Семь минут 5 страница

Поэтому у Элмо Дункана возникло довольно приятное чувство, что Лютер Йеркс питает к нему не какой-то меркантильный интерес, а принимает участие в его судьбе, собираясь сделать молодого способного человека сенатором от Калифорнии.

— Приехали, сэр, — объявил шофер.

Машина свернула с Пэсифик-Коуст-хайвея и въехала через ворота в богатый и процветающий Малибу.

Когда лимузин остановился возле особняка Йеркса, Дункан, не дожидаясь шофера, сам открыл дверцу и ступил на мощенную камнем дорожку. Сильный ветер взъерошил белокурые волосы и прижал к ногам плащ. Дункан нажал кнопку звонка. Через несколько секунд дверь открыл дворецкий-шотландец и принял у него плащ.

— Вас ждут в бильярдной, мистер Дункан, — сообщил он.

— Спасибо.

Элмо Дункан быстро прошел в уютную бильярдную, где господствовал громадный старинный резной стол с музами.

Харви Андервуд, облаченный, как всегда, в твидовый костюм, смахивал на задумчивую цаплю. Он расставлял на столе три шара, а взъерошенный курчавый Ирвин Блэйр в мешковатом бежевом костюме из дакрона мазал мелом острие кия. Он объявил, что этот фантастический удар получается не чаще одного раза из трех попыток. Лютер Йеркс сосал мятную таблетку (недавно он бросил курить) и без интереса наблюдал за ними. Йеркс был в спортивной клетчатой рубашке, светло-коричневых брюках и смешных замшевых индейских сапогах до лодыжек. Беспристрастному наблюдателю он показался бы близнецом Хетти Грин,[5]будь у той брат-близнец. Дункан же по-прежнему считал его блистательным джентльменом.

Прокурор причесал взлохмаченные волосы, спрятал расческу и театрально кашлянул. Йеркс бросил взгляд сквозь свои голубоватые очки и двинулся к гостю.

— Наконец-то, Элмо.

— Застряли в пробке на Сансет, — объяснил Дункан. — Извините, что заставил вас ждать.

Андервуд и Блэйр приветствовали его, и он дружески поднял руку:

— Привет, Харви! Привет, Ирвин!

— Пошли в гостиную. Приступим к делу, не откладывая, — сказал Йеркс. — Уже пять минут одиннадцатого. Я не хочу сидеть всю ночь.

На подвижном прыщавом лице Блэйра отразилось уныние.

— Эй, что, никто не хочет посмотреть на мой удар?

— Нет, — язвительно ответил Йеркс. — Поберегите свои силы для дела. Пошли.

Йеркс своей смешной походкой двинулся во главе шествия в огромную гостиную, размеры которой немного скрадывала дорогая мебель в стиле барокко, зеркала в позолоченных рамах, резные стулья и антикварная конторка с фантастической перламутровой инкрустацией. Даже шум волн за окнами такой комнаты звучал глуше.

Вокруг кофейного столика стояли два глубоких кресла и длинный десятифутовый диван. Йеркс направился к одному креслу, жестом велел Дункану садиться в другое, а Андервуд и Блэйр заняли диван. Только сейчас Дункан заметил у Андервуда тонкую папку, из которой тот начал доставать желтые листы бумаги.

Шотландец-дворецкий молча внес поднос с напитками. Он уже знал, кто что пьет. Перед Йерксом он поставил графинчик с арманьяком, второй такой же графинчик, только со стаканом воды, — перед Дунканом, который попросил арманьяку в свой первый визит, потому что его пил хозяин. Андервуду подали шотландское виски, а Блэйру — кока-колу.

Совещания походили на строгий ритуал: присутствующим надлежало неторопливо пить маленькими глотками. Дождавшись, когда Йеркс нальет себе арманьяку, остальные тоже взялись за налитки.

