Три из двадцати пяти

На самом-то деле дивизий было значительно больше. Как совершенно обоснованно утверждают авторы моногра­фии «1941 год — уроки и выводы», «группировка советских ВВС у западной границы СССР включала 48 авиационных диви­зий» (3). Но — исключая из этого перечня авиадивизии ВВС Ленинградского округа, исключая большое число но­вых формирующихся дивизий, исключая дивизии ДБА (ко­торые в силу своего географического местоположения никак не могли попасть под первый удар), мы и приходим к самой минимальной цифре — 25.

Согласитесь, уважаемый читатель, странная какая-то логика получается: события в 3 объектах из 25 считаются «типичными», а то, что произошло (точнее говоря — не про­изошло) в 22 объектах из 25 (или даже 45 из 48) считается редким исключении, не заслуживающем даже упомина­ния?

Но и на этом историко-арифметические загадки 22 июня 1941 г. не заканчиваются. Эти самые 11-я, 9-я и 10-я авиади­визии, развернутые в районе Гродно, Белостока, Бреста, хо­тя и были по названию «смешанными», фактически явля­лись крупными соединениями истребительной авиации. В их составе было 10 истребительных авиаполков, 450 летчиков-истребителей, на вооружении которых (по состоянию на 1 июня 1941 г.) было 616 самолетов-истребителей, из кото­рых 520 числилось в бое готовом состоянии (23). К слову ска­зать, это в полтора раза больше числа исправных истребите­лей во всей противостоящей группировке люфтваффе (2-й Воздушный флот). Такой «переизбыток» самолетов был свя­зан с тем, что на вооружении четырех истребительных полков 9-й САД (206 летчиков) наряду с 237 новейшими «мига­ми» оставалось еще и 130 истребителей «старых типов» (И-16, И-153). Атаковать аэродромы, на которых базируются ис­требительные полки, столь же небезопасно, как и тыкать палкой в осиное гнездо. Почему же именно эти, «вооружен­ные до зубов», дивизии понесли самые тяжелые потери? Не пора ли уже задать простой вопрос — а кто видел это самое уничтожение советской авиации (или, по крайней мере, ВВС Западного фронта) «первым ударом по аэродромам»? Откуда, собственно, взялась эта странная гипотеза, которую нам столько десятилетий предлагали в качестве не подлежа­щей обсуждению аксиомы?

Территория «белостокского выступа», в котором были развернуты 11-й, 9-й и 10-й САДы, была покинута беспоря­дочно отступающей Красной Армией в первые 3—4 дня вой­ны. Скупые строки немногих уцелевших документов рисуют страшную картину развала многотысячной армии:

«...пехота деморализована и упорства в обороне не проявля­ет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходится останавливать и поворачивать на фронт коман­дирам всех соединений, хотя эти меры, несмотря даже на при­менение оружия, должного эффекта не дали...

...разрозненные части 28-го стрелкового и 14-го механизи­рованного корпусов, не успевшие привести себя в порядок, не выдержали этой атаки, поддержанной большим количеством авиации, и начали отход, который превратился, несмотря на ряд заградительных пунктов, в неорганизованное сплошное от­ступление перемешанных частей за р. Ясельда.

...противник давит оборону минометами, артиллерией и самолетами. 20-й дорожно-эксплуатационныи полк и один сборный батальон сбежали, артиллерийская прислуга в значи­тельном количество выбита. Все мои ресурсы исчерпаны. При­казал держаться до последнего, но уверенности в удержании рубежа нет...

...батальоны курсантов держались стойко, понесли боль­шие потери, связь с ними утеряна. Высланные на фронт сводные батальоны на автомашинах с началом минометной и авиа­ционной подготовки удержать невозможно. Личным вмеша­тельством военного совета отступление приостановлено...

...по участку армии непрерывным потоком идут люди и да­же части. Остановлен и введен в боевой порядок 301-й гаубич­ный артиллерийский полк с ограниченным количеством снаря­дов, прешел 518-й зенитный артиллерийский полк-, который имеет новую матчасть, но ни одного снаряда... четвертый раз докладываю, что шифр штаба армии попал в руки против­ника...

...гарнизон имеет сколоченную боевую единицу только в со­ставе бронетанкового училища. Остальной состав — сбор «сброда» из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой со значительным процентом приставших к ним агентов германской разведки... Налицо ряд побегов бойцов и командиров, провокационных ночных пани к... Отсутствие 3-го отделения («особистов». — М.С.)и трибунала значительно ос­лабляет боеспособность и без того малобоеспособных частей гарнизона. Кроме того, нет танков и противотанковых ору­дий...» (10).

Неужели же кто-то из участников этой беспримерной ка­тастрофы (в ходе которой пропали десятки генералов и ты­сячи танков) мог составить достоверный реестр самолетов, уничтоженных на аэродромах ударом с воздуха? С точным указанием перечня повреждений, полученных этими само­летами, с указанием времени налета вражеской авиации? А если такой «реестр» существует, то почему же его так и не опубликовали за истекшие шесть десятилетий? Почему ни­кто не взялся сравнить его с уже известными и доступными документами люфтваффе? На чем вообще основаны «обще­принятые» цифры «уничтоженных на земле» самолетов?

В академически солидной монографии Кожевникова (27) после цифр потерь авиации Западного фронта стоит ссылка. Знаете на что? На популярную книжку «Авиация и космо­навтика СССР». Это так же уместно, как, к примеру, ссылка на роман Жюля Верна в монографии по проектированию подводных лодок. И это, заметьте, при том, что в десятках других, гораздо менее значимых случаев, Кожевников дает, как это и принято в историческом исследовании такого мас­штаба, ссылку на архивные фонды. Маршал Г.В. Зимин в своей предназначенной для командного состава ВВС работе «Тактика в боевых примерах» (31) после традиционной фра­зы — «противнику удалось уничтожить до 1200 самолетов, в том числе 800 на аэродромах» — дает ссылку на: «Боевая слава советской авиации». М., Воениздат, 1953. И это опять-таки при том, что в конце монографии Зимина идет несколько страниц непрерывных ссылок на архив ЦАМО. Едва ли это случайная небрежность. Скорее всего, подтвердить легенду про «1200, из них 800» было просто нечем.

