Глава 9. Просто спросить, как дела.

- Леди и Джентльмены, я, импресарио цирка Хоррорхайв, спешу представить вам следующий номер! - прокричал Дросел Кайнц, взмахнув тростью, обращаясь к рукоплескавшим зрителям. - Встречайте! Королева нашего цирка, великая и несравненная дрессировщица Бист!

Я немного отодвинул занавес, любуясь, как на арену выкатывают клетки с тремя тиграми, а к ним уверенным, ловящим восхищенные вздохи шагом, вышла Бист. Корсет плотно облегал ее талию, а красная юбка и не планировала прикрывать кромку сетчатых чулок.

Девушка вышла на середину арены, снимая с кожаного пояса… кнут. Я усмехнулся, непроизвольно облизнувшись. Такая девушка в любом пробудит зверя. И с легкостью укротит его.

Она оглядела зрителей властным взглядом. Решетки на клетках тигров с лязгом открылись, выпуская диких кошек на арену. И первый удар хлыста эхом пролетел под куполом. Тигры послушно прилегли, прижав морды к полу. А Бист, облизнувшись, вышагивая на высоченных каблуках, подошла к одному из них и хлестанула по воздуху, от чего трещащий звук перекрыл играющую музыку. Тигрица подскочила, громко зарычав и обнажая острые клыки.

- Сидеть! – властный крик и новый удар хлыста по воздуху. Тигрица послушно села, снова громко зарычав. Но девушка протянула ладонь, обтянутую сетчатой перчаткой, потрепав кошку по подбородку и шее.

Тигрица, сменив гнев на милость, тут же с блаженной мордой рухнула на арену, перекатившись на спину, словно котенок. Зал взорвался аплодисментами.

А Бист, резко развернувшись, зашагала в другую сторону, ко второму тигру, что раздраженно взмахивал длинным хвостом. И девушка, обойдя его сзади, с силой поставила ногу на красный ковер прямо на хвост тигра, но так, чтобы хвост оказался между ее подошвой и шпилькой, не причиняя боли. Тигр же, как настоящий артист, громко пронзительно зарычал, разворачиваясь к дрессировщице с дикими от гнева глазами. Он явно хотел напасть, но взмах хлыста в воздухе охладил его пыл.

И тигр уже лежал в ногах девушки, позволяя элегантно обойти себя.

Я с восхищением смотрел на решительную и властную походку, заставляющую подчиняться не только диких кошек, но и всех мужчин в зале.

- Нравится? – знакомый голос раздался совсем рядом.

Я обернулся, сталкиваясь с насмешливыми глазами иллюзиониста. Он откинулся на стену, выглядывая из-за края кулис и наблюдая за выступлением дрессировщицы, как и я.

- Она шикарна, думаю, ты спорить не будешь, - отвечаю, снова возвращаясь к лицезрению выступления девушки.

- Она заслуживает уважения, хоть и не в моем вкусе. Совершенно. Я гораздо больше люблю спокойных рассудительных девушек. Да и ее фигура, к сожалению, вызывает только однозначное желание.

Я усмехнулся. Это так заговорил аристократ после той парочки поцелуев, что у нас были? Или это я похож на спокойную рассудительную девушку?

Впрочем, я сам вчера согласился на его условия. Во время работы забыть про то, что между нами что-то было, есть и, смею надеяться, будет.

На какое-то время повисло молчание, мы просто любовались Бист из-за кулис, тем, как она одним лишь взмахом хлыста, ни разу не ударяя своих питомцев, заставляла их ластиться к своим рукам, садиться и ложиться, рычать и замолкать, покладистым котенком крутиться у своих ног.

Уверен, большая часть мужчин в зале еще долго будут вспоминать этот номер, просыпаясь под утро с небольшим «сюрпризом» в штанах. Бист удается это с поразительной легкостью – один взмах руки и мужчины уже готовы ластиться к ее рукам и ногам, когда сама девушка остается непреклонной. Бог наградил ее потрясающим телом, дикой сексуальностью и, что является главным в ней, рассудительной логикой. Пройдя через суровое детство, она смогла остаться человеком. И избежать собственной продажи в публичный дом. Хотя с таким нарядом ее приняли бы там с распростертыми объятиями.

Дросел Кайнц был прав – у каждого находящегося здесь человека есть своя история, которая и влияет на его сценический образ.

Бист тому живое доказательство.

Сквозь шум и разговоры за кулисами, до слуха долетел голос иллюзиониста.

