнишкой из нашей компании. Уве сказал: «А ты знаешь, Атце выбросили с работы». Секунду он помолчал, потом добавил: «Он теперь каждый вечер здесь...»

Он так странно сказал это, что я все поняла в ту же секунду, - если Атде каждый вечер в «Саунде», то он должен был познакомиться с другой девушкой. Я спросила: «Ну и что?» Уве ответил: «А у него новая подруга... Мони».

Это был страшный удар... Я еще надеялась, что это неправда. Сбежала вниз. Гремела музыка. Атце стоял один. Все было как обычно. Он поцеловал меня и запер мои вещи в свой ящик. В «Саунде» нужно было оставлять шмотки в специальных боксах, - там здорово воровали.

Чуть позже явилась и эта Мони... Раньше я почти не обращала внимания на нее, но она уверенно подсела к компании. Я держалась в стороне и наблюдала за ней.

Она была совсем другой, чем я. Толстенькая и маленькая, она всегда была в хорошем настроении. К Атце она относилась с какой-то материнской заботой. А я думала все время: «Нет, это просто не может быть правдой! Не мог же он променять меня на эту жирную болтливую девку!» Но мне пришлось признать, что у нее миленькое личико и очень красивые длинные светлые волосы. И я подумала: «А может, ему нужна как раз такая веселушка, которая будет заботиться о нем, пылинки с него сдувать». И еще одно объяснение пришло мне в голову: «Атце нужна девушка, которая будет с ним спать. Вот она как раз и будет с ним спать!»

Я была просто потрясена и не хотела ничего брать в тот вечер, и когда я уже не могла смотреть на них обоих, то пошла на танцпол, чтобы просто потрястись. Когда я вернулась, они исчезли. Я, как сумасшедшая, пролетела всю контору и нашла их в кино. Тесно обнявшимися...

Не понимаю, как я вернулась к компании... Только один человек увидел и понял, что со мной. Детлеф. Он обнял меня за плечи. Сжав зубы, я старалась сидеть так, как будто ничего и не произошло. Скулить перед ними всеми мне казалось уж очень пошлым! И когда я уже просто не могла сдерживать слез, то просто выбежала вон на улицу. Перебежав дорогу, я оказалась в парке напротив «Саунда». Слезы так и лили по лицу...

Неожиданно передо мной появился Детлеф. Протянул мне бумажный платок, потом еще один и еще один, но я была слишком занята собой и своей трагедией, что бы вообще как-то воспринимать Детлефа. Только намного позже мне стало ясно, как это мило было с его стороны пойти искать меня снаружи.

Атце я не хотела видеть больше никогда и ни при каких условиях. Особенно теперь, когда я чуть не разревелась перед всеми, показав, насколько я завишу от него. Я думала, что не выдержу, если он мне попадется на глаза. Детлеф все же втащил меня обратно в «Саунд»...

Мне все равно пришлось бы вернуться, потому что у Атце был ключ от ящика с моими шмотками. Я заставила себя пойти в кинозал, спугнула Атце и получила ключ. Пошла, забрала вещи, но сил отдать ключ у меня уже не было. Детлеф был поблизости и передал ключ Атце.

Было уже почти два. Метро давно закрылось. Я стояла перед «Саундом» и просто не знала, куда деваться. Во мне росло непреодолимое желание чем-нибудь загрузиться. Да, да - теперь это было просто необходимо! Деньги давно закончились. Мимо как раз проходил один кадр из нашей «Домашней» компании, Пантер. Я знала, что он приторговывает ЛСД, и что у него всегда очень качественный товар. Выпросила у него кислоты...

Сожрав колесо, я сбежала вниз, на танцпол, и полностью разошлась в танцах, Я отплясывала как сумасшедшая где-то с час. У меня уже ноги подкашивались, а лепешка все не цепляла. Я подумала, что Пантер надул меня. К счастью, тут в «Саунд» подошли люди из «Дома», и я уцепилась за Пита. Его уже перло... Я сбивчиво рассказала ему историю с Атце, но Пита, конечно, мало волновали мои проблемы, его просто глючило. Он сказал мне только «А..., забудь это, подружка - ерунда!» Утешил, короче…

Я съела ванильный пудинг, сказала: «Весь мир - безотрадное и ужасное говно», и пошла возвращать миску из-под пудинга, чтобы получить залог обратно. В «Саунде» нужно было за каждый стакан и миску вносить залог... Тут меня торкнуло, и как торкнуло! Это было как вспышка! Опрокинув скамейку, я грохнулась на пол. Потом танцевала до закрытия...

