Прибалтийский ОВО

Первое донесение штаба Северо-Западного фронта (ПрибОВО) было направлено наркому обороны СССР в 6 ч 10 мин. В нем уже обнаруживается первый сбой, вызван­ный слишком запутанными военно-политическими «игра­ми» Сталина:

«В 4.00 22.6.41 г. немцы начали боевые действия. Военно-воздушные силы противника бомбардировали аэродромы Вин-дава, Паневежис, Шяуляй, Ковно... Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения Вашего приказа границу не перелетать, я получил через генерала Сафронова Ваш приказ само­вольно границу не перелетать. Принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы...» (9, стр. 36).

Как это — «бомбить противника, не перелетая границы»? Где же его еще можно было найти в 4—5 часов утра 22 июня? Армия живет по уставам, приказам и инструкциям. В этом ее известная слабость (и основа многочисленных анекдотов про тупых вояк). В этом же и ее сила — в критиче­ской ситуации не надо тратить драгоценные минуты на дол­гие рассуждения, надо просто четко выполнять то, что пред­писано. Необходимые действия в первые часы и дни войны были разработаны, согласованы и утверждены в документе под названием «План прикрытия мобилизации и оператив­ного развертывания»., он же «красный пакет». Такой план в таком конверте хранился в штабе каждого соединения. Не только по нормальной военной логике, но и в соответствии с Директивой Военного совета ПрибОВО № Q0224 от 15 июня командиры частей по получении сигнала боевой тревоги должны были вскрыть пакет и без долгих размышлений де­лать то, что там предписано. Однако высшее руководство РККА (Тимошенко и Жуков, а фактически — Сталин), вме­сто короткого приказа из четырех слов — «ввести в действие план прикрытия», отправило в округа в полночь 21 июня 1941 года длинное сочинение, вошедшее в историографию под названием «Директива №1». Обсуждение и анализ смысла этого сочинения продолжаются уже более полувека. Одни утверждают, что главное в нем — «не поддаваться на провокации». Другие резонно возражают, указывая на фразу «встретить возможный удар немцев». Третьи справедливо указывают на неоднозначность выражения «встретить воз­можный удар»: как встретить? где встретить?

Фактически высшее командование предложило своим подчиненным разгадать ребус. Разгадать в условиях жесто­чайшего дефицита времени и с весьма высокой вероятно­стью ареста и расстрела в случае неверного ответа. И все это — вместо простого, ясного и однозначного «ввести в действие план прикрытия». В результате одни части начали действовать по планам, а планы эти, разумеется, предпо­лагали нанесение бомбовых ударов по объектам противника на сопредельной территории. В частности, «22 июня 1941г. в 4ч 50 мин. 25 самолетов СБ из состава 9-го БАП ВВС Сев. -Зап. фр. вылетели на бомбежку немецкого аэродрома под Тиль­зитом...» (ВИЖ,8/1988).

Как и положено добросовестному историку, А.Г. Федоров приводит после этой информации и ссылку на архив (ЦАМО, ф. 861, оп. 525025, д.2). Особую ценность этому свидетель­ству придает то, что его обнародовал не просто профессио­нальный историк, автор одной из лучших «доперестроечных» книг по истории советских ВВС (41), но и военный летчик, с ноября 1941-го командовавший этим самым 9-м БАП.

Другие командиры предпочли просто подождать, пока начальство разберется между собой. Третьи (в их числе и ко­мандование ПрибОВО) бросились «хватать за руки» своих подчиненных, начавших было выполнять предписания «красных пакетов». Пока шла вся эта суета, в Москве приня­ли, наконец, гораздо более внятную Директиву № 2. В ней, в частности, говорилось:

«Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиа­ции уничтожить авиацию на аэродромах противника и раз­бомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией на­носить на глубину германской территории до 100—150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».

Эта директива была подписана в 7 ч 15 мин. Плюс время на шифрование, передачу, дешифровку.

В общем итоге 4—5 первых часов войны было потрачено впустую. Нет никаких оснований придавать этому казусу «судьбоносное» значение, но дополнительная нервозность и неразбериха были внесены.

