Книга IX. К метаистории петербургской империи 23 страница

собеседований, конференций; его сотрудники вели бы широкую

работу среди населения. При этом огромное внимание уделялось бы

вовлечению в русло религиозно-научного и

религиозно-художественного творчества детей и юношества. О,

религиозный элемент ни в коем случае не может навязываться и

преподноситься в виде надоедливых рацей и сухих схем,

внедряться в сознание в качестве готовых и неукоснительных

моральных норм. Он действует вглубь: он развивает в человеке

чувство прекрасного, чувство великого, чувство глубокого и

высокого; чувство метаисторическое и чувство космическое;

любовь к природе и любовь к культуре; любовь к человеку и ко

всему живому: восприятие мира как ряда просвечивающих друг

сквозь друга слоев. И из этого формирующегося мироотношения

органически возникают и определяются этические и религиозные

требования к самому себе. Воспитание Розы Мира не опутывает

человека сетью нормативов, выработанных без его участия и не

считающихся с его индивидуальностью. Наоборот: оно пробуждает в

самом человеке внутренний источник религиозно-нравственной

деятельности, способствуя всячески его проявлению и помогая

кристаллизации вытекших из этой глубины духовных струй в образы

творчества, в осознанные веления этики, в принципы

самовоспитания.

По мере роста религиозно-культурного строительства

верграды будут сооружаться все в большем числе городов, а в

крупных городах-по нескольку, пока ими не окажутся насыщены все

города земного шара. Отдельные же компоненты верграда, в

особенности храм Солнца Мира, храмы Стихиалей и философиат,

могут быть воздвигаемы и независимо от остального ансамбля.

Так свяжутся верграды с массивами городов, войдут в толщу

жилых кварталов, в глубину жизненных интересов, в

повседневность широчайших народных масс. Подле них или даже

внутри них могут воздвигаться и храмы других вероисповеданий.

Сердце же верграда - это храмы Солнца Мира, Синклитов и

Стихиалей. И, заканчивая очерк о предстоящих универсальных

преобразованиях, я считаю необходимым хотя бы бегло осветить их

назначение, их устройство и неотъемлемый от них, как дыхание,

многообразный культ.

ГЛАВА 3. КУЛЬТ

Провиденциальные силы на страже всегда. Они всегда готовы

прийти на помощь каждому из нас. Они постоянно трудятся над

каждым из нас - над его душой и его судьбой. Каждая душа -

поприще их борьбы с демоническим началом, и вся жизнь души -

непрерывная цепь выборов, встающих перед Я, - выборов,

усиливающих или парализующих помощь ему со стороны светлых

начал.

Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мост. С

другого берега протягивается к ней рука помощи, но, чтобы

принять эту помощь, путник должен протянуть руку и сам. Такою

рукой, протягиваемой навстречу силам Света, является каждый

благой выбор, каждый правый поступок и каждое светлое движение

души, и в том числе молитва. В этом и заключается зерно ответа

на вопрос: зачем молитва? и зачем богослужение? Слово "молитва"

я употребляю здесь в очень широком смысле. Это и уединенная

беседа души с Богом или с сотворящими Ему силами Света; это и

состояние умиления, благоговения и духовного восторга,

охватывающее сердце при созерцании Прекрасного, Высокого или

Великого; это и тот катарсис, через который поднимают душу

человека окрыляющие произведения искусства; это и участие ее в

очищающих и возвышающих действиях храма.

Молитва может быть келейной - уединенной - или соборной,

когда ее бессловесная песнь вливается в торжественный поток

богослужения. Оба эти действия в равной мере необходимы.

Уединенная молитва есть такое напряжение души, когда она,

удаленная от духовного Средоточья мира, но связанная с ним

единственной и неповторимой струной, заставляет звенеть эту

струну высоком звучанием, отгоняющим тени ночи. Молитва же

соборная есть согласное напряжение тысяч таких струн, это есть

хоровая песнь, наполняющая каждую отдельную душу предощущением

всеобщей гармонии. Ибо богослужение есть не произвольное

действие, придуманное людьми, но действие мистериальное, то

есть такое, которое отображает гармоническую действительность

высших сфер и низводит ее силы в наше сердце. Отсюда -

глубочайшая оправданность того, что мы называем культом. И

отсюда же напряженная молитвенная жизнь - творческая и

мистическая жизнь грядущих храмов Розы Мира.