Недоверчивый читатель, надеюсь, уже возмутился. «Как это — нечем? Я же собственными глазами читал про то, как 22 июня на аэродромах за 5 минут все в щепки разнесли...»

Совершенно верно. Читали. Например, вот этот текст:

«... Внезапно глухой рев моторов разорвал тишину в небе над Ровно. Из сумерек неба выскользнули три самолета, пересекли на бреющем полете границу летного поля и устремились к длин­ным шеренгам стоявших истребителей. Через секунду они уже были над ними, и из их брюха хлынул ливень двухкилограммовых осколочных бомб. Раскаленные осколки врезались в крылья и фюзеляжи, пробивали бензобаки... Потоки горящего бензина заливали один истребитель за другим. Три «Хейнкеля-111» эс­кадры KG-53 лениво развернулись и прошлись еще раз над аэро­дромом, поливая пулеметным огнем пылавшие обломки, в то время как ошеломленные летчики выскакивали из своих посте­лей. За две минуты 23-я дивизия как боевая часть (подчеркну­то автором) перестала существовать... Командир дивизии полковник Ванюшкин стоял среди обломков и плакал...»

Этот бред должен быть хорошо знаком любителям исто­рии авиации. Благодаря своей «высокой художественности» он был переведен на несколько языков, затем методом обратного перевода вернулся назад в Россию, и теперь, уже на правах продукта исследования «авторитетных западных ис­ториков», гуляет по страницам всякого рода псевдоистори­ческих изданий. Не будем придираться к мелочам — никакой 23-й авиадивизии в районе Ровно (да и вообще в составе ВВС западных округов) не было и в помине, да и «Хейнкелям» из состава KG-53 (2-й Воздушный флот) 22 июня 1941 г. нечего было делать в небе над Украиной.

Не будем ломать голову над тем, почему фамилия плачу­щего командира неизвестно какой дивизии так созвучна с фамилией вполне реального изменника и предателя Родины полковника Ванюшина, бывшего командующего авиацией 20-й армии, перешедшего на сторону врага и служившего у немцев в люфтваффе. Гораздо важнее другое — когда именно «23-я авиадивизия» перестала существовать «как боевая часть»? До двухминутного налета трех бомбардировщиков противника — или гораздо раньше?

К сожалению, многие забыли (или просто никогда не чи­тали) другой, не менее красочный текст:

«...Летный состав авиационных частей, подвергшихся ата­ке, проявил упорство. Офицеры бросались к машинам, невзирая на разрывы бомб и пулеметный огонь штурмовиков. Они вы­таскивали самолеты из горящих ангаров. Истребители совер­шали разбег по изрытому воронками полю навстречу непро­глядной стене дымовой завесы и непрерывным блеском разры­вов. Многие тут же опрокидывались в воронках, другие подлетали, вскинутые разрывом бомб, и падали грудой горящих обломков.:. И все-таки некоторым удалось взлететь. С муже­ством слепого отчаяния и злобы, не соблюдая уже никакого плана, вне строя, они вступали в одиночный бой с советскими самолетами...»

Так Н.Н. Шпанов в своей знаменитой книге «Первый удар» описывал последствия первого удара советской авиа­ции по немецким аэродромам. Даже у ненавистных гитле­ровцев предполагалось наличие «упорства и мужества». Пусть даже и от «слепого отчаяния»...

В славном Куйбышевском авиационном институте меня твердо научили главному: хороший ответ начинается с хоро­шего (т. е. правильно и четко сформулированного) вопроса.

Поэтому прежде всего определимся с терминами: что та­кое «боевая часть»? что такое «военный аэродром»? Вся пу­таница (в тех случаях, когда это именно «путаница», а не преднамеренная демагогия) возникает, на наш взгляд, из-за того, что под «военным аэродромом» многие понимают место, на котором стоят боевые самолеты. А под «боевой ча­стью» — большую толпу людей в форме. Да, такую «боевую часть» действительно можно разогнать за две минуты.

Да, самолеты на таком «военном аэродроме» действительно можно уничтожить тремя «лениво развернувшимися» бомбо­возами. Или расстрелять из трех пулеметов — дюралевую об­шивку обычные армейские пулеметы успешно пробьют, и «по­токи горящего бензина запьют один самолет за другим». А еще могут нехорошие мальчишки из соседней деревни прийти и из одного только глупого озорства вывинтить крышки бензоба­ков и спичками сжечь всю «23-ю авиадивизию».

На настоящем же военном аэродроме ничего из вышепе­речисленного быть не может. Потому что «военный аэро­дром» — это не поле с самолетами, а место базирования во­инской («боевой») части. Воинская часть живет и действует по Уставу, по инструкциям и наставлениям. И все в них про­писано — кому, что, когда и как делать. А люди, которым все это предстоит делать, не просто носят форму с погонами, но еще и принесли Присягу, т. е. приняли на себя очень серьез­ные обязательства. Вот в этом случае удар по военному аэро­дрому превращается для нападающего в дело весьма и весь­ма рискованное и опасное.

Но, может быть, большой риск, связанный с попыткой штурмовать военный аэродром, является лишь платой за высокую эффективность такого удара? Увы, сама постанов­ка этого вопроса покажется многим странной. За долгие го­ды в советской исторической пропаганде (или «пропаганди­стской истории» — кому как больше нравится) сложился ус­тойчивый миф о какой-то суперэффективности, неотъемлемо присущей такому тактическому приему, как удар по аэродро­мам базирования вражеской авиации. Но это всего лишь миф. Почему?