Рассказ генерал-лейтенанта В.П. Буланова, встретив­шего войну штурманом экипажа Ар-2 в 46-м БАП (7-я САД, 45 экипажей, 61 самолет СБ и Ар-2), позволяет представить, как все это выглядело в жизни:

«...21 июня полк перебазировался на полевой аэродром. За­чем — объяснений не было. Приказали замаскировать самолеты. В 4.30 нас подняли по тревоге. — Как, что? Ничего не гово­рят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, фор­сирующих реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая — по девять самолетов. Мы вы­летаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась... Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда — вернуться... Возвращаемся с полной бомбовой нагруз­кой. Садимся (садиться с бомбами категорически запрещено, на такой случай даже у простейшего бомбосбрасывателя есть режим холостого — без взрыва — сброса бомб. — М.С.). По­ставили самолеты, пошли завтракать — и тут вдруг проле­тает немецкий разведчик, а за ним появляются бомбардиров­щики «Хейнкель-111». Тоже девяткой. Немцы начали бом­бить самолетные стоянки, а как отбомбились, прошли на бреющем и по кромке леса, стали бить из пулеметов. Они раз сделали заход, прочесали, второй... Немцы отбомбились по це­ли, часть бомб сбросили в лес и ушли без потерь. Наконец все утихло. Начали мы к аэродрому собираться... Только стали подходить — тут начали наши же бомбы в самолетах взры­ваться... Мы — обратно деру! Потери в остававшейся на аэро­дроме технике оказались значительные. Был и один погиб­ший...» (128).

После того как Директива № 2 дошла до сведения коман­дования ПрибОВО, активность советской бомбардировоч­ной авиации возросла.

«...Телефонистка соединила нас с Виндавой:

— Могилевский? Как дела? Нормально? Возьми пакет, что лежит у тебя в сейфе, вскрой его и действуй как там написано (подчеркнуто автором). Командир полка (40-й БАП, 54 само­лета СБ, 48 экипажей. — М.С.) подтвердил, что приказание понял и приступает к его выполнению...

В десять часов две минуты 22 июня 1941 г. наши красно­звездные бомбовозы взяли курс на запад...

...Порадовал майор Могилевский.

— Налет на Кенигсберг, Тоураген и Мемель закончился ус­пешно, — сообщил он по телефону. — Был мощный зенитный огонь, но бомбы сброшены точно на объекты. Потерь не имеем» (54).

Книга воспоминаний комиссара 6-й авиадивизии ПрибОВО А.Г. Рытова, из которой мы процитировали это замеча­тельное свидетельство, была издана Воениздатом в 1968 г. Молодой офицер Володя Резун тогда еще даже не догады­вался, что ему предстоит стать Виктором Суворовым, авто­ром «Ледокола»...

Бомбовые удары по сопредельной территории продолжа­лись весь день. Оперативная сводка штаба ПрибОВО № 03, подписанная в 22.00 23 июня, сообщает, что «военно-воздуш­ные силы в течение дня вели борьбу с авиацией противника, дей­ствовали по аэродромам Инстербург, Кенигсберг. Приэкуле, Мемель, Тильзит...». В отчете о боевых действиях ВВС Северо-Западного фронта (ПрибОВО), составленном в июле 1942 го­да (т. е. через год после начала войны, когда объяснять при­чины разгрома и оправдываться было уже не нужно, да и не­кому), отмечается, что «в первый и второй дни наносили удары по аэродромам и войскам противника в районах Мемель, Тиль­зит, Гумбиниен. По указанным объектам военно-воздушные си­лы Северо-Западного фронта действовали бомбардировочной авиацией группами в 6—18 самолетов под прикрытием И-153 и И-16» (9, 185).

Разумеется, обмен ударами был взаимным. В разведсвод­ке № 03 штаба Сев.-Зап. фр. от 12.00 названы два эпизода: «в 4.55 5 самолетов бомбардировали аэродром в Паневежисе» (это базовый аэродром того самого 9-го БАП, с которого в 4.50 вылетело 25 СБ бомбить немецкий аэродром под Тильзитом) и «в 9 часов 25 минут бомбардировали аэродром в Шяуляе». Кроме того, в сводке говорится о бомбардировке крупными силами («до полка авиации») городов Каунас, Шяуляй, не­большими группами (от 5 до 12 самолетов) — Алитус, Кальвария, Виндава, Юрбург. Примечательно, что разведсводка № 03 заканчивается такими словами:

«Противник еще не вводил в действие значительных воен­но-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолетов» (9, стр. 40).