- Мы оба под подозрением. Планируешь искать убийцу? – тихо спросил он.

Я на секунду обернулся, разглядывая спокойное сосредоточенное лицо Билла. Глаза, густо накрашенные черным, были прищурены. Я повел плечами.

- Хотелось бы, мне совершенно не нравится быть «убийцей». Но расследованием, как я понимаю, занимается Дросел?

Билл хмыкнул.

- В одиночку он ничего не найдет, хоть и привык полагаться только на себя.

- А как же Джокер?

- Дросел не впутает младшего брата в это дерьмо. Хотя Джокер, скорее всего, сам в это впутается. Он не оставит все на брата. Близнецовая нерушимая природа.

Я только кивнул.

- Дросел выглядит подозрительно. Не расскажешь, почему? – я глянул на Билла, на секунду обернувшегося ко мне. На его губах заиграла загадочная улыбка, после чего парень снова отвернулся.

- Ты думаешь, я в курсе? Дросел, как и Джокер, никогда и ничего о своем прошлом не рассказывают. У них куда больше тайн, чем у всех остальных. Никто не знает, откуда они пришли в этот цирк, и когда точно. Они одни из «старичков».

Я смотрел на арену, где Бист играла с тиграми, как с домашними котятами, заставляя их перепрыгивать друг через дружку, а зал не уставал аплодировать красавице.

Вокруг был сплошной шум и гомон, артисты готовились к следующему номеру и замене декораций. Я развернулся к иллюзионисту, находящемуся в моем любимейшем образе аристократа девятнадцатого века. Дьявольский дворянин.

- Мы должны найти убийцу. Только так с нас снимут подозрения.

Иллюзионист серьезно посмотрел на меня, после чего кивнул.

Я протянул ему руку, облаченную в огнеупорную перчатку, не сводя взгляда с его глаз. Билл глянул сначала на протянутую руку, после чего на мое лицо. Я почувствовал крепкое рукопожатие.

Он был согласен. И был со мной заодно.

Меня вдруг кто-то толкнул в спину, выбегая на арену вместе с толпой артистов. Я не удержался на ногах и от неожиданности впечатался прямо в гибкое тело Билла. Вовремя успел выставить руки, упираясь ими в стену и не придавливая иллюзиониста своим весом. Шикнув, я поднял глаза на него. Лицо Билла было очень близко, а перед глазами всплыла та картина из моей фантазии, когда я целовал неподатливого аристократа на улице старого Лондона, а он прижимал меня к стене. Ситуация почти повторилась, только теперь я был тем, кто поймал жертву в тиски. Его глаза оказались так близко, что я мог рассмотреть мельчайшие детали рисунка на его радужке. Шоколадные, почти черные глаза.

Взгляд сам собой упал на приоткрытые от тяжелого дыхания губы; чего мне стоило сдержать обещание и не впиться в них прямо сейчас. Внутри все загорелось от желания придвинуться еще ближе, ощутить жар его тела через ткани наших рубашек, обнять его за талию и поцеловать, наконец. Видимо, я почти осуществил свои желания, потому что мои губы оказались почти вплотную к его. Взгляд Билла не ушел с моих глаз. Он жарко выдохнул, обжигая мои шубы своим дыханием.

- Не хочешь отодвинуться? – прошептал он.

Я соскользнул ладонью по стене, сжимая ее в кулак, силясь не поддаться искушению и не переложить ее на тонкую талию аристократа.

- А ты хочешь? – так же шепнул я.

На лице Билла появилась усмешка, после чего он отвернул голову в сторону, разрывая наш зрительный контакт.

- Думаю, это было бы правильнее.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться безумной прихоти своего строптивого аристократа.

***

Шоу может поражать.

Шоу может захватить.

Шоу может стать частью вашей обыденной жизни.

Так случилось и со мной, когда цирковой театр стал для меня реальностью, а роль, так ревностно хранимая мной теперь, стала моим вторым отражением. Я подсознательно хотел быть тем, кем казался в своем сценическом костюме. Бунтарь, пусть и безродный.

Но именно таким я нравился иллюзионисту, который давно в моей голове стал дьявольским дворянином и аристократом.

Только спустя прожитые полторы недели я начал понимать, что означали слова Дросела в первый день нашего знакомства. Он предупреждал меня, что я могу запутаться в разнице между девятнадцатым веком, царящем в цирке Хоррорхайв, и двадцать первым за его пределами. Но меня это не пугало.