Снаружи я снова столкнулась с Атце и Мони. Это не произвело на меня никакого впечатления. Я просто отвела взгляд и уставилась на какую-то афишу. Мони собиралась к Атце домой.

Мы, оставшиеся, погнали к зоопарку. Кому-то в голову пришла идея заглянуть в Европа-центр - мы шли мимо как раз. Ночь была достаточно теплой, и поверх подтаявшего льда проступала вода, Я скользила по льду и думала, что перехожу море, как вдруг услышала, как зазвенело оконное стекло… Парни были уже внутри. Один пролез сквозь выбитую раму, сломал какую-то кассу и выбросил нам монеты. Прежде чем я что-либо поняла, мы все уже бежали. В моих насквозь мокрых ботинках на высоких каблуках я, скользя по льду, стала отставать. На углу дожидался Детлеф. Он подхватил меня под руки…

На Курфюрстендамм перед памятником добычу поделили, и я снова почувствовала вкус жизни. Мне досталось десять марок. Все были страшно счастливы. Даже не из-за денег, а потому что круто кинули двух охранников. Они так и не догнали нас. Мы просто с ума сходили от радости. Мы шли и подбрасывали монеты, устраивая настоящий денежный дождь. Тротуар был засыпан деньгами...

В праздничном настроении мы залетели в какой- то кабак на Цоо он еще был открыт. Я в первый раз была на Цоо, и мне почему-то стало как-то не по себе. Там творилось что-то невообразимое... Повсюду, пуская пузыри в блевотине, валялись алкоголики, бродили какие- то бомжи. Разве я знала, что уже спустя пару месяцев я буду проводить здесь все свое время...

Около шести я поехала домой. Уже лежа в кровати, я в первый раз чуть не напоролась на ужас. На стене у меня висел постер с негритянкой, курившей джойнт. В верхнем углу плаката было маленькое синее пятнышко, и пятнышко это вдруг начало превращаться в страшную харю какого-то Франкенштейна. Слава богу, я смогла вовремя отвлечься от этого глюка!

На следующий день проснулась полностью мертвой... Сил встать с кровати у меня не было, я лежала и медленно думала: «Какая же ты, Кристина, должно быть, страшная уродина, что твой первый друг и месяца с тобой не выдержал - убежал!» Я подошла к зеркалу, взглянула на себя... Кошмар! То лицо, которое еще вчера казалось мне так хорошеньким, таким загадочным, выглядело как лицо настоящей задвиги. Под глазами, - как траурная повязка, - черная кайма, кожа рыхлая и жирная. А на носу я нашла прыщ!

Я сказала себе: «Все, - с «Саундом» покончено! Ты просто не можешь показаться на глаза Атце и компании...» Всю неделю я пыталась заставить себя не думать и не вспоминать ни о клубе, ни о ребятах. Полностью отказалась от пластмассы, весь день пила только чай с гашишем да забивала себе джойнт за джойнтом. Через пару дней я снова была довольна собой. Я добилась того, что мне, за исключением меня самой, никто не нравился, и я, уж конечно, не была ни в кого влюблена. Я думала, что теперь, когда все мои чувства под контролем, мне нечего бояться встречи с Атце. Я думала, что в «Саунд» мне уже не хочется...