Какие же потери понесли части ВВС ПрибОВО от такого «сокрушительного первого удара немецкой авиации»? Это самый главный для нашего расследования вопрос. Точного и исчерпывающего ответа на него у автора, к сожалению, нет (впрочем, у кого он есть?).

Оперативная сводка штаба Сев.-Зап. фр. № 01 от 22.00 22 июня подвела итоги самого долгого дня так:

«...Авиация противника бомбила в течение дня умы связи, населенные пункты, склады, аэродромы (аэродромы, как ви­дим, были лишь одной из многих целей. — М.С.) и причинила серьезные повреждения Шяуляю и Каунасу. Наши военно-воз­душные силы, выполняя задачи, вели борьбу с авиацией против­ника и бомбили скопление танков и танковые колонны в районе Тильзит и на Алитусском направлении. Потери: 56 самолетов уничтожено, 32 — повреждено на аэродромах» (9, стр. 44). В скобках заметим, что «повреждено» не равносильно «унич­тожено».

Теперь посмотрим на эту цифру (52 сбитых самолета) с другой стороны фронта. В полосе ПрибОВО действовали 4 истребительные группы люфтваффе: эскадра JG-54 в полном составе и одна группа из состава 53-й эскадры (II/JG-53). Летчики II/JG-53 доложили о 17 сбитых советских самоле­тах. Количество заявленных побед по JG-54 автору неизвест­но. В первом (весьма неточном) приближении можно пред­положить, что оно было в 3 раза большим, т. е. порядка 50. Точности в такой оценке мало, но и в докладах истребителей о сбитых ими самолетах «точности» еще меньше. Исходя из обычного 2—3-кратного завышения, можно предположить, что 22 июня немецкие истребители сбили в воздухе не более 25—30 советских самолетов. Другими словами, сводка штаба Северо-Западного фронта ничуть не преуменьшила (воз­можно — и преувеличила) потери авиации фронта в воздухе.

О низкой интенсивности воздушных боев свидетельству­ет и число сбитых немецких самолетов. Упомянутая выше сводка штаба Сев.-Зап. фр. утверждает, что «сбито авиацией 19 самолетов противника и 8 самолетов сбито зенитной ар­тиллерией. Эти цифры уточняются». Скромные результаты для 8 истребительных полков (384 летчика). Примечательно, что, сравнивая эту сводку с журналом потерь люфтваффе за 22 июня 1941 года (там отмечены 5 бомбардировщиков и 4 истребителя, сбитых или поврежденных), мы обнаружива­ем буквально точное трехкратное завышение числа сбитых самолетов противника...

Еще более примечательно и важно то, что подписанное буквально в то же самое время (22.00) донесение командую­щего Северо-Западного фронта заканчивается на совершен­но другой ноте:

«...3. Прошу усилить фронт военно-воздушными силами, так как противник, захватив господство в воздухе, будет его удерживать до тех пор, пока не отобьем (абсолютно верное предвидение. — М.С.). 22.6.41 г. фронт потерял до 100 самолетов» (9, стр. 45).

В сравнении с исходной численностью самолетов (1100— 1200) потери ВВС ПрибОВО (Сев.-Зап. фр.) составили менее 10%, причем в число потерь вошли и временно поврежден­ные на аэродромах машины. Весьма незначительными ока­зались, в частности, потери 31-го БАП (6-я САД, 44 экипа­жа, 60 самолетов СБ). Вот что пишет в своих мемуарах ко­миссар 6-й авиадивизии Рытов:

«...спустя несколько минут я убедился, что воронок на рабо­чей площади аэродрома фашисты наделали немало, однако ущерб от налета оказался незначительным, Самолеты здесь стали заблаговременно, с 21 июня, рассредоточивать далеко за пределами взлетно-посадочной полосы, и горели сейчас только три машины из полка Ф.А. Агальцова, который только что пе­релетел в Митаву с какого-то эстонского аэродрома... Коман­дир 31-го бомбардировочного полка Федор Иванович Добыш до­ложил, что его часть дважды поднималась в воздух, чтобы из­бежать удара... Еще по войне в Китае я помнил Добыша как распорядительного командира...» (54).

