Мой друг Мэтт Тернер

Разорю я дочь Сиона, красивую и изнеженную, пастухи со своими стадами придут к ней, раскинут палатки вокруг нее, каждый будет пасти свой участок.

Иеремия, 6:23

Мой друг Мэтт Тернер всегда был мечтательным пареньком. Он строил такие

воздушные замки, что мы даже не знали, как запомнить все эти сложнейшие

конструкции с множеством персонажей, мест, и всем прочим. Если он говорил: «Я представил себе, что…», то можно было быть готовым к тому, что сейчас на вас выльется этакий роман с детально проработанным сюжетом.

Беда была в том, что Мэтт с некоторых пор перестал отличать правду от

вымысла. Он был влюблен в Джессику, которая работала в местном

сумасшедшем доме.

Да так сильно был влюблен, что не позволял нам в компании обсуждать Джессику и говорить о ней плохо. Он ревновал ее к каждому, даже к ее пациентам. А сам боялся подойти к ней. Ну, это было понятно - Джессика была милой, но весьма себе на уме. Она никогда бы не стала его воплотившейся мечтой. Никогда - она была мила, но всегда держалась на расстоянии, мало с кем разговаривала по своей воле и предпочитала исключительно женскую компанию. Мой друг Джейк называл ее Ледышкой, как впрочем, и многие девушки. С тех пор, как Джессика устроилась на работу в этот сумасшедший дом как стажер, никто не сомневался, что у нее у самой не все дома. Предпочесть общество нормальных людей психам? Да, обычных

людей она, и верно, не любила, хоть и не показывала этого. Ее родители

были хорошими людьми, но они были от дочери далеки, и даже, наверное, не

знали, где же она на самом деле работает. Главное, что она работала -

для них этого было достаточно. С тех пор ее вообще стало не видать в

парке, где она каждый вечер гуляла с подружками - не с парнями, и верно

Ледышка. А ей было уже двадцать девять, и она пропадала целыми днями на

работе. Поговаривали, что она записывала мысли умалишенных, вела что-то

вроде литературного исследования. Вот дура, право слово. Ее любимым

пациентом был некий Стив - первый мужчина, который попал в поле ее

зрения - сошедший с ума убийца, совсем молодой парень из колледжа. Он

стал кем-то вроде местной знаменитости ее усилиями, даже был опубликован

его рассказ - чушь полная, ясное дело. А Мэтт мучался от того, что она

не с ним, а с каким-то сумасшедшим. Все уговоры, что Ледышка просто дура

и у нее со Стивом ничего нет, на него не действовали.

Время шло. Он по-прежнему рассказывал нам свои фантазии, где главной

героиней была Джессика. И вот однажды он начал не со слов «Я

представляю…», а вот так: «Шли мы с Джессикой…» Сначала никто не

обратил внимания на это, но потом такой оборот речи повторился еще раз,

на другой день. Потом еще раз. Когда мы сказали Мэтту об этом, он долго

сидел, уставившись глазами в скатерть на столике, а потом перевел

разговор на другую тему. Я пытался сказать Мэтту, что не все в жизни

может стать правдой, что мечта на то и мечта, чтобы существовать только

в голове, но он меня не слышал. Мы боялись затрагивать тему женщин при

нем, чтобы он не начал опять про Джессику, но, по-моему, было уже поздно.

Однажды я ему позвонил, а он взял трубку и сказал, что сейчас с

Джессикой и не может отвлекаться. У меня чуть сердце в пятки не ушло -

настолько я за него испугался. Я тотчас собрал друзей, и мы вместе с его

родителями приехали к нему. Он долго не открывал, притворяясь, что его

нет дома, но все же отворил. В комнате было накурено, окурки валялись

повсюду, он выпил банок двадцать колы, и видимо, наглотался каких-то

таблеток. Может, он хотел покончить с собой? Я был уверен, что он окончательно тронулся. В конце - концов, родители остались на ночь у Мэтта, проследить, чтобы все было в порядке. На следующее утро Мэтт был с нами, весь «зеленый», но все же нормальный, вроде бы… Он не вспоминал о Джессике, говорил о чем-то другом, в общем, старался вести себя как нормальный парень. Но видно было, что это

давалось ему с большим трудом, словно он выдавливал слова из себя.

