Глава 14. Сумерки незаметно опускаются на город

Сумерки незаметно опускаются на город. Мы едем в такси к аэропорту. Влад говорит по телефону, уточняя детали встречи. А я не могу прийти в себя после того, что произошло всего несколько часов назад на четырнадцатом этаже.

Сергей сказал, что увидится со мной вечером. Я была так ошеломлена, что не нашлась с ответом. В голове полная каша. Значит, он намеревается провести со мной время, пока мой муж в отъезде? Или это будет лишь несколько часов в его полутемной квартире с зашторенными окнами?

А потом мне опять делать вид, что ничего в моей жизни не случилось?

Нет, наверное, я так больше не смогу. После всего, что было сегодня, я поняла одну простую вещь.

С Владом я больше не останусь. Не только потому, что предавать его бесчестно. Наши отношения никому больше не смогут принести радость. Думать иначе – значит обманывать себя. Совместная жизнь станет мучением. Я буду отталкивать его, потому что не люблю, не смогу больше выносить его прикосновений, а он станет страдать от этого.

Меня по-прежнему пугает перспектива быть одинокой матерью, просто одинокой женщиной, но лучше уж так, чем невыносимое чувство брезгливости, когда меня целуют не те губы. Пусть Влад запомнится мне хорошим мужем, надежным и добрым человеком, замечательным отцом, а не нежеланным любовником, ненавистным мужем.

Смотрю на его сосредоточенное лицо, на знакомые черты и едва сдерживаю подступивший к горлу ком.

Что произойдет дальше с Вронским - не имеет значения. Я не стану говорить ему о своем решении, не буду давить, вынуждая определиться с нашим будущем. Наверное, и нет никакого будущего. Просто интрижка. Она однажды закончится, и каждый из нас пойдет дальше.

Никогда не стану ничего от него требовать. Запрещу себе на что-то надеяться. Любовь не терпит принуждения. Пусть наши отношения будут легкими и светлыми. Мы возьмем от них максимум. А когда они исчерпают себя, разойдемся, не оглядываясь.

Так он запомнит меня как женщину, с которой ему было хорошо, которая была с ним ради него самого. А я… Что ж. Мне кажется, я буду любить его до самой смерти.

Здание аэропорта на удивление пустынно. Всего несколько десятков человек бродит по стеклянным переходам. Они, словно потерянные во времени и пространстве птицы, застрявшие где-то посреди пути, между югом и севером.

Влад несет чемодан в левой руке, правой держит меня за талию. Иду с ним рядом, даже не пытаясь подстроиться под его шаг, как раньше. Чувствую себя половинкой другого, всей душой, всем телом принадлежащей ему. И провожая Влада у меня создается впечатление, будто я прощаюсь с ним не на несколько дней, а на всю жизнь, разрывая все существующие между нами связи.

Я решила ничего не говорить ему сейчас. Зачем? Он будет волноваться, ни о какой работе не сможет и думать. Разрушать его карьеру мне не хочется. Я надеюсь, что моя связь с Вронским останется в секрете. Приедет, тогда и поговорим.

Что ему скажу, как объясню, что прожитые вместе годы для меня больше не имеют ценности – не знаю. И как нам быть с дочкой – вообще не представляю. Это наиболее болезненная тема, касаться которой сейчас, да и потом, мне будет невыносимо. Но жизнь течет, словно стремительная горная река, что-то сметая на своем пути, что-то оставляя. Что уцелеет после нашего разрыва, остается только гадать. Но, по-моему, я обладаю уникальной способностью – откладывать на потом те вещи, решить которые я сейчас не в состоянии, и наслаждаться мгновением, сиюминутным моментом, не портя его вкус горькими размышлениями.

Регистрация на рейс Влада уже заканчивается.

- Я свяжусь с тобой по Скайпу. Хотя разница во времени ощутимая – шесть часов или что-то около того.

- Хорошо.

Он обнимает меня, целует в губы. Этот поцелуй для меня сродни рукопожатию. Нечто дружеское, не имеющее под собой никакого интимного подтекста. Я стараюсь воспринимать это только так. Иначе – давно сошла бы с ума от бесчисленных прикосновений моего мужа.