Следующая ночь с субботы на воскресенье показалась мне самой длинной ночью в моей жизни. Я оставалась дома... Первая за многие недели суббота, когда я не пошла в «Саунд»... От телевизора меня тошнило, и я не могла заснуть. Дурь кончилась. В третьем часу пришлось признаться, что без «Саунда» и людей оттуда жить я не могу... Моя жизнь без них становилась совершенно пустой и бессодержательной

Прошла еще одна неделя, близились выходные. Я радовалась наступающей пятнице… Еще в прошлое воскресенье я решила, что непременно пойду в «Саунд». Вот и пятница! В праздничном настроении я залезла в ванную, засуетилась вокруг прически и пришла к выводу, что волосы вообще не надо причесывать. Оказалось, что это придает мне еще больше загадочности…

Я вышла из дому заранее, чтобы успеть купить валиума. Беленькие я запила пивом, забросила вдогонку мандракс, и только тогда двинула в клуб. Оглушенная колесами, я могла не бояться встречи Атце. Где-то я раздобыла себе джинсовую шляпу, села за стол, уронила голову на руки и так проспала всю ночь.

Очнулась я оттого, что Детлеф снял с меня шляпу и гладил мои волосы. Спросил, что случились, Я ответила, что ничего не случилось. Я была настроена чертовски не дружелюбно, но было приятно, что он обо мне заботится...

Уже все следующие выходные я провела с ним, и у меня снова появилась причина ходить в «Саунд» - Детлеф.

Это была страшно долгая песня с ним, - по крайней мере такого взрыва чувств, как с Атце, не было. Сначала мы просто ходили в «Саунд». Вместе. Мы много разговаривали друг с другом. Я стала лучше понимать себя в разговорах с ним. Мы были с ним на равных, и я могла говорить обо всем, не боясь, что он захочет использовать мои слабости. С ним было интересно общаться. Если мы спорили, то он мог переубедить меня, а я его. Нет, конечно, - Детлеф понравился мне еще в первый раз, когда мы встретились! Но все же он не казался мне таким крутым типом как, например, Атце, - выглядел он слишком не по-мужски, что ли, как-то уж слишком изящно... Но понемногу я стала замечать, что дружба с Детлефом дает мне гораздо больше, чем дружба с Атце. Я чувствовала, что влюбляюсь в него от субботы к субботе все больше, хотя, наученная горьким опытом, сопротивлялась тому, чтобы зависеть от какого-то парня. Но скоро мне пришлось признать, что я влюбилась в Детлефа по-настоящему...

Но - ничего... Я была спокойна как танк. Причиной этого спокойствия было еще и то, что я жрала все больше успокаивающих и только изредка закидывалась стимуляторами. Мне не нравились возбуждающие средства - я ведь и так всеми силами стремилась избавиться от окружающей меня нервозной обстановки. Я хотела мира и покоя! Только иногда, если не удавалось раздобыть валиума, я бодрила себя стимуляторами, - не сидеть же чистой, в самом деле!

А дома мне все еще приходилось играть пай-девочку для мамы и ее дружка... Я перестала спорить с ними, вела себя в высшей степени прилично. Я просто прекратила бороться - мне стало ясно, что дома ничего не изменишь. И заметила, что жизнь от этого стала только проще...

Рождество семьдесят пятого года - мне было тринадцать с половиной. Почему-то мне показалось, что мои отношения с мамой настолько разрядились из-за моей тупой покорности и обреченности, что я могу доверить ей часть правды. Так я сказала ей, что вовсе не всегда сплю у Кесси, что иногда я провожу ночи в «Саунде», если не успеваю на последний поезд. Такая правда ей, конечно, не понравилась, и она стала читать мне свои обычные морали. Я ответила ей, что это, наверное, не так плохо, если я провожу ночь в дискотеке, а утром прихожу домой вместо того, чтобы как многие дети в Гропиусштадте бухать и бродяжничать. И добавила, что пусть лучше она знает правду - я не хочу ей больше лгать! Она проглотила это...

Честно говоря, у меня уже давно не было желания искренне разговаривать с матерью - мне просто это было не нужно... Но постоянная ложь утомляла меня. Становилась все сложнее изобретать правдоподобные истории как бы прилично проведенного вечера. Настоящая причина моей неожиданной искренности была проста, - просто я хотела и Рождество и Новый год встретить в «Саунде», но все никак не находила под это подходящей легенды... Но я, конечно, рассказывала матери, какое солидное и безобидное место этот «Саунд», и что туда ходят все мои подруги! Кроме того, я поставила ей на вид то, что она и сама может заметить, насколько спокойнее я стала с тех пор, как раз в неделю могу перебеситься...