Дункан с наслаждением отхлебнул чуть подогретого бренди и посмотрел на пару, устроившуюся на диване. Трудно было найти двух человек, настолько не похожих друг на друга. Андервуд был спокойным мужчиной, который признавал только факты и обладал великолепным математическим умом. Блэйр являл собой его полную противоположность. Он был экстравертом, весь кипел фантазиями и идеями и умел безупречно создавать образы. Еженедельные опросы общественного мнения давали точную информацию о том, что интересовало и тревожило простых людей на улицах. Эта информация анализировалась и возвращалась к людям в виде цифр. Андервуд и Блэйр объясняли им, чего хочет «средний» человек. Андервуд и Блэйр были партнерами. Они составляли мозг «Андервуд ассошиэйтс». Андервуд был директором одного из самых авторитетных в Америке институтов, проводящих частные опросы общественного мнения для политиков и предпринимателей. Он основал «Андервуд ассошиэйтс». Позже, поняв, что ему необходим помощник, он взял в партнеры Ирвина Блэйра.

Сначала Блэйр работал в индустрии развлечений и отвечал за связи с прессой, но зрелища не давали ему в полной мере раскрыть свое дарование. Когда актер, дела которого он вел, решил выставить свою кандидатуру в палату представителей, не обращая внимания на насмешки коллег, Блэйр принял вызов. Используя обаяние и миловидность своего клиента, Блейр заставлял его постоянно пожимать всем руки и со всеми знакомиться, а поскольку у него были куриные мозги, разрешал открывать рот только для того, чтобы улыбнуться. Блэйр придумал с полдюжины нехитрых лозунгов и выпустил множество листовок и афиш с портретом клиента. Потом Блэйр принялся за уничтожение соперника. Он применил блестящую «технику», которой пользовалась фирма под названием «Кампейн инкорпорейтед». Она состояла из супружеской пары — Клема Уайтейкера и Лены Бакстер, перед которыми Блэйр преклонялся. Их наняли, чтобы провалить Эптона Синклера, когда тот решил баллотироваться на пост губернатора штата Калифорния. Они попытались отвлечь внимание избирателей от привлекательной программы Синклера и переключить его на угрозу общественному порядку, которую откопали в ранних литературных произведениях этого писателя. Уайтейкер и Бакстер нашли художника, который нарисовал тридцать карикатур, изображающих самые милые картинки калифорнийской жизни, а потом нанес на каждую пятно черной краски и поместил рядом выдержки из трудов Эптона Синклера, в которых тот представал анархистом и чудовищем. Эптон Синклер потерпел поражение. Следуя примеру Уайтейкера и Бакстер, Ирвин Блэйр наголову разбил противника своего клиента. Актер стал конгрессменом, получив в три раза больше голосов, чем разгромленный соперник. После этого Блэйр сменил хозяев. Теперь он был специалистом по связям между прессой и политиками и вскоре уже работал у Харви Андервуда.

Три месяца назад Лютер Йеркс за астрономический гонорар нанял Андервуда и Блэйра, чтобы те подготовили предвыборную программу Элмо Дункана.

Наблюдая сейчас за ними, Дункан вновь почувствовал неловкость, как и в тот день, когда узнал, что Йеркс нанял их. Он терпеть не мог, когда манипулировали людьми, и особенно им самим. Андервуд и Блэйр создавали общественное мнение и показывали американцам, чего те хотят. Дункан считал, что ему в этом процессе отведена роль простого орудия. Он никого не обманывал, но все равно создавалось впечатление мошенничества.

Прокурору все это очень не понравилось, но он не стал возражать, потому что Тельма обвинила его в чрезмерной щепетильности и еще потому, что он хотел занять более высокий пост, чем пост окружного прокурора.

Андервуд пошелестел желтыми страницами, потом принялся оглашать итоги опроса тысячи человек со всех концов штата, выбранных наугад и разделенных по принципу половой, религиозной, национальной и профессиональной принадлежности. По результатам опросов эта четверка пыталась определить, что волнует общественность, дабы Дункан знал, на какие проблемы ему следует обратить внимание. Каждый вопрос рассматривался с точки зрения выгод, которые он мог принести окружному прокурору. После выбора общего направления Блэйр должен был убедить общественность, что интересы Дункана совпадают с ее собственными интересами, которые он будет защищать, решая волнующие людей проблемы.