Я запутался. Но мне это невероятно нравилось…

Дни шли свои чередом, одно выступление сменяло другое. Количество зрителей не умолялось, каждый день не было ни одного свободного места, а шоу «Ноев Ковчег» становилось невероятно популярным. Кажется, я даже слышал от зрителей, что оно претендует на звание лучшего циркового шоу современности.

Главным, конечно же, оставался номер Билла Каулитца. Он был несравненен и казался нереальным.

Это-то и пугало порой. Но я остался непреклонен в своем решении не пытаться разгадать тайну его номера. Мне было это не нужно, потому что я точно знал – Билл был невиновен. И не потому, что во время четвертого убийства он был вместе со мной, а потому что я банально верил ему. Наша игра: я тебя вижу, я тебя не вижу, продолжилась с новым ажиотажем. На работе мы были грубы друг с другом, иллюзионист с особой радостью спешил сказать мне какую-нибудь гадость или же просто ядовито пошутить, я слышал «Реквием по мечте» на звонке его телефона и мечтал прикоснуться к нему, к этому дьявольскому дворянину. Но стоило ночи опуститься на цирк Хоррорхайв и он становился другим. Мы менялись, становясь словно другими людьми, мы укрывались от любопытных глаз в моей комнате, когда никого не было, и могли насладиться друг другом. Да, первоначальный вариант мне нравился больше. Мне нравилось хотеть его и не получать, мне нравился его жесткий и горделивый характер, источающий силу и независимость. Но наслаждаться приходилось вторым поворотом событий… Мне приходилось с этим мириться. И все же меня гложило, что этими темными ночами я почти ничего к нему не испытывал. А красивая картинка девятнадцатого века так и стояла в голове, стоило в очередной раз начать целовать парня. В своей голове я мог позволить себе рисовать совсем иного Билла. Дьявольского дворянина, иллюзиониста и аристократа, а не обычного современного парня.

***

Я сидел на кухоньке в одиночестве, постаравшись забыться ненадолго и отключиться от репетиции. Я поддел застежку рубашки на шее, ослабляя жабо, которое иногда словно удушало. У меня было около получаса свободного времени, пока на арене репетировали остальные ребята, поэтому я с удовольствием расположился у стола, попивая кофе.

Мысли были обо всем и ни о чем одновременно. Не хотелось заострять внимание на чем-то особенном.

Единственная мысль, которую я позволил себе обдумать… Это то, что я очень давно не видел солнца. Осень в Лондоне – это сплошные дожди и ливни, гром и молнии. Да и из шатра выйти не получалось. Вход и выход был строго воспрещен всем участникам цирковой труппы. Глупая попытка задержать убийцу.

- Не думал, что задумчивое выражение лица тебе присуще.

Этот мерный, немного издевательский тон и голос я узнал бы везде. Не разворачиваясь, проговариваю:

- Я вообще люблю думать, хотя ты и сомневаешься в этом.

Я развернулся на стуле, глядя на иллюзиониста, стоящего в дверях. Волна восторга, такая привычная рядом с ним, заполонила меня изнутри от одного только взгляда на аристократичный вид парня. Он снова поразил меня. На этот раз на нем вместо привычной рубашки молочного цвета была рубашка иссиня черная, с крупным жабо под шеей и белой брошью. Не знаю, заметил ли Билл, как я глубоко вздохнул, но его губы чуть дрогнули в самодовольной улыбке.

- Мыслитель значит? – усмехнулся он, наваливаясь плечом на косяк и складывая руки на груди.

- Можно и так сказать, - улыбаюсь в ответ. – Новый костюм?

Я указываю на его шелковую рубашку. Билл прищурил ярко накрашенные глаза, глядя на меня.

- Только часть его.

- А когда я смогу увидеть весь костюм? – заинтересованно спрашиваю. Идея поиграть пришла сама собой. – Ваше высочество позволит безродному бунтарю увидеть эту красоту?

Бровь Билла красиво изогнулась, а взгляд стал величественным, и без того смотря сверху вниз на меня. Билл усмехнулся.

- Я посмотрю на твое поведение. Быть может, ты и удостоишься чести увидеть мой наряд полностью.

Я был бы счастлив увидеть аристократа вообще без наряда.

Чего мне стоило сдержать эти слова за зубами.

Билл гордо прошел в кухню, элегантно присаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. Я же с замиранием сердца смотрел на то, как он кончиками пальцев, облаченными в черные перчатки, поправляет пряди челки, упавшей на глаза.

- Дьявольский дворянин… - выдохнул я.