Тем временем сцена в «Саунде» становилась все тяжелее и тяжелее. Героин разорвался бомбой… И в нашей компании теперь только и было слышно: героин, героин... Собственно, все были против - перед нашими глазами было достаточно примеров того, как героин ломает людей. Ну а потом наши один за другим стали пробовать. Редко кто останавливался… Так получалось, что героин окончательно разрушил компанию. Те, кто пробовали героин, принадлежали уже к высшей касте...

Я испытывала ужас перед героином. Когда речь заходила о героине, я внезапно вспоминала, что мне еще только тринадцать. С другой стороны, меня влекло к тем компаниям, в которых кололись. Для меня игловые были настоящими олимпийцами, настоящими богами... Игловые смотрели на нас, анашистов и глотарей, с нескрываемым презрением... Сверху вниз. Гашиш они называли детским наркотиком, и меня страшно удручало, что мне никогда не попасть к игловым, на настоящую сцену. Мне казалось, что этот мой глупый детский страх отрезает мне все пути наверх - я ведь действительно страшно боялась героина. Я точно знала, что дороги назад не будет...

Впрочем, то, что наша компания разваливалась, меня не особенно тревожило - у меня был Детлеф, и все остальное было для меня не так уж важно. С Детлефом мне все было нипочем... В следующее воскресенье я пригласила его к себе домой. Я знала, что мамы и Клауса не будет, приготовила ему настоящий обед, и мы сидели за столом прямо как муж и жена.

Всю неделю я думала о Детлефе и радовалась приближающейся пятнице и «Саунду». В ту пятницу я пришла в клуб еще чистая, но уже счастливая... Детлеф уже сидел там с какой-то совершенно разваленной подругой. Я подсела к ним. Странно - Детлеф почти не обращал на меня внимания, я заметила, что он зациклен на чем-то другом. И я подумала на секундочку, ну вот, история повторяется, - все пошло как с Атце! Но нет, конечно, чепуха - эта подруга была уж слишком отвратительна...

А они все говорили, перебивая друг друга, и до меня долетали только отрывки, из которых я не могла понять настоящего смысла беседы. Речь шла о героине - это я все-таки расслышала... Вдруг я неожиданно поняла: то ли Детлеф хочет от чувихи героин, то ли она собирается ему его всучить! Меня охватила паника. Я прямо заорала: «Человек..., старик..., да ты... ты просто тронулся! Тебе же только шестнадцать, какой героин, тебе нельзя!!!»

Детлеф и ухом не повел... Я сказала: «Эй, я достану тебе кислоты сегодня вечером. Я тебе много достану! Но, пожалуйста, не делай говна, я умоляю тебя, не делай!» Э, да я просто унижалась перед ним...

Он все не реагировал, и тут я сделала огромную ошибку, о которой часто потом вспоминала. В панике я крикнула ему: «Детлеф, если ты берешься за героин, то я больше не хочу ничего с тобой иметь! Все, вали! Больше не хочу тебя видеть!» И убежала на танцпол.

Да, я все сделала неправильно... К чему было это цирковое представление? Мне нужно было просто поговорить с ним. Один на один... Я уверена, он послушался бы меня. И мне нельзя было ни на секунду оставлять его одного, потому что он был совершенно обторчен, еще когда говорил с этой дурой...

Уже через два часа кто-то сказал мне, что детлеф вмазался. Вместе со своим другом Берндом. Они даже не нюхали! Они просто вот так сразу взяли и вмазались!

Я видела Детлефа еще несколько раз в ту ночь. Он улыбался мне откуда-то издалека. Он выглядел очень счастливым. Нет, у меня не было желания говорить с ним! Я не хотела к нему. Это была еще одна по-настоящему кошмарная ночь. Как та суббота, когда я потеряла Атце... Детлеф ушел! В тот мир, к которому я не принадлежала. Одним ударом, одним уколом все общее между нами было разрушено!

