Семь минут 4 страница

— Ты был занят тем, что должен был делать. Ты создавал свое дело. Ты только начинал…

— Не надо меня выгораживать. Я отвернулся от реальных проблем, от ответственности, окунулся в свою ничтожную анархию и притворился, будто большого мира, в котором нужно жить, просто не существует. Послушай, Эйб, вот голые факты. Мне срочно понадобились деньги, но у меня их не оказалось. Вместо них у меня были похвальные грамоты и вымпелы, которые не могли заменить деньги. Я решил найти денег. Знаешь, куда я за ними пошел?

— Понятия не имею, Майк, — спокойно ответил Зелкин:

— С миром богачей меня связывала только одна ниточка. Фил Сэнфорд. И я отправился к нему. Он давно умолял меня перейти в его издательство и зарабатывать настоящие бабки, до я отнесся к этому предложению так же, как отнесся бы к предложению работать в доме терпимости. Я был адвокатом, и я принадлежал к миру несчастных людей. И вот я пришел к нему со шляпой в протянутой руке, говоря, что передумал и не прочь перейти на более высокооплачиваемую работу в «Сэнфорд-хаус». Я всегда ценил Фила за то, что он тогда сделал. Может, он тряпка и не отличается большой наблюдательностью, но в тот день у него словно включилось третье ухо, настроенное на мою волну. Он почуял беду и попытался выяснить причину моего внезапного решения. Сначала я молчал, но после долгого разговора и нескольких коктейлей все ему рассказал. Он не отнял у мира адвоката только из-за того, что у меня не хватает денег. «Ну, если это только деньги…» — сказал он и заставил меня взять их взаймы. Я нанял лучших хирургов, и они спасли мою мать. С помощью этих денег мне удалось нанять лучших сиделок и обеспечить ей самый внимательный уход в последующие дни. Деньги — вот что имеет силу. Деньги спасают. Деньги приносят свободу. Но одного урока в молодости мало. Только во время второго кризиса, когда мать, как ты знаешь, начали лечить тем новым лекарством, которое, как мы потом выяснили, следует запретить, я усвоил свой второй урок. После того как лекарство убило ее, я понял, что ты бессилен помочь другому, если рубишь сук, на котором сидишь. Только после смерти матери я прозрел. Я раб, сказал я себе, и только деньги могут освободить меня. Если подвернется тот самый Большой Шанс, клянусь, что воспользуюсь им. Поэтому я должен поступить на работу в «Осборн энтерпрайсиз».

Зелкин сидел очень тихо и смотрел в свою пустую кофейную чашку. В конце концов он кивнул и заявил:

— Ясно. Пожалуй, я могу тебя понять.

— Для полной уверенности, позволь мне добавить еще одну вещь. Я знаю голливудовцев, и у них бытует поговорка, грубая, но четкая. Она гласит: «Ты добился своего, заработав деньги, и теперь можешь посылать всех подальше». Короче, имея деньги, ты можешь послать любого подлеца подальше. Только с деньгами ты становишься свободным человеком. А я хочу быть свободным человеком.

— Я все прекрасно понял. — Зелкин слабо улыбнулся. — Только, Майк, существует много путей к свободе.

— Справедливо. — Барретт достал из бумажника кредитную карточку и положил сверху на счет. — Позволь мне заплатить, Эйб. В конце концов, это я собираюсь стать вице-президентом.

— Ладно. Но следующий обед — за мой счет.

— Я рад, что ты сказал «следующий», — обрадовался Барретт. — Очень на это надеялся. Не хотелось ломать нашу дружбу.

— Не беспокойся, — заверил Зелкин. — Мне нравятся и богатые друзья.

Барретт подписал чек, оставил чаевые и посмотрел на часы.

— Пора бежать. Через двадцать минут я должен быть во Дворце правосудия, где меня будет ждать наш мистер Дункан. Не возражаешь, если я побегу, Эйб? Помни, это мой последний поступок в ипостаси человека, помогающего другим и желающего вернуть свой последний долг.

