Электронное подслушивающее устройство «шерлок»! 4 страница

Несколько присяжных громко рассмеялись, но Дункан на этот раз не обратил на них внимания. Улыбка слетела с его лица, и сейчас он был совершенно серьезен.

— Народ считает, что эта книга была написана, издана, продается и покупается по одной причине: она вызывает постыдный интерес к обнаженному телу, сексу и выделениям. Именно это, леди и джентльмены, мы собираемся доказать здесь. Большое спасибо.

Элмо Дункан отошел от скамьи присяжных и на какое-то мгновение встретился взглядом с Барреттом. Майку показалось, что уголки губ прокурора едва заметно поползли вверх, будто он жалел защиту. Потом Дункан направился в дальний угол зала, к своему столу.

— Мистер Барретт…

Майк поднял голову и понял, что судья Апшо обращается к нему:

— Вы готовы произнести свою вступительную речь или желаете сделать это в другое время?

— Я хотел бы выступить сейчас, — ответил Барретт, вставая.

— Начинайте.

Бросив беглый взгляд на Эйба Зелкина и Бена Фремонта, Майк Барретт отодвинул стул и встал перед присяжными заседателями. Он заметил, что несколько присяжных оценивающе смотрят на него, и без труда догадался, о чем они сейчас думают. Под впечатлением вступительной речи Дункана, даже не вступительной, а скорее обвинительной, они считали, что все, что должно быть сказано, уже сказано, и удивленно спрашивали себя, что нового может сообщить им этот незнакомец?

Барретт успокоил себя тем, что так бывает всегда, когда кто-то выступает первым, а кто-то — вторым. Второму приходится догонять первого. Его задача вдвое сложнее, особенно если первый оратор выступил удачно. Он уже промыл мозги слушателям, переманил их на свою сторону, и второго оратора они будут слушать вполуха. А ему придется постараться расшевелить их, сражаться и потеть, чтобы пробудить интерес к себе. Ему необходимо опять прополаскивать им мозги, рисовать перед ними новые картины в надежде, что присяжные воспримут их.

Рассеянно погладив рукой лацкан пиджака, Майк Барретт напомнил себе, что есть единственный способ сразу завладеть их вниманием — испугать их, ошеломить, но при этом не рассердить. Это было нелегко, потому что споры между защитой и обвинением начнутся только во время допроса и перекрестного допроса свидетелей. Он не мог сейчас встряхнуть присяжных, опровергая то, что прокурор и свидетели обвинения еще не вдолбили им в головы. Он не мог спорить с Дунканом сейчас, чтобы убедить присяжных в их ошибке. Он мог только дать им понять, что у медали есть и вторая сторона. Конечно, такая тактика менее действенна, чем спор, и, следовательно, ему будет труднее разрушить стереотипы, уже сложившиеся в головах присяжных после вступительной речи обвинения.

Вот они, двенадцать человек, ждущих его выступления. Толстые, худые, открытые и замкнутые, мясистые и костлявые лица выражают не дружелюбие, а лишь рутинную вежливость да легкое любопытство: ну-ка, на что способна защита?

Ладно. Итак, вступительная речь. Никаких споров.

— Леди и джентльмены, — начал Майк Барретт, — рядом со мной сидит мой коллега, мистер Абрахам Зелкин, вместе с которым мы представляем защиту в этом сложном деле о цензуре. Поскольку окружной прокурор Дункан очень подробно рассказал, что говорится в Уголовном кодексе Калифорнии о непристойности, и привел юридические определения слов «непристойный» и «похотливый», я не вижу смысла повторять то, что он уже сказал. Однако когда мы начинаем разбираться, как он относится к ответчику, мистеру Фремонту, или автору книги, мистеру Джадвею, или, в конце концов, к самой книге «Семь минут», перед нами возникает проблема. Мистер Дункан ясно дал понять, что ищет в этом деле только правду. Я верю ему и не сомневаюсь, что вы тоже. Со своей стороны, я тоже могу пообещать, что мы с моим коллегой заинтересованы только в установлении истины. Я хочу надеяться, что и мистер Дункан, и вы поверите мне. Итак, обе стороны стремятся к истине и уверены, что нашли ее, но, как это ни странно звучит, они нашли разные истины. Этих истин две, хотя нам с вами всю жизнь втолковывали, что истина может быть только одна. Вы должны оценить две эти истины, но не выбирать подлинную, потому что обе они реальны и подлинны, а должны решить, которая из истин уместнее в деле, связанном с обвинением мистера Фремонта в продаже книги Дж Дж Джадвея «Семь минут». Я отлично понимаю всю сложность стоящей перед вами задачи. Самый американский из американских философов и писателей, Ральф Уолдо Эмерсон, еще в начале прошлого века предупреждал, что правда — очень эфемерная и мудреная вещь, настолько изменчивая, что ее так же трудно поймать, как луч света. Позвольте же мне попытаться поймать этот луч и немного осветить единственную и конечную истину в рассматриваемом деле. Вы знакомы с определением «непристойности», которое содержится в Уголовном кодексе штата. Вы уже слышали заявление мистера Дункана о том, что его обвинение и его истина полностью основываются на этом определении. Сейчас же позвольте мне изложить истину, которую отстаивает защита. В ходе этого процесса защита будет стремиться доказать, что слова «непристойность» и «секс» не являются синонимами.