Я продолжала ходить в «Саунд», а Детлеф скоро нашел себе новую подругу. ее звали Анги, она была уродливая и бесчувственная. Я знала, что между ними вообще ничего нет. По-моему, они даже не разговаривали друг с другом... Но она была игловой, и в этом было ее преимущество. Иногда Детлеф подходил ко мне. А мне было все равно - он стал мне совершенно чужим. Обычно он стрелял марку или пятьдесят пфеннигов. Не хватает на дозу, понятно... Если у меня были деньги, то я давала.

Воскресные утра были по-настоящему омерзительны. Я ползла разбитая к метро и думала: «Боже, да что же это за говно со мной!» Я потеряла всякие ориентиры в этой жизни. Я не знала, зачем я хожу в «Саунд», зачем вяжусь с наркотой, я не знала, что мне делать, не знала вообще ничего! Гашиш мне уже давно осточертел. Обкуренная хэшем, я полностью уходила в себя и даже говорить не могла. Но мне же нужно было с кем-то говорить, я же так хотела общения! Я хотела кого-нибудь, потому что Детлефа у меня уже не было, стала принимать больше стимуляторов...

Если в субботу я была при деньгах, а на сцене были колеса, меня невозможно было остановить. У меня было плохое настроение, и я вбрасывала два каптагона, три эфедрина, еще пару коффи, то есть кофеиновых таблеток, и заливала все это пивом. Если после этого я была слишком взвинчена, мне это тоже не нравилось. Тогда я принимала мандракс и валиум...

Я уже не понимала, как я вообще добираюсь домой. По пути от метро к дому я падала по сотне раз, наверное. Доползала до какой-нибудь лестницы около магазина, садилась там и отдыхала, скорчившись. Потом поднималась и направлялась к следующей точке, где можно было остановиться. От фонаря к дереву, и снова до следующего фонаря. Это был бесконечный путь. Я думала, что так и умру в дороге. Хуже всего была боль в груди - как будто кто-то буравил у меня в сердце.

На следующее утро, в понедельник, мама не будила меня. Когда она возвращалась с работы, я еще лежала трупом в кровати, она отпаивала меня чаем с медом. Только днем во вторник я могла встать. Я говорила, что простудилась или давление поднялось. Давление у меня и в самом деле часто пошаливало... Я говорила маме, что у других в классе то же самое - переходный возраст, организм растет и все такое. Главное, чтоб она не вызвала врача! Я боялась, врач заметит, что со мной на самом деле... Впрочем, мама и не собиралась вызывать никакого врача. Она всегда выглядела довольной, если я сама предоставляла ей какое-то объяснение своей болезни.

Ну ладно - хватит! После одного из таких воскресений я решила отказаться от аптеки. До следующей субботы я сидела совершенно чистой и чувствовала себя мерзко.

В субботу в «Саунде» я кинула кислоты. Полный ужас. Это был первый раз, когда я напоролась на ужас... Снова появилась франкенштейнова морда на моем плакате. Мне казалось, что я истекаю кровью. Это длилось часами... Я не могла ни говорить, ни ходить. В воскресенье

как-то добралась до клуба, села и пять часов просидела там, думая, что кровь так и хлещет из меня.

После этого глюка я поторопилась спрыгнуть. Никаких таблеток, никакого ЛСД! На гашиш меня уже совершенно не тянуло. Я глотала только валиум и была совсем чистой. Я думаю, где-то три недели. Это было, прямо скажем, говенное время. Мы как раз переехали в Кройцберг, и жили теперь совсем рядом со стеной. Кошмарный райончик, но аренда там меньше. Теперь у меня уходило полчаса в метро, чтобы добраться до школы в Гропиусштадте - но зато до «Саунда» стало ближе. «Саунд» был кошмарен без наркотиков. Там не происходило вообще ничего, но я упорно продолжала ходить...

Вдруг, когда в очередное воскресенье я ползком возвращалась домой, город оказался весь завешен яркими плакатами. Огромными буквами – «Дэвид Боуи приезжает в Берлин». Я не могла в это поверить! Дэвид Боуи был нашей общей звездой - крутейшим из всех! Он, его музыка были нашей жизнью! Мы все хотели выглядеть как Дэвид Боуи. И теперь он в Берлине!