Что такое обряд? - Это есть священнодействие, на основании

внутреннего опыта человека установленное, ради снискания помощи

ему сверхчувственных светлых сил или ради предотвращения

враждебных воздействий на него со стороны сверхчувственных сил

темных.

Что такое таинство? - Это есть такое священнодействие, при

совершении которого сверхсознательные корни человеческой воли

принимают божественную благодать, то есть преисполняются сил

для движения к гармонии между личностью и вселенной, духом и

плотью, человеком и Божеством.

Поэтому безучастность сознания или недостаток веры со

стороны того, над кем таинство совершается, не лишают таинство

его действенности. Отсюда - возможность совершения таинств над

неверующими, тяжелобольными и детьми. Но участие разума и

личной веры облегчает и ускоряет течение токов благодати от

сверхсознательных корней воли в сферу дневного сознания.

Трансрациональная и сверхличная природа таинств

обуславливает их действенность при недостатке или даже

отсутствии веры и мистической сосредоточенности также и со

стороны тайнодействующего. Отсюда - независимость действенности

таинства от личных свойств и от душевного состояния священника.

Но его сосредоточенность, вера и вникновение в смысл

совершаемого, передаваясь тому, над кем таинство совершается,

облегчает последнему восприятие благодатного тока.

Таинство может быть совершено каждым. Но ради большей

действенности предпочтительнее его совершение людьми,

прошедшими соответствующий искус, духовную и культурную

подготовку, завершающуюся посвящением, которое само по себе

тоже есть одно из таинств. Суровый многолетний искус, через

который подобает проходить священнику, обеспечил бы

сознательность его подхода к совершаемым действиям,

сосредоточенность его воли и веры в момент таинства и, таким

образом, его наибольшую действенность.

Однако природа таинств не содержит ничего, что могло бы,

при совершении таинства лицом верующим, хотя и не получившим

посвящения, нанести духовный ущерб ему или тому, над кем

таинство совершается. Поэтому совершение таинств мирянами не

может быть запрещено; в случаях же неотложной потребности в

таинстве и при отсутствии священника такое действие должно быть

приветствуемо. Таинство не может совершиться только в том

случае, если один из участников - тайнодействующий или

тайнодействуемый - подходит к нему с кощунственной целью.

Признавая мистическую действенность таинств, установленных

древним христианством и совершаемых священниками христианских

церквей, нельзя, однако, не отметить, что вследствие сдвигов,

происшедших в мировом религиозном сознании за последние века,

наше изменившееся понимание стремится вложить в некоторые

таинства, например в евхаристию, существенно новый смысл.

Главное же, новое религиозное сознание усиливает душевную

потребность в таких таинствах, о каких не могли тосковать ни

отцы великих христианских церквей, ни установители и творцы

внехристианских культов. И не только таинства: эта потребность

распространяется на всю область священнодействий. Она тоскует

по соборным молитвам, возносимым к таким инстанциям невидимого

мира, которых не могли осознавать творцы древних религиозных

форм. Она жаждет обрядов, которые освящали бы и благословляли

всю жизнь: не только движение человеческой души по вертикали

вверх - то есть душевное возвышение, но и движение человека по

горизонтали, то есть расширение им объема своей души. Эта

тоска, возникшая давно и никогда вполне не угасавшая, в эпоху

мировых войн достигла своего апогея. Она достигла той степени

силы, когда вопль, восходящий к духовному небу, не может не

вызвать ответа.

Дух дышит, где хочет. Уверенность в том, что откровение в

послеапостольские века осеняло только отцов церкви и

кристаллизовалось во вселенских соборах, остается в том типе

сознания, который находит адекватные себе формы в старых

христианских конфессиях, - и только в нем. Сознание нового типа

слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком

духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и

Рамануджи, Валентина и Маймонида, и в гетевском "Фаусте", и в

музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов

- слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна

Дамаскина и в литургии Василия Великого. Более того, оно слышит

его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных

формах.

Слишком долго ждало человечество, что новый голос

раздастся с церковных кафедр и амвонов. Все существующие

вероисповедания оказались способными лишь к сохранению древнего

содержания и древних форм. Голос звучит, откуда не ждали: из

глубины повседневности, из безвестных квартир в гуще больших

городов, из тюремных камер, из одиноких полночных комнат, из

лесной глуши. Его глашатаи не рукоположены священниками Запада

или Востока. И ни у православных патриархов, ни у римского

первосвященника, ни у теологов протестантских церквей не

получило признания то, что они говорят. Но будет день, и ими

возвещенное станет тем средоточием, у которого сойдутся и

теологи, и патриархи, и первосвященники всех религий и, забывая

о древних разногласиях, скажут: Да.