Вечером он напросился с нами на дискотеку, но где-то часа в три ночи ему

стало плохо - его долго рвало в туалете, у него кружилась голова. Я

отвел его домой и уложил спать.

С тех пор голова у Мэтта стала болеть очень часто, и всегда его тошнило

- иногда до рвоты, но мы замечали это, и старались вовремя привести его

в чувство. Его водили к врачам, но оттуда он приходил совсем плохой,

хоть и с горой таблеток, и все равно после каждого посещения клиники он

начинал с того, что видел там Джессику в белом халате и с книжкой руках.

Для нас эти разговоры были тяжелы, потому что мы не знали, что ответить.

В конце-концов, мы решили сделать то, что помогло бы ему больше всего -

позвонить в ту самую клинику, где работает Джессика, и попросить забрать

Мэтта на лечение - а оно ему явно требовалось. По крайней мере, во всем,

что не касалось этой чертовой Джессики, он был нормальный - но она была

у него на уме с утра до вечера.

Мы, увы, опоздали. Ночью его забрали санитары, когда он ходил по парку,

где раньше гуляла Джессика, и бился головой о статую мужчины в черном костюме,

что стояла там - большая такая, из черного металла. Он расшиб себе

голову и бился лбом о статую, пока не отрубился. Прохожие сообщили в

скорую, и Мэтта забрали.

По-моему, его забрали не в госпиталь, а сразу в психушку.

Теперь он там, с ней. Я видел Джессику. Я видел Мэтта в палате. У меня

слеза наворачивается, когда я вижу его там, в этой палате с мягкими

стенами. Он сидит на кровати и счастливо улыбается. Нас он не узнает. От

этой его счастливой улыбки идиота у меня мурашки по коже. Боже, он ведь

был таким замечательным парнем. Он всего лишь любил мечтать, он был

фантазером. Он просто был влюблен в девушку, которая не отвечала ему

взаимностью, и все. Она ничего не подозревает, даже не понимает, что

одна она всему виной. Если бы не она, с Мэттом сейчас было бы все в

порядке. А сейчас, когда она меряет давление Мэтту, он улыбается ей, она

гладит его по голове. Я не могу больше смотреть на это. Она думает, что

лечит его, а ведь она и послужила причиной его болезни. Вот она уходит,

а он хватается руками за решетку в двери и смотрит ей вслед, и слюна

стекает по его подбородку, когда он провожает ее глазами. А меня не

замечает, меня для него больше не сущствует. Я захожу к нему каждые несколько

дней, но картина одна и та же. Ледышка уважительно разговаривает со

мной, улыбается мне, говорит, что с Мэттом все будет хорошо, что он рано

или поздно выздоровеет. А я молчу. Она думает, что он знает ее имя,

прочитав его с ее беджика, но я - то знаю, что это не так. Вот,

например, вчера, когда она по обыкновению измеряла ему давление, он все

также ей улыбался своей идиотской улыбочкой. А когда она ушла, снова

вцепился в решетку и тихонько скулил, как собака, а потом вдруг

заплакал, прислонившись лбом к решетке – так горько и жалобно, что я не выдержал и сбежал оттуда, и больше не навещал его. Я только попросил сообщать мне обо всех изменениях в жизни Мэтта. Мне каждый день звонят, и говорят, что с Мэттом все по-прежнему, без явных ухудшений. Но мне уже все равно.

Дурак ты, Мэтт, что влюбился в эту Ледышку, а ведь все могло быть

хорошо. А может, и не могло, и она здесь вовсе не причем, говорил я

себе. Может, я неправ, и не будь Джессики, на ее месте была бы другая.