Барретт услышал скрип стула, повернулся и увидел вставшего Элмо Дункана.

— Протестую, ваша честь, — сказал Дункан. — Представитель защиты сделал спорное заявление.

Барретт посмотрел на хмурого Апшо.

— Я не думаю, что это так, мистер Дункан. Защитник дает определение, которое может быть выражено и с помощью отрицательной предпосылки. Я отклоняю протест и разрешаю защите продолжить… Мистер Барретт, попрошу только быть осторожным и не переходить границы вступительной речи.

Пару секунд Барретт стоял, затаив дыхание. После слов Натаниэла Апшо он облегченно вздохнул и вновь с надеждой повернулся к присяжным.

— Леди и джентльмены, — спокойно, но твердо произнес он, — на этом процессе защита постарается доказать, что описанная в «Семи минутах» в форме полового акта человеческая драма не дает оснований причислить книгу к разряду непристойных. Ярый поборник цензуры, Роберт Хейни, писал: «Закон, как следует из Декларации независимости, не является оружием, которое должно защищать добродетель. Закон призван защищать свободы и возможности, которые необходимы людям для их жизнедеятельности и достижения счастья. Свобода — не право быть доверительным, а право человека поступать так, как он считает нужным… только с одним ограничением: при этом не должна затрагиваться свобода других, и эти действия не должны наносить вреда обществу». Леди и джентльмены, я не могу очень подробно останавливаться на толковании наших законов. И федеральные законы, и законы штата Калифорния призваны сперва охранять свободы людей и только во вторую очередь — защищать добродетель. Закон против непристойности, о котором говорил во вступительном слове представитель народа, призван не запрещать писать или читать о сексе, он не должен защищать ханжество. Он внесен в Уголовный кодекс только для того, чтобы оградить граждан от искажения и неправильного понимания чистоты и целебной силы секса. Защита будет опираться в этом процессе на высказывания самых известных юристов нашего времени. Судья Джером Фрэнк однажды включил в свой приговор следующие слова: «Думаю, что ни один здравомыслящий человек не считает, что здоровое половое возбуждение может нести угрозу обществу. Следовательно, если чтение непристойных книг дает только здоровое сексуальное возбуждение, Конгресс не вправе запрещать эти книги, так же как не вправе запретить рассылку по почте таких предметов, как духи, например, которые, как всем известно, приводят к тому же результату». В самом деле, если книга должна подвергнуться цензуре из-за полового возбуждения какого-нибудь читателя, тогда нужно осудить и запретить такие духи, как «Арпеж».

Присяжные заулыбались, а некоторые из них даже рассмеялись, но Барретт услышал у себя за спиной громкий протестующий голос прокурора и повернулся к судейскому столу.

— Протест принимается… Мистер Барретт, вы зашли слишком далеко. Должен предупредить вас, что вы переходите границы вступительного заявления.

— Простите меня, ваша честь. — Барретт слегка наклонил голову, вспомнил слова Дункана и повторил их: — Надеюсь, вы простите мой энтузиазм.

Дункан нахмурился, а Зелкин широко ухмыльнулся. Майк Барретт вновь повернулся к жюри. Его оппонент дал ему возможность поспорить, и он решил воспользоваться ею. Сейчас он видел, что присяжные слушают его так же внимательно, как прежде прокурора. Ну что же, это по справедливости.