- Побежал, а то опоздаю на самолет.

Он улыбается на прощание, а мое сердце болезненно сжимается. Легкой, стремительной походкой он идет к стойке регистрации. Уверенная осанка, расправленные плечи. Закрываю лицо руками. Я скоро отниму у него эту уверенность и за это проклинаю себя.

Смотрю ему вслед сквозь пальцы, не в силах отвернуться и уйти. Ловлю его взгляд, брошенный мне на прощание и прикрываю глаза.

Черта подведена.

В лиловых сумерках влажный и горячий воздух кажется более густым и с трудом проникает в легкие. Двигаться тяжело, словно сквозь слой ваты. Но кто говорил, что свобода дается легко? И чтобы дышать полной грудью, нужно еще потрудиться.

Я откидываю голову назад. Запах грозы и озона, приторно-сладкий аромат цветущей акации, горячее дыхание земли смешиваются воедино и пьянят крепче всякого вина.

Когда, наконец, поднимаю веки, вижу уже совершенно иной мир.

Он выходит из автомобиля и неспешной походкой приближается ко мне. Он знал, что я буду здесь. Он не смог без меня прожить ни единой лишней минуты. Как и я без него.

Иду к нему навстречу, ускоряя шаг. Всматриваюсь в потемневшие глаза, замирая от счастья. Он раскидывает руки, и я бегом бросаюсь в его объятия.

Такие откровенные моменты, не приправленные иронией, грубой насмешкой или горечью, для нас в новинку. По сути, впервые мы ведем себя так, как любая парочка подростков на первых свиданиях. В наших отношениях все с самого начала было не так. Сначала постель, а потом романтика.

Он целует мои волосы и что-то шепчет, поглаживая спину. Вот оно, мое печальное счастье, построенное на боли и слезах, возведенное на горе близких мне людей. Они еще не знают этого, но мне хватит мужества или глупости признаться в своем грехе. Лишь бы радоваться вот так, до щемящего ощущения в груди, до судорог в ребрах, сжатых его крепкими руками.

- Что ты здесь делаешь? – шепчу я, боясь спугнуть видение.

- Я пришел за тобой.

- Зачем?

- Чтобы отвезти тебя к дочери, чтобы побыть с тобой несколько минут.

- Женя сейчас с моими родителями гостит в Крыму.

Его глаза загораются и светятся почти неестественным светом.

- Так ты сейчас одна?

- Я сейчас с тобой.

Он наклоняется и целует мои губы, нежно и бережно. Прижимает меня к себе еще крепче. И вдруг подхватывает меня на руки и кружит, пока я, смеясь и беспомощно хватаясь за его плечи, не молю его остановиться.

Небо темнеет еще сильнее, будто опускается на землю всей своей непомерной массой, давит на бескрайние просторы, но мне невыносимо легко.

Он несет меня к машине, и мы едем к нему.

Эта ночь меняет что-то между нами. Не слепая, голодная страсть руководит движениями наших тел. Не она заставляет нас шептать безумные слова, купаясь в нежности, будто мы нашли друг друга в тот момент, когда, потерянные и одинокие, готовились спрыгнуть с обрыва. И когда до последнего шага оставался лишь один выдох, судьба сжалилась и открыла нам глаза, толкнув в объятия друг друга.

Никто не произнес слово «любовь». Я боялась того, что это разрушит невероятную близость, волшебство, творящееся между нами. А он… Я ничего не требовала от него. Бескорыстно отдавала все и этим была счастлива.

Его глаза продолжали сиять, когда он целовал меня, когда занимался со мной любовью, когда тихо лежал, рассеянно перебирая рукой мои волосы. И этот блеск сказал мне все. Сейчас, рядом со мной, он чувствовал то же самое. Все вокруг исчезло, сжалось до небольшого пространства, где двое нашли друг друга и, как утопающие, вместе выбравшиеся на берег после крушения, впервые почувствовали пьянящий вкус жизни. Большего я не хотела.