Иллюзионист только горделиво улыбнулся.

- Это прозвище окончательно ко мне прицепилось? – поинтересовался он у меня.

Пожимаю плечами, ни сколько не лукавя:

- Оно идеально тебе подходит.

- И как мне на это реагировать?

- Гордись.

- Чем?

- Красотой и статностью. Бог не всех этим наградил.

- Бога нет, - отрезал он.

- Тогда Дьявол. Мне без разницы, кто создал тебя. Я просто мысленно скажу ему спасибо.

На лице Билла пролегла тень благодарности.

- Значит, считаешь меня красивым?

- Уникальным, - отвечаю ему.

Что-то во взгляде иллюзиониста на секунду изменилось. Но что именно, мне не удалось понять.

- Не зарекайся об уникальности до того, пока не убедишься, что подобных мне не существует, - серьезно проговорил он.

Я лишь смотрел в его шоколадные глаза.

- Даже если в мире будут подобные тебе, даже среди них ты сможешь стать единственным и неповторимым. Второго такого нет…

- Давай сменим тему.

Он проговорил это резко, четко, без права на возражение.

Не знаю, считал ли он мои слова комплиментом или признанием в чем-то большем, чем просто восхищение, но что-то в моих словах ему не понравилось, что-то задело. Если он не хочет знать, что я думаю о нем, то я готов ревностно хранить эти мысли в одиночестве.

Мы молчали, каждый думая о своем. Иллюзионист просто сидел за столом, подперев голову рукой, и задумчиво глядел в стену. Я же мерно пил быстро остывающий кофе, любуясь им. Уж этого-то он мне запретить не может?

- Том, - я обернулся на голос Билла; иллюзионист все так же смотрел в стену. – Расскажи о своей семье.

- Что? – я удивился.

Иллюзионист отмер, обернувшись ко мне.

- Ты же домашний, верно? – спрашивает, а я киваю. – Расскажи о семье.

- Это приказ, милорд? – тихо хмыкнул я.

- Это просьба, дебил, - в тон мне ответил аристократ.

В своем репертуаре.

Но я поглядел на спокойное серьезное лицо парня. Рассказать о родителях?

- Билл, я все знаю.

- О чем ты? – на секунду он напрягся.

- О том, что в цирке Хоррорхайв работают только выходцы из приютов… Дросел просил меня держать язык за зубами. Тебе не будет больно или обидно, если я начну говорить о семье?

- В этой жизни мало что доставляет мне боль, мастер огня, - пожал плечами он. – Значит, ты уже в курсе… Хотя, мне все равно. Если они решили поделиться с тобой своим маленьким секретом, значит, уже доверяют. У них сложные и действительно трагичные истории. Им, возможно, и больно слушать рассказы о счастливом семействе. Мне – нет.

Я вздохнул. Значит, и он тоже. Такой же, как и они.

Внезапно Билл… рассмеялся. Жестко и как-то грубо.

Я удивленно уставился на парня, который, так же резко замолчав, развернулся ко мне, улыбнувшись. Было в его улыбке что-то ужасающее. Я передернул плечами, а парень ядовито усмехнулся:

- Смотри, как интересно получается. Ты называешь меня дьявольским дворянином, а я тебя безродным бунтарем. А на самом-то деле все наоборот. Я безроден с малых лет, а вот ты имеешь право зваться дворянином, потому что имеешь и дом, и…

- Билл…

- …семью. И прекрати перебивать меня, меня это неимоверно бесит, - закончил он. – Расслабься, мастер огня, это просто факт. И это не то, что может меня оскорбить или обидеть. Поэтому заканчивай мяться и расскажи мне.

Сердце больно сдавило в груди. Так спокойно говорить о своей никому ненужности… Разве это правильно? Хотя… а разве у него есть выбор?

Я взглянул в глаза этого сильного человека.

- Ну, моя семья, родители, живут в Канаде, я оставил их пять лет назад, когда уехал в Техас учиться в цирковую академию. Они, к счастью, спокойно восприняли это решение, хотя мама не хотела оставлять своего единственного сына на произвол судьбы. Боится за меня. Как, наверное, и каждая мать за своего ребенка… Мы были, пожалуй, образцом идеальной семьи. Папа глава дома, зарабатывает деньги, мама домохозяйка. Папа не разрешил ей работать, сказал, что сам может обеспечить свою семью. Не соврал, - я улыбнулся. Я не знал, что именно хотел услышать от меня иллюзионист, поэтому просто говорил. – Один раз мы переезжали, меняя дом.

