О любви к Богу, человеку и человечеству.

Когда человек говорит мне, что ему легче любить человечество, нежели отдельного человека, то я понимаю это или так, что это холодная, черствая да еще лживая натура, которая никого как следует не любила и не любит, и поэтому прикрывает свое отсутствие любви к человеку якобы более значительным чувством любви к человечеству, или же объясняю это следующим образом:

Человек действительно может ощущать в себе помимо любви к человеку еще и смутную потребность любви к чему-то высшему, большему, несравненно благороднейшему и совершеннейшему, чем каждый отдельный человек, т.е. к бесконечному совершенству, к Богу, — чувство, весьма похожее на благоговение ребенка перед своим отцом; но так как эта потребность им хорошенько не сознана и потому заранее отвергнута, как невозможная любовь к чему-то отвлеченному, нереальному, то он и старается подставить под эту мнимую отвлеченность нечто такое, что ему кажется более реальным: он заменяет бесконечное очень большим, т.е. Бога человечеством, совершенно упуская из виду допускаемые им при этом две нелепости:

Первая нелепость состоит в том, что ему кажется, что очень большое число ближе к бесконечности, нежели очень малое; на самом же деле мы знаем. что очень большое число так же ничтожно перед бесконечностью, как и очень малое.

Вторая нелепость состоит в том, что будто бы большую совокупность людей легче любить, нежели какого-нибудь данного человека. Но это уже совершенная неправда, потому что, любя человека, т.е. желая ему блага, мы можем судить об его благе, догадываться о нем на основании того, что мы считаем за благо для себя; о благе же большой совокупности людей мы непосредственно судить не можем, а можем определять это благо Опять таки через посредство того, что мы признаем за благо для каждого отдельного человека.

Но меня могут еще спросить, — почему я, признавая реальность любви к человеку и вовсе отрицая эту реальность в любви к большой совокупности людей, тем не менее признаю реальность любви к Богу наравне с реальностью любви к человеку? Почему любовь к бесконечности, — к Богу возможна, любовь же к очень большому числу людей невозможна?

Причина этому та, что тогда как любовь к очень большому числу людей стоит, так сказать, позади любви к человеку, т.е. определяется ею, как бы составляется из любовных отношений к отдельным людям, — как это выяснено выше, — любовь к Богу в свою очередь стоит впереди любви к человеку, т.е. человека я только потому и люблю, что вижу или ожидаю в нем видеть хотя бы частичное проявление того высшего совершенства, которое люблю еще раньше встречи с ним. А эта-то, предшествующая любви к каждому данному человеку, любовь к любви, потребность любви ради любви и есть любовь к Богу.

4. Как мы любим Бога?

Любить того, кто один во всех, значить любить Бога, — говорить Л. Н. Толстой.

— Не знаем, как любить Бога, а вот знаем, как любить человека, данного человека: Ивана, Петра, Марью, — говорят обыкновенно на это.

— А почему же вы умиляетесь до слез, когда прочтете или увидите в театра что-нибудь трогательное про людей, которых вы совсем не знаете? Вот это-то общее во всех людях, вас трогающее во многих отношениях, — в отношении любви, самоотвержения, преданности, смирения, покаяния и т.д., это-то и есть Бог, которого вы любите прежде, чем любите тех людей, в которых Он проявляется. Вот Его-то проявление в людях и умиляет, и трогает вас. А без Него, — не видя проявления Его, — вы или равнодушны к людям, или смотрите на них как на предмет удовлетворения ваших страстей, или же враждебны к ним, — это тогда, когда их эгоизм сталкивается с вашим.

Дата добавления: 2015-07-08