За три минуты до назначенного времени Майк Барретт подошел к построенному полвека назад зданию окружной прокуратуры, в котором Элмо Дункан надзирал за работой двухсот шестидесяти своих сотрудников. Над высоким сводчатым входом виднелись высеченные в камне слова, повергающие в благоговейный трепет: «Дворец правосудия».

Войдя в одну из дверей, Барретт спустился по нескольким ступенькам, миновал знакомый холл с многочисленными автоматами, выдающими еду и напитки, и в последнее мгновение успел юркнуть в закрывающийся лифт. На шестом этаже девушка, сидевшая за суперсовременной конторкой, направила его по широкому коридору. Напротив комнаты для прессы Майк увидел стеклянную дверь с надписью: «Элмо Дункан, окружной прокурор».

За дверью размещалась средних размеров приемная с двумя столами. На левом стояла табличка с надписью «Лейтенант Хоган». Он, как знал Барретт, служил у прокурора и шофером, и телохранителем. Стул за этим столом пустовал. У другого стола — в противоположном углу приемной, стояло несколько стульев. За столом печатала девушка. Она так увлеклась работой, что заметила Барретта, только когда он подошел совсем близко. Девушка виновато подняла голову, и Майк представился. Она быстро просмотрела список посетителей, кивнула и сказала, что окружной прокурор Дункан ждет в кабинете мистера Виктора Родригеса, который располагается в другом конце коридора. Она позвонит мистеру Дункану и предупредит о приходе мистера Барретта.

Майк вернулся к лифту, прошел мимо и в самом конце коридора увидел комнату с табличкой «Отдел апелляций». Когда он вошел в приемную, привлекательная шатенка оторвалась от машинки и встала.

— Мистер Барретт? Сюда, пожалуйста. Окружной прокурор ждет вас.

Секретарша открыла дверь кабинета. Барретт на ходу поблагодарил девушку. У стола о чем-то оживленно беседовали двое мужчин. Барретт тотчас узнал Элмо Дункана. Тот был намного выше своего собеседника, шесть с лишним футов росту. Гладкие белокурые волосы, узкие голубые глаза, тонкий нос и подбородок с ямочкой. На светлой коже — редкие веснушки. Прокурор был облачен в элегантный синий костюм из альпаки, сшитый на заказ, и рубашку в голубую и белую полоску.

У его коренастого собеседника были иссиня-черные вьющиеся волосы и смуглое лицо. Над аккуратно подстриженными густыми усами нависал несколько непропорционально длинный нос.

Как только дверь закрылась, Дункан прервал беседу и направился навстречу Барретту, широко улыбаясь и протягивая руку. Обменявшись с гостем рукопожатием, он сказал:

— Рад вас видеть, мистер Барретт. Извините, что заставил вас ходить из кабинета в кабинет. У себя совершенно невозможно заниматься делами. Мы с Виктором… Ах, может, вы не знакомы… Это мой помощник, Виктор Родригес. Виктор, это мистер Барретт, один из самых удачливых адвокатов.

Барретт пожал руку Родригесу.

— Мистер Родригес оставит нас… У него деловая встреча… если только нам не понадобится его присутствие, — объяснил Дункан. — Вы сказали, что хотели обсудить… э… как фамилия того человека?

— Бен Фремонт, — подсказал Родригес.

— Да, Фремонт. — Дункан кивнул. — Виктор Родригес как раз занимается делами, связанными с порнографией. Конечно, я просматриваю их, как и все остальное, но если вы хотите, чтобы мистер Родригес остался…

— В этом нет необходимости, — ответил Барретт.

Родригес быстро ушел. Дункан показал на два кожаных кресла, стоящих перед столом.

— Присаживайтесь. Устраивайтесь поудобнее.

Барретт подошел к одному из кресел, отодвинул его от книжных полок поближе к столу. Дункан обошел стол со стеклянной крышкой, сел на кожаный вращающийся стул и показал на графин с водой, но Барретт отрицательно покачал головой. Тогда прокурор предложил сигареты.

— Если вы не возражаете, я закурю трубку, — ответил Барретт.