Передать ли хоть отдаленный отблеск впечатлений от службы

во храме без привлечения на помощь обширных выдержек из

поэтических и музыкальных текстов этих служб? Но освещение

богослужебных текстов выходит далеко за пределы моей книги. Они

уже веют и звучат в душевной глубине, и каждый, кто их

предчувствует, стремится подготовить себя к их словесному и

музыкальному воплощению. Уже различаются отдельные речения,

отдельные возглашения хоров и священств, ясно видятся порою

отдельные мгновения этих священнодействий, полные

непередаваемой красоты. Дожить до лет, когда эти таинства

предстанут зримо и явно не в творческом предвосхищении, но в

храмах, воздвигнутых на площадях верградов и полных поющею и

склоняющеюся толпой, мне не суждено. Молю Бога продлить сроки

моей жизни хотя бы до тех дней, когда, успев закончить все

остальное, что я должен, я смогу вслушаться и воплотить в слове

богослужения Розы Мира - последнюю из моих книг.

Что же я могу - теперь и здесь? Лишь дать несколько беглых

указаний на сухом и бесстрастном языке о внутреннем

пространстве этих святилищ и о назначении некоторых из них.

Центр верграда, его сердце и в то же время его вершина -

это храм Солнца Мира. Без многих других сооружений можно

представить верграды в небольших городах, только без храма

Солнца Мира невозможно.

Почти с детских лет стоит перед моим душевным зрением

образ этого храма. Я вижу его слишком обобщенно для того, чтобы

суметь передать его в чертежах и в живописных эскизах. Но

чувство несравнимого ни с чем великолепия охватывает меня

всякий раз, как он передо мною возникает. Облицованный чем-то,

похожим на белый мрамор, он возвышается на гребне холмов над

речной излучиной, и к нему ведут широко раскинувшиеся лестницы.

Каждая из таких лестниц поднимается к нему с одной из четырех

сторон, как бы раздвигая тяжелый цоколь и разрезая пояс

монументальных колоннад, на цоколе возвышающихся. Каждую

лестницу встречает высокая белая стена с тремя полукруглыми

воротами и с золотой эмблемой наверху: крылатое сердце в

крылатом солнце. Над колоннадами и над центральной стеной

поднимаются кровли: являя собой сложную систему мощных золотых

ступеней, они служат как бы пьедесталами для пяти белых, слегка

сужающихся кверху башен. Центральная башня огромнее остальных,

но все пять украшены узкими вертикальными членениями и увенчаны

золотыми куполами; кажется, облака цепляются за странные их

кресты.

В сущности, каждая башня венчает особый, заключенный под

нею, придел; под центральною башней уступообразные кровли -

величественнее, внутреннее пространство святилища,

расположенного под ней, - шире и колоссальнее; оно устремляется

ввысь, непосредственно переходя во внутреннюю полость главной

башни. Там, в самом куполе, на головокружительной высоте,

ровным светом сияет сквозь медленно меняющиеся голубоватые

клубы, эмблема пылающего Солнца, вписанного в равноконечный

крест с четырьмя заостряющимися лучами.

Мне кажется, неф центрального святилища окаймлен рядами

поддерживающих хоры колонн и обращен к широкому амвону; амвон

отделен аркадою от главного алтаря. Бывают праздничные службы,

когда заалтарный образ-витраж раздвигается, открывая высокий

проем во внешнее пространство. Становятся видными

северовосточный отрезок горизонта и утренний диск летнего

солнца, всплывающий из-за городских крыш, чтобы начать свое

шествие по небесной дуге самого длинного дня в году. Через

проем, образовавшийся позади алтаря, предстоящие выходят на

открытую террасу над городом, обращенную на северо-восток.

Здесь, видимый и собравшимся на площади, и молящимся во храме,

верховный наставник совершает торжественную службу Солнцу в

трех его значениях: как воплощению великого жизнетворящего

духа; как отчему лону, из которого изошло телесное существо

всей Земли и всего земного: и как образу - подобию Всевышнего.

Оборудованный совершенной техникой, храм располагал бы

возможностями к устранению любых внешних неудобств или помех

для собравшихся и к обеспечению внешней стороны самых сложных,

многолюдных и великолепных действ. Пульт управления

механической частью был бы, вероятно, вынесен на хоры; там же

расположились бы органы, места для оркестров и клиров.