- Почему?

- Пожар, - я опустил глаза. – Кухня загорелась от конфорки, ну а там недалеко и до всего дома дошло. Я, правда, застал только момент, когда полыхала вся кухня, мебель, занавески… Потом меня без сознания вынесли на руках.

- После этого ты боишься огня? – тихо спросил он.

Я замер.

Самый странный вопрос мастеру огненного шоу, не правда ли?

- Откуда ты знаешь? – обескуражено выдохнул я.

Билл серьезно посмотрел на меня, едва улыбнувшись.

- Я наблюдал за твоими пробами в цирк, и прекрасно видел страх. Ты боишься его, да?

Я молчал. Теперь понимая, почему он так пристально наблюдал за мной во время моего просмотра в первый день, мне оставалось только кивнуть.

- Очень боюсь.

- Упрямец.

- Почему?

Иллюзионист пожал плечами.

- Неужели цирк стоит того, чтобы каждый раз переступать через панический страх?

- Стоит. Однозначно, - даже не раздумывая, ответил я. – Это была моя детская мечта. Попасть в цирк было для меня чем-то… недостижимым. Я много лет добивался этого и вот я здесь.

- Не самое лучшее место для исполнения мечты ты выбрал, Том. Цирк Хоррорхайв пропитан болью и ложью.

- Я так не считаю, - отрицательно помотал я головой, сжимая пальцами кружку с недопитым кофе. – Вы сильные. И ты, и они. Пережив не самые приятные моменты в своей жизни, вы все еще остаетесь сильными, находите силы на то, чтобы не просто улыбаться, но и заставлять улыбаться других, хотя внутри у каждого чернота и боль.

- Это ли не лицемерие?

- Это сила, Билл. И она в вас безгранична.

Иллюзионист промолчал, хотя было видно, что он со мной не согласен. Странный у нас выходил разговор, но было в этом что-то дико доверительное и искреннее. Я здесь ни с кем до этого не обсуждал ни свою семью, ни то, какого мнения я об обитателях цирка Хоррорхайв. А Билл сам об этом заговорил и не прекращал разговор. Хотя мог бы легко сделать это.

- Теперь ты, - говорю ему. Иллюзионист прекрасно понимает, о чем я.

- Что именно ты хочешь услышать? – спрашивает он, пристально глядя мне в глаза.

- То, что ты посчитаешь нужным мне рассказать.

Он едва заметно улыбнулся, протягивая ладонь и кладя тонкие пальцы в перчатках на чашку, что я держал в своих руках. Он опустил и ее и мои руки на стол, едва придвигая к себе, но, не прося отпустить. Я легко коснулся пальцами черной кожи его перчаток, жалея о том, что он их так и не снял. Одновременно подняв взгляд от наших рук, мы посмотрели друг другу в глаза.

Билл заговорил:

- Раз ты уже знаешь, что в цирке Хоррорхайв работают только те, у кого нет семьи и дома, то должен был догадаться, что и я не исключение. Хотя, мне повезло больше, чем многим из них. Я не воспитывался ни в приюте, ни в борделе, не жил на улице. Я даже знал своего отца.

- Кем он был? – почему-то спрашиваю очень тихо.

- Не поверишь, - он хмыкнул, - художником. Только какое людям дело до работ и творчества мужика, который живет за городской чертой и не имеет средств на то, чтобы привезти их и продать в город или столицу. Он даже не пытался добраться до туда. А кому нужны картины в этом свинарке, где мы жили? Глупец. Когда понял, что никому нет дела до него, начал спиваться.

- А мама?

- Черт бы ее знал. Я ее ни разу в жизни не видел.

Сердце в очередной раз скрутило дикой болью. Я не смел жалеть его, как не смел делать этого с другими. Они слишком сильны, им не нужна моя жалость.

Но моя ладонь сама собой сместилась чуть дальше с холодной керамики чашки на грубую ткань перчатки, ложась поверх его руки. Пальцами легко погладив черную кожу, я в который раз пожалел, что не могу коснуться его самого. Иллюзионист не одернул руку.

- Во сколько лет ты ушел из дома?

Билл на секунду задумался.

- Мне было семь.

Я прикрыл глаза. Слишком рано для самостоятельной жизни.

- Я не то, чтобы ушел навсегда, просто именно в этом возрасте понял, что рассчитывать на отца нет возможности. Поэтому в семь я уже пытался добыть деньги. Не всегда честным путем, - хмыкнул он.