Первую задачу Йеркс поставил еще три месяца назад: Элмо Дункана должны знать все жители Калифорнии. Он не должен уступать известностью своему противнику, сенатору Никелсу. Добившись известности, компания принялась раздувать достоинства Дункана и всячески чернить нынешнего сенатора от Калифорнии. Однако даже теперь, после трехмесячных трудов, первоначальная задача еще не была решена полностью. Элмо Дункана сейчас знали только в Южной Калифорнии благодаря процессу по делу об убийстве, который он с блеском выиграл. Элмо по-прежнему оставался фигурой местного масштаба, «провинциальным героем», как выразился Йеркс. А он должен стать героем всего штата, таким, которого знали бы и любили в Сан-Франциско и Фресно, Сакраменто и Салинасе, Соноре и Юрике так же, как в Лос-Анджелесе.

— Элмо нужен один-единственный громкий процесс, — услышал Дункан слова Йеркса, сказанные Андервуду. Эту мысль Йеркс повторял уже не первую неделю. — Необходимо откопать что-нибудь стоящее, Харви.

Дункан машинально кивнул. Правильно, большой процесс решил бы все проблемы.

Андервуд опять пошелестел бумагами.

— Факты — упрямая вещь, мистер Йеркс. У меня здесь результаты нашего последнего опроса. Мы еще, правда, не опрашивали людей по международным вопросам. Нас по-прежнему больше интересует, что важно для них в жизни страны. Еще раз повторяю, что самая наболевшая проблема — насилие на улицах наших городов. Она намного важнее проблем образования и налогов. Почти на тридцать пунктов. Людей сейчас беспокоят беззаконие, угроза их жизни, преступность не только расовая и организованная, но и молодежная. Я не обобщаю проблему. Вы знаете, я всегда стараюсь говорить конкретно. С помощью второго вопроса мы пытались раскрыть причины тревог и в ответ слышали одно и то же. Мы проработали два типичных ответа, но не нашли ничего полезного для мистера Дункана. Две недели назад мы взялись за третью группу ответов, в которых в качестве основной причины роста преступности среди молодежи выдвигаются книги и фильмы, пропагандирующие насилие. Мы решили, что этот вопрос мог бы заинтересовать Элмо. Мы узнали о появлении «Семи минут» и обратили на них внимание Элмо. Потом пришли к выводу, что он должен попытаться применить закон штата, запрещающий непристойности, и сделать так, чтобы о процессе знали не только в Оуквуде, но и во всей остальной Калифорнии. Он должен сразиться с…

— С издательской мафией, которая подрывает нравственные устои общества, — подсказал Ирвин Блэйр.

— Да, — кивнул Андервуд. — После ареста владельца книжного магазина и последующего процесса его будут знать как защитника молодежи и стариков, как врага литературы, пропагандирующей насилие. Мы согласились попробовать…

— Мы не согласились, — прервал его Дункан. — Это вы трое согласились, а я с самого начала был против.

— Вы согласились с нами, — мягко напомнил ему Йеркс. — В конце концов вы решили попытаться.

— Конечно, но… — начал Дункан.

— И я узнал, что вы уже предприняли первый шаг, — продолжал Андервуд. — Мистер Йеркс сообщил, что сегодня утром наконец арестовали Фремонта. Вам не кажется, что, прежде чем обсуждать следующие шаги, нам следует подождать…

— Нет, — ровным голосом возразил Дункан. — Я приехал прояснить этот вопрос с непристойностями и хочу обсудить его именно сейчас. Повторяю, мне с самого начала не понравилась эта задумка, и теперь она тоже мне не нравится. Сейчас мое скептическое отношение к ней подкреплено реакцией прессы. Несомненно, что вся эта затея лопнула, как мыльный пузырь. Я предлагаю забыть о ней и придумать что-нибудь новое, более многообещающее.