— Леди и джентльмены, — продолжал Майк Барретт. — Представитель народа рассказал нам, что в разбирательстве, которое связано с цензурой литературного произведения, суду придется интересоваться мнениями экспертов. Защита полностью разделяет эту мысль. При любой возможности мы будем стараться представить вам доказательства безобидности «Семи минут» и права мистера Фремонта продавать книгу, но нам придется прибегать к услугам специалистов. Они покажут общественную ценность и литературные достоинства «Семи минут», раскроют причины, побудившие Джадвея создать этот шедевр. Мы также представим вашему вниманию так называемого «среднего человека», который и покупает книгу. Первый случай привлечения специалиста имел место в тысяча девятьсот семнадцатом году в Нью-Йорке на процессе против книги «Мадемуазель де Мопен», написанной Готье. На том процессе судьи поинтересовались мнением Генри Джеймса и других известных писателей и в конце концов оправдали книгу. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году состоялся процесс против журнала «Лайф», который был обвинен в опубликовании рассказа под названием «Рождение ребенка». По мнению религиозных организаций, этот рассказ — непристойный, постыдный, грязный и отвратительный… Подумайте только, рождение ребенка названо грязным и отвратительным… Так вот, на этом процессе впервые мнения специалистов послужили решающим фактором в вынесении приговора. В решении суда было записано, что зашита «представила свидетелей, отвечающих за здоровье нации: служащих общественных организаций и преподавателей, которые подтвердили образовательную и художественную ценность рассказа». Обвинение решительно выступало против появления в зале суда этих свидетелей, и суд согласился с прокурором, но при этом добавил: «…Однако показания таких свидетелей оказывают немалую помощь, и в последние годы суды неоднократно соглашались вызвать свидетелями специалистов». Итак, защита будет часто прибегать к показаниям специалистов. С их помощью мы докажем, что «Семь минут» написаны честным художником слова и многими были восприняты как литературный шедевр. Книга не только выжила, но и стала краеугольным камнем сути отношений между полами и самого секса. С помощью специалистов мы докажем, что современные стандарты общества не являются неизменными и сегодня уже не те, какими были десять лет, полвека или столетие тому назад. Мы докажем, что Дж Дж Джадвей — пророк, который более трех десятилетий назад написал книгу, сохранившую злободневность, несмотря на непрерывно меняющиеся стандарты современного общества. И мы докажем, что «Семь минут» кое в чем опережают наше время, но все равно заслуживают пристального внимания.

Барретту очень хотелось подробнее остановиться на этом вопросе.

Чтобы выиграть время и решить, стоит ли рисковать и выходить за рамки вступительного слова, Барретт приблизился к столу защиты и принялся пить воду.

Он хотел использовать слова судьи Дугласа: «Правительство должно тревожить антиобщественное поведение, а не чьи-то слова. Следовательно, Первая поправка, гарантирующая свободу печати, должна выполняться. Другими словами, книгу нельзя запретить только потому, что она оскорбляет мораль цензора».

Конечно, это не относилось к рассматриваемому делу, но он мог успеть произнести их, прежде чем его остановят, как это не раз делал Дункан.

Барретт взвешивал все за и против. Потом можно было бы сказать: «С помощью свидетелей мы докажем, что „Семь минут“ должна рассматриваться только как выражение мнения самого автора. Любые свидетельства антиобщественного поведения читателей, вызванного этим мнением, мы считаем юридически неправомерными и докажем, что они не имеют под собой никаких оснований. После процесса „Рот против Соединенных Штатов“ в 1957 году в Уголовном кодексе Калифорнии была сделана запись: „Наказание за нарушение закона против непристойности не зависит от того, создает ли непристойная продукция опасность антиобщественного поведения и подстрекает ли она восприимчивых людей к антиобщественным поступкам“. Пока нам не докажут обратное, мы не согласимся с утверждением, что прочтение книги может толкнуть читателя на преступление. Мы докажем с помощью показаний экспертов, что печатная продукция не больше других факторов влияет на отклонения в поведении отдельной личности от стандартов общества».

Если бы протеста не последовало, он мог бы пойти дальше.