Мы снова замолчали, а я уже куда уверенней гладил его ладони и пальцы, лежащие на чашке с кофе. Он не смотрел на меня, думая о чем-то своем.

И я не сдержался. Протянув руки, я пальцами подцепил края его перчаток, уверенно стягивая с узких кистей рук. Билл замер, выдохнув, а я стягивал пальцами тонкую черную кожу, оголяя светлые ладони и мягкую кожу рук. Как глоток воды в жару, мне было необходимо прикоснуться к ним. Уверенным движением я стянул сначала одну перчатку, откидывая на стол, а потом освободил и вторую его кисть. Иллюзионист же молча наблюдал за этим, и, что самое главное, не возражал. Я с каким-то безумным восторгом сжал, наконец, его пальцы своими, обхватывая узкие ладошки, чувствуя тепло человеческой кожи.

- Жалеешь меня? – спокойно спросил он.

- Я не буду тебя жалеть, даже если ты попросишь меня об этом. Я никогда не буду испытывать к тебе жалости. Никогда, запомни.

Билл промолчал. Дальше не было сказано ни слова.

Этот момент надолго отпечатается в моей памяти, я уверен. Потому что слишком откровенным и честным он был, да еще и с присущей нам странностью. Мы молча сидели, даже не смотря друг на друга. Я просто смотрел на свои ладони, сжимающие длинные пальцы иллюзиониста.

Тишина приятно ласкала слух.

Две кожаные перчатки валялись в стороне.

А про недопитый кофе и керамическую чашку мы оба благополучно забыли.

***

- Попробуй, значит, заменить этот элемент, потому что сегодня он выглядел некрасиво во время шоу, - безразлично мурлыкнул Дросел Кайнц, глянув на Бист и покрутив в руке свою трость.

Я вышел на арену, когда уже многие отправились спать. Шоу прошло на одном дыхании, как и всегда.

На красном ковре топтались всего несколько человек: импресарио, жонглер, дрессировщица и силач.

Джокер хохотнул, приобнимая Бист за плечи своей «костяной» рукой.

- Ты что такое говоришь, братец? Пока наша красавица выступает в своем боди, - он с улыбкой провел ладонью по ее ноге, оставляя ладонь на бедре. Бист заметно вздрогнула и недовольно стукнула лапающего ее жонглера по руке. Тот со смехом отскочил от нее. -...Ее шоу не может выглядеть некрасиво.

Девушка закатила глаза, сложив руки на груди.

- Не мешай, без тебя разберемся, - безэмоционально бросил импресарио брату.

- Не мешай, без тебя разберемся, - тут же передразнил его Джокер.

Кажется, у жонглера сегодня весьма игривое настроение. В его жестах так и присутствовала суетливость, а улыбка не сходила с лица.

Я вышел лишь потому, что мне стало скучно одному находиться в комнате. Билла я после сегодняшнего шоу больше не видел, поэтому проводить время в одиночестве мне чертовски не хотелось. Я огляделся, наблюдая, как Спенсер, собрав свои гири и тяжести, уносит их за кулисы, а потом возвращается за новой «порцией» декораций, от которых нужно было освободить арену.

- Перестань меня передразнивать, - Дросел явно начинал злиться.

- Перестань меня передразнивать, - не мог угомониться младший из близнецов. Все трое стояли в центре арены, я слышал за спиной, как к Спенсеру подбежала Долл, что-то весело тараторя.

А еще я никогда не жаловался на интуицию.

Наверное, именно благодаря ей я успел задрать голову под купол цирка, когда раздался подозрительный металлический скрежет сверху. Шум полета прозвенел в ушах всего на секунду, когда один из мостов каркаса пошатнулся и полетел на огромной скорости вниз. Прямо... в центр арены, где стояли Дросел и Бист. Я, не успев подумать, рванул туда, с замиранием сердца хватая за руку ничего не понимающую дрессировщицу, оттаскивая в сторону; Джокер, заметивший тяжелую арматуру, летящую вниз, в секунду с такой силой налетел на импресарио, что они оба отлетели на другой край арены, кубарем прокатываясь по ней и падая.

И прямо на то место, где секунду назад стоял Дросел Кайнц, с диким грохотом упала металлическая арматура, бывшая раньше мостом каркаса. Металл со скрежетом изогнулся, а мелкие детали разлетелись в стороны. Бист и Долл взвизгнули от страха, а дрессировщица прижалась ко мне, трясясь от пережитого шока.

- Все живы? - испуганный бас Спенсера вырвал меня из ступора.