— Подождите, Элмо. — Ирвин Блэйр остановил его, подняв руку. — Вам не кажется, что вы немного нетерпеливы? Возможно, действие триста одиннадцатой статьи сказывается не сразу, а постепенно. Согласен, мы не добились мгновенной реакции, но…

— Зашипело, хлопнуло и улетучилось, — отчетливо произнося каждое слово, сказал Дункан и машинально встал, потому что на ногах всегда выглядел внушительнее. — Харви, вы придерживаетесь только фактов. Я тоже. Мы заклеймили книгу как непристойную и арестовали продавца по обвинению в распространении порнографии. Из четырех газет, которые я успел просмотреть сегодня, три лишь мельком упомянули об аресте, а одна и этого сделать не соизволила. В одной из тех трех, которые сообщили об аресте, заметка заняла два абзаца на шестой полосе, а две другие отвели этому событию лишь один абзац где-то на полосе объявлений и некрологов.

Ирвин Блэйр так резко вскочил на ноги, что едва не упал.

— Послушайте, вы что же, утверждаете, будто я плохо выполняю свою работу? — обиделся он. — Сейчас расскажу, что я сделал. Позвонил в редакции газет. Мне пообещали выделить место, но ведь не я распоряжаюсь в отделах городских новостей редакций. В самый последний момент заметки, наверное, сократили или отодвинули на задний план из-за более «горячих» новостей. Зато по меньшей мере два телеобозревателя упомянули об аресте в выпусках последних известий.

— Успокойтесь, Ирвин, — сказал Йеркс. — Никто не обвиняет вас в небрежности. Ни Элмо, ни я. Давайте не будем тратить драгоценное время и силы на взаимные упреки. Элмо прав. Мы должны придерживаться фактов.

Обиженный Блэйр уселся, а Элмо Дункан подошел к своему креслу и повернулся к остальным.

— Да, фактов, господа. Вот вам простой факт. Непристойность нынче — не злоба дня, ибо обыватель, даже если он ворчит об опасности, которую несет фривольная литература, едва ли увидит связь между книгами и разгулом преступности на улицах. Книга — неодушевленный предмет. Для начала позвольте мне заметить, что не так уж много людей читают книги. А если и читают, им трудно поверить, что в этих печатных страницах таится угроза их безопасности или даже жизни. Кое-кому может не понравиться то, что мы указываем им, читать ту или иную книгу или не читать. С помощью этого дела мы можем потешить только горстку пуритан и гранди,[6]которые никак не могут повлиять на результаты выборов. Я искренне верю, что некоторые непристойные книги, величаемые «литературой», несут в себе семена зла и порока. Моя прокуратура старается вести борьбу с худшими образчиками, но мои собственные убеждения вовсе не означают, что надо раздувать из мухи слона и, применив закон об оскорблении общественной нравственности, превращать эту книжонку во всеобщую проблему. Кроме того, такой процесс едва ли будет работать на создание образа. Что тут сразу бросается в глаза? Прокурор громадного города выступает против мелкого книготорговца и каких-то туманных неодушевленных слов, которые читал, может, один человек из тысячи или даже того меньше. Господа, это будет слишком неравный поединок, в котором я предстану не с лучшей стороны. К счастью, мало кто узнает о нем, потому что тема оказалась слишком скучной и неинтересной, чтобы уделять ей место в газетах. Повторяю: дело это, по-моему, бесперспективное, давайте покончим с ним как можно скорее. Я пообещал адвокату издателя, что не буду возражать против его быстрого закрытия. Господа, поверьте, нам не удастся тронуть сердца миллионов избирателей, убеждая их, что эта книга может принести серьезный вред.

— Но книга может принести серьезный вред, — подал голос Харви Андервуд с дальнего конца дивана.

Дункан бросил на него колкий взгляд, Йеркс с Блэйром тоже повернулись к Андервуду. Тот пригладил густые брови.