«В случае необходимости мы докажем, что чтение эротических книг не толкает читателей на насилие. Доктор Уорделл Б. Помрой, работая в институте Кинси по изучению секса, участвовал в проведении опросов, в ходе которых было опрошено более восемнадцати тысяч человек. Он пришел к выводу, что порнография является слабым сексуальным стимулятором. И мы намерены подтвердить эту мысль показаниями наших свидетелей. Мы готовы доказать, что сексуальные фантазии, вызванные порнографией, не только безвредны, но часто оказывают даже положительное воздействие. Доктор Сол Гордон из Нью-Йорка сказал: „За тринадцать лет работы психологом я не встретил ни одного подростка, которому принесло бы вред чтение порнографии. Я полностью в этом убежден, и мое убеждение основывается на личном опыте, согласно которому люди, организующие крестовые походы против порнографии, выступают и против сексуального образования, и пропагандируют ужасную теорию, порой даже мысль способна быть неприличной. Они должны понять, что мысли, сны, желания сами по себе не влекут никакой ответственности. Если бы они поняли это, в деле раскрепощения психики человека была бы одержана большая победа“. Много лет назад Хэвлок Эллис сказал, что дети находят убежище в мире сказок, а взрослые — в чтении книг о сексе. Совсем недавно два выдающихся психоаналитика, доктора Филис и Эберхард Кронхаузены, пришли к выводу, что и чтение непристойностей идет на пользу, потому что обеспечивает безопасный выход антиобщественным настроениям посредством перевода их в мечты».

В те короткие секунды, пока Барретт пил воду, он решал, сказать это или промолчать. Судья Апшо стерпел поведение Дункана и его собственные попытки выйти за рамки вступительного слова, но его терпение не безгранично. Резкое замечание со стороны Апшо могло разом перечеркнуть все достижения. Поэтому Барретт решил до поры до времени не нарушать правила.

Барретт посмотрел на Зелкина. Ему показалось, что Эйб прочитал его мысли, потому что тот едва заметно кивнул. Успокоенный, Барретт поставил стакан и вернулся к скамье, на которой сидели присяжные заседатели.

— Представитель народа, — сказал Майк Барретт, — считает, что дело подразделяется на три вопроса. Защита же придерживается мнения, что это дело состоит из одного вопроса — не двух и не трех, а только одного. Первый вопрос народа — продавал Бен Фремонт «Семь минут» или не продавал — не рассматривается нами как отдельный вопрос. Мы согласны с тем, что мистер Фремонт продавал книгу. У него такая профессия — торговать книгами. Он не является судьей в области литературных достоинств, он владелец книжного магазина в Оуквуде и живет тем, что круглый год торгует книгами. Он представляет благородную профессию, которую Томас Джефферсон защищал в тысяча восемьсот четырнадцатом году, когда написал сочувственное письмо филадельфийскому книготорговцу. Против того тоже было возбуждено уголовное дело. «Я с ужасом узнал, что в Соединенных Штатах Америки… вопрос о книгах может рассматриваться мировым судьей». Что касается второго пункта народа — мистер Фремонт знал содержание «Семи минут», — защите он тоже представляется лишь частью основного вопроса. Мы считаем, что главный вопрос заключается в том, можно ли считать «Семь минут» Дж Дж Джадвея непристойностью с точки зрения закона. Все дело, по нашему мнению, упирается в дилемму: что является непристойным, а что — нет.

И вновь Барретту захотелось ступить на зыбкую почву, чтобы придать своим словам больший вес.

Его так и подмывало рассказать анекдот: «Кто может диктовать вкусы, когда они так сильно разнятся? У нас в каждом штате разные вкусы, не говоря уже о других странах. Вот группа англичан отправилась однажды в пустыню к султану. В присутствии англичан жена султана слезла с верблюда. При этом ее платье задралось, и прелести оголились. Думаете, султан смутился? Наоборот, он был доволен, потому что жена не открыла лицо».

Барретт не сомневался, что присяжным понравится рассказ и он добьется своего. И все же он знал, что жене султана никогда не удастся слезть с верблюда. Ее остановит протест Дункана. Не было смысла жертвовать бедной арабкой сейчас. Лучше приберечь ее для заключительной речи.

Барретт печально вздохнул и ступил на узкую и прямую тропу.