Во-первых, потому, что главная составляющая боевой авиации — это не самолеты, а летчики. Удар по аэродро­мам — даже самый удачный — в лучшем случае приведет лишь к уничтожению самолетов. А самолеты в авиации (по­вторим это в сотый раз) не более чем расходный материал. Нападающая же сторона теряет не только самолеты, но и летчиков. Причем теряет безвозвратно — сбитый над враже­ским аэродромом пилот или погибнет, или окажется во вра­жеском плену. И то и другое на военном языке называется «безвозвратной потерей».

Во-вторых, вывести из строя самолет на земле гораздо труднее, нежели в воздухе. Летающий объект уязвим в поле­те. Одна-единственная пробоина в радиаторе, одна-единст­венная тяга управления, перебитая случайным осколком, кусок обшивки руля высоты, вырванный пулеметной очере­дью, — и все, самолета нет. Те же самые повреждения, но по­лученные на земле, выводят самолет из строя лишь на время ремонта. А это — несколько дней или даже несколько часов (вспомним приведенное выше число отремонтированных за три недели самолетов в ВВС Юго-Западного фронта).

Много ли это — несколько часов? Смотря когда. В совре­менную эпоху, в случае применения ракетно-ядерного ору­жия, за несколько часов может начаться и закончиться вой­на. Поход на Восток, который затеял Гитлер, не мог закон­читься ни за несколько часов, ни даже за несколько недель. План «Барбаросса», как известно, предусматривал выход вермахта на линию Архангельск — Астрахань. Желающие могут самостоятельно, с глобусом и калькулятором, посчи­тать — сколько времени требовалось пехотным дивизиям вермахта (а именно пехота и составляла четыре пятых армии вторжения) только для того, чтобы дойти пешком от Бреста и Гродно до Астрахани и Архангельска. Вот почему в мас­штабе всей летней кампании на Восточном фронте однора­зовая или даже периодическая «порча» самолетов на аэро­дромах не могла иметь принципиального оперативного зна­чения. Что и было практически подтверждено налетами советской авиации на немецкие аэродромы. И это не опечатка: советская авиация с первых же часов войны бомбила немец­кие, затем — финские, а затем и захваченные немцами бывшие советские аэродромы.

Известная Директива № 2, подписанная наркомом обо­роны Тимошенко уже в 7 часов утра 22 июня, в частности, требовала:

«...Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100— 150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель...»

Этот приказ был не только отдан, но и выполнен. Точнее говоря — выполнялся («уничтожить авиацию», да еще и «разбомбить Кенигсберг» за пару дней, разумеется, не уда­лось, а потом всем стало уже не до Кенигсберга...). Причем некоторые бомбардировочные полки начали налеты на аэро­дромы базирования немецкой авиации буквально на рассве­те 22 июня, еще до принятия Директивы № 2 (подробнее об этом мы расскажем в следующих главах). Тем не менее ника­ких панических отчетов, докладов, воспоминаний эти нале­ты у летчиков и командиров люфтваффе не вызвали. «Война. Мы бомбим — нас бомбят».

25 июня удар по аэродромам базирования немецкой авиации нанесли летчики 3-го ДБАК.

Бывший командир корпуса, маршал Скрипко пишет: «В середине дня 207-й ДБАП совершил успешный налет на Виленский аэродром, где в результате внезапного удара было уничтожено около 40 немецких истребителей...» (50). Сорок самолетов — это полностью уничтоженная истребительная группа люфтваффе. Охотничьи рассказы? Возможно, но по­чему же тогда на веру и без рассуждения принимаются «охот­ничьи рассказы» пилотов люфтваффе? Не странно ли это: воспоминаниям советского маршала советская пропаганда категорически не верит, а все рассказы воспитанников «гитлерюгенда» всегда принимаются за чистейшую правду?

А вот и еще один фрагмент из мемуаров Скрипко: «Полу­чив данные воздушной разведки о сосредоточении на одном из аэродромов (речь идет о боях на Березине) около полусотни фашистских истребителей, командующий ВВС фронта решил нанести удар силами 43-й истребительной авиадивизии. Застав гитлеровцев врасплох, наши летчики пулеметно-пушечным ог­нем и реактивными снарядами уничтожали стоявшие на земле немецкие самолеты Me-109. 79 самолетовылетов на фашист­ский аэродром совершили тогда истребители и нанесли гитле­ровцам ощутимый урон, не потеряв ни одной своей машины...»

Полсотни Me-109 на аэродроме у Березины — это скорее всего одна из истребительных групп эскадры Мельдерса JG-51. Никаких упоминаний о том, что Мельдерс «стоял среди об­ломков и плакал» автору найти не удалось. Возможно, после выхода этой книги такие свидетельства смогут найти мои критики. Пока же будем исходить из того, что, несмотря на систематические удары по аэродромам базирования, летчи­ки люфтваффе продолжали летать и воевать...

Самый же мощный, организованный и продолжитель­ный удар пришелся в первую неделю войны не по немецким, а по... финским аэродромам. Не станем отвлекаться на обсу­ждение всех военно-политических причин и последствий развязанной Сталиным Второй финской войны. В данной книге ограничимся простым цитированием глубоко совет­ской (1985 г.) монографии Кожевникова:

«... Рано утром 25 июня 236 бомбардировщиков и 224 истре­бителя нанесли первый массированный удар по 19 аэродромам (подчеркнуто автором). Враг, не ожидая такого удара, был фактически застигнут врасплох и не сумел организовать про­тиводействия. В результате советские летчики успешно про­извели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горюче­го и боеприпасов. На аэродромах был уничтожен 41 вражеский самолет. Наша авиация потерь не имела. В последующие пять суток по этим же и вновь выявленным воздушной разведкой аэро­дромам было нанесено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушного фотоконтроля, советские летчики, атаковав в общей сложности 39 аэродромов, произвели около 1000 самолетовылетов, уничтожили и вывели из строя 130 са­молетов противника...» (27).