— Пока вы говорили, Элмо, я думал о книгах, которые по силе своего воздействия могут сравниться с землетрясениями. Они заразили злом огромные массы людей, целые народы. Сколько миллионов погибло из-за книги под названием «Майн кампф» Адольфа Гитлера? Сколько людей сгинуло или было обращено в рабство «Капиталом» Карла Маркса? Сколько и созидательных, и разрушительных сил разбудил памфлет или, если хотите, книга под названием «Общий смысл» Томаса Пэйна, маленький очерк Генри Торо в книге «Гражданское неповиновение», «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу? — Он немного помолчал и добавил: — Элмо, вы недооцениваете книгу как вдохновителя и подстрекателя.

Дункан нахмурился, его пальцы, сжимавшие спинку кресла, побелели.

— Я не стану спорить с вами по поводу этих книг. Однако вы упустили вот что: книги, названные вами, сыграли роль в развязывании войн, разгуле насилия, свершении революций, в беспорядках и бесчинствах лишь потому, что каждая из них напрямую выражала насущные потребности людей. Эти книги могли стать руководством к действию, поскольку их авторы пытались как-то решить жизненно важные вопросы. Книга Гитлера раскрыла немцам глаза на то, в каком опасном положении они очутились, и указала выход из него. Книга Маркса дала голодной России, созревшей для революции, рецепт насыщения. Работы Торо вооружили Ганди посильнее британских винтовок и пушек и освободили Индию. Тот же самый очерк Торо дал молодежи Соединенных Штатов оружие против наших «медных касок». Конечно, «взрывную» книгу можно использовать не хуже динамита. Но с чем имеем дело мы? Что у нас есть? Грязная порнографическая повесть, которую написал давно умерший человек. Американцы боятся за свои жизни, их тревожит беззаконие и насилие, и им нельзя сказать: «Мы собираемся запретить эту книгу и книги, ей подобные, и, как только мы сделаем это, ваши страхи, или по крайней мере большая их часть, исчезнут и ваша жизнь мгновенно станет безопасной». Мы, конечно, можем сказать такое, и отчасти это будет правдой, но, уверяю вас, никто нам не поверит. Без веры нет крестового похода, а без крестового похода не будет и героя. — Дункан медленно вернулся к кофейному столику и остановился. — Мы же собрались здесь именно для этого, не так ли? — спросил он чуть насмешливым тоном, дабы скрыть смущение. — Чтобы сделать Элмо Дункана героем?

— Элмо, сядьте, — сказал Йеркс. — Вы высказались. Теперь выпейте бренди и дайте сказать мне. — Он неторопливо снял голубоватые очки и оглядел остальных. — Я выслушал ваши доводы, Харви и Ирвин, и выслушал вас, Элмо. Позвольте мне теперь рассудить вас. — Он обратился к сидевшим на диване. — Элмо Дункан сделал все, о чем мы его просили. Мы предложили ему взять воздушный шар и посмотреть, наполнится ли он воздухом. Элмо как окружной прокурор сделал все, что мог, но ему весьма мешает наше уголовное законодательство и взаимоотношения в обществе. Он хотел взять на прицел крупную книгу, а закон заставил его переключиться на продавца, мелкую дичь. На прессу сегодняшний арест не произвел большого впечатления. Даже два сообщения в теленовостях, о которых вы говорили, Ирвин, если быть честным, устроил я. Я позвонил секретарю Уилларда Осборна и сказал, что буду благодарен, если они сообщат об аресте в своих передачах. Больше ничего не произошло. Ни по указке, ни спонтанно. По-моему, наш окружной прокурор совершенно прав. Слабая кампания — то же самое, что и слабая акция. С ней лучше не мучиться, а постараться побыстрее сбагрить и купить новые акции.

— Если вы настаиваете, мистер Йеркс… — сказал Андервуд.