— Леди и джентльмены, если нам удастся доказать, что эта книга написана с честными помыслами, что она не выходит за рамки приличий, установленные современным обществом, что книга имеет огромную общественную ценность и художественные достоинства, тогда мы докажем, что «Семь минут» не приходит в противоречие со вторым пунктом триста одиннадцатой статьи. А если она не является непристойной, тогда станет очевидно, что мистера Фремонта нельзя обвинять в распространении непристойной книги. То есть если мы сумеем доказать вам, дамы и господа, что «Семь минут» — вполне пристойная книга, тогда мы докажем, что Бен Фремонт не совершал никакого преступления.

Майк Барретт сделал паузу. Сначала он планировал закончить на другой ноте. С блеском. Утром он даже репетировал свои заключительные слова:

«Однажды с главной судебной трибуны этой страны судья Феликс Фрэнкфутер высказал на похожем процессе следующее мнение: „Государство настаивает на том, чтобы оградить основную массу читателей от книг, не слишком грубых для взрослых, на том, чтобы сохранить невинность молодежи и защитить всеобщее благополучие. Но эти благие намерения заставляют вспомнить о человеке, который сжег дом, чтобы зажарить свинью“.

Леди и джентльмены, во вступительном слове защита объявляет свой девиз: „Мы отказываемся сжечь наш дом, наш с вами общий дом, только для того, чтобы зажарить свинью“».

Превосходно, великолепно, но сейчас, в постоянно сгущающейся атмосфере непонимания, абсолютно неприемлемо.

Черт побери!

Что он сейчас сказал присяжным? Ах да, что, если доказать пристойность «Семи минут», будет доказана и невиновность Бена Фремонта.

Лучше закончить на этой чистой ноте, потому что протест Дункана расстроит мелодию.

Барретт перевел взгляд на присяжных.

— Сейчас вы знаете, что намерена доказать защита. Скоро мы представим наши доказательства. — Он сделал паузу и через несколько секунд добавил: — Леди и джентльмены, большое спасибо.

Вернувшись на свое место, Барретт почувствовал, что едва стоит на ногах от усталости. У него было такое ощущение, будто с него содрали всю плоть, но, увидев лица Эйба Зелкина и Фремонта, он понял, что мучился не зря.

Протирая очки, взволнованный Бен Фремонт наклонился к нему.

— После вашей речи, мистер Барретт, у меня поднялось настроение.

— Хорошо, хорошо. — Барретт посмотрел на Зелкина. — Как я выступил, Эйб?

— Превосходно. Ты заставил их выслушать себя. По-моему, ты догнал Дункана. Я считаю, что первый раунд закончился вничью. Это меня вполне устраивает.

— Меня тоже, — согласился Барретт и покачал головой. — Зато теперь, если только не произойдет чуда, дела наши будут плохи и мы неуклонно покатимся под откос.

— Дай срок, — ответил Зелкин. — Что-нибудь придумаем.

Барретт заметил, что в зале вдруг наступила тишина.

Судья Натаниэл Апшо кончил делать какие-то записи и обратился к прокурору Дункану:

— Народ может вызвать своего первого свидетеля.

— Спасибо, ваша честь, — поблагодарил Дункан и встал. Он быстро оглядел зал. — Народ вызывает Отто Келлога.

Через несколько секунд в зал вошел коренастый мужчина в темном костюме. Он направился к свидетельскому месту и вытянулся по стойке «смирно». К нему подошел секретарь суда и быстро протянул Библию в черном кожаном переплете.

— Положите, пожалуйста, левую руку на Библию и поднимите правую.

Келлог положил свою лапу на книгу.

Голос секретаря затрещал, будто пулемет:

— Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?

— Клянусь.

— Назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию.

— Отто С. Келлог. К-е-л-л-о-г.

— Садитесь, пожалуйста.

Келлог грузно сел. У него был вид человека, неоднократно дававшего показания в суде. Секретарь с Библией бесшумно исчез, и его место занял окружной прокурор Элмо Дункан.

— Мистер Келлог, скажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь? — поинтересовался он.

— Я сержант полиции, сэр, из отдела по борьбе с проституцией округа Лос-Анджелес.

— Сержант, работая в отделе по борьбе с проституцией, вы часто носите гражданскую одежду?

— Да, сэр.

— А сейчас скажите, были ли вы девятнадцатого мая этого года в доме номер тысяча триста один на Северной Третьей улице в Оуквуде, округ Лос-Анджелес, штат Калифорния?

— Да, сэр.