За окном мелькали молнии, бушевала гроза. Ветер врывался в приоткрытое окно, его дуновение касалось разгоряченных тел, ласкало распаленную кожу, успокаивало и возбуждало одновременно.

Мы тянулись друг к другу, давая телам ровно столько спокойных минут, чтобы вновь набраться сил, а потом сливались воедино, исполняя древний танец.

Прикосновением своих губ, рук, языка он словно стер все следы, оставленные когда-то кем-то другим. Не было ни одного сантиметра моего тела, не обласканного им. И я впитывала эти ощущения кожей, выжигала их в своей памяти. Откликалась не только телом, но и душой, я отдавалась ему так, будто завтра умру.

Сергей улавливал любое изменение моих глаз: просьбу, приказ, растерянность, наслаждение… Он стал любовником, любимым.

Задремав под утро, мы провалились в сон без сновидений, истощенные и довольные.

Я нехотя открываю глаза, когда слышу сигнал будильник на моем мобильном. Сергей шевелится, прижимая меня к горячему, крепкому телу. Я пытаюсь от него отстраниться, чтобы встать и выключить навязчивую трель. Но он усиливает хватку. Я смеюсь, понимая, что он это делает нарочно.

- Отпусти же, - выдавливаю я, когда он покусывает меня за плечо.

- Не хочу.

- Нам пора на работу. По крайней мере мне точно.

- Позвони и возьми отгул на неделю.

- Не могу. Да и с какой стати?

- Ты будешь очень занята, - он глухо смеется мне в шею, посылая дрожь по всему телу.

- И чем это, интересно? - соблазн так велик, что я серьезно подумываю ему поддаться.

- Я похищаю тебя.

- И куда же ты намереваешься меня затащить?

- В одно волшебное место далеко отсюда.

- Да?

- Да. Там плещется прозрачное глубокое море, удивительные песчаные пляжи ждут того момента, когда ты ступишь по ним, зарываясь маленькими пальчиками в белый песок. По утрам тебя станут будить птицы и стыдливые солнечные лучи, а не этот проклятый будильник.

- И где же этот рай? – восхищенно шепчу я.

- Там, где стоит мой небольшой домик. Мы поедем на Крит.

Я никогда не думала, что так быстро можно получить визу, даже имея такие знакомства, как у Вронского. Только сегодня утром я звонила начальнице, по семейным обстоятельствам отпрашиваясь на пять дней. И уже одиннадцать часов спустя я сижу в самолете, потрясенно оглядываясь вокруг.

Ощущение нереальности происходящего не покидает меня. Такие импульсивные поступки совсем мне не свойственны. Чувство вины пока еще не набрало силу. Но был момент, когда я думала отказаться от поездки.

Утром я попыталась связаться с Владом. Он был в сети, однако на мой звонок не ответил. Спустя время он написал, что долетел и очень занят. И больше не отзывался.

Тревога и какое-то гнетущее чувство, которому я не могла найти названия, давили на меня, словно бетонная плита. И я уже все бросила, оставив наполовину собранный чемодан на кровати. Но тут позвонил Сергей. Услышав его голос, руки сами стали укладывать вещи, а сердце пело, заглушая и доводы рассудка, и предсмертные хрипы совести.

В самолете было мало свободных мест. Сезон отпусков начался. Тем не менее, мы расположились рядом, мое место оказалось у иллюминатора, что вызвало прилив детской радости.

- Боишься летать?

- Не знаю. Это сложно назвать страхом. Скорее волнуюсь.

- Тогда держи меня за руку.

Когда самолет оторвался от земли, у меня закружилась голова. Линия горизонта наклонилась, от смены давления заложило уши, и я зажмурилась, вцепившись в предложенную руку.

Сергей тихо рассмеялся и сжал мои вспотевшие ладошки.

Полет занял не более четырех часов. А мне казалось, что я преодолела целую жизнь. Сотни километров отделяет меня от места, которое я называю домом, от места, где я оставила прежнюю, несчастливую жизнь. И пусть хотя бы одна женщина упрекнет меня в том, что я сделала.