Мама достала мне через свою работу два билета на Боуи. Я уже знала с кем пойду: с Франком. Тут не нужно было и думать - с ним, только с ним! Франк, парень из старой «Саунд»-компании, выглядел копейка в копейку как Боуи. Он даже красился хной под рыжего, и может быть поэтому я решила взять его с собой.

Франк стал первым игловым в нашей компании, и сейчас он плотно сидел на героине. Раньше его называли «Курочкой», ну а теперь просто «Трупом». Потому что выглядел он как настоящий живой труп. Ему, как и всем мальчикам из компании, было где-то около шестнадцати. Для этого возраста у него были совсем уж сумасшедшие понятия. Да - он просто величественно возвышался над миром! Он был настолько крут, что ему уже не приходилось вести себя высокомерно с такими бедными гашишницами, как я. Кроме того, я непременно хотела пойти на Боуи именно с кадровым нарком.

Приближающийся концерт казался мне самым значительным событием моей жизни, и, отдавая Курочке билет, я даже не знала, насколько значительным он окажется. Видно, все было уже решено за меня... Но, надо сказать, что в последние неделя, когда кислота и гашиш уже не волочили как следует, мое отношение к героину несколько изменилось. По крайней мере, все те непреодолимые барьеры между мной и игловыми уже не казались столь непреодолимыми...

В день концерта мы встретились с Курочкой на Герман-платц. Узнать его в толпе было не сложно. Второго такого долговязого и одновременно такого тощего человека, как Курочка, не было, наверное, во всем Берлине. Я спросила, что это с ним. Он сказал, все в порядке - он еще весит шестьдесят три килограмма. Только что взвесился на донорском обследовании. Курочка зарабатывал на ширево, сдавая кровь. Несмотря на то, что он выглядел так, как будто недавно умер, и что его руки были полностью исколоты, на сдачу крови его брали постоянно, хотя игловые часто болели желтухой... Еще в метро я вспомнила, что весь мой валиум остался дома, и сказала Курочке: «Черт возьми, старик, мне надо сгонять домой, я забыла валиум! Вдруг я рассыплюсь на концерте!» Честно говоря, я уже и так еле передвигала ноги от колес, но тут... Все-таки концерт Боуи!

Курочка сразу увлекся этой идеей. Да, да, надо ехать, сказал он, надо ехать! Я спросила: «А чего это тебя так тянет?» Он все твердил - давай, погнали, надо ехать. Я посмотрела на него внимательно - все ясно! Его руки дрожали. Понятно - Курочку ломает! Тут не до шуток.

Тогда я глянула на часы и на пальцах подсчитала Курочке, что мы уже не можем вернуться, потому что опоздаем тогда на концерт. Он сказал, что у него нет ни гашиша, ни бабок - не умирать же ему теперь из-за концерта этого сраного, если он ничего не достанет! Полная засада пойти на концерт Боуи в ломках и даже без валиума, сказал он! Всю крутость с него как рукой сняло. Величественным он мне уже не казался... Нет, я часто видела, как ломает людей, но так близко еще никогда...

В Дойчландхалле, где проходил концерт, была совсем уж душистая атмосфера. Весь крутняк был в сборе - все настоящие фалы Боуи! Рядом с нами, с косяком наперевес, сидели американские солдаты. Мы только подсели к ним, и косяк перешел к нам. По кругу. Все были в приподнятом настроении - один бедный Курочка страдал. Он затягивался как пылесос, но все равно с минутой ему становилось все хуже и хуже.

Тут вышел Боуи, и концерт начался. О боже, это было что-то невероятное! И когда он запел «It’s too late» - «Слишком поздно», меня чуть не хватил удар! Это была моя песня! Уже в последние неделя, когда я не знала, что и куда, эта песня просто переворачивала меня. Слишком поздно! И теперь мне стало ясно - это обо мне! Слишком поздно! Я пожалела о валиуме...

После концерта Курочка уже почти не мог идти. Его кумарило по полной... Слава богу, нам повезло, и мы встретили Бернда - друга Детлефа. Этот вмазался еще перед концертом! Бернд сказал, что надо что-то сделать для Курочки - да и ему самому один укол не помешал бы.