Согласитесь, это описание практически дословно совпа­дает со стандартным описанием первого удара люфтваффе по советским аэродромам. И количественные параметры (460 самолетов в «первой волне») вполне сопоставимы с дей­ствиями самого мощного, 2-го Воздушного флота люфтваф­фе в небе над Западной Белоруссией. Разница — причем раз­ница разительная — в двух аспектах. Во-первых, в численно­сти: 25 июня нападающая сторона имела подавляющее численное превосходство. Во-вторых, в результатах. За шесть дней (а вовсе не за шесть первых часов войны!) унич­тожено всего 130 самолетов. Причем маршал Новиков, кото­рый как раз и командовал авиацией ЛенВО (Северного фронта) во время этой операции, пишет в своих мемуарах так: «враг потерт в воздушных боях и на земле 130 самолетов» (39). То есть не все из этих 130 самолетов были уничтожены толь­ко на аэродромах. Были еще и воздушные бои...

В начале июля 41-го столь же массированный удар был наконец нанесен и по немцам.

«...Ставка 8 июля организовала авиационный удар силами и средствами ВВС пяти фронтов (Северного, Северо-Западного, Западного, Юго-Западного, Южного), соединений ДБА по 42 аэродромам противника на фронте от Балтийского до Черного моря... На рассвете 8 июля соединения далънебомбардировочной авиации нанесли удар по 14 аэродромам, а ВВС фронтов — по 28 аэродромам. Всего было совершено 429 боевых вылетов. На аэродромах противника было уничтожено много самоле­тов, в том числе ВВС Западного фронта вывели из строя 54 не­мецких самолета...» (27).

Активные действия по уничтожению авиации противни­ка на аэродромах вели ВВС Юго-Западного фронта. В док­ладе командующего ВВС генерала Астахова читаем:

«...за период с 1.7 по 10.8.41 г. частями Военно-воздушных сил Юго-Западного фронта уничтожено на аэродромах 172 са­молета противника. Эти сведения не являются достаточно полными, так как потери, нанесенные военно-воздушным силам противника при ночных налетах, полностью не учтены...» (4)

Крупная операция в масштабе всего советско-германского фронта была проведена в октябре 41-го года. «ВВС Красной Армии в период с 11 по 18 октября 1941г. произвели ряд бомбар­дировочных ударов по аэродромам противника на северо-запад­ном, западном и южном направлениях. Только за два дня (11 и 12 октября) и в ночь на 13 октября на аэродромах Витебска, Смоленска, Орла, Орши, Сиверской и других было уничтожено 166 самолетов противника» (27).

Уважаемый читатель, приходилось ли вам когда-нибудь что-нибудь читать про эти удары по немецким аэродромам? А если случалось, то было ли в тех книжках сказано, что 8 ию­ля 41-го «основные силы люфтваффе были уничтожены пря­мо на земле», и после этого советская авиация «надолго за­воевала полное господство в воздухе»? Нет? А почему — нет? Разве в составе советской авиации не оставалось трех ДБ или СБ, которые могли ничуть не хуже «Хейнкелей» из состава KG-53 «лениво развернуться» — причем над тем же самым аэродромом близ Ровно, на котором 22 июня якобы была за «две минуты» уничтожена мифическая «23-я авиадивизия»?

Кстати, об аэродромном оборудовании. Уже к концу июня практически все истребительные и штурмовые авиагруппы люфтваффе перелетели с аэродромов в Польше на аэродромы бывших ПрибОВО и ЗапОВО. Чуть позднее перебазирова­лись на аэродромы западной Украины части 4-го Воздушного флота. Именно с наших аэродромов, на которых — как все «знают» — ничего (бензохранилищ, телефонных линий, подъездных дорог, укрытий для личного состава) не было, не­мецкая авиация и действовала все лето 1941 года...

Утопающий хватается за соломинку. Совершенно абсурд­ная версия об уничтожении огромной авиационной группи­ровки за один день, «с налета, с разворота», стала разваливать­ся при первом же соприкосновении с реальными фактами. Поэтому в последние годы страницы псевдоисторической ли­тературы, посвященной событиям 22 июня 1941 года, просто завалены «дьявольскими яйцами». Для непосвященных в та­инства исторического мифотворчества поясняем: такими не­хорошими словами обозначены немецкие 2,5 килограмма осколочные бомбы SD2. Ливень этих бомб, «хлынувший из брюха немецкого бомбардировщика» (см. выше) и предопреде­лил якобы небывалую эффективность первого удара по «мирно спящим аэродромам». Увы, если бы все было так просто...

На вооружении бомбардировочной авиации советских ВВС были самые разнообразные боеприпасы, общим чис­лом более 60 типов. Были и малокалиберные осколочные бом­бы, предназначенные для поражения площадных целей, при­чем в отличие от люфтваффе, в котором «яйца» высыпались над целью из обычного ящика, громко именуемого «бомбовой кассетой», для советских ВВС была разработана специальная ротационно-разбрасывающая авиабомба (РРАБ). Благодаря установке стабилизаторов под определенным углом к воз­душному потоку РРАБ раскручивалась в полете до таких оборотов, при которых центробежная сила разрывала обо­лочку бомбы и из РРАБа вылетало 116 малых осколочных бомб АО-2,5. Кроме того, был вариант снаряжения РРАБ стеклянными шариками с зажигательной смесью КС — в этом случае площадь поражения доходила до одного гектара. Кроме того, были специальные «выливные приборы», при помощи которых противника поливали смесью КС или сус­пензией белого фосфора. Кроме того, для разрушения бето­нированных взлетных полос была разработана специальная бетонобойная бомба БетАБ-250 с твердотопливным ракет­ным ускорителем. Кроме того, были и «простые» подкрылье-вые кассеты АБК-500, вмещавшие 108 зажигательных ЗАБ-1 или 67 осколочных АО-2,5.