Направо и налево от главного алтаря, в котором протекают

также служения, обращенные к Первой Ипостаси, мне

представляются приделы Приснодевы Матери и Бога-Сына: они

сообщаются с центральным залом двумя высокими арками; тяжелые

занавесы закрывают проемы этих арок в обычные дли. Если же

оглянуться назад, то по сторонам от главного входа, увидишь две

другие подобные же арки; за ними- приделы Синклита России и

Синклита Мира.

В верградах небольших городов не будет необходимости в

отдельных храмах, посвященных одной из ипостасей Троицы или в

отдельных храмах Синклитов: потребность в этих культах могут

удовлетворять служения в соответствующих приделах храма Солнца

Мира. Но в больших городах наряду с такими приделами неизбежно

возникнут особые храмы именно этого назначения.

Культ Единого, культ Солнца Мира не сможет исчерпать того

религиозного осмысления, которое Роза Мира даст событиям

истории, событиям культуры, событиям личной человеческой жизни.

Таинство рождения; обряды, сопутствующие различным возрастам

детей и их возмужанию; таинство брака и таинство расставания;

таинство побратимства - священнодействие, благословляющее союз

двух душ в высокой дружбе; благословение творчества

художественного, воспитательною), врачевательного,

общественного, творчества любви, творчества семьи, творчества

просветления животных, творчества даже таких родов и форм,

которых мы еще не предвидим, - все это войдет в ритуал Розы

Мира, направляясь в одних случаях - к инстанциям христианского

трансмифа, в других - к Синклитам метакультур и Синклиту

человечества, к Великим Стихиалям и к Матери-Земле и, наконец,

к Той, на Чье приближение к нам мы уповаем.

О, культ Приснодевы-Матери и Ее выражения на земле -

Звенты-Свентаны - будет прекрасным, как весеннее небо, и таким

же незапятнанно чистым. Мужского духовенства этот культ не

должен знать. Осторожность и бережность во имя охраны от

малейшей мути должны быть в нем неусыпнее и тщательнее, чем в

любом ином. Гарантировать его чистоту было бы невозможно, если

бы в ритуальных действиях принимали участие духовные лица обоих

полов или даже только мужчины. Лишь исключительная ясность

сознания и очищенность души могла бы быть порукой, что

священник никогда не внесет в эти священнодействия, вольно или

невольно, капли тонкого душевного яда, не примешает в атмосферу

чистейшего поклонения струй духовной влюбленности, некоторой

эмоционально-поэтической экзальтации. По этому вход в алтари

Приснодевы и Звенты-Свенганы должен быть мужскому духовенству

запрещен, исключая двух или трех особых праздников в году,

когда священнослужительницам сослужит один из первосвященников.

И поэтому же храм Приснодевы соединен со своеобразным женским

монастырем, - но не тем монастырем старых времен, который

ломают судьбы "бременами неудобоносимыми", но монашеством

строгих обетов, даваемых на столь же строгий срок, не более

десятилетия. Никто не воспрепятствует - напротив: церковь

благословит священнослужительницу, по истечении срока, еще в

расцвете сил, сложить с себя ношу иноческого служения и

возвратиться в мир для исполнения ее долга общечеловеческого:

любви, материнства и воспитания.

Но будет, вероятно, и другая категория среди духовных лиц

этой второй, голубой иерархии: женщины, уходящие в храмовую

жизнь на склоне своих лет, когда все личное в душе уже

перегорело. Только преклонный возраст позволит им с успехом

подвизаться на тех поприщах, на которых, помимо культа, голубое

духовенство будет проявлять себя: в области воспитания, ухода

за больными и, может быть, этического врачевания преступников.

Есть необозримо огромная область человеческой жизни, с

которой до сих пор непосредственно связано лишь одно таинство

христианского культа: это область отношений между мужчиной и

женщиной и связанное с ней таинство бракосочетания. В главе о

Женственности я уже указывал, что великая аскетическая эра, так

жестко и сурово отпечатавшаяся на историческом христианстве,

привела к тому, что брак и деторождение были освящены

таинством, но высшим состоянием продолжайте считаться

иночество. Правильнее сказать, что брак и деторождение

терпелись поневоле - и только. Есть некое, не всеми сознаваемое

противоречие в обрядах, когда благословение на брак

испрашивается у таких инстанций духовного мира, которые как раз

оправдывают, как прямейшую дорогу к ним, безбрачие и

самоограничение. А инстанции христианского мифа именно таковы.