Только сейчас понимаю, что страх пульсом бьет по вискам, а от ужаса трясутся руки. Я в страхе оглядел переломанную арматуру, переведя взгляд на... близнецы!

Бист в моих руках замерла. И буквально тут же резко вырвалась, глядя на лежащих на арене целых и невредимых рыжеволосых братьев. На ее лице читалось непонимание и дикая обида.

Джокер спас... Дросела, а не Бист. Не знаю, какой страх я испытал, но ноги почти не держали меня. Я во все глаза смотрел, как Джокер закрыл своим телом близнеца, лежащего на спине, а пальцы импресарио, при падении неудачно перехватившие трость, были поранены, пропитывая перчатку багровой кровью.

Джокер, дрожа, приподнялся на руках, заглядывая в изумленное лицо близнеца, которое выглядело абсолютно спокойным. Словно не случилось ничего. Словно не на него сейчас падала тяжелая арматура, которая с легкостью могла раздавить его насмерть.

- Идиот... - едва слышно дрожащим голосом проговорил жонглер... - Идиот!

И хлесткая пощечина пришлась на щеку импресарио, одергивая его голову в сторону.

- Идиот... - Джокер зажмурился, а его лицо исказилось от боли.

Всего секунда задержки и тяжелая металлическая арматура размозжила бы череп его близнеца. Готов поклясться, я видел, как с кончика носа жонглера упала слеза, перед тем, как он опустился лбом на грудь Дросела, подрагивая от пережитого страха.

Сердце сжалось от мысли, что он пережил в ту секунду, когда бросался под удар, спасая жизнь своему близнецу. Они так и замерли: Джокер, лежащий на парне и подрагивающий от бесшумных слез, и Дросел, лежащий на спине и безучастно смотрящий под купол цирка.

Мы все предусмотрительно и не сговариваясь, ушли с арены, оставляя братьев в одиночестве. Я успел заметить, как заплакала Бист, пробегая мимо нас всех.

Я понимал ее — сложно было не заметить чувств, которые она испытывает к жонглеру. Казалось, один лишь Джокер не видит или же не хочет замечать того, как относится к нему Бист. И сейчас Джокер спас Дросела. А не ее. Хотя и Бист могло задеть, и вряд ли жонглер рассчитывал или догадывался, что я оттащу дрессировщицу в сторону. Он о ней просто не подумал.

- Эй! Кто там!? - крик Дросела за спиной заставил резко развернуться.

Я за несколько секунд вернулся на арену, глядя, как импресарио осторожно, но быстро отстранил брата, вскакивая на ноги. Окровавленная ладонь сжала трость, а фиолетовые глаза с яростью смотрели вверх.

Неужели там есть кто-то? Я задрал голову под купол.

И отказывался верить своим глазам. По мостам быстро бежал человек в черном, очевидно, которого мы видели с Биллом, а на его лице была... маска Гая Фокса. Моя маска. Шок и ступор, который заставил нас замереть и смотреть вверх, сыграл с нами тремя злую шутку — человек в черном скрылся.

- Это же... Том, это твоя маска! - проговорил ничего не понимающий жонглер, так и сидя на арене. Он провел ладонью по щеке, стирая настоящую слезу, от чего нарисованная небрежно размазалась.

Да. Это моя маска, часть моего костюма. И, если бы я не был сегодня здесь, если бы от скуки не ушел на арену... Все тут же подумали бы, что это я.

- Тебя пытались подставить, - даже не глядя на меня, заключил импресарио. - Моя смерть стала бы отличным доказательством, что именно ты убийца. Ведь только я постоянно подозревал тебя в совершенных преступлениях.

Я же тяжело вздохнул.

Иногда стоит благодарить свою скуку. Именно благодаря ей я остался невиновен. Именно благодаря ей осталась жива Бист.

***

Кто-то надел мою маску от костюма, думая, что я не приду на арену сегодня ночью, потому что Дросел звал только Бист и Спенсера, ну и Джокер, который увязался за близнецом. Не будь меня там, арматура упала бы и зацепила или Бист или Дросела. Но убить, очевидно, пытались именно импресарио. И правда. Тогда было бы два весомых пункта, чтобы считать убийцей меня. Во-первых, маска. Во-вторых, я больше всех злился из-за того, что импресарио считает меня убийцей. Месть — самый яркий мотив для преступления.

Но кому это нужно? Кто решил отвести от себя подозрения, переложив вину на меня?

- Том?