Я вернусь обратно, но сейчас гоню эти мысли. У меня вряд ли будет другой выход. Зато в это мгновение мне кажется, что все у меня только начинается.

Мы приземлились в Ираклионе, столице Крита. Когда самолет заходил на посадку, я не видела острова, только синие волны, становившиеся все ближе и ближе. Казалось, мы садимся прямо в море.

Подали трап, и я с нетерпением жду момента, когда вдохну свежий соленый воздух.

Первые порывы ветра подхватываю мои волосы и мгновенно запутывают, бросая на лицо и вверх.

Я смеюсь радостно и звонко. Смотрю на своего любимого. Он улыбается, глядя на меня. Наша ручная кладь уместилась у него в одной руке. Другой он поддерживает меня за локоть.

Почти не замечаю на удивление обшарпанного здания аэропорта, не чувствую нетерпения, стоя в очереди на прохождение таможенного контроля. Меня не раздражает ожидание нашего багажа. Я смакую каждый момент этих украденной у судьбы пяти дней, которые начинаются прямо сейчас.

Сергей берет напрокат машину – удивительный «Порше» купе с открытым верхом.

Никогда не сидела в таких роскошных машинах. Наверное, сейчас у меня совершенно глупый вид, потому что, наблюдая за моим ошеломленным лицом, Сергей не может удержаться от смеха.

- Куда мы едем сейчас? - затаив дыхание, я жду ответа.

- Ханья. Удивительный город. Не похож на остальные города Крита. Скорее, он напоминает Венецию. Там долгое время заправляли венецианцы, но есть и отпечатки византийской культуры, турецкой.

- Не терпится уже увидеть своими глазами. Здесь-то не очень все красиво.

- Ираклион стал столицей относительно недавно. Лет сорок назад. А до этого ей была Ханья. И я считаю, по праву. Самый красивый город на острове.

Я смотрю вокруг, отмечая, что небо здесь глубокого голубого цвета, что черной пыли от заводов нет. Вдоль дороги буйно цветут какие-то пышные кустарники. Но запаха я не чувствую.

Больше всего, конечно, притягивает взгляд Средиземное море. Оно меняет цвет от лазурно-голубого до темно-синего. Когда Сергей поворачивается ко мне, чтобы ответить на мой вопрос, я почти впадаю в транс – его глаза на фоне морской бирюзы смотрятся сверхъестественно. Абсолютно одинаковый цвет, даже оттенок меняется так же в зависимости от освещения.

Простые, даже аскетичные строения с ровными, плоскими крышами и светлыми, часто белыми или бежевыми стенами вскоре сменяются более изящными постройками.

И хотя таких роскошных образчиков современной архитектуры, как у наших богачей, здесь не видно, Ханья все-равно поражает. Резкие прямоугольные линии смягчают маленькие уютные балконы, увитые зеленью. На лесенках, у входов в дома, на подоконниках, у ворот и просто на стенах - везде горшочки с цветами. Они вообще повсюду. Я удивлена, что на такой сухой, желтой земле так много цветущих растений.

Мы въезжаем в город. Узкие улочки, словно вены на теле Ханьи, изрезали город вдоль и поперек. Они не предназначены для оживленного движения транспорта, скорее только для пеших прогулок туристов, которых здесь огромное множество.

Я не успеваю утолить свое любопытство, как мы отъезжаем от центра и оказываемся у ряда небольших домов, выстроившихся вдоль побережья.

Сергей останавливается у аскетичного двухэтажного строения. Такие же прямые углы и белые стены с плоской крышей, как у большинства зданий. Со стороны моря – крытый балкон.

Слева на бурой почве небольшой сад из оливковых деревьев.

Я выбираюсь из машины и вопросительно смотрю на Сергея. Он улыбается и делает приглашающий жест рукой.

Иду по вымощенной диким камнем дорожке. Невысокая ограда из такого же коричнево-серого камня тянется по всей территории виллы. Перед домом расположилась полукруглая терраса. По обеим сторонам от нее ступеньки ведут к красивому зеленому газону. Небольшой фонтан не бьет ключом, потому что электричество наверняка отключено. Но за цветущими клумбами и кустарниками кто-то ухаживал все это время.