Уместно ли испрашивать благословение на брачное, сожительство у

Иисуса Христа, Которого кощунственно даже мыслить вступившим а

человеческий брак? Или у великих святых, достигших святости

именно в безбрачии? Или у Пресвятой Девы Марии? - Говорят про

чудо в Кане Галилейской. Но разве мыслимо этот единственный в

своем роде эпизод евангельской истории противопоставлять

повелительному духу всех ее остальных глав, всем бесчисленным

речениям евангелистов, апостолов и Самого Христа, указывавших

на отречение от всех земных привязанностей как на наивысший

идеал? Очень правдоподобно, что если бы миссия Христа в Энрофе

не прервалась, то чудо в Кане Галилейской оказалось бы началом

такой цепи Его деяний, которые в конце концов привели бы к

полному преобразованию физической данности брака и любви. Но

этого не совершилось. И не удивительно, что таинстве

бракосочетания оформилось словесным текстом, не лишенным

надуманности и сухости. Чувствуется, что "Исайя, ликуй!"

создавайтесь каким-нибудь чернецом по приказу высших иерархов.

Освятить глубоким и осмысленным обрядом такой потрясающий своей

значительностью момент, как рождение человека, никому в

христианстве даже в голову, по-видимому, не приходило. Развод

же - богословски и фактически - оказался почти невозможен: "Что

Бог соединил, человек да не разъединяет"

Однако ведь когда воля Божия сказалась в соединении двух

любящих, она проявилась не в громе и молнии, не в чудесном

вторжении иерархий в наш видимый мир, а просто в голосе любви,

заговорившем в двух сердцах, и в их собственной воле к этому

соединению. Этот голос любви и был воистину божественным

голосом; таинство же брака есть мистериальное действие, имеющее

целью низвести в волю обоих любящих высшие духовные силы,

которые помогут им осуществить эту любовь в совместной брачной

жизни, не замутняя, не искажая и не истощая любви. Ну, а если в

их сердцах заговорила воля к расставанию? если один из двоих

убедился что любовь иссякла, а взамен ее возникла, столь же

непостижимо, как и первая, новая любовь, обращенная на третье

лицо? И возникла притом не в качестве мимолетного влечения, а в

виде глубокого, непобедимого чувства? Кто это сказал, откуда

это известно, каким мудрецом провозглашено, будто любовь может

прийти к каждому человеку только один раз в жизни и ни в коем

случае не больше? Какое пуританское незнание душ человеческих

может навязывать всем этот путь единиц? И если даже такой новой

любви не возникло, а только оба убедились, что продолжение

совместной жизни - обоюдная, никому не нужная мука, и жаждут

освобождения - разве жажда свободы не есть проявление в

человеке той же исконной божественной воли? Речение Христа "Что

Бог соединил, человек да не разъединяет" - это не юридическая

норма, а нравственный завет, духовное предупреждение. Оно

означает, что если Бог, то есть голос взаимной любви,

услышанный двумя сердцами, соединил обе их жизни, пусть каждый

из них остережется разрывать этот союз, подпав соблазну слишком

человеческих побуждений: потаканию своей низшей, самостной

свободе, эгоизму, беглым увлечениям и страстям, лени, похоти,

нетерпению. Почему же мы налагаем таинством брака нерасторжимые

узы на всю жизнь? Как будто таинством нельзя низводить духовную

помощь в круг таких усилий, которые имеют в виду брачный союз

на длительный срок, а не на вечность! Почему мы освящаем

таинством соединение любящих и не желаем освящать другим

таинством боль их расставания? Разве не может быть такого

мистериального действия, которое имело бы целью низведение в

волю обоих расстающихся новых духовных сил, помогающих им

очистить сердце от взаимной враждебности, мелкого недовольства,

ревности, зависти, себялюбия, обид, возвести внутренний акт

расставания в более высокий план и, расставаясь в качестве

супругов, остаться взаимно уважающими, взаимно расположенными,

взаимно благодарными друзьями?

