Глава 10. Никто – ни вечно пребывающий под мухой кладбищенский сторож

Никто – ни вечно пребывающий под мухой кладбищенский сторож, ни орущая на него смотрительница могил, ни наблюдающий за их перепалкой прицерковный попрошайка - не заметил, как к воротам подъехал тёмно-синий «Гранд Каньон». Они увидели только, как к воротам подошёл высокий, импозантный, спортивного сложения брюнет с чёрной сумкой через плечо. Виктор Степнов – а это был именно он – равнодушным взглядом скользнул по мгновенно примолкшей компании, про себя отметил вдруг расцветшую на лице смотрительницы золотозубую улыбку, толкнул калитку и вошёл на территорию кладбища.

Было тихо. Так тихо, как бывает только на погостах в разгар осени, когда чуть морозный, хрустящий воздух обволакивает горло при малейшей попытке вздохнуть, когда янтарного цвета листья трепещут на лёгком ветру, напоминая о быстротечности земной юдоли – на кладбище почему-то ощущаешь эту быстротечность особенно остро. Войдя в ворота, Виктор на мгновение задержался, чтобы окинуть взглядом широкую аллею, усаженную берёзами, рябинами, шаровыми клёнами – место последнего приюта многих людей. Так тихо, так спокойно… Шелест деревьев, щебет птиц… Поневоле можно позавидовать.

Свернув по диагонали влево, Степнов вошёл в маленькую кладбищенскую часовню – он, хоть и никогда не был религиозным человеком, делал это каждый раз, когда приезжал сюда. Взял в ящике тонкую жёлтую свечку, положил рядом мятую бумажку, подошёл к подсвечнику – немногочисленные свечи почти догорели. Зажёг от огарка и замер, глядя на пламя. Хорошо здесь было – умиротворённо и благостно. И, опять же, тишина… На руку капнул расплавленный воск – даже не дёрнулся, лишь по лицу пробежала лёгкая усмешка. Сильный, выносливый… А на самом деле – колосс на глиняных ногах. Как ещё не рухнул – сам не знает. Степнов оторвал взгляд от наполовину сгоревшей свечи и вставил её в подсвечник. Вообще-то, он никогда толком не знал, как нужно вести себя в церкви, как креститься, куда кланяться, как молиться. Единственный раз, когда он истово обращался к Богу – да, да, именно тогда, когда бессонными ночами бессильно грыз подушку, не понимая – почему? Теперь хоть на этот вопрос ответ найден. Виктор поднял глаза на икону – потемневший лик Богоматери, мадонны с младенцем. И у младенца – голубые глаза… Да быть этого не может! Поморгал, помотал головой – нет, глаза тёмные, не по-детски серьёзные. Наваждение ушло.

Оказавшись на улице, Виктор не стал задерживаться у часовни, чтобы раздать мелочь церковным попрошайкам, да и мелочи у него попросту не было. Поправив на плече сумку, он направился вперёд, по хорошо знакомой ему главной аллее. За то время, что он ездил на это кладбище, молодой писатель успел выучить наизусть фамилии многих людей, удостоившихся чести лежать на главной аллее – это хоть и не Ваганьковское и не Новодевичье, но тоже приличное кладбище, места на котором, как слышал Степнов, всякие серьёзные люди даже дарили друг другу на дни рождения. Ближе всех к воротам – примета времени – под помпезными плитами из чёрного мрамора лежали мужчины с суровыми лицами, короткими стрижками, и, как можно было заподозрить, с ещё более короткими разговорами, которые, в итоге, и свели их в могилу раньше времени. Чуть поодаль, среди кустов черёмухи и сирени – всякие заслуженные люди: капитаны дальнего плавания, лётчики, художник и даже профессор медицины. Как раз возле профессора Виктор свернул на боковую аллею, засаженную самшитом. Здесь было ещё тише, чем на главной, где всё-таки была немного слышна перебранка сторожа и смотрительницы. Здесь же только пели птицы да шуршали шаги по первой палой листве.

Вот и пришёл – принимайте гостя. Открыл оградку, вошёл, бросил на землю сумку: «Здравствуйте, Пётр Никанорович…» - улыбающемуся с памятника практически родному лицу. Усы, борода, хитрые морщинки в уголках глаз – в своё время гравировщик постарался отменно, фантаст Кулёмин получился, как живой. Никита с Верой потом приехали - одобрили: типа, спасибо, Виктор, за такое беспокойство. Да какое беспокойство – Кулёмин же ему как отец был. Степнов вспомнил честные глаза медиков Кулёминых, когда те на вопрос: «Где Лена?» что-то промямлили про то, что сами не очень-то знают. Типа за границей где-то, вроде как в Чехии, бла-бла-бла… Времени тогда было мало – Кулёмины чуть ли не транзитом в Москве были, а то он бы им устроил очную ставку. Потом, конечно, скупые и неизменно вежливые мейлы, поздравления с Новым годом и днём рождения – и всё. А оказывается, Ленка тогда к ним уезжала… Да ну, смысл обижаться теперь – она их дочь, они всегда будут за неё.