Пока Барретт набивал и раскуривал свою английскую вересковую трубку, Дункан молча дымил сигаретой.

— Кажется, мы впервые встречаемся за пределами маленького дворца Уилларда Осборна, — заметил Элмо Дункан. — Как поживает Уиллард? У меня не хватает времени смотреть телевизор, но, похоже, все телезрители знают его студию. Так что, полагаю, дела у него идут неплохо.

— По-моему, у него только одна проблема — с департаментом налогов и сборов, — улыбнулся Барретт.

— Жаль, у меня такой проблемы нет, — пошутил Дункан. — Знаете, Уиллард Осборн — один из немногих богатеев, которые нравились бы мне, даже став бедняками. Он умный человек и умеет развлекать гостей.

Барретт согласился. Ему захотелось сообщить окружному прокурору, что совсем скоро он станет вице-президентом «Осборн энтерпрайсиз». Это помогло бы произвести более сильное впечатление. Но Дункан продолжал говорить, и Майк понял, что в этом нет нужды. Элмо Дункан сам все за него сделал. Окружной прокурор вспомнил ужины в доме Осборна, на которых присутствовал и Барретт, сделал несколько комплиментов Фей и рассказал длинный анекдот о процессе против Осборна, победить в котором Осборну помог его недюжинный ум.

Минуты шли. Внезапно Дункан умолк, закурил новую сигарету от окурка предыдущей, придвинул свой стул к столу и сказал:

— Достаточно. Я уверен, что вы хотите перейти к делу. Чем могу служить, мистер Барретт?

Барретт вытащил трубку изо рта, выбил золу в пепельницу и ответил:

— Вы можете оказать мне услугу?

— Какую угодно. Конечно, в пределах разумного.

— Я пришел не по поручению Уилларда Осборна, а по просьбе одного клиента из Нью-Йорка, моего старого друга Филиппа Сэнфорда, президента издательства «Сэнфорд-хаус» и издателя «Семи минут», книги…

— Знаю. Дело Бена Фремонта.

— Точно. — Барретт посмотрел на привлекательного блондина, сидящего напротив за столом. — Мистер Дункан, можно спросить: вы читали книгу?

— Если честно, нет.

Барретт кивнул.

— Я тоже. Но несколько видных критиков и ученых прочитали ее задолго до появления в Соединенных Штатах и считают настоящей литературой, а не крутой порнографией, которую издал в коммерческих целях и выбросил на прилавки аптек и книжных магазинов какой-нибудь подпольный грязный издатель из Реседы или Ван-Найса. Ее написал легендарный в тридцатых годах человек. Это труд всей его жизни. Книгу выпустило одно из самых уважаемых издательств. Небольшое утреннее недоразумение обеспокоило моего клиента и может нанести ему немалый финансовый урон. Поэтому я решил прийти к вам и…

— Сейчас посмотрим, — прервал его Элмо Дункан, поднимая гору папок на столе, — в чем там дело. — Он принялся разглядывать надписи на обложках. — Вот. «Фремонт, Бен. Статья 311».

Он вытащил нужную папку и отодвинул остальные в сторону. Перед тем как открыть ее, Дункан сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, что мы не производили подобных арестов без тщательной проверки. После жалобы Родригес с Питом Лукасом, специалистом по порнографии и хорошим адвокатом, прочитали эту книгу. Сейчас поглядим. — Он открыл папку и начал просматривать страницы.

Барретт вновь молча набил трубку, раскурил и принялся ждать.

Пролистав содержимое папки, Дункан положил ее на стол и потер подбородок.

— То, что я вам сейчас скажу, разумеется, должно остаться между нами. Миссис Оливия Сент-Клер, президент оуквудского филиала ОБЗПЖ, подала жалобу. Пит Лукас и затем Виктор Родригес, как я уже сказал, прочитали «Семь минут», и оба в один голос утверждают, что это чистейшей воды порнография. Весь вопрос в том, считать ли ее непристойной по современным меркам, принятым в обществе.