— Вы были в своем обычном гражданском костюме?

— Да, сэр.

— Вы можете сказать мне, что находится в доме номер тысяча триста один на Северной Третьей улице в Оуквуде?

— Там находится магазин, сэр. «Бук эмпориум» Бена Фремонта.

— И вы зашли в него? Вы приехали туда один?

— Нет, сэр, со своими коллегами Айзеком Иверсоном и Энтони Эубанком. Или вы спрашиваете, один ли я вошел в магазин?

— Нет, вы ответили на мой вопрос. Сейчас я хочу знать, сопровождали ли вас ваши коллеги, когда вы вошли в магазин?

— В первый раз, сэр, я вошел туда один.

— Значит, в первый раз вы вошли один. А почему один?

— Чтобы выглядеть как случайный покупатель, который захотел купить книгу своей жене.

— И вы купили книгу?

— Купил. Мистер Бен Фремонт, владелец магазина, продал мне книгу, которая называется «Семь минут». Ее написал Дж Дж Джадвей.

— Но это было в первый раз. Вы заходили в магазин еще раз?

— Да, сэр, купив книгу, я вышел и несколько минут разговаривал со своим напарником Иверсоном. Потом мы вместе вернулись в магазин.

— Зачем вы вернулись в магазин?

— Мы хотели арестовать мистера Фремонта, сэр, за нарушение пункта второго триста одиннадцатой статьи Уголовного кодекса Калифорнии.

Майк Барретт внимательно слушал показания первого свидетеля обвинения, но сейчас его интерес пошел на убыль. Он был знаком с показаниями Келлога, поэтому слушал вполуха, а сам рисовал карикатуры на присяжных в блокноте.

Только однажды, минут через двадцать, Барретт насторожился.

Дункан спросил Келлога, подтвердил ли Фремонт, продавая «Семь минут», непристойность книги Джадвея? Келлог на основании магнитофонной записи беседы настаивал, что продавец признал книгу непристойной.

— Фремонт сказал мне, что это самая запрещенная книга на свете, — ответил Келлог. — Он сказал: «Она была запрещена во всех странах, потому что считалась непристойной». Таковы собственные слова мистера Фремонта.

Барретт заметил, что присяжные обратили внимание на эти слова, и немедленно начал писать на чистом листе блокнота. Эйб Зелкин в это время просматривал стенограмму разговора Келлога и Фремонта в магазине.

Майк Барретт задумался над тем, как вести перекрестный допрос Келлога. Он следил за указательным пальцем Зелкина, который скользил по страницам в поисках нужного места.

Барретт начал торопливо записывать. В то майское утро Фремонт сказал Келлогу следующее: «…Это настоящая литература». И дальше. «…Как бы ни называлась она: непристойной или еще как-нибудь, все равно это шедевр». А когда сержант попытался заманить Фремонта в ловушку, спросив, считает ли он «Семь минут» непристойной книгой, Фремонт отказался, слава богу, клеймить книгу. «Кто я такой, чтобы судить? К тому же что такое „непристойность“? Есть слово из трех букв, которое одни считают грязным и непристойным, а другие — прекрасным. Так и с этой книгой. Некоторые, возможно, даже большинство, назовут ее непристойной, но немало читателей будут считать ее достойной». И дальше. «Им плевать на непристойности, если при этом они получают замечательное чтиво, которое поможет им по-новому взглянуть на мир, на природу человека».

Улыбнувшись, Майк Барретт наконец положил карандаш и поднял голову. Сержант отвечал на вопросы Дункана все увереннее.

«Мы займемся тобой, сержант Келлог, мы возьмемся за тебя, когда придет время», — подумал Барретт.

Время пришло через полчаса.

Но у Майка Барретта оказалось совсем мало вопросов. Он подчеркнул, что Келлог прикинулся обычным покупателем, спрятал магнитофон, пытался заманить Фремонта в ловушку, задавая наводящие вопросы. Но самое главное, он обратил внимание присяжных на то, что Бен Фремонт в записанном на магнитофон разговоре назвал «Семь минут» шедевром и никогда не называл книгу непристойной.

Пока на сцену выходили маленькие артисты, которые готовили почву для скорого выхода блистательных звезд. Когда появятся ведущие игроки, маленьких побед не будет, так же как не будет маленьких поражений. Тогда и для защиты, и для обвинения каждый свидетель станет животрепещуще важным.