У Бернда было в запасе два колеса, и мы быстренько загнали их прямо перед Дойчландхалле. Двенадцать марок... Слишком мало, и остальные деньги нужно было настрелять у прохожих. Ну что ж, в этом деле мне не было равных. Я и в «Саунде» умудрялась выпрашивать большую часть денег на наркотики. Теперь нам нужно было добыть как минимум еще двадцатник. Балду дешевле тридцати на точке нечего было и искать, и я отправилась за деньгами... Стрельба перед Дойчландхалле шла сказочно. Там было полно людей с деньгами - этих типов еще не успели разобрать. Я подходила со своими обычными стонами: мол, люди добрые, на метро не хватает - деньги так и сыпалась в мою сумку. Бернд купил героину, причем достаточно много - там хватало даже больше, чем на два укола. Героинчик-то был относительно дешев!

Мысль эта пришла в мою бедную голову молниеносно, я даже не успела задуматься: «Сейчас ты настреляла им на героин, ну так и попробуй, в конце концов, так ли он хорош! Все - давай, попробуй, и больше не о чем тут думать!» Теперь-то я понимаю, что я свалилась на героин так же естественно, как перезревшая груша на землю. Все последние месяцы я систематически готовила себя к этому решению. А тогда... - что ж, все сложилось как нельзя естественней: у меня не складывались отношения дома, «It’s too late» завела меня, никакие другие наркотики меня уже давно не брали... И героин логично стал лишь очередной ступенью. Да и кроме того, я просто не хотела, чтобы два игловых отъехали, оставив меня одну в этом дерьме... Я тут же сказала обоим, что собираюсь пробовать. Ха, Курочка уже почти не мог говорить, но он просто закипел от ярости! Он захрипел: «Этого ты не сделаешь!!! Ты просто ничего не понимаешь! Героин! Дура! Если ты сейчас сядешь, то скоро догонишь меня. Будешь просто трупом! Увидимся в морге!» Курочка знал, что его называют трупом...

Так что, короче говоря, никакой злой наркоман или дилер не сажал меня - бедную девочку - на иглу, как об этом обычно пишут в газетах. Вообще, я практически никого не знаю, кого бы заразили против его воли. Большинство молодых людей сами приходят к героину - когда созреют. Так было и со мной...

Трудное заикание и бормотание Курочки сделали меня упрямой. Его ломало, он больше не был крутым типом, небожителем, а был просто бедной свиньей. Причем свинья эта полностью зависела от меня. Я не хотела, чтобы он мне приказывал. Я сказала: «Во-первых, это мой порошок, потому что это были мои деньги. И вообще, заткнись, не болтай ерунды - это во-вторых! Я же не ты! Я полностью под контролем. Только раз попробую, потом все - конец!»

Ох, я не знала еще, как слаб человек во время ломок! Короче, эти мои слова совершенно убедили Трупа, и рта он больше не раскрывал. Бернд пробовал еще что-то говорить, но я просто и слышать ничего не хотела, - сказала, что если они имеют что-то против, то пускай отдают мне мою долю и катятся. Тут сдался и он. Мы зашли в какой-то парадняк, и Бернд разделил порошок ровно на три части. Я просто прыгала от нетерпения. Скорей, скорей! Никаких сомнений - ничего! Я хотела попробовать героин немедленно, ну, чтобы меня, наконец, повело нормально! Но шприца я боялась и сказала им: «Не - колоться не хочу. Просто нюхну, пожалуй...»

Бернд сказал, что я должна делать, хотя я и так все давно знала... Из разговоров.

Я с силой втянула порошок через нос и почувствовала его горьковатый привкус. С трудом подавила тошноту, но все-таки выплюнула много порошка. Приход свалился жутко быстро... В одну секунду все мои руки с ногами стали тяжелыми и одновременно легкими. Я стала вдруг бешено усталой, и это было приятнейшее чувство. В одну секунду все дерьмо убралось из головы. Никакого «It’s too late» больше! Это было восемнадцатого апрели семьдесят шестого года. За месяц до моего четырнадцатого дня рождения. Никогда не забуду эту дату...

Дата добавления: 2015-10-30