— Раз уж ваши помощники прочли книгу, именно к этому я и хотел привлечь ваше внимание, — быстро произнес Барретт. — Когда-то, во времена Флобера, «Мадам Бовари» считалась непристойной книгой. Сегодня же в ней видят трогательную и печальную историю о неверной жене. Недавно я прочитал анонимные мемуары джентльмена, жившего в эпоху королевы Виктории. Они называются «Моя тайная жизнь». В них автор просто и подробно описывает, как он «трахал» — это его выражение — тысячу двести женщин восьмидесяти национальностей из двадцати семи стран. Единственная национальность, которую он обошел вниманием, по-моему, были лапландки.

Дункан заерзал на стуле и натянуто рассмеялся.

— В прошлом веке, — продолжил Барретт, — он не смог их опубликовать. В наши же дни они стали бестселлером, и не думаю, что волосы на голове какого-нибудь читателя станут дыбом или поседеют. Почему? Да потому, что мы живем в другом веке и играем в новую игру по новым правилам. А коли так, почему не писать о сексе открыто, так же, как люди занимаются им? По-моему, Анатоль Франс однажды сказал: «Из всех половых извращений самым необъяснимым и странным является целомудрие».

Дункан едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал. Он ждал.

Барретт решил развить успех.

— Не думаю, что открытость в вопросах секса причинит кому-нибудь в нашей стране вред. Доктор Стивен Маркус написал об этой новомодной вседозволенности так: «Для меня она не служит признаком деградации или старения общества. На мой взгляд, мы не становимся более распущенными. Просто это свидетельство тому, что порнография потеряла свою былую опасность, лишилась прежней силы». Я полностью согласен с этой мыслью.

Окружной прокурор пошевелился.

— В ваших словах немало правды, но я не могу полностью согласиться с ними. Может, какая-то часть порнографии и потеряла былую опасность, но, боюсь, далеко не вся. Мы могли бы спорить по этому сложному вопросу очень долго.

— Простите, я увлекся, — извинился Барретт. — Меня понесло. Я собирался говорить только о книге Джадвея. Согласен, в тридцатые, сороковые, даже пятидесятые годы ее можно было считать непристойной, но сегодня… Мистер Дункан, когда вы в последний раз ходили в кино? Наверняка вы видели на экране не только простой акт совокупления, но и женскую мастурбацию, гомосексуализм и все, что угодно. Я хочу сказать, что сегодня для среднего человека, который разделяет моральные стандарты современного общества, книга Джадвея не более и не менее откровенна, чем другие подобные вещи, не считающиеся произведениями искусства. Что же тогда послужило причиной ареста мистера Фремонта?

— Да, да, арест Бена Фремонта — спорный вопрос. Мои люди в конце концов решили арестовать Фремонта по двум причинам. Большая группа так называемых «средних» женщин, разделяющих, как вы сказали, моральные стандарты современного общества, подала протест в прокуратуру. Они утверждают, что данная книга переходит все допустимые границы…

— Вы считаете женщин, которые входят в общество борьбы за праведную жизнь, «средними»? — недовольно поинтересовался Барретт.

— Конечно, — удивленно ответил Дункан. — Они ничем не отличаются от остальных женщин: так же выходят замуж, рожают детей, занимаются хозяйством, стряпают, развлекаются, читают книги. Конечно, они самые настоящие средние люди.

Барретт хотел поспорить, но увидел, что Дункан говорит совершенно искренне. Он вспомнил, как Эйб Зелкин назвал его «честным» и «откровенным». Споры сейчас ни к чему не приведут. Поэтому Барретт промолчал.

— И если у дам, входящих в такую большую организацию, очень большую… — продолжал Дункан.

«Большая организация» — много голосов на выборах, подумал Барретт, вспомнив о любви окружного прокурора к политике.