— Настаиваю, — кивнул Йеркс. — Давайте доверимся инстинкту Элмо. Он прирожденный политик, а каждый прирожденный политик обладает чутьем, которое лучше любого компьютера подсказывает ему, что принесет выгоду, а что нет. Элмо предлагает забыть о книге и найти другой объект, чтобы привлечь внимание миллионов людей, и я с ним согласен. Чем можно привлечь их внимание? Мы знаем, что не книгой. Тогда чем же? Мне вспомнились слова одного писателя. Кто знает, может, это и есть ответ на наш вопрос. Он написал, что детективы пользуются такой популярностью и завораживают всех потому, что убийство — это необратимое преступление. Оно окончательно, после него ничего нет. Можно вернуть драгоценности, но не человеческую жизнь. В некотором роде это относится и к нам. Элмо политик и наш окружной прокурор. Ему нужно дело, исполненное общественной значимости, такое, из которого он смог бы раздуть громкий процесс. Ему нужно большое непоправимое преступление, которое действует одинаково и на человека с улицы, и на домохозяйку, — что-то вроде убийства. Непристойность — не такое преступление, она сродни краже драгоценностей и затрагивает небольшую группу людей, но не широкие массы. Наша сегодняшняя задача состоит в том, чтобы найти большое преступление. Вы следите за ходом моей мысли?

Дункан и Андервуд кивнули.

— Давайте вернемся к делу, — предложил Ирвин Блэйр.

— Хорошо, — кивнул Йеркс, взял бокал и медленно поболтал бренди на дне. Наконец он сказал: — Последний опрос Харви еще раз подтвердил, что больше всего людей беспокоит разгул преступности и то обстоятельство, что в нее все шире вовлекается молодежь. Прекрасно. Мы живем в огромном городе, в котором, как подтвердит Элмо, ни минуты не проходит без какого-нибудь преступления или нарушения общественного порядка. Видели последние данные ФБР? Каждые тридцать минут в Соединенных Штатах происходит изнасилование. Это только один вид преступления. Лишь Богу известно, сколько других совершается каждую минуту, не говоря уж о получасе. Преступления совершаются в эту минуту, в те секунды, пока я говорю. Мы должны войти в игру в нужный момент, откопать самое подходящее преступление, представить его Элмо и сказать: сделай из него процесс, а мы прославим тебя на весь штат. А сейчас, Харви, послушаем результаты последнего опроса. Потом немного пофантазируем, не забывая при этом о практической стороне дела, и решим, какое ночное преступление в этом огромном городе нужно Превратить в громкий процесс для прославления окружного прокурора Лос-Анджелеса, который скоро станет сенатором Соединенных Штатов от Калифорнии. Только это преступление должно быть сродни убийству, а не краже драгоценностей…

Господи, подумал он, если кто-нибудь узнает правду, он убьет себя.

Ему хотелось наложить на себя руки прямо сейчас, сию секунду.

После случившегося прошло три часа. Джордж ошибся, сказав, что со временем ему станет легче. Ничто не помогало: ни время, ни травка… ни разговоры. Все было бесполезно. Ну разве что сейчас он не так сильно дрожал. Теперь все тело как бы онемело, кости ныли, и ему хотелось все забыть.

Он бросил взгляд на свои бледные пальцы, сжимавшие руль «ровера», будто белые крючья.

— Эй, с тобой все в порядке? — спросил Джордж Перкинс с соседнего сиденья.

— Кажется, да, — ответил Джерри Гриффит. — Сейчас все хорошо.

— Вид у тебя что-то неважный. Ты похож на зомби.

— Все нормально, — повторил Джерри.

Он повернул на восток от Келтон-авеню и подъехал к студенческому городку Калифорнийского университета, где Джордж жил вместе с двумя парнями.

— Не беспокойся, — успокоил его Джордж, почесав бороду. — Забудь обо всем и держись так, будто ничего не произошло. Если увидишь себя в этом, значит, ничего просто не было. Постарайся отвлечься и думать о чем-нибудь другом, как в йоге. Понимаешь?