- Ой, это что, мандариновое дерево?

- Да.

- А это у тебя растет гранат?

- Наверное.

- Это просто рай!

- Если ты так говоришь, значит так оно и есть, - мелкие морщинки разбегаются от внешних уголков его глаз. Сергей вообще никогда еще так часто не улыбался при мне.

- Великолепный вид! Просто невероятно. И море так близко.

- Дальше есть тропинка прямо на пляж.

- Не могу дождаться, когда войду в воду.

- Терпение. Нам еще нужно подготовить дом, включить энергоснабжение, да и продуктами не мешало бы запастись.

- Я умираю с голоду. В самолете не смогла съесть ни крошки.

- Тогда помоги мне с вещами, пока я буду проверять счетчики, и поедем на набережную ужинать.

Уже через сорок минут я напоминаю себе японского туриста, фотографируя все вокруг. Уютное кафе с открытой крышей и толстыми балками, на которых висят горшки с растениями, бесчисленные лавочки и магазинчики на узких улочках, огромные розовые цветы на компактном приземистом дереве прямо на перекрестке пяти переулков.

Но когда мы доходим до набережной, я замираю в благоговейном восхищении.

Построенная в форме полумесяца, набережная, протяженностью несколько километров, поражает своей красотой. Почти вся она усеяна небольшими ресторанами и кафе. За ними располагаются здания наиболее престижных отелей.

Люди пьют вино или раки – традиционный напиток Крита – под навесами, сидя прямо на набережной или в глубине уютных забегаловок, устроенных таким образом, что одной стены, выходящей к морю, попросту нет.

Зазывалы каким-то образом знают, на каком языке нужно обращаться к нам. И на ломанном, но вполне сносном русском расхваливают свои блюда, не забывая упомянуть о бесплатных бонусах в виде напитков или десертов.

Ханья выглядит европейским городом. Это впечатление дополняют обрывки услышанных мною фраз на английском, голландском, французском.

Я впитываю эту атмосферу и внутренне таю от удовольствия. Глоток свежего воздуха – как в прямом, так и в переносном смысле. Мы никогда раньше не путешествовали – то денег не было, то времени. А сейчас я думаю, что наши стремления не совпадали. Если бы и мой муж так отчаянно хотел увидеть мир, как и я, мы бы нашли способ это сделать.

Пройдя довольно много заведений мы, наконец, останавливаемся у небольшого, всего на шесть столиков, ресторанчика. Деревянные стойки поддерживают навес. От обилия пестрых цветов в подвесных горшках у меня слегка кружится голова. Деревянные столы и стулья пустуют.

Возле входа на грифельной доске написаны наиболее популярные или коронные блюда этого заведения с ценами в евро.

- Омар? Никогда не пробовала!

- Тогда это срочно нужно исправить.

Нас встречает рослый грек лет пятидесяти. Его смуглая кожа резко контрастирует с абсолютно седыми волосами и черными бровями. Он улыбается так искренне и открыто, что невольно мы начинаем улыбаться ему в ответ.

- Добро пожаловать.

- Здравствуйте.

Он говорит с нами по-русски.

- Что бы вы хотели попробовать?

- Омаров, - уверенно говорит Сергей.

- И классический греческий салат, - добавляю я.

- Критский. Мы так его называем. К нему отлично подойдет раки. За счет заведения.

- Идет, - говорит Сергей.

Пока мы устраиваемся, гостеприимный грек Анатолайос, сразу оговоривший, что мы можем звать его Анатолием, ориентирует нас по весу омара.

- Они до килограмма. Одного на вас двоих будет достаточно. Их мясо очень сытное.

- Хорошо, пусть будет один. Может быть, что-то еще?

- Пока вы будете ожидать, советую икру морского ежа. Угощаю.

- А это вкусно? – интересуюсь я.

- Это довольно … интересно, - отвечает Сергей.