Да ведь и самый брак может быть разных форм и видов. Мне

думается, что, когда перед алтарем предстают юноша и молодая

девушка, не нужно налагать на них брачные обеты на больший

срок, чем на несколько лет, да и помощи им уместно просить не у

инстанций христианского трансмифа, а у Матери-Земли и даже у

Всенародной Афродиты человечества. Только по прошествии ряда

лет, если союз окажется прочным и любовь не иссякнет между

ними, можно другим таинством, обращенным только к Матери-Земле

и к Солнцу, низводить благодатную помощь на следующий, более

длительный этап - на длительный этап, но тоже не на вечность. И

только если минует и этот срок, а любовь между супругами

окажется прочной и углубляющейся, выдержит все испытания жизни,

будет возрастать, и когда оба они, пред лицом надвигающейся

смертной разлуки, испытают потребность благословения свыше

своей любви как любви на веки веков - тогда

священнослужительница Приснодевы-Матери скрепит их духовные

судьбы таинством вечного брака, вечного спутничества друг другу

во всех мирах.

Что касается архитектурного облика и художественного стиля

храмов, посвященных Приснодеве-Матери, то мне они рисуются как

бы вариантами храмов Солнца Мира. Легко угадывается при этом,

что преобладающим в их интерьерах цветами будут оттенки

голубого, а внешняя отделка зданий либо серебристо-голубоватой,

либо сочетающей золото, синь и белизну.

И естественно предположить, что рядом с храмами Приснодевы

найдут свое место храмы Бога-Сына, в основном посвященные

образу Иисуса Христа. Мне не думается, чтобы этот культ резко

разнился от культов старого христианства; значительные отличия,

однако, все-таки неизбежны. Старинные богослужебные тексты

отягощены грузным наследием Ветхого Завета, а ветхозаветность -

это как раз тот элемент в христианстве, который ждет своего

пересмотра прежде всего. И все то в богослужении, что пропитано

этим древним иудаистическим духом, не сможет быть оставлено в

неприкосновенности. С другой стороны, в христианском культе не

найти ни единого намека на то, в чем заключался восходящий

путь, деятельность и творчество Иисуса Христа после той Его

трансформы, которая упоминается в Евангелии как вознесение. А

между тем с этого дня прошло свыше 19 веков; Спаситель и Его

великие друзья, в неустанной борьбе с силами Противобога,

преобразили целые системы миров во всех метакультурах, из

кругов вечных страданий превратив их в чистилища; величайшие из

просветленных, те, кто входит в Элиту Шаданакара, творили и

творят изумительнейшие миры. Напомню, что основы Уснорма, слоя

вечного богослужения всех человечеств Шаданакара, созданы тем

великим духом, который в последний раз прошел по земле в образе

апостола Иоанна Богослова. Невозможно забыть также, что планы

таких миров, как Небесная Россия, романо-католический Эдем,

Византийский Рай, Монсальват, сотворены великими духами,

известными нам под именами апостолов Андрея и Петра, Иоанна

Крестителя и легендарного, запечатленного только в

эзотерических сказаниях Титурэля. И до каких же пор следует

сохранять гробовое молчание о той непрерывной, множество форм

принимавшей и принимающей борьбе, которую ведут силы Христа с

тысячеобразными порождениями Противобога, с его меняющимися

мировыми замыслами? До каких пор и во имя чего делать вид,

будто мы не знаем ничего о мировых перспективах, ждущих нас - о

грядущем антихристе, его царстве и гибели, о том, что

зашифровано было две тысячи лет назад в пророчестве о втором

пришествии и Страшном Суде? Кто дал нам право держать под семью

печатями головокружительную радость от знания о неизбежно

грядущем "тысячелетнем царстве", когда миллионы просветленных,

взошедших, восходящих и долженствующих взойти в затомисы

метакультур, возродятся на преображенной Земле и когда начнутся

те тысячелетия, смысл которых - спасение всех павших в нижние

слои Шаданакара, воссоединение с ними, борьба за обращение

демонических сил на восходящий путь, просветление всех слоев

брамфатуры и искупление самого Противобога? Все это и многое

другое не может долее оставаться неотраженным в культе

Спасителя Христа, об этом не смеем мы дольше молчать в

богослужениях Логосу.

С этим культом будет связана третья из иерархий

духовенства Розы Мира. Если первой их них - иерархии Триединого

Бога, чтимого под символом Солнца Мира, и Его первой ипостаси,

Бога-Отца - может быть присвоен золотой цвет, а второй иерархии

- голубой или синий, то согласно мистической традиции

духовенство Бога-Сына, Планетарного Логоса, Иисуса Христа

закономерно представляется облаченным в одежды белого цвета.

Все эти три иерархии, все три культа имеют универсальный,

космический смысл; по самому существу своему они могут и должны

Дата добавления: 2015-07-10