— Со мной все в порядке, — сказал Джерри Гриффит.

— Умерь прыть, приятель. Ты проехал мою берлогу.

Джерри нажал на тормоза, как ему показалось, не ногой, а каким-то обрубком, после резкой остановки крепко ударился грудью о руль, но боли не почувствовал.

— Прости, — извинился он перед Джорджем, который налетел на приборный щиток.

Джерри ждал, когда Джордж вылезет из машины, но Перкинс продолжал сидеть и пристально смотреть на него. Джордж пригладил длинные баки песочного цвета и бороду, не сводя глаз с Гриффита.

— Джерри, мой мальчик, я хочу сказать тебе кое-что на прощание, — начал он. — Я твержу тебе всю ночь, что ты чист и свободен. Никто не знает, что ты был там.

— Она знает.

— Но ей неведомо, как тебя зовут.

— Я забыл…

— Ты чист, — повторил Джордж. — Но не забудь: если что-то случится…

— Ты же говорил, что ничего не может случиться.

— Ничего и не случится без твоей помощи, — многозначительно произнес Джордж. — Я тебе уже говорил, что твой самый злейший враг — ты сам.

— Знаешь, Джордж…

— Конечно, я все знаю о твоем старике. Это единственное, что меня беспокоит. Ты вернешься сам не свой, и он мигом расколет тебя. А эта роскошная куколка, которую ты называешь кузиной… Мэгги…

— Перестань, Джордж.

— Я должен сказать, о чем думаю. Ты зациклился на том, что случилось, но, если ты признаешься ей, ты сам себе выроешь могилу.

— Я же тебе сказал, что все останется между нами.

— Смотри… Потому что, если что-нибудь случится, запомни: ты все сделал один. Меня там вообще не было. Только ты. Если ты когда-нибудь скажешь, что я там был, это будет предательством, и мне придется рассказать, кто все это сотворил. Хотел ты или нет, но это был ты. Так что давай заключим соглашение. Меня там не было, а значит, я не смогу никому сказать, что там был ты. Понимаешь?

— Ладно, Джордж.

Джордж Перкинс открыл дверцу, потом заколебался и, вновь заговорив дружеским тоном, добавил:

— Но я тебе уже говорил, беспокоиться не стоит. Ничего не произошло.

— Хорошо, хорошо…

— Просто постарайся помнить об этом, как я. Признайся, ведь трахнуть ее было чертовски приятно.

— Да.

— Можешь поблагодарить меня за то, что я вскрыл ее. Она была закрыта, как раковина, когда я начал. Но после того как забрался внутрь, это стало напоминать скольжение по намазанному маслом склону. А от ее криков, укусов и брыканий я чуть не сошел с ума. Класс!

— Да, класс, — согласился Джерри, — если б только…

— Об остальном забудь, — прервал его Джордж. — Я тебе уже излагал свою философию. Думай только о хорошем, а плохие мысли гони прочь. Не забывай это, приятель.

— Ладно.

— Поедешь прямо домой?

— Да.

— Тогда до завтра. Увидимся после твоей лекции по литературе.

— До встречи.

Джордж Перкинс вылез из машины, взбежал на крыльцо, перепрыгивая через ступеньку, и скрылся в подъезде.

Джерри Гриффит снял онемевшую ногу с тормоза и нажал на газ. Он выбрал самый короткий путь домой: авеню Ветеранов, потом Сансет и Пэсифик-Палисэйдз, где стоял его дом. Джерри хотел попасть туда как можно быстрее, потому что не мог долго оставаться один. Сейчас ему стало еще хуже, опять нахлынули мысли о самоубийстве.

Но на бульваре Сансет, остановившись перед светофором, за которым нужно было повернуть налево, Джерри Гриффит понял, что он не один.

С ним была та восемнадцатилетняя кричащая девушка по имени Шери Мур.

Только теперь она не кричала, а лежала неподвижно и молча, будто труп.