Дверь хлопнула, а в комнату, в которой я находился один, готовясь ко сну, вошел иллюзионист. Я быстро оглядел стройную фигурку парня, на которой небрежно сидела молочная винтажная рубашка. Не смотря на то, что иллюзионист готовил новый костюм, он его так и не одел на шоу. Видимо, готовит его для какого-то особенного дня. Для какого же, интересно?

Чистое от косметики лицо было испуганным.

Я тут же нахмурился.

- С тобой все в порядке? - я хотел уже подойти к парню, поняв, что с ним что-то случилось, но он опередил меня.

Я глубоко вздохнул, когда иллюзионист вдруг крепко обнял меня, почти с разбега вцепляясь в меня мертвой хваткой. Я с удивлением обнял в ответ, смыкая ладони на узкой спине. Билла потряхивало, словно от холода.

- Со мной-то все в порядке! - дрожащим голосом ответил он. - А вот ты как? Я узнал, что произошло на арене, что каркас упал. Боже, Том, я так испугался!

Надо же. Когда разговор идет в спокойной обстановке, то, по его мнению, Бога нет. А стоило ему перепугаться, как Господь вдруг стал единственной надеждой на спасение.

Впрочем, как и всегда это бывает у людей.

Я чуть улыбнулся, пораженный такой заботой со стороны этого парня.

Но он решил ввести меня в шок.

Мягкие губы начали касаться моей шеи, оставляя едва ощутимый влажный след на коже. Быть может, страх за меня, за то, что я тоже мог быть придавленным чертовой арматурой, разбудил в нем желание. Сердце забилось чуть быстрее, когда тонкие ладони приподняли мою футболку, опускаясь на поясницу. Хм... Страх, порой, великолепный стимул. Для решимости в сложных ситуациях.

Запустив руку в распущенные черные волосы, я заставил иллюзиониста оторваться от моей шеи и, чуть потянув за волосы вниз, посмотреть в мои глаза. В карих глазах плескалось переживание, смешанное с толикой возбуждения.

- Жалеть будешь, - говорю ему.

- С чего ты взял? - хлопнул ресницами он, сжимая руками мою талию.

- Я знаю это.

- Не буду! - воскликнул он. - Правда, не буду ни о чем жалеть. Я же... я же сам к тебе пришел!

Честно говоря, я ожидал, что он влепит мне по лицу и властно скажет, что я не имею права решать за него. Но этот жалобный тон и по-детски смотрящие глаза вызвали... раздражение. Даже то, что он был одет в свой сценический костюм, сейчас не делало его аристократом. Я осторожно отпустил парня, отстраняясь.

- Что-то не так? - с обидой в голосе спросил он.

Захотелось попросить его заткнуться.

Он сам не свой сейчас.

- Все так, просто ты сам не понимаешь, что делаешь, - серьезно проговорил я Биллу. - Ты знаешь, я устал и вымотался сегодня. Думаю, тебе тоже следует отдохнуть. Спокойной ночи.

Я отвернулся от парня, зная, что уже через минуту пожалею о своих словах. Но как бы запутанно не смотрелись мои мысли, я в себе четко разобрался. Этот добрый и милый парень, которым Билл бывает в реальной жизни, не вызывает во мне совершенно никаких чувств, а уж желания тем более. Нет в нем ни искры, ни таинственности, ничего. А вот тот образ, который он разыгрывал во время работы, этот дьявольский дворянин, не сломленный ничем и никем, вот он пробуждал во мне все возможные чувства.

Его я безумно хотел.

Дело не в сексе даже. Хотеть можно не только тело, хотелось можно его всего. Хотеть видеть рядом, хотеть прикасаться к нему, хотеть слышать его голос... Я хотел аристократа. Я чувствую себя мерзавцем, разграничивая Билла на два образа и выбирая при этом только один. Но поделать я с собой совершенно ничего не мог.

- Ты не пожалеешь, - совсем как-то наивно проговорил он за моей спиной.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

- Я знаю, что не пожалею. Любой секс может доставить удовольствие, если постараться, - развернувшись и глядя на смущенного парня, жестко ответил я. - Но мне нужно от тебя не это. Пожалуйста, уйди, а? Я, правда, очень хочу спать. Один.

После моего последнего слова парню ничего не оставалось, кроме как покинуть комнату.

А я нисколько не жалел о своих словах. Зато во мне проснулось дикое желание позвонить родителям и просто спросить, как у них дела.

Рука сама собой потянулась к мобильному телефону.

Дата добавления: 2015-10-26