— …эта книга вызвала тревогу, то, быть может, этот факт показывает, что в Оуквуде больше людей, обладающих высокими нравственными качествами, чем можно судить по количеству зрителей на фильмах, о которых вы говорили. Эта мысль сразу пришла нам в голову. Вторая, и более важная причина заключается в следующем. Поток возмутительной литературы, мерзкой садомазохистской грязи грозит захлестнуть нас, и его необходимо остановить, особенно нельзя допустить, чтобы он дошел до молодежи и впечатлительных людей. Возможно, времена действительно изменились, границы допустимого расширились, и сейчас больше открытости и терпимости. И все же существуют пределы, где-то должна быть последняя черта. Возможно, как умно подметил один священник, наша страна страдает от оргии открытости. Я помню речь судьи Верховного суда Пенсильвании Майкла Мусманно. «Широкая река грязи течет через страну, загаживая берега и распространяя ужасное зловоние. Больше всего тревожит то, что люди, чьи носы должны быть особенно чувствительны к этой вони, совсем не слышат ее. Я говорю об окружных прокурорах и работниках прокуратур по всей стране». Мистер Барретт, я никогда не забуду этих слов. Я намерен быть одним из тех окружных прокуроров, чей нос улавливает зловоние.

— Полностью согласен с вами, — кивнул Барретт. — Едва ли найдется приличный человек, который не хотел бы остановить бурный поток «крутой» коммерческой зловонной порнографии…

— Нет, — прервал его Дункан, подняв руку. — Нас беспокоят не хитрые мелкие продавцы «крутой» порнографии, а случаи, когда те же грязные вещи продаются крупными фирмами вроде «Сэнфорд-хаус» и появляются в каждом книжном магазине. Мы выбрали книгу Джадвея именно из-за высокой репутации Сэнфорда, чтобы это послужило предупреждением другим крупным издателям. Издание грязных книг перешло все границы, и этому необходимо положить конец. Таковы были причины утреннего ареста. Но, мистер Барретт, я не хотел бы делать из мухи слона. Я хочу сказать, что в этом конкретном случае с Беном Фремонтом я не испытываю таких сильных чувств. Я негодую по поводу общей тенденции в литературе и кино в масштабах всей страны и не собираюсь превращать процесс «Народ против Бена Фремонта» в cause célèbre.[4]У нас есть более важные преступления, и «Семь минут» для нас сравнительно незначительное дело.

— Тогда…

— Вся сложность в жительницах Оуквуда. Они оказывают на прокуратуру большое давление и имеют для этого некоторые основания. Мы должны выполнить их требования. Надеюсь, вы понимаете это.

— И, арестовав Фремонта, вы выполнили их требование, — вставил Барретт.

— Верно, мы выполнили свой долг. У вас есть клиент и обязанности перед ним. Я готов помочь вам в разумных пределах, ведь Фремонт уже арестован и находится в тюрьме. Естественно, вы освободите его под залог. Какой следующий шаг вы собираетесь предпринять?

Барретт затянулся и выпустил дым. Потом посмотрел, как он поднимается кверху, и облокотился на стол.

— Я тоже хочу проявить благоразумие, мистер Дункан. Мой клиент предлагает сделку. Бен Фремонт признает себя виновным и платит штраф в две тысячи четыреста долларов, но тюремный срок должен быть условным. Если эти условия вас удовлетворят…

— Ммм… Если мы заключим такую сделку, надеюсь, вы понимаете, что признание подсудимым своей вины на деле означает запрет на продажу «Семи минут» во всем Оуквуде? Все книжные магазины в Оуквуде испугаются ОБЗПЖ и прокуратуры.

— Нам плевать на Оуквуд, — ответил Барретт. — Пусть ее не будет в Оуквуде. Это вы выполните требование оуквудского филиала ОБЗПЖ. Запрещайте продажу «Семи минут» в Оуквуде, но не трогайте остальную территорию округа.

— Так оно и будет.

— Очень хорошо. Моего клиента интересует округ, сам Лос-Анджелес и другие большие города по всей стране. Главное, чтобы книга продавалась в нашем округе. Что касается Оуквуда, то никого из его добропорядочных жительниц не оскорбит вид этой книги в родном городке. Те, кому она понадобится, смогут проехать несколько кварталов в Брентвуд, Уэствуд или какой-нибудь другой пригород Лос-Анджелеса и купить ее там. Таков наш план. Возмущение от ее появления быстро пройдет, ее примут, и больше «Семь минут» не доставят моему клиенту хлопот. А вы выполните свой долг, мистер Дункан.