Много чего было, но ни 8 июля, ни 11 октября, ни в какой иной день уничтожить немецкую авиацию одним ударом по аэродромам не удалось. Почему? Потому, что фантастиче­ская эффективность ударов по аэродромам (традиционно воспеваемая советской историографией) достигается лишь тогда, когда весь «удар» сводится к уничтожению брошенных при поспешном отходе (или паническом бегстве — термины могут быть разными) беспомощных самолетов. Если же на военных аэродромах базируются боевые части (8 июля 1941 г., к сожалению, это уже были части люфтваффе), то на нападе­ние они реагируют адекватно, а именно: посты раннего обнаружения обнаруживают приближение самолетов против­ника, наземные службы маскируют самолеты, зенитки стре­ляют, истребители атакуют, командиры командуют, а не «плачут среди обломков».

К слову говоря, хваленые «многоопытные асы люфтваф­фе» тоже вполне адекватно реагировали на противодействие «необученных мальчишек с налетом три часа «по коробочке».

«В бой с нашими истребителями вступать избегают; при встрече организованного отпора уходят даже при количест­венном превосходстве на его стороне. На советские аэродро­мы, где базируются истребительные части, ведущие актив­ные действия и давшие хотя бы раз отпор немецко-фашист­ской авиации, противник массовые налеты прекращал» (70). Это строки из отчета о боевых действиях ВВС Западного фронта, подписанного 10 июля 1941 года командующим (третьим — после Копца и Таюрского — за две недели) авиа­цией Западного фронта полковником Н.Ф. Науменко. Того самого — понесшего наибольшие потери Западного фронта. И июль все того же, 41-го года...

Важно отметить и то, что миф о суперэффективности удара по аэродромам был придуман советскими «историка­ми» задним числом, когда потребовалось найти относитель­но пристойные объяснения страшного разгрома. Военным же специалистам весьма ограниченные возможности этого тактического приема были хорошо известны еще до 22 июня 1941 г.

В упомянутой выше книге комбрига СИ. Любарского «Некоторые оперативно-тактические выводы из опыта вой­ны в Испании» уже в 1939 году были сделаны совершенно верные выводы:

«В первый период войны обе стороны вели интенсивные дей­ствия по аэродромам с целью завоевания господства в воздухе. В последующем, однако, они почти полностью отказались от этого. Опыт показал, что действия по аэродромам дают весь­ма ограниченные результаты. Во-первых, потому, что авиация располагается на аэродромах рассредоточенно (не более 12—15 самолетов на аэродром) и хорошо маскируется; во-вторых, аэродромы прикрываются зенитной артиллерией и пулемета­ми, что заставляет нападающую авиацию сбрасывать бомбы с большой высоты при малой вероятности попадания; в-треть­их, повреждение летного поля авиабомбами получается на­столько незначительное, что почти не задерживает вылета самолетов противника; небольшие повреждения летного поля быстро исправлялись, а нарушенная связь восстанавливалась. Очень часто бомбардировщики сбрасывали бомбы на пустой аэродром, так как авиация противника успевала заблаговре­менно подняться в воздух. Например, в июле 1937 г. мятежники произвели 70 налетов на аэродром вЛлькала группами до 35 са­молетов. В результате этих налетов было ранено 2 человека, разрушено два самолета и грузовик...»

Следом за Испанией последовали бои в Китае, на Хасане и Халхин-Голе. Новый боевой опыт опять же показал, что удар по аэродромам, оставаясь важной составляющей борь­бы за господство в воздухе, отнюдь не был чудодейственным средством, позволяющим одним взмахом волшебной палоч­ки уничтожить авиацию противника. На известном совеща­нии высшего командного состава РККА 23—31 декабря 1940 г. боевой опыт был обобщен следующим образом:

Г. П. Кравченко: «Основным является воздушный бой... Я ос­новываюсь на своем опыте.

Во время действий на Халхин-Голе для разгрома одного только аэродрома мне пришлось вылетать несколько раз в со­ставе полка. Я вылетал, имея 50—60 самолетов, в то время как на этом аэродроме имелось всего 17—18 самолетов».

С.М. Буденный: «Вы сказали о потерях на аэродромах, а вот какое соотношение в потерях на аэродромах и в воздухе?-»

Г. П. Кравченко: «Я считаю, что соотношение между потеря­ми на аэродромах будет такое: в частности, на Халхин-Голе у ме-нябылотак— 1/8 часть я уничтожил на земле и 7/8ввоздухе».

Г. М. Штерн: «И примерно такое же соотношение и в других местах» (14).

Те же закономерности проявились и в ходе знаменитой «битвы за Британию». Так, за первые четыре дня немецкого авиационного наступления, с 12 по 15 августа 1940 года, немцы уничтожили на аэродромах 47 английских истребите­лей — ценой потери 122 собственных самолетов! И это при том, что численность задействованных в ударе трех воздуш­ных флотов люфтваффе была больше, чем в начале «Барба­россы», и единственной боевой задачей этой воздушной ар­мады было подавление Королевских ВВС, в то время как при вторжении в СССР люфтваффе было вынуждено выде­лить значительную часть сил на огневую поддержку сухопут­ных войск, разрушение дорог, переправ и складов в тылы Красной Армии, оперативную разведку и пр.