Окружной прокурор закончил допрос Келлога после перекрестного допроса защитой.

Натаниэл Апшо разрешил первому свидетелю обвинения покинуть зал суда, а сам подробно повторил инструкции двенадцати присяжным.

— Сейчас, леди и джентльмены, объявляется перерыв на обед. Я прошу вас во время перерыва не разговаривать о деле ни между собой, ни с другими людьми. Вы также не должны высказывать свое мнение до вынесения решения. — Он ударил молотком. — Перерыв до двух часов.

После ланча судья Апшо, присяжные, служащие суда, представители прессы и зрители вернулись в зал, где не осталось ни одного дюйма свободного пространства.

Судья Апшо переложил на столе несколько бумаг и сказал в микрофон:

— Присяжные заседатели заняли свои места, мистер Дункан. Можете вызвать второго свидетеля обвинения.

Следующим свидетелем оказался полицейский Айзек Иверсон по прозвищу «Айк», который вместе с сержантом Келлогом арестовывал Бена Фремонта в «Бук эмпориум». Окружной прокурор начал быстро задавать вопросы. Показания Иверсона мало что добавили к показаниям Келлога.

Видя, что защите почти не к чему прицепиться, Майк Барретт не стал задавать много вопросов. Он коротко остановился на прошлом Иверсона, на заданиях, которые тот раньше выполнял в отделе по борьбе с проституцией. Майк хотел показать жюри, как несправедливо поступил прокурор, подвергнув уважаемого продавца книг такому же обращению, как сводников и проституток.

Когда для дачи показаний был вызван третий свидетель обвинения, Барретт увидел больше возможностей для зашиты.

Третьим свидетелем был полицейский Энтони Эубанк, который сидел в полицейской машине без опознавательных знаков, пока Келлог покупал книгу и задерживал Фремонта. Дункан только заставил свидетеля подтвердить, что полиция часто пользовалась магнитофоном при проведении такого рода арестов и что на магнитофон записано все, что было сказано Беном Фремонтом и двумя полицейскими.

При перекрестном допросе Барретт принялся выяснять, где прятали магнитофон, как записывался разговор, как работало приемное устройство, находящееся у Келлога под мышкой, и как работал магнитофон, который стоял около Эубанка на заднем сиденье машины. Барретт даже предложил принести в зал суда это оборудование, чтобы присяжные поняли, как оно действует. Неубедительный протест Дункана судья Апшо отклонил, решив, что такая демонстрация — неплохая идея.

Закончив перекрестный допрос свидетеля обвинения, Барретт понял, что ничего не добился. Он попытался доказать присяжным, что наивный и беспомощный гражданин оказался жертвой полицейского заговора, что на Бена Фремонта — такого же примерного семьянина и гражданина, как и большинство членов жюри, набросились переодетые полицейские со спрятанным записывающим устройством, а третий сотрудник полиции, специалист по электронике, сидел в машине, не имевшей полицейской символики. Но он не достиг цели и не произвел на присяжных желаемого впечатления, потому что свидетель не годился на роль злодея, которую ему приготовил Барретт. Эубанк с радостью отвечал на любые вопросы по электронике. Он гордился прибором «Фарго Ф-600», как ребенок гордится рождественским подарком, ничего не скрывал, откровенно отвечал на все вопросы и набирал очки. Никто не поверил, что такой добродушный человек мог участвовать в зловещем заговоре.

Возвращаясь на свое место, Барретт успокоил себя тем, что защита, ничего не достигнув, ничего и не потеряла. Эубанк, как и предыдущие свидетели Келлог и Иверсон, был мелкой сошкой. Все они готовили почву для появления главных действующих лиц. Основные события были впереди.

Правда, Барретт сомневался, что Дункан сейчас начнет генеральное сражение. Он посмотрел на часы. Начало пятого. Едва ли обвинение вызовет главного свидетеля в конце дня, потому что перерыв до завтра мог свести на нет впечатление, но стопроцентной уверенности у Майка не было.

— Мистер Дункан, — сказал судья Апшо, — можете вызывать следующего свидетеля.

Элмо Дункан встал, держа в руках «Семь минут», изданные «Сэнфорд-хаус».

— Ваша честь, можно мне обсудить с вами один вопрос?

Дата добавления: 2015-07-08