Барретт умолк в ожидании ответа.

Элмо Дункан погасил окурок, задумчиво встал, сунул руки в карманы брюк и принялся медленно мерить шагами небольшое пространство между кожаным вращающимся стулом и полками, заставленными толстыми юридическими книгами.

Неожиданно он остановился.

— Мистер Барретт, ваше предложение кажется мне довольно разумным.

— Отлично.

— Мы успокоим дам из ОБЗПЖ. Правда, Лукас и Родригес так увлеклись этим делом, что порой мне кажется, будто они ищут предосудительное в каждом слове. Вообще-то это понятно. Они почти каждый день получают жалобы и должны на них реагировать. Я не сомневаюсь, что сумею уговорить своих помощников. Я бы мог прямо сейчас заключить с вами сделку, но, чтобы все выглядело прилично, мне необходимо сначала обсудить ваше предложение со своими сотрудниками. Ведь они отдали этому делу очень много времени и сил. Я вполне согласен с вами, но давайте из вежливости подождем до завтра, мистер Барретт. Вы поговорите со своим клиентом, а я возьму на себя судью. Фремонт признает себя виновным, выплачивает штраф и получает условный срок. Справедливо?

— Справедливо, — кивнул Барретт и встал.

Окружной прокурор быстро вышел из-за стола, чтобы пожать ему руку и проводить до двери.

— Не забудьте позвонить мне завтра утром.

— Не беспокойтесь, не забуду.

Когда Барретт открыл дверь, Дункан сказал на прощание:

— Кстати, если увидите Уилларда Осборна…

— Завтра я ужинаю у него.

— Не забудьте рассказать о нашей встрече и передайте ему наилучшие пожелания. Я очень благодарен, что его студия последнее время уделяет мне так много внимания. Передайте мою искреннюю благодарность.

«Как на рынке», — мелькнула мысль у Барретта.

Дункан поднял голову и посмотрел на часы, висящие на стене.

— Мне пора бежать. Очень напряженный день и совсем кошмарный вечер.

День был теплый, но к вечеру с запада подул свежий ветерок. Особенно прохладным он был у океана.

Элмо Дункан продрог и забился в угол заднего сиденья огромного «кадиллака», который прислал после ужина Лютер Йеркс. Дункан взглянул на стекла, чтобы убедиться, что они плотно закрыты. Потом решил попросить шофера включить обогреватель, но увидел, что до Малибу осталось минут пять езды. Скоро он забудет прохладный ветер.

После долгого и утомительного рабочего дня у него едва нашлась свободная минутка поболтать с женой и детьми и спокойно поужинать. Когда к новому дому Дункана в Лос-Фелисе прибыл «кадиллак», чтобы отвезти его к Йерксу на берег океана, прокурор пожалел, что Йеркс не использовал для встреч более доступные места, например свою огромную виллу в Бель-Эйре, построенную в стиле французского поместья. По крайней мере, можно было бы проводить эти тайные совещания в выходные в уединенном особняке в Палм-Спрингс, потому что по выходным расстояние не играет такой большой роли. Несмотря на недовольство, Дункан понимал мудрость выбора места встречи. Этот особняк стоял поодаль от других домов и отлично подходил для дел, которые следует держать в тайне.

Регулярные встречи между прокурором округа Лос-Анджелес и самым богатым промышленником Калифорнии, которые могли вызвать подозрение у многих, начались несколько месяцев назад. Сперва они проходили раз в неделю, но после того, как в компанию влились Харви Андервуд и Ирвин Блэйр, они стали встречаться дважды или трижды в неделю. Конечно, союз между Дунканом и Йерксом когда-нибудь перестанет быть тайной, но пока время для этого не пришло. Подпольная тактика была необходима, чтобы держать в неведении оппозицию, сторонников сенатора Никелса. О сегодняшней встрече, кроме присутствовавших на ней, знали только два человека: жена Дункана и шеф полиции.