Наверное, так. А если нет? Если только эта проклятая мечта о Джессике

превратила моего друга в дебильное существо?

Я желал Джессике смерти - сначала, в разгаре эмоций, но потом передумал

- как же Мэтт будет без нее? С ней он хотя бы счастлив. Пусть она бывает

с ним лишь по утрам и иногда днем, во время обхода с главврачом, но

этого ему хватает. Хотя кто знает, о чем он думает (если может) там,

совсем один, в этой комнате с мягкими стенами? Вспоминает ли меня?

Друзей?

Родных?

Мечтает ли, как раньше?

Только не говорит никому.

Эх ты, мечтатель, фантазер, дурачок - лучше бы тебе было не мечтать о

Джессике - и все было бы как прежде. Ты бы нашел себе хорошую девушку,

женился бы, и мы бы дружили домами - мои дети и твои дети, твоя жена и

моя жена, ты был бы крестным моего сына, а я - твоего.

К чему теперь все эти размышления? Фантазирую здесь, как дурак. Мне пора

на лекции. Говорят, на следующем курсе Джессика будет преподавать у нас

психоанализ. От одной этой мысли у меня в голове темнеет. Я этого не

вынесу. Да как она смеет! Меня обуревает непонятная ненависть к ней, к

ее немного раскосым карим глазам, ее треугольному подбородку, ее длинным

волосам, я не могу даже представить себе ее лица - мне противно и зло на

душе. Я ненавижу это имя - Джессика. Я никогда его не любил раньше, а

теперь – тем более. Она - то живет, дышит, учится, работает, получает

зарплату, гуляет иногда в парке - но реже, работа ведь - теперь вот

будет преподавать у нас; у нее в жизни, наверное, все хорошо - вон как

улыбается, гадина, а Мэтт в это время сидит на кровати, сложив руки на

коленях, и пучит глаза, глядя в стену.

…Главное, не выдать себя неосторожным взглядом или словом – в общем, надо вести себя как обычный студент, так же задавать вопросы, отвечать на семинарах, улыбаться, когда она шутит и так далее. Но это невыносимо, я этого не вынесу.

…

Она сама иногда подходит ко мне в институте и сообщает о том, что с

Мэттом все так же, с ним хорошо обращаются, а недавно их клинику

повысили в разряде, и теперь у них питание намного лучше.

«А сама-то ешь салатики дома, перед телевизором» - подумал я. Я мило

улыбаюсь ей, киваю - но это все, на большее я не согласен. Она считает

себя обязанной мне - все-таки нас связывает один человек, мой друг и ее

пациент. Мы всегда здороваемся друг с другом, и мои друзья думают, что

между нами что-то есть, но это не так. Да даже если бы Ледышка мне

предлагалась, я отказался бы. Убийца Мэтта, вот кто она для меня. Пусть

я понимаю умом, что она, может быть, не при чем, но сердце при виде ее

чернеет.

Вот скажи, Господь - где справедливость? Почему Ледышка процветает, а

Мэтт в расцвете сил - в психушке?

Она похлопывает меня по плечу, а меня тянет дать ей пощечину - смачную

такую, звонкую. Жаль, не могу.

Карен сказала, что, по слухам, она ко мне неравнодушна. Вот так оборот!

Мне-то она зачем, скажите на милость? Да, она симпатичная, но мне больше

нравится Сиси с четвертого курса

Зачем мне еще Ледышка? Мерзкая, противная! Да она для меня - что змея,

гадюка ядовитая.

Она оставила меня как-то после лекции, надо было что-то обсудить.

Мы встретились в деканате, она мило со мной поговорила, даже звала в

гости. На меня с завистью смотрели все парни из группы - это ж надо,

первый счастливчик, кого Ледышка приглашает в себе. Неужто ей раз в

жизни кто-то приглянулся? Но для меня эта встреча - как предательство.

