Читайте также:
|
|
«С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа, для чего:
а) организовать круглосуточное дежурство на всех постах воздушного наблюдения, оповещения и связи и обеспечить их непрерывной связью;
б) изготовить всю зенитную артиллерию и прожекторные батареи, назначив круглосуточное дежурство на батареях, организовав бесперебойную связь их с постами...
2. Начальнику связи округа привести в полную готовность все средства связи на территории округа, для чего:
а) не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи... Систематически производить проверку связи с командными пунктами, иметь на узлах связи ответственных командиров... организовать и систематически проверять работу радиостанций согласно утвержденному мною графику... сводки о результатах проверки радиосетей докладывать начальнику штаба округа ежедневно к 9, 13 и 21 часу...»
Еще раз напомним, что все эти приказы отдавались в ПрибОВО. В том самом округе, по поводу которого заместитель начальника 3-го Управления НКО(«Особый отдел») товарищ Тутушкин докладывал 8 июля 1941 г. товарищу Сталину следующее:
«...Вследствие неготовности частей ВВС ПрибОВО к военным действиям... около 50% самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы... Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где средства были, не было артснарядов... связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала...»
Где же легендарный «твердый порядок», который якобы «был при Сталине» и при наведении которого так активно стреляли соотечественников коллеги товарища Тутушкина...
Теперь обратимся к положению дел в соседнем, Западном ОВО.
Автор не может процитировать приказы о приведении войск, авиации и ПВО ЗапОВО в повышенную боеготовность, аналогичные приказам, отданным 15—18 июня в ПрибОВО. Но это не потому, что их (приказов) не было — просто «Сборник боевых документов № 35» начинается с документов 21—22 июня. Так вот, в ночь с 20 на 21 июня (точнее в 2 ч 40 мин. 21 июня) в Генштаб РККА было отправлено донесение о том, что «проволочные заграждении вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты» (10, стр. 12). Разведывательная сводка штаба ЗапОВО от 21 июня 1941 г. заканчивается такими выводами: «основная часть немецкой армии в полосе против Западного особого военного округа заняла исходное положение. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе...» (10, стр.15). Так что же было «неожиданного» в том, что, «заняв исходное положение», части вермахта сняли проволочные заграждения и перешли границу? В ночь с 21 на 22 июня командование ЗапОВО приняло решение, вполне адекватное выводам разведки и (прежде всего) поступившей из Москвы директивы наркома обороны, а именно:
«...около часа ночи 22 июня из Москвы была поучена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося с утра нападения Германии.
Примерно в 2 часа — 2 часа 30 минут аналогичное приказание было сделано шифром армиям, частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. По сигналу «Гроза» вводился в действие «Красный пакет», содержащий в себе план прикрытия госграницы...» (10, стр. 8).
Можно ли было успеть что-то изменить, исправить за оставшееся до начала войны время? Вопрос резонный, и ответить на него очень просто — достаточно внимательно перечитать уставные нормы:
«В Военно-воздушных силах на летний период для полков истребительной авиации устанавливались сроки полной готовносmu от 25 до 30 мин., бомбардировочной до 1 ч 30 мин. Сроки боевой готовности дежурных подразделений ПВО составляли 5—10 мин., части в целом — 2—4 часа» (3).
Стоит, наверное, пояснить и то, что означает постоянно встречающееся в докладах и приказах выражение «дежурное звено»:
«При дежурстве на аэродромах для истребителей-было установлено три степени боевой готовности: № 1, 2 и 3.
Они обеспечивали взлет истребителей:
из готовности № 1— немедленно;
из готовности № 2—летом через 2—3 мин., зимой через 4— 6 мин.;
из готовности № 3 — летом и зимой через 15—20 мин.».
Впрочем, весь этот «хронометраж» по часам и минутам никакого отношения к реальной истории не имеет. Ни малейшего. Приказы о приведении частей ВВС в боевую готовность были отданы значительно раньше. Так, командир 10-й САД полковник Белов пишет:
«...20 июня я получил телеграмму с приказом командующего ВВС округа: привести части в боевую готовность (подчеркнуто автором), отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках — отозвать в части... командиры полков получили и мой приказ: самолеты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать...» (44).
Подполковник П.И. Цупко, в то время — командир экипажа в 13-й БАП (9-я САД):
«...с рассвета дотемна эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно, но иного выхода не было. В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись...» (64).
Подполковник В.П. Рулин, в начале войны — комиссар 129-го ИАП (9-я САД):
«... среди старшего командного состава росла настороженность. Оперативно-разведывательные сводки штаба Западного особого военного округа становились все тревожнее... По всему чувствовалось, что немцы что-то замышляют. Неожиданно 21 июня в Белосток (в штаб 9-й САД) вызвали все руководство полка. В связи с началом учения в приграничных военных округах предлагалось рассредоточить до наступления темноты всю имеющуюся в полку материальную часть, обеспечить ее маскировку. Когда в конце дня,.е совещания в лагерь вернулся командир полка, работа закипела. Все самолеты на аэродроме рассредоточили и замаскировали...» (132).