Когда Элмо Дункан рассеянно смотрел на коттеджи, стоящие на берегу вдоль Пэсифик-Коуст-хайвей, он думал, что ему очень повезло. Эта мысль часто приходила в голову именно здесь. На него обратил внимание человек, который возводил на троны королей. Он считал, что у Дункана более высокое предназначение, чем карьера прокурора. Большинство из этих домов были летними резиденциями богачей. Элмо подумал, что неплохо бы иметь такой домик, но еще лучше обладать властью.

Элмо Дункан вырос в Глендейле, в благополучном районе, где не было лишений и бедности, но не было и никаких излишеств и роскоши. Его родители постоянно твердили: никогда не трать больше, чем необходимо, знай свое место. Многие люди всю жизнь выполняли эти правила, но в Элмо давно назревал бунт против экономной жизни с ее унижениями и смирением, когда приходится подчиняться людям, стоящим выше нас, но те никогда не прислушивались к вашим советам. Дункан проделал большой путь наверх. В ночь, когда выборы окружного прокурора принесли безоговорочную победу, ему показалось, что он достиг вершины, поскольку только после двух громких процессов, на которых его искусство обвинителя раскрылось в полной мере, имя Дункана стало известно в Лос-Анджелесе и до него начали доходить слухи, что он может стать окружным прокурором. Даже после того как Элмо Дункан понял, что существуют вершины и повыше поста окружного прокурора, он не верил в свою способность покорить их; точнее, не верил до тех пор, пока этот сказочный герой Лютер Йеркс не обратил на него внимание и не посвятил в рыцари. Элмо Дункан знал, что Йеркс ставит только на победителей.

Дункан вспомнил тот незабываемый уик-энд прошлой зимой в особняке Йеркса в Палм-Спрингс. Его вновь захлестнула радость, и усталость исчезла. В пятницу вечером по дороге в Палм-Спрингс Дункан гадал, зачем его пригласили. Йеркс не нуждался в услугах простого окружного прокурора. Йеркс не собирал коллекцию имен. Значит, за этим приглашением скрывалась более важная причина. Но вот прошла пятница, суббота и большая часть воскресенья, а Йеркс не сделал ни одного хода. Надежды Дункана начали таять.

Он вспомнил, что перед последним ужином, после которого он должен был вернуться в Лос-Анджелес, он был сам себе противен за это свое безрассудное честолюбие. Элмо ненавидел Йеркса за то, что он выставил Дункана дураком перед самим собой. Сейчас в его памяти всплыло воспоминание о том, как до самого воскресного ужина он старался прогнать отвращение, испытанное при первой встрече с Йерксом.

При своих жалких пяти футах и пяти дюймах роста Лютер Йеркс весил сто восемьдесят фунтов. Круглое лицо, вечно невозмутимое, а временами даже доброе, венчал мохнатый каштановый парик. Напускное равнодушие, несколько подбородков и внешнее обаяние, по мнению Дункана, вводили в заблуждение приглашенных ко двору. Но когда он узнал Йеркса поближе, увидел его у телетайпа, слышал, как он разговаривает по телефону, сам беседовал с ним, то понял, что за голубыми очками, которые он всегда носил дома, скрывались холодные, похожие на кусочки мрамора глазки, а за добрым мясистым лицом пряталась хитрая и высокомерная натура. Женственные ручки в кольцах и жеманная походка тоже создавали ложное впечатление, потому что эти пухлые ручки могли подписать смертный приговор, а меняющаяся походка просто помогала сохранять равновесие при ходьбе по людским головам.