Степнов открыл сумку, достал бутылку с водой и тряпку – памятник был весь в дождевых брызгах, надо вытереть. Проводя мокрым лоскутом по гладко отполированной поверхности, Виктор почему-то вспомнил, как на таком же гладком полу школьного спортзала они с Петром Никаноровичем и техничкой тётей Лидой играли в дурацкую, но забавную игру со швабрами. Да, Кулёмин был таким – сущим ребёнком в душе – открытым, искренним, правда, бескомпромиссным и вспыльчивым, но зато – честным. Интересно, как бы он отнёсся к тому, что Виктор – отец его правнука? Степнову почему-то казалось, что не возражал бы. Эх, Пётр Никанорович, упустили мы Ленку…

Закончив работу – памятник сиял, как новый – Виктор помыл руки, достал из сумки салфетку, чекушку водки, рюмку, горсть конфет, краюху хлеба и мясную нарезку. Салфетку постелил на могилу и положил на неё конфеты, рядом поставил рюмку водки, накрытую кусочком хлеба – так надо, чтобы кто-то взял, чтобы помянул безвременно ушедшего фантаста. Сам сел рядом, на массивную деревянную скамью, нащупал в кармане телефон – блин, он же нормальный здоровый мужик, он штангу 80 кг тягает, он отжиматься хоть целый день может, а просто нажать пальцем на кнопку вызова ему, оказывается, крайне тяжело. Вот опять, в сотый, наверное, раз уставился ан десять заветных цифр – Ленкин номер. Практичная и разумная Ильза перебила настроение – теперь он, может быть, и не решится никогда. Прямо Дамоклов меч какой-то… Нет, всё, хватит – не мальчик уже! «Чёрт, Степнов, соберись, спортсмен – ты её любишь, да, любишь, и не смей себе врать! – о, внутренний голос проснулся, давно не было. - Да у тебя все поджилки трясутся только об одной мысли о ней! Три года прошло, а ты всё, как пацан, за ней бежал бы на край света. И ведь не забыл ничего – каждую черточку, каждую складочку, каждую родинку, многократно выцелованную – всё ведь помнишь! И она родила тебе ребёнка – какие тебе ещё убеждения нужны?!». На лице у Виктора отразилась мрачная решимость – позвоню, а там – будь, что будет. Пора покончить с этой идиотской ситуацией, от которой всем только хуже – ему, Ленке, сыну, Комарову тоже, наверное, несладко… Тем более, теперь ему есть, что ей сказать – Ильза вчера примчалась довольная и счастливая, словно в лотерею остров выиграла: раскрутила-таки эту…ладно, пусть – гадину Михееву на признание. Причем, на документально зафиксированное признание! Какие здесь могут быть сомнения?!

При мысли о Михеевой брови Виктора непроизвольно сдвинулись, а лоб перерезала глубокая складка. Вот бывают же…! Вчерашний телефонный разговор с ней сильно ударил по нервам – бедная Ильза, всё приняла на себя. «Хотя, может, стоит посоветовать ей баскетболом заняться – лихо она вчера эту вазу поймала, практически возле самой стены», - усмехнулся Степнов. Что ж, теперь Михеева будет сидеть тише воды, ниже травы – если не хочет обнародования сделанной Ильзой записи. Перепуганная шеф-редактрисса журнала «Звёздные сплетни» лебезила перед ним, как провинившаяся школьница, называла по имени-отчеству и даже обещала прислать курьера «с одной вещью, которую вы, Виктор Михайлович, когда-то…э-э-э-э….забыли» - и ведь сдержала обещание! В кармане брюк лежали ключи от машины с прицепленным к ним брелком – маленькой золотой книжечкой с пером, в пере – изумрудик. Брелок вызывал в нём противоречивые чувства: с одной стороны – подарок самого любимого в мире человечка, с другой – украденный и осквернённый, символ разбитых надежд и поломанной жизни…

«Так что – звонить, или нет? Что скажете, Пётр Никанорыч?» - пробормотал Степнов и внимательно посмотрел на выгравированное в граните лицо. Как живой, ей-Богу. Вот-вот подмигнёт… Или уже подмигнул? Нет, Степнов, пора тебе на отдых, если уже памятники тебе подмигивают. Вот чёрт, как же так странно получается – он ведь, по идее, должен был Ленку возненавидеть, за то, что сбежала, за то, что сына скрыла и скрывала бы до сих пор, если бы не та встреча на катке… Должен был бы возненавидеть… А он её любит – до остановки дыхания, до слёз, до безумия – любит и сам же находит оправдание её поступкам. Ничего не изменилось – он по-прежнему её верный рыцарь, готовый хоть на боях ради неё драться, хоть перевязать бантиком свою жизнь и положить к её ногам. Только нужно ли ей это? Чёрт, он ведь об этом совсем не подумал! Если с Комаровым у них – фиктивный брак, то не исключено, что у неё кто-то есть. Возможно даже, она любит кого-то другого – что тогда? Только повеситься. Или, наоборот, драться за неё до последней капли крови. В любом случае, с ней сначала нужно поговорить. И как можно скорее.

Высокий сильный мужчина, который запросто завязывал узлом гвозди и отжимался на одном кулаке, а ещё писал просто потрясающие фантастические романы, стоял сейчас у могилы своего друга и учителя и не мог осилить одно малюсенькое движение. Палец в нерешительности застыл над кнопкой… ну, давай же… давай… пять, четыре, три, два, один, ПУСК!

Мужчина с силой надавил на «вызов», поднёс телефон к уху – послышались длинные гудки. Неожиданно тихую кладбищенскую аллею огласил звонок чьего-то мобильного. Виктор обернулся на непрошенный звук – и выронил из рук мобильник: в самом конце аллеи стоял маленький мальчик и стройная светловолосая женщина с букетом красных гвоздик, которая как раз рылась в сумке в поисках телефона. Не помня себя от переполняющих его эмоций, Степнов перемахнул через оградку и помчался к ним.

Дата добавления: 2015-07-08