«Если факты противоречат нашей теории — тем хуже для фактов». Руководствуясь этим мудрым правилом, партий­ные историки-пропагандисты исхитрились превзойти во вранье даже брехливого д-ра Геббельса. Фактически в кам­панию мая—июня 1940 года французская авиация безвоз­вратно потеряла от ударов по аэродромам 234 самолета (что составило всего 26% от ее общих потерь). Столь же красно­речиво выглядят цифры потерь английской авиации в ходе майских боев над Францией. За первые шесть дней Королев­ские ВВС потеряли 74 истребителя в воздухе и только 4 — на земле. За следующие два дня англичане потеряли 28 «Харри-кейнов» в воздухе — и ни одного на аэродромах (21). Разуме­ется, такие скромные цифры не устраивали нацистскую про­паганду, поэтому германские информационные агентства заявили, что 11 и 12 мая 1940 года на земле было уничтожено 436 самолетов. Один же из многих отечественных профессо­ров, академик РАН, доктор военных наук и прочая утвер­ждает, что «10 мая в результате ударов по 72 французским аэ­родромам было уничтожено несколько сот самолетов, а 11 и 12 мая состоялись повторные массированные удары, которые вывели из строя еще 700—750 французских самолетов...»

Ничуть не более результативно действовали и англо-аме­риканские союзники, когда пришел их час громить немец­кие аэродромы. Так, 5 апреля 1944 года 456 американских «Мустангов» и «Тандерболтов» нанесли массированный удар по 11 аэродромам (т. е. вместо трех «лениво разворачиваю­щихся «Хейнкелей» каждый аэродром атаковали четыре эскадрильи тяжелых истребителей) Германии, уничтожив на земле и в воздухе всего 53 немецких истребителя (43, 45). И это — один из самых удачных для союзной авиации эпизо­дов войны.

Разумеется, метод аналогий,.может привести и к ошиб­кам. Разумеется, бывают и из ряда вон выходящие события. Может быть, 22 июня 1941 года на аэродромах западных воен­ных округов СССР произошло чудо. Может быть. Но в таком случае элементарные требования научной добросовестности (да и простого человеческого приличия) требуют, чтобы собы­тия того рокового дня были описаны примерно в таких словах:

«На рассвете 22 июня 1941 г. 637 бомбардировщиков и 231 истребитель люфтваффе нанесли удар по 31 аэродрому со­ветских ВВС. К концу дня число аэродромов, подвергшихся нападению, выросло до 66, что составляет 14% от общего числа аэродромов ВВС западных округов. В абсолютном большинстве случаев (в 22 авиадивизиях из 25) противник получил достойный отпор, а потери советской авиации были минимальными. И только три авиадивизии Западного фронта (11, 9 и 10-я САДы) понесли в первые дни войны ог­ромные потери — 654 самолета, что составило 80% от перво­начального числа самолетов в этих дивизиях. Причины та­ких беспримерных в истории Второй мировой войны потерь требуют выяснения».

Глава 23 «ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ИЮНЯ, РОВНО В ДВА ЧАСА ТРИДЦАТЬ МИНУТ...»

Разумеется, никакие «причины» ничего «требовать» не могут. Требовать расследования (судебного или, по мень­шей мере, парламентского) причин беспримерной военной катастрофы лета 1941 года могло бы общество. Могло бы. Но не стало. Доброе оно у нас, отходчивое. В результате не­многие свидетели и участники событий 22 июня, кому суж­дено было пережить четыре года страшной войны, ушли из жизни молча и свои драгоценные крупицы подлинного зна­ния унесли в могилу. Немногие сохранившиеся документы надежно спрятаны в тайниках ведомственных архивов. Сло­во «ведомственный» в данном контексте имеет совершенно конкретный смысл — архивы Министерства обороны, МВД, КГБ даже не включены в состав государственного архивного фонда, и руководители соответствующих министерств и ве­домств распоряжаются этими документами практически как своей личной (семейной) коллекцией. Вот что писал 8 лет назад А. Прокопенко — архивист с многолетним стажем, бывший руководитель Особого архива, бывший зампред Ко­митета по делам архивов при правительстве РФ:

«...Цивилизованного, фронтального раскрытия докумен­тально-информационной истории КПСС и Советского государ­ства так и не произошло... Сроки раскрытия важнейших по ин­формативности документов отодвинуты с помощью закона на десятилетия вперед... Закрыто большинство документов в специальной картотеке «Особая папка»... Только избранным дозволяется знакомство с бумагами Сталина в архиве прези­дента РФ... Бывший архив КГБ СССР, надежно упрятанный в глухих лесах, по-прежнему величественно недосягаем... Еще бо­лее недоступен архив МВД СССР... Неведомы обществу исто­рические части архивов президента РФ, правительства РФ, архивы главной военной прокуратуры СССР, военной коллегии Верховного суда СССР, прокуратуры СССР, Верховного суда СССР. Полуоткрыт вход в архивы МИД СССР и МО СССР... При таких темпах и методах рассекречивания история Совет­ского государства, и то не в полной мере, станет доступной не раньше середины XXI века ...» («Известия», 25.09.1997 г.)

Это — статья 1997 года. За истекшие годы многое измени­лось. В худшую сторону. Журнал «Отечественные архивы» (издание сугубо официальное, отнюдь не диссидентское) в №2/2004 опубликовал статью, описывающую ситуацию в Центральном архиве МО следующим образом:

«...руководство ЦАМО РФ и Архивной службы Вооружен­ных сил РФ вывели работу по изучению истории Великой Оте­чественной войны за рамки правового поля... В перечень сведе­ний, отнесенных к секретным, включены новые категории, в частности: протоколы допроса военнопленных, политдонесения; разведсводки армий и Штаба ВВС Красной Армии; совет­ские листовки на немецком языке...