И пока мы ждем основное блюдо, кроме икры и салата на стол приносят запечённый крупный молодой картофель, разрезанный на две дымящиеся половинки и обильно политый свежим оливковым маслом с ароматным толченым чесноком.

- Это блюдо готовит моя жена. Она из Ростова.

- Так вот почему вы так хорошо говорите на русском! – восклицаю я.

- Да. Мы вместе уже двадцать лет. Двое сыновей.

- Значит, из русских женщин действительно получаются отличные жены, - я улыбаюсь, глядя на его спокойное, светящееся лицо.

- Действительно, - подтверждает он.

Раки я определяю как анисовый виски. Очень ароматный, но довольно крепкий, чтобы я пила его, не морщась.

- Здесь так красиво, - говорю я Сергею, потягивая прозрачную жидкость из рюмки. – Теперь я понимаю, почему ты выбрал именно это место.

- Я был здесь в туристической поездке лет десять назад. И когда оказался на этой набережной, вдруг понял, что захочу пройтись по ней еще не один раз. На следующий же день отыскал агента и поехал смотреть недвижимость.

- Ты принял правильное решение. Хотела бы и я иметь когда-нибудь возможность вот так просто выбрать свой дом.

Омар оказался великолепным. Нежное мясо возбуждало мои вкусовые рецепторы, дразнило тонкими оттенками. Не рак, не креветка, гораздо интереснее и изысканнее.

А когда дело дошло до салата, я поняла, что раньше никогда не пробовала ни настоящего оливкового масла, ни феты.

- А с кем ты был здесь в первый раз?

- С девушкой, - без каких-либо признаков стеснения ответил Сергей. Я и не подумала надуться или смутиться.

- Наверное, удивительно было вместе открывать что-то новое, непознанное.

- Нет. Та поездка не была удачной для нас.

- Почему?

- Она все время ныла, что здесь не хватает развлечений.

- Ночная жизнь?

- Достаточно развита на мой вкус, но, конечно, не Ибица.

- А мне нравится здесь даже без ночных развлечений.

- Подожди, ты еще ничего не видела.

- Знаешь, когда мы сели за этот столик, мне показалось, что это самое уютное место на свете. Красиво так, что сердце заходится. И тихо, несмотря на то, что всюду туристы. И ты рядом. Я не знаю, что могло бы сделать этот момент более совершенным.

Сергей смотрит так остро, что его взгляд невольно ассоциируется со скальпелем - он пытается проникнуть внутрь меня и понять, откровенна ли я сейчас. Мне на секунду становится его жаль. Неужели ему так часто лгали, что он привык во всем искать подвох?

- Я думаю, по крайней мере две вещи могут, - наконец серьезно отвечает он.

- Какие? – я удивленно приподнимаю брови.

- Вон та карета с белой лошадкой…

Я резко разворачиваюсь и охаю от восторга. Прямо по набережной в двухместной открытой белоснежной повозке едут какие-то счастливцы, весело махая рукой прохожим и таким же восторженным зевакам, как я. Я тоже улыбаюсь им и машу в ответ.

Мне почему-то кажется, что в этом месте все вокруг счастливы. Уж я точно.

- А какая вторая вещь? – спрашиваю я, когда бричка проехала мимо. Наверное, мои глаза сияют, как звезды.

- А вторая – вон тот уличный музыкант с чем-то, что напоминает бузуки.

Немолодой, но довольно привлекательный мужчина в бежевых брюках и зеленой рубашке сразу замечает наш интерес. Он подходит чуть ближе, перебирая струны. Его виски побелели от седины, но макушка почти черная. Как и густые брови.

Он слышит, что мы говорим по-русски, и почему-то начинает петь «Подмосковные вечера». Я растрогана до слез. Пусть это их заработок, пусть от того, как удачно они угадают песню, будет зависеть размер благодарности, я все-равно знаю, что они делают это с радостью, а не только из-за корысти.

В пластиковый стаканчик, привязанный к грифу его инструмента, кладу монету и благодарю его по-гречески.

- Ты раскраснелась от раки, - поддергивает меня Сергей.

- Это не от раки, это от счастья, - отвечаю я.

Дата добавления: 2015-07-08