В последний вечер того уик-энда в Палм-Спрингс они ужинали вдвоем. Как только они сели за стол, Лютер Йеркс заговорил отчетливым хрипловатым голосом. Он вещал полчаса, умолкая на несколько секунд, чтобы проглотить пищу. Йеркс пригласил Дункана, поскольку слышал о нем много хорошего. Но прежде навел справки о прошлом и настоящем прокурора, изучил карьеру, семью, родственников и даже друзей. Он много знал об Элмо Дункане, но не видел его, не слышал и не разговаривал с ним. Поэтому пятницу, всю субботу и большую часть воскресенья он присматривался.

Сейчас Йеркс хотел сказать Дункану, что взвесил все «за» и «против» и решил, что тот подходит. Подходит для чего? Для того чтобы стать новым сенатором от Калифорнии. А сенатор Никелс? Конечно, Никелс выставит свою кандидатуру на предстоящих выборах, но он перестал отвечать требованиям, предъявляемым к сенаторам Соединенных Штатов. Его можно победить, но сделать это не каждому под силу. Йеркс решил, что Дункан был тем самым человеком, который сумеет победить Никелса. Если Элмо согласится следовать советам Йеркса, то станет сенатором Соединенных Штатов. Дункан никогда не жаловался на мозги и моментально сообразил, что, если будет слушать Йеркса и достигнет одного из высших постов в этой стране, от него потребуют кое-каких услуг.

Дункан всегда гордился своей честностью, но уже успел понять, что в жизни политика приходится идти на мелкие уступки для достижения больших результатов. И честность, по крайней мере в главном, может при этом вовсе не пострадать. Лютер Йеркс не мог не понимать, что Дункан сумеет быть «его» человеком лишь в разумных пределах, и должен был уважать его за это.

За ужином Йеркс стал совсем другим человеком. Сейчас он спокойно объяснял Дункану свои планы, как заботливый отец сыну. Когда Йеркс провожал прокурора до машины, Дункан согласился на его предложение. Отныне Йеркс — его наставник и патрон.

Все три часа по дороге в Лос-Анджелес Элмо Дункан что-то радостно напевал.

Только спустя несколько дней он решил навести справки о своем покровителе так же, как тот навел справки о нем самом. Дункан всегда знал, что Йеркс — богатый человек, обладающий большой властью, но сейчас, поскольку и он, и его жена были людьми любопытными, ему захотелось точно установить степень богатства и влияния Йеркса. Расследование провела жена Дункана, Тельма. Космические и электронные предприятия Йеркса оказались такими огромными и разветвленными, что простому человеку разобраться в них было очень сложно. Йеркс владел «Спейс парт сентер» близ Сан-Диего, где работали семь тысяч человек. Стоил он пятьдесят пять миллионов долларов. «Флайт пропалшн дивижн», что в пригородах Пасадены, принес ему только в прошлом году миллиард долларов. Далласская «Реком компани» перехватила у «Локхида», «Боинга» и «Дугласа» правительственный заказ на новый двухсотдевяностотонный транспортный самолет общей стоимостью в двадцать семь миллиардов долларов. Еще Йеркс контролировал «Дэйта системс дивижн», которая выпускала компьютеры. Для финансирования проектов в Латинской Америке и на Ближнем Востоке он приобретал крупные пакеты акций иностранных фирм.

Йерксу было шестьдесят лет. В молодости он развелся и почти сорок лет жил один. Его любимыми увлечениями были ловля мерланов и бейсбол, причем он даже владел бейсбольной командой высшей лиги. Еще он коллекционировал полотна французских импрессионистов и «роллс-ройсы» и «бентли» ручной сборки. Его интересы в политике никогда не были достоянием широкой общественности. Тем не менее существовали косвенные доказательства тому, что он финансировал четырех кандидатов на пост президента США, шестерых кандидатов в сенаторы и трех кандидатов на пост губернатора. Соперниками ставленников всегда были люди, чьи предвыборные программы представляли угрозу его империи. Все подопечные Йеркса, как выяснил Дункан, победили на выборах. Но больше всего Йеркс любил деньги. Он всегда поддерживал не какую-то партию конкретно, а только деньги. Его политическая платформа заключалась в следующем: уничтожить всех, кто препятствует или желает препятствовать развитию свободы предпринимательства.

Дата добавления: 2015-07-08