Джерри считал, что принадлежит к числу людей с хорошо развитой зрительной памятью, потому что мысли и воспоминания чаще всего являлись к нему в зримых образах и графических картинах, а не в словесной форме, как у большинства людей. Сейчас ему уже хотелось побыть одному, но это было невозможно. Сейчас ему очень хотелось перестать принадлежать к числу людей с хорошей зрительной памятью, но это тоже было невозможно.

Перед глазами стояла одна картина.

Девушка лежала, совсем голая, на коврике рядом с кроватью, раскинув руки и раздвинув полные, кремового цвета бедра. Почти вся ее промежность была на виду, похожая на вывернутые женские губы. Одна рука касалась ночного столика, вторая безжизненно покоилась на животе; маленькие кремового цвета груди поникли, словно из них выпустили воздух. Рот был открыт, а глаза закрыты; в спутанных волосах виднелась красная струйка крови.

Эта картина стояла сейчас у него перед глазами.

Он попытался прогнать ее, и ему это удалось, но место этой картины заняли другие, потому что он обладал хорошей зрительной памятью.

Они с Джорджем в дискотеке, пьют кока-колу и танцуют. Джордж слышит, как одна девушка говорит кому-то, что хотела бы поехать домой. Джордж сообщает ей, что у его друга есть машина. Он спрашивает девушку, где она живет, потому что, если им по пути, они с радостью подбросят ее.

Ее звали Шери, и она жила с подругой, Дарлин, рядом с бульваром Санта-Моника, на Догени-драйв. Так что им оказалось по пути.

Другая картина. Шери целуется с Джорджем на заднем сиденье. Хлопчатобумажное платье задралось, обнажив бедро. Джерри хотелось сорвать с нее платье и всю ночь заниматься любовью. Как всегда, он представлял все это визуально. Потом девушка и Джордж неожиданно вышли из машины. Джордж сказал, что они должны, как джентльмены, проводить ее до дверей квартиры.

Другая картина. Квартира Шери. Девушка прошла через спальню в ванную комнату. Джордж подмигнул, погладил себя между ног и сказал, что, вне всяких сомнений, она хочет «этого». Знает она это или нет, но она вполне созрела для такого дела, так что ему лучше, пожалуй, подождать ее в спальне, а потом наступит очередь Джерри.

Новая картинка. За Джорджем закрывается дверь спальни, а он пьет пиво из банки. Через какое-то время дверь немного приоткрывается, и Джерри видит совершенно голого Джорджа, высокого и волосатого, с большим членом, болтающимся между ног. Джордж ухмыляется и говорит: «Решил малость ее удивить». В этот миг слышится голос Шери, и Джордж закрывается в спальне. Девушка что-то говорит о Дарлин, потом доносятся какие-то звуки, напоминающие шум борьбы. Джерри вскакивает и захлопывает дверь, чтобы не слышать их.

Очередная, на этот раз расплывчатая картина. Голая Шери лежит на кровати, он, тоже голый, зажимает ей рукой рот. Промежность у нее мокрая.

Он встает, надевает трусы и брюки. Девушка бросается на него, он роняет одежду и отталкивает ее. Шери поскальзывается на коврике, падает и ударяется головой об острый край ночного столика. Соскользнув на пол, пытается встать, но валится на спину.

Потом — монтаж из многих картин, на этот раз с диалогом. Джордж вбегает в спальню и спрашивает, какого черта он это сделал? Джерри, заикаясь, отвечает, что все произошло случайно. Джордж велит быстро одеваться, наклоняется над Шери и говорит, что она в ужасном состоянии, но, слава богу, жива, хотя и без сознания. Джерри одевается и хочет вызвать врача, но Джордж выхватывает у него из рук трубку и говорит, что Джерри спятил и хочет, чтобы его поймали. Джерри настаивает на анонимном звонке врачу, но Джордж требует, чтобы он живее одевался, говорит, что в любую минуту может вернуться Дарлин и вызвать доктора, а им лучше побыстрее сматываться.

Дата добавления: 2015-07-08