Отдавая должное распорядительности товарища Добыша и его многолетнему боевому опыту, отметим, что он всего лишь добросовестно выполнил многочисленные приказы о переводе авиации округа в боевую готовность, которые (как было отмечено в предыдущей главе) поступили во все без ис­ключения части ВВС ПрибОВО, причем за несколько дней до первых налетов противника.

27 июня Рытов снова побывал в 31-м БАП.

«Вскоре я сно­ва уехал на аэродром Митава, к Добышу. Он по-прежнему дер­жал свой полк в кулаке. Каждый день организовывал вылеты на боевые задания. Несмотря на вражеские бомбардировки, ему удалось сохранить самолеты почти полностью. Сказывался опыт, полученный им в Китае и в боях с финнами...»

А вот какую картину в полдень 22 июня обнаруживает Рытов в 21-м ИАП:

«...я возвратился на Рижский аэродром. У КП меня встре­тил командир 21-го истребительного полка майор Мирошни­ченко.

— Как обстановка?— спрашиваю.

— Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассре­доточили, летчики в кабинах. Ждут команды.

Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:

— Настроение у людей боевое...

...Несколько позже Юров прислал политдонесение. Написа­но оно было карандашом, на мятом, оборванном с краев клочке бумаги. Донесение дышало огневой страстью. Я не уловил в нем даже и намека на растерянность. Юров кратко докладывал: сбито девять вражеских самолетов...»

На следующий день, 23 июня, немцы попытались осуще­ствить массированный удар по рижскому аэропорту.

«...Посты воздушного наблюдения сообщили, что курсом на Ригу идет большая группа фашистских бомбардировщиков. Ис­требители 21-го авиационного полка поднялись им навстречу... В первые же минуты боя наши летчики на подходе к городу сби­ли три «Юнкерса». Небольшой группе бомбардировщиков все же удалось прорваться к аэродрому, но существенного ущерба они не нанесли. Целым остался и мост через Западную Двину.

24 июня немцы снова предприняли налет на рижский аэро­дром. Им удалось поджечь две цистерны с горючим. Вединобор­стве с пожаром погибли два красноармейца».

Да, уважаемый читатель, я вполне понимаю ваше недо­умение (или даже возмущение).

Вместо «нормального» рассказа про внезапный удар люфтваффе, про пылающие обломки краснозвездных самолетов и «плачущих от бессилия» командиров какие-то стран­ные документы про бомбовые удары по немецким аэродро­мам, про сбитые немецкие самолеты и «боевое настроение» советских летчиков... Не волнуйтесь зря. В 6-й САД было че­тыре полка.

Кроме 21-го ИАП, 31-го БАП и 40-го БАП (об успешных боевых действиях и минимальных потерях которых было уже сказано выше), был и 148-й ИАП(33 летчика, 69 истре­бителей И-153). Этот полк с первых минут войны подвергал­ся многократным бомбардировкам на аэродроме в Либаве (Лиепае). Вот что и как пишет об этом Рытов:

«...Федоров (командир дивизии) тревожно посмотрел на меня и сказал:

— Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке в 3 часа 57 минут. Сожжено несколько самолетов. Зайцев (командир 148-го ИАП) доложил, что немцы выбросили десант...

...В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил во­ронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, а языки пламени дожирали остатки склада горюче-смазочных материалов.

— Плохо дело, товарищ комиссар, — доложил майор Зай­цев. — Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут-то нас и накрыли...

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истреби­тели пошли на взлет (т. е. были «некоторые самолеты», кото­рые даже и не начинали тлеть).

— А что с немецкими парашютистами? — спросил я.

— Как сквозь землю провали.пись» (ни одной воздушно-де­сантной части, ни одного авиационного десанта на Восточ­ном фронте летом 1941 года не было, тем не менее докумен­ты разгромленных Западного и Северо-Западного фронтов переполнены сводками о «немецких десантах». — М.С.)

Несколько часов спустя, вернувшись в штаб дивизии в Риге, Рытов опят звонит в 148-й ИАП:

«...по телефону со мной разговаривал дежурный по части.

— После вашего отлета нас еще раз бомбили, — сообщил он.

— Потери есть?

Дата добавления: 2015-07-08