Еще раз напомним, что и 10-я, и 9-я авиадивизии, входившие в состав ВВС Западного ОВО (Западного фронта), были разгромлены ровно за два дня.
Авиационные части 43-й ИАД, 13-й БАД и, тем более, 3-го дальнебомбардировочного корпуса, дислоцированные в районе Смоленска и Бобруйска, находились на расстоянии в сотни километров от границы и стать объектом первого «внезапного» удара не могли (и не стали таковыми в действительности). Тем не менее и там шла напряженная подготовка к действиям по боевой тревоге. Ни эти дивизии, ни их командиры «мирноспящими» не были...
Генерал-майор Захаров, командир 43-й ИАД:
«...небо над аэродромом дрожало от гула моторов. Казалось, гул этот не успевал стихать с вечера. Кроме трех полков И-16 и полка «Чаек» в дивизии, которой мне доверили командовать, было немало учебных самолетов, самолетов связи — всего свыше трехсот машин. И все это гудело, взлетало, стреляло, садилось с утра до вечера каждый день. Мне же казалось, что режим нашей работы недостаточно плотный, и я поторапливал офицеров штаба и командиров полков. Нам говорили: «У вас хорошая техника, прекрасно оборудованный аэродромный узел, вам дано право отбирать лучших выпускников летных школ, на вас не экономят горючее...» .... в середине июня все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев и эскадрилий...» (55).
Генерал-майор Ф.П. Полынин, командир 13-й БАД:
«...большинство экипажей успешно освоили такой сложный вид боевой подготовки, каким являются полеты и бомбометание ночью. Полеты в темное время суток часто совершались на полный радиус. Экипажи учились бомбить цели не только на своих, но и на незнакомых полигонах... На посадку отводилось минимальное время. Сразу после приземления самолеты рассредоточивались и маскировались. Экипажи приучались действовать так, как необходимо на войне... Большое внимание уделялось отработке взлета и посадки с незнакомых грунтовых аэродромов. Здесь опять-таки пригодился опыт, полученный в Китае. Делалось это чаще всего внезапно: поднимаясь в воздух, мы не знали, что из себя представляет аэродром, на котором придется садиться. Зато экипажи приобрели богатейшую практику перебазирования по тревоге... Вполках довольно часто объявлялась тревога, как правило, среди ночи...» (49).
Маршал авиации Н.С. Скрипко, командир 3-го ДБАК:
«...боевая подготовка экипажей продвигалась успешно. Эскадрильи летали почти ежедневно... Наряду с напряженной летной работой настойчиво отрабатывались действия по боевой тревоге. На каждом аэродроме были оборудованы укрытия простейшего типа для личного состава, подготовлены места стоянок самолетов в зоне рассредоточения авиационной техники... Люди боролись за быстроту, четкость, организованность действий по тревоге. Учеба приближалась к реальным требованиям войны...» (50).
Даже по «общепринятым» данным, ВВС Киевского ОВО (Юго-Западного фронта) понесли минимальные (менее 15% от общего числа самолетов, а на самом деле — и того меньше) потери от «внезапного нападения». Тем не менее и там были некоторые части, потерявшие в первые дни войны почти все свои самолеты. Одна из таких частей — 17-й ИАП (14-я САД), развернутый в украинском Полесье, в районе г. Ковель. Именно в этом полку начинал свою воинскую службу знаменитый летчик-истребитель (467 боевых вылетов, 30 лично сбитых самолетов противника), Герой Советского Союза Ф.Ф. Архипенко. Вот что он пишет в своих мемуарах:
«Наш полк был четырехэскадрильного состава, вооруженный «Чайками» И-153. Командовал полком майор Дервянов, кавалер ордена Красного Знамени, его замом был майор Семенов, награжденный орденом Ленина... Полк наш был настолько хорошо подготовлен, что взлетал даже ночью строем в составе эскадрильи. Я сам позднее летал ночью, но такого в жизни не приходилось видеть, чтобы эскадрилья взлетала строем ночью, как днем... Были ребята, считавшиеся лучшими летчиками и во всем Киевском ОБО. В стрельбах по конусу они делали по 5— 15 отметин(из 60 пуль)... Перед войной мы летали очень много, занимаясь всеми видами боевой подготовки... За день до войны пришла шифровка, разрешающая сбивать немецкие самолеты-разведчики (совершенно уникальное свидетельство. — М.С.). Кроме того, за 10—12 дней до войны нам приказали самолеты рассредоточить по границе аэродрома. А то они плоскость в плоскость стояли. Мы также вырыли капониры и щели для укрытия личного состава...» (59).
И вот наступил роковой день (точнее — ночь) 22 июня 1941 года. Из показаний командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова следует, что в 2 часа ночи «Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом наркома обороны...» (67).