На моем месте должен был быть Мэтт, но никак не я. В общем, я пошел к

ней - у нее неплохая квартирка, кругом книги, компьютер есть. Мы выпили

чаю - хорошего, английского - а Мэтт сейчас пьет жалкую бурду из общего

чана. Меня перекосило - про себя, конечно. Я чуть было не почувствовал

сдвиг, словно часть моего туловища сдвинулась относительно другой -

глупость, конечно, это просто нервная система расшатана. Вот она

говорит, а я смотрю на нее, и вспоминаю, как о ней говорил Мэтт. Он

говорил о ее глазах, подбородке, волосах, о ее носе - ровном и красивом,

о ее голосе, и я все это видел совсем рядом, почти вплотную, и здесь

были только мы двое. Эх, Мэтт ну почему не ты здесь.

Похоже, я действительно ей нравлюсь. Удивительно. Первый мужчина, на которого Джессика положила глаза. Твою ж мать.

Я проглотил комок в горле.

Она спросила, в чем дело.

Я отвернулся, чтобы выражение лица меня не выдало, а сам чуть не

сорвался с места и не выбежал на улицу.

Какая она розовенькая, вон какие щечки красивые, а Мэтт сейчас

безжизненно сидит на кровати, пялится в стену, словно на ней нарисована

Джессика. Это прозвучит глупо, но мне кажется, что она высосала жизнь из

Мэтта, а сама питается его энергией, что отняла у него.

…

Я не выдержал, когда она ласково назвала его Мэтти.

Я сорвался и сказал ей, что Мэтт сошел с ума из - за нее, что он мечтал

только о ней в последнее время, и сдвинулся именно потому, что она была

у него постоянно на уме.

Я говорил долго, без перерыва.

О да, она побледнела, словно вся кровь покинула ее лицо, словно жизнь

ушла из нее. Умереть бы тебе на месте, думал я. Вот бы сейчас тебе

сердечный приступ, вот бы тебя саму - в психушку, вот будешь сидеть и

улыбаться, да пускать слюни. Но она собралась, покашляла немного.

Конечно, такое признание для нее новость. Она даже испугалась. Спросила,

зол ли я на нее. Я сказал, что не буду врать и да, да, да - я считаю ее

во всем виноватой. Зачем я ей это все наговорил, не понимаю. Она

смутилась. Долго молчала. Впрочем, она оклемалась и сказала, что она

здесь не при чем, и что такие тенденции проявились бы и с любой другой.

Но я - то все равно считаю по-другому, она просто защищает свою подлую

шкуру. Она добавила, что не каждый день такое случается во врачебной

практике, и что этот случай, наверное, уникальный.

Я не смог накричать на нее. Просто зло посмотрел и вышел, хлопнув

дверью. Она звала меня обратно, но я не слушал ее.

Я не знаю, что случилось потом, но Джессика ушла из этой психушки.

Говорят, что Ледышка начала выпивать.

Я ходил к Мэтту.

Ее нет больше у него, и он потихоньку начал вспоминать свою прошлую

жизнь. Главврач говорит, что еще годик, и он восстановит память.

По-крайней мере, он больше не кидается на решетку, провожая ее глазами.

Для него сейчас все женщины прекрасны - и всем сестрам он улыбается, но

никаких собачьих привязанностей. Джессика ушла также из института -

просто написала заявление и ушла. Больше я ее там не видел. Чего ей

увольняться, я не понимаю. Я могу понять, почему она бросила работу в

клинике - ясно дело, но зачем было бросать преподавательскую работу? Я

слышал от Сиси, что она пьет как сапожник. Что с нее взять, у Джессики

тоже, похоже, не все дома. Наверное, чувствует свою вину по отношению к

Мэтту. Я пытался ее навестить, но она была сильно пьяна и так орала на

меня, обзывая меня на чем свет стоит, что я поспешил уйти. Она стала

страшная, совсем не мечта Мэтта - в помятом халате, лицо желтое,

бледное, волосы свалялись. Чудеса, как человек может превратиться в

быдло за несколько месяцев. Теперь бы она Мэтту не понравилась. Так ей и

надо. Ее, конечно, даже жалко немного, но она сама во всем виновата.