...с самого окончания войны на особом хранении находятся захваченные советскими войсками документы вермахта, на что ЦАМО РФ не имеет никаких юридических оснований, т. к. Министерство обороны РФ не является правопреемником вер­махта...

...Законом «О государственной тайне» предусмотрен 30-лет­ний срок секретности для военных документов, следовательно, материалы 41—45-го гг. по определению не могут оставаться на секретном хранении. Сроки секретного хранения в ЦА­МО превышаются более чем вдвое, а документы 1941 г. всту­пили уже в третью тридцатилетку секретности!

...По самым скромным подсчетам, несколько тысяч дел, ко­торые были бы доступны в государственном архиве, удержива­ются в ЦАМО. Так, материалы военных округов первой полови­ны 41-го г. находятся в ЦАМО вопреки принципу разделения фондов ЦАМО и Российского Государственного военного архива по временному рубежу июня 1941-го...»

В условиях такого информационного беспредела ждать полного открытия архивов придется уже до середины XXII века. Жаль только, жить в это время чудесное уж не придет­ся — ни мне, ни вам, уважаемый читатель. Вниманию тех, кто не хочет ждать так долго, автор предлагает эту и четыре последующие главы. Постараемся систематизировать и по возможности понять то немногое, что уже доступно.

Изрядно набившую оскомину дискуссию на тему: «Верил ли Сталин в договор с Гитлером», мы не будем даже начи­нать. Не смешно, глупо и противно. Желающие могут пере­листать несколько страниц назад и еще раз посмотреть на длинный список генералов, арестованных и расстрелянных накануне войны (глава 19). Что-что, но излишняя доверчивость не входила в число пороков товарища Сталина. Оста­новимся лишь на одном, частном и малозначимом эпизоде, коль скоро эту «е...у мать» затаскали уже по всем «перестро­ечным» публикациям. Для тех, кто не тратит драгоценное время жизни на чтение бульварной прессы, коротко обозна­чим суть вопроса.

17 июня 1941 года на стол Сталина легло очередное аген­турное донесение из Берлина. Для пушей солидности приве­дем и его номер (№ 2279, разумеется — сов./с). «Источник, работающий в штабе германской авиации», сообщал о близ­ком начале войны и планах командования люфтваффе. Ста­лин собственноручно начертал на этом документе: «т. Мер­кулову. Можете послать ваш «источник» из штаба герм. авиации к е... матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Сталин». В разгар «перестройки» резолюция эта была до­ведена до сведения условно-широкой общественности. Ах, какой тут был скандал! Из журнала в журнал, из книги в кни­гу стала порхать эта злосчастная резолюция — как пример вопиющей тупости (или патологической доверчивости) Ста­лина. Еще бы, ему про близящееся нападение докладывают, а он... Увы, никто из пишущих и негодующих не удосужился прочитать текст донесения № 2279. А написано там было следующее:

«..3. Объектами налетов германской авиации в первую оче­редь явятся: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудо­вание, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонт­ные мастерские.

4. В военных действиях на стороне Германии активное уча­стие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродро­мах» (6).

Нужны ли комментарии? А если и нужны комментарии к сообщению о том, что первый удар будет нанесен не по при­граничным аэродромам, не по командным пунктам и узлам связи западных округов, а по «авторемонтным мастерским в Москве» и электростанции в Карелии, то как можно было их написать без упоминания «е... матери»?

Разумеется, Сталин имел подробную информацию о го­товящемся вторжении, разумеется, он не был идиотом (ка­ким его изображала вся отечественная и, что совсем уже странно, большая часть западной историографии, распро­странявшие байки про то, как Сталин «боялся дать Гитлеру повод для нападения») и информацию воспринимал вполне адекватно. Да, многие его действия в последние дни и часы перед началом войны нам непонятны. Но это еще не значит, что Сталин — идиот. Просто наши знания о темных безднах советской истории еще очень и очень малы.

Что же касается пресловутой «внезапности нападения», то ее, разумеется, не было. По определению. Внезапность — это то, чего никто не ожидал. В июне 1941 года близкое нача­ло военных действий не вызывало сомнений практически ни у кого. Об этом свидетельствуют и все приведенные ниже документы, многие тысячи им подобных. Если же в такой обстановке принимались решения, смысл которых мы не понимаем, или нам кажется, что эти решения были неадек­ватны обстановке — то это можно назвать как угодно («ха­латность, «некомпетентность», «нераспорядительность» или, наоборот, «мудрость», «хитрость», «коварство»), но при чем же здесь «внезапность»?

Одно из таких событий, не укладывающихся ни в одну из известных версий начала войны, произошло в 122-й ИАП (11-я САД, ЗапОВО).

«...К войне мы вроде бы готовились основательно. Но оказа­лись к ней не готовыми. За зиму сорок первого года мы освоили высотные полеты, много стреляли и по конусу, и по земле, на­чали летать ночью. Десятого мая наш полк перебросили из Ли­ды на аэродром Новый Двор, что чуть западнее Гродно. На се­вере граница с немцами была в пятнадцати километрах (судя по карте — примерно 30 км от старой границы. — М.С.). Как только мы приземлились, над летным полем на малой высоте пронесся фашистский «мессер». Нахально так, даже крыльями покачал. В ясную погоду с высоты двух тысяч метров мы виде­ли немецкий аэродром, забитый разными машинами. А двад­цать первого июня, в шесть вечера, закончив полеты, получили приказ: снять с самолетов пушки, пулеметы, ящики с боепри-пасом и хранить все это на складе.

— Но это же... Даже говорить страшно... Похоже на измену!

— Все тогда недоумевали, пытались узнать, в чем дело, но нам разъяснили: это приказ командующего войсками округа, а приказы в армии не обсуждаются...»