Этот доклад полностью подтверждается и воспоминаниями командира 10-й САД Белова:
«...около 2 часов ночи 22 июня даю сигнал «Боевая тревога». Он передается по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трех полков о получении сигнала и его исполнении. Из 74-го ШАЛ подтверждения получения этого сигнала не было (ага! вот они — диверсанты!). Полковник Бондаренко вылетел в 74-й ШАП на самолете По-2 (как можно «лишить связи» авиадивизию, самолеты которой сами по себе являются прекрасным средством связи!) в 3 часа ночи и по прибытии объявил боевую тревогу...»
Не после, а до первых выстрелов на границе была поднята по тревоге и 13-я БАД. Командир дивизии, Герой Советского Союза генерал-майор Ф.П. Полынин свидетельствует:
«...В субботу, 21 июня 1941 года, к нам, в авиагарнизон из Минска прибыла бригада артистов. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен (пусть и в скобках, но отметим, что вечером 21 июня 1941 г. командиры самых разных рангов оказались в театрах и концертных залах. Как по команде. Или — по команде. Это еще одна странная деталь событий кануна войны, которой мы просто не станем касаться). Концерт затянулся. Было уже за полночь, когда мы, сердечно поблагодарив дорогих гостей, отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать (скорее всего, это было как раз в 2—3 часа ночи. — М.С.), как раздался продолжительный телефонный звонок.
— Боевая тревога!— слышу взволнованный голос дежурного по штабу.
— Откуда сообщили?
— Из Минска.
Дежурный тут же вручил мне телефонограмму из штаба ВВС округа. Читаю: «Вскрыть пакет, действовать, как предписано». Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков.
Те уже готовы (т.е. в ночь с 21 на 22 июня на «мирно спящих аэродромах» 13-й БАД никто не спал), ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то (кратким такой разговор мог быть только при том условии, что цели были заранее разведаны, изучены, маршруты первых ударов нанесены на карты), встреча с истребителями там-то...» (49).
Никто не спал в ту роковую ночь и в понесшей самые большие потери 9-й САД, что подтверждается уникальными свидетельствами очевидца. В.И. Олимпиев, 1922 года рождения, один из очень немногих призывников 1940 года, кому посчастливилось дожить до Победы. В Белостоке сержант Олимпиев служил командиром отделения телефонистов штаба 9-й САД. Вот почему, несмотря на столь скромное звание, видел и знал Всеволод Иванович довольно много. Его мемуары, размещенные на интернет-сайте «Я помню», как и все свидетельства, относящиеся к загадочному исчезновению 9-й САД, заслуживают особого внимания:
«...вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 г. с увольнительной на воскресенье в кармане, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду — «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения... Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросались в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм зенитные орудия (а сколько было причитаний по поводу отсутствия зениток на аэродромах ЗапОВО!), вооруженные карабинами расчеты которых были в касках...» (125).
Командующий ВВС Киевского ОВО Е.С. Птухин лично совершил облет оперативных аэродромов, проверив их маскировку и боевую готовность (56). Впрочем, именно этого от него требовал приказ наркома обороны от 19 июня («проведенную маскировку проверить с воздуха наблюдением и фотосъемками»).
И в Прибалтийском ОВО боевая тревога была объявлена в то же самое время, между 2 и 3 часами ночи 22 июня. Свидетельствует Н.И. Петров, летчик-истребитель 31-й ИАП:
«...Перелетели мы с аэродрома Каунас на аэродром Карме-лава, это уже было за 3 дня до 22 июня 1941 г. Перед перелетом с аэродрома Каунас до нас было доведено, что будут проходить окружные учения ВВС Прибалтийского ВО. По прибытии на аэродром Кармелава все было по возможности приведено в боевую готовность, для боевых действий (условных). 20-го — 21-го проводились учения. Нам довелось вести воздушный бой с истребителями И-16, атаковать бомбардировщики СБ...
...21-го в субботу я заступил дежурным по части. В третьем часу утра 22 июня звонит начальник штаба САД, в которую мы входили (8-я САД), и приказал мне объявить боевую тревогу, начальнику штаба полка, по прибытии на командный пункт, позвонить в штаб дивизии... Я подумал — война. Немедленно я передал начальнику штаба полка капитану Сергееву и объявил тревогу по полку. По прибытии летно-технического состава к самолетам вскоре через считаные минуты в воздух взвились зеленые ракеты с командного пункта полка. Последнее время часто были боевые тревоги (учебные), поэтому было все отработано, проиграно, кто, когда, что делает... Получив сигнал на взлет, стали взлетать звеньями, собрались на прямой после взлета в составе девяти самолетов. С левым разворотом взяли курс на Каунас...» (125).
Итак, боевая подготовка кипит, полеты идут днем и ночью. Все приказы о рассредоточении и маскировке отданы. Действия по боевой тревоге многократно отработаны. Ночью 22 июня 1941 г. тревога объявлена ДО появления первых немецких самолетов. Все, как в песне:
«И если к нам нагрянет враг матерый, он будет бит — повсюду и везде...»
Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 320 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Три из двадцати пяти | | | Прибалтийский ОВО |