Хотя мне на нее плевать - хочет человек себя угробить, так пожалуйста,

пусть. Но Мэтту не легче от этого - он все также просто сидит. Иногда

спит. Меня правда, начал узнавать, машет мне рукой - неуверенно так.

Врачи говорят, что он помнит только обрывки обо мне, поэтому не уверен,

стоит ли меня признавать. Я для него как знакомый, которого он просто

регулярно видит, поэтому привык. Но это уже хоть что-то. У него

образовались пролежни от лежания на одном месте, так что теперь его

насильно укладывают набок и дают нижнее белье с тальком. Заботятся. А я

смотрю на этого бедного парня, и думаю, что он все же немного отмщен.

Его мучительница сейчас тоже не в лучшей форме. Слух идет, что она вышла

замуж за местного начальника хиппарской коммуны - во парочка! Да,

девчонка покатилась. Кстати, Джессика и ее новоявленный муж уехали из

нашего города куда-то...

Скатертью дорожка.

…

Прошло уже полгода с момента описываемых мною событий. Я собираюсь по

окончании пятого курса жениться на Сиси, завести семью. Я хочу сына.

Сиси тоже хочет. Она такая красивая. Мы снимаем милый домик на окраине

города, у нас все хорошо.

Мэтта пока еще не отпускают из клиники, хотя он уже ходит на прогулки в

больничном дворе и ведет себя как человек, просто потерявший память.

Слава богу, он начал говорить. Знаете, как я был рад, когда он назвал

меня по имени! Просто счастлив, как ребенок. Мэтт улыбается теперь уже

совсем по-другому - не как идиот, а как обычный парень, молодой,

сильный, пусть и слегка больной на голову. Теперь он просто невинный

дурачок, но это совсем не так страшно, как то нелепое счастье, что

отражалось на его лице, когда Ледышка была с ним. Не хочу эту стерву

называть по имени. Хорошо, что она уехала. Мэтт уже может играть в

какие-то игры с другими пациентами, он как маленький ребенок, словно для

него все еще только начинается.

Обычно в таких рассказах пишется, что Джессика умерла, и ее родителей

видели в трауре, чтобы нагнать на читателя жалостливую атмосферу, но у

меня ничего такого для вас нет. Я ничего не слышал о Джессике с тех пор,

как она уехала. Наверное, у нее все как у всех - муж, дети, скандалы… Ну да черт с ней.

Я живу, Мэтт медленно идет на поправку. Когда Мэтт выздоровеет, если

ничего не случится, моему сыну будет уже несколько лет. Они смогут

играть друг с другом.

Я одного боюсь - лишь бы Мэтт, когда к нему вернется память, не вспомнил

про Джессику. Врач сказал мне, что это, вероятно, возможно, но никто не

скажет, что с ним будет в этот момент. Но я думаю, что лекарства дадут о

себе знать. Его нервы и психика под постоянным влиянием таблеток, ему

будет легче. Мы просто скажем, что Джессика - это персонаж сказки,

красивой сказки, которую мама, которую он не помнит, читала ему в

детстве. Мы с Сиси выделим для него комнату, он будет жить у нас.

Ты только выздоравливай, Мэтт, дело за малым.

Ну вот, Джессика исчезла из жизни Мэтта и его друга. Ее ждет еще

будущее. Определенно, Джессика – моя любимая марионетка!

13. Мы снова встречаемся с Джессикой. Ее красота ушла, ее молодость

увяла – и все это моя работа, выполненная чужими руками. И я не дам ей

жить спокойно – я знаю, что она моя.

Дата добавления: 2015-07-10