Это достаточно короткое интервью с Сергеем Федорови­чем Долгушиным опубликовала 18 декабря 2001 главная ар­мейская газета «Красная Звезда». С.Ф. Долгушин встретил начало войны молодым летчиком в 122-м ИАП, звание Героя Советского Союза получил уже после битвы за Москву, за годы войны совершил более 500 боевых вылетов, сбил лично 17 немецких самолетов и еще 11 — в группе. Из лейтенантов стал генерал-лейтенантом, в течение многих лет был началь­ником кафедры тактики в ВВИА им. Н.Е. Жуковского. Ис­торик из Гродно В. Бардов любезно предоставил автору этой книги запись своего многочасового разговора с Сергеем Фе­доровичем. Эти уникальные свидетельства позволяют уви­деть советскую предвоенную авиацию «с очень близкого расстояния»:

«...Самолеты И-16, которые мы в полку получали, были 27-й и 24-й серии с моторами М-62 и М-63. Буквально все они были новыми машинами, причем у каждого летчика: 72 самолета— 72 летчика в полку. У всех своя машина, поэтому и налет в ча­сах у всех был большой, и летная подготовка пилотов была сильной. Я начал войну, имея налет 240 часов, и это — за 1940—1941 гг. Летал — высоту освоил, строй, маршрут, ночь... Мы летали чуть ли не каждый день, ну, в воскресенье был выходной, а в субботу — летали... Ведь И-16, когда им овладе­ешь, — машина хорошая была! Догонял он и «Юнкерс-88», и «Хейнкелъ-111», и «Ю-87», конечно, все расстреливал. Драть­ся, конечно, было сложнее с «Мессершмиттами», но все равно за счет маневренности можно...

...Вечером в субботу 21 июня 1941 года нас разоружили: приказали снять пушки, пулеметы, боекомплект и поместить в каптерки. Я с ребятами своими посоветовался, и мы сняли пушки и пулеметы — мы вынуждены были. А патронные ящики оставили... Состояние такое — все равно что голый остался... Мы спросили: «Кто такой идиотский приказ издал?!» А коман­дир полка Николаев разъяснил командирам эскадрилий (а те, в свою очередь, нам): «Это приказ командующего Белорусским военным округом Д. Г. Павлова». Накануне тот приезжал на наш аэродром вместе с командующим ВВС округа генерал-майором И.И. Копцом...»

Значительно позднее, уже в рассказе про события 22— 23 июня, вдруг «всплывает» и комиссия из Москвы, на гла­зах которой (а может быть — и под давлением которой) на приграничном аэродроме разоружали самолеты истреби­тельного авиаполка.

«...Перед этим была у нас комиссия из Москвы, прилетели они на Ли-2. Он так и стоял на аэродроме — немцы в первую очередьего сожгли, аони на машине уехали, вся их комиссия мо­сковская... Возглавлял ее полковник, начальник оперативного управления ВВС. Еще был М.Н. Якушин, который в Испании воевал. Он был инспектором ВВС и в этой комиссии был, со мной летал на «спарке» — проверял...»

Что это было? Узнать правду не у кого: Копец застрелил­ся, Павлова расстреляли (в опубликованных материалах следствия и суда над командованием Западного фронта эпи­зод с разоружением 122-го авиаполка совершенно отсутству­ет — из Павлова выбивали показания про «троцкизм» и Убо-ревича, реальные же обстоятельства разгрома фронта «сле­дователей» мало интересовали). Командир 11-й САД Ганичев погиб в первый день войны на аэродроме в г. Лида во время авианалета. Правды ради надо отметить и то, что (по словам Долгушина) во время этого авианалета «машинам они (немецкие самолеты) ничего не сделали, но командира дивизии Ганичева ранили в живот, и он через 2 часа скончался, его за­местителя полковника Михайлова ранили в ногу и убили одного из летчиков». С точки зрения теории вероятности ситуация, при которой случайным образом летящие пули и осколки «ничего не сделали» самолетам (а их в тот момент скопилось на аэродроме г. Лида порядка сотни), не задели почти никого из сотен людей, но при этом поразили двух старших воена­чальников, почти невозможна. Но — на грех и грабли стре­ляют...

Впрочем, типовая картина событий была гораздо проще и понятнее — начиная с 16—17 июня 1941 года приказы о приведении войск в состояние повышенной боеготовности сыпались один за другим.

Строго говоря, сокращению сроков приведения летных частей в состояние полной боевой готовности послужил уже выпущенный в декабре 1940 года Приказ № 0200 наркома обороны, согласно которому летчики с выслугой в рядах РККА мен«е четырех лет обязаны были жить на казармен­ном положении, непосредственно в расположении воин­ской части. Возвращаясь же в июнь 1941-го, мы обнаружива­ем сразу несколько приказов верховного командования, яв­но нацеленных на подготовку к отражению первого удара противника. 19 июня в округа поступил Приказ наркома обороны № 0042, который требовал:

«... категорически воспретить линейно и скученно распола­гать самолеты... имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону... проведенную маскиров­ку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин прове­рить с воздуха наблюдением и фотосъемками...» (ВИЖ, № 5/1989).

На следующий день, 20 июня, вышел следующий Приказ наркома № 0043 на ту же самую тему:

«..3. К 1 июля произвести маскировку всех аэродромных со­оружений применительно к фону местности...

5. На лагерных аэродромах самолеты располагать рассре­доточение под естественными и искусственными укрытия­ми...» (6).

Скорее всего какие-то указания были отданы еще раньше, так как непосредственно в западных округах приказы о повы­шении боеготовности отданы еще до 19 июня. Так, в Прибалтийском ОВО (войска и авиация которого были полностью разгромлены, причем с темпом не меньшим, чем в соседнем, Западном ОВО) были отданы следующие приказы:

Дата добавления: 2015-07-08