Великою сложностью наполнился Путь Его, ибо стал Он одинок, а родные поглядывали на Него, как на безумного. 3 страница

— Этому можно, — сказал "старший". — А вот ты слезай, — он указал на мужчину с видеокамерой. — Юра тебе не дал разрешения.

Грузовик тронулся. Кузов был набит битком стоящими мужчинами и женщинами. Когда проезжали мимо какой-то деревни, раздался крик:

— Эй, сумасшедшие. Город свой строить едете? Свихнулись!

Никто из паломников не отреагировал. Грузовик углублялся всё дальше и дальше в таинственную неизвестность. Вокруг была глухая тайга. Грузовик выехал на пригорок и неожиданно остановился.

— Вот она, Гора, — сказал кто-то из стоящих в кузове. — Давайте помолимся.

Все обернулись к трём возвышенностям вдалеке, поросшим лесом, и стали молиться.

“Что же здесь происходит? Что осуществляется тут? В чём смысл совершающегося в этой глухой тайге? Строительство Нового Иерусалима, града Божия? Или очередная утопия, иллюзия, самообман?

Они верят, потому что хотят верить, потому что желают стать участниками величайшего события, частью истории, свидетелями, подвижниками, первыми или одними из первых. Всё повторяется!

А если это сбывающееся пророчество? Или это осуществление пророчества? Кто знает правду о том, что было во времена Моисея и Христа? Как можно верить писаниям, когда всякое писание уже искажение правды. Никто не сможет сказать всей правды, даже если захочет. Зато какой соблазн описать сбывающееся пророчество, представить себя в роли летописца, а тем более участника исторических событий. Правду искажают, даже не желая того. Что же побуждает творить миф?”

Дорога внезапно прервалась.

— Всё, приехали. Дальше тащить на себе.

Стали разгружаться. Часть привезённого спрятали, остальное взвалили на плечи и понесли.

— И сколько идти? — поинтересовался Дмитрий.

— Километров десять по тайге.

Они вошли в лес. Едва различимая тропинка петляла, то поднимаясь в гору, то опускаясь. Всё дальше и дальше забирались они в глубь лесной чащи.

“И что же там? Какой там может быть город? — думал Дмитрий, пробираясь сквозь таёжные дебри. — Зачем они едут сюда? Да, ЗА ЧЕМ?! — За смыслом! И у каждого он свой!”

Смеркалось. Окружающий лес всё более напоминал таинственные заросли, сквозь которые пробирались искатели Истины. Это интриговало и одновременно пугало.

“Что там? Что там может быть? — Но спросить было не у кого. — Что за таинственный город спрятали в глубине тайги за сотни километров от жилья. И ради чего? Зачем?”

Вдруг дорогу перебежал мелкий зверёк. Дмитрий невольно вздрогнул и остановился. Сбоку послышался рык. Стало не по себе. Никогда раньше он не шёл по глухой тайге, не зная куда, да ешё в наступающей темноте. Дмитрий уже с трудом различал тропинку, часто натыкаясь на склонившиеся ветви. И хотя шёл он не один, его всё более охватывал страх.

“Куда я иду? И зачем? Чего я ищу? Мир иной? Что это за святая гора? И что за загадочный город? Что это за Зона, где сбываются мечты?”

Отсутствие ответов только усиливало чувство страха. Всё вокруг была загадка: и то, куда они шли, и молчаливые спутники, и всё на сотни километров вокруг.

“Смогу я ли выбраться из этой чащи? Ведь, случись что, никто не сможет помочь. И как они тут живут? Как вообще тут можно жить? И кто тут может жить?”

Молча он шёл по тропе, а вопросы не отставали. Несколько раз кто-то обгонял его, не обмолвившись ни словом. Он уже плёлся в хвосте и боялся отстать. А тут ешё подвернул ногу.

“Надеюсь, это испытание стоит того? Возможно, именно в этой глухой тайге я смогу найти ответы на волнующие меня вопросы, найти мир, найти Истину? И если да, то, возможно, останусь здесь. Никто меня дома не ждёт. А если пропаду, никто меня тут не найдёт, да и искать не станут”.

Плечи и спина ныли. Но остановится было нельзя. Он шёл, прихрамывая, больше всего опасаясь отстать.

“Гора, Зона, Город, Новый Иерусалим... Сплошные загадки. Тайна. Или выдумка? Что они тут строят, в глухой тайге? Новый Град Господен? Или площадку для НЛО?”

Стемнело. Загадочный лунный свет едва проникал сквозь густые заросли. Он шёл, продвигаясь уже почти на ощупь.

“Где мы? И ради чего я полез сюда — в непролазную тайгу? Постичь Тайну? Увидеть Истину?”

Неожиданно он вышел на поляну. В разных концах стояли строящиеся дома, видны были грядки.

— Вот он — Город Мастеров!

“Ну вот и прибыли в Новый Иерусалим, — записал Дмитрий в тетради. — С сегодняшнего дня буду вести дневник пребывания на Горе. Но сейчас спать. Устал ужасно.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Определили меня в бригаду валить лес, показали напарника, который и устроил ночевать. Спали в палатке из полиэтилена в страшной духоте, поскольку здесь же на печке сушат вещи. Подняли до восхода солнца. Рабочий день тут начинается в шесть утра.

Первое ощущение — каторга! Завтрака не бывает. Привёл меня напарник на место работы, предложил миску варёного гороха, оставшегося со вчерашнего дня, холодного, да ещё несолёного. Я попробовал и есть не стал. Утолил голод остатками орехов и изюма.

Весь день до полудня занимались тем, что, спустившись в низину, стоя по щиколотку в воде, заготавливали брёвна: рубили ветви и счищали кору с поваленных деревьев. Я старался, хотя работа не вдохновляла. Захотелось поскорее убраться отсюда.

День выдался хмурый. Мошка и комары замучили, хоть плачь.

— Как только Учитель уехал, так сразу же мошка увеличилась, — заметил напарник, и почему-то добавил: — Благодатная погода. Природа словно в ожидании чего-то.

Странный человек. Коля Здорόво. Коренастый, лохматый. Его молчаливый и угрюмый вид внушает страх. Трудно представить, чего от него можно ждать. Неприятный тип. Поинтересовался, кем я работаю.

— Учителем, — ответил я.

— И чему учишь?

— Законам.

— Божьему? — усмехнулся Коля. — И о чём же ты учил?

— О законах, которые управляют людьми и миром! Не все законы, что устанавливают люди, есть проявление закономерности. Чаще это пустые пожелания, основанные на желании видеть мир таким, каким хочется, чтобы он был.

— Меня эта наука не интересует, — равнодушно заметил напарник. — Настало время молитвы. Молитва у нас общая каждые четыре часа.

Я обрадовался передышке, но молиться не стал.

Всё-таки интересный тип мой напарник. Заметив ящерицу, он поклонился ей и почтительно назвал хозяюшка. Поклоняется кедру, ручью, комаров не убивает. Но ешё более он меня удивил, заявив:

— Перед тем как срубить дерево надо попросить разрешения у Земли-Матушки.

После очередной молитвы, я спросил, как Коля попал сюда. Он не сразу, но ответил.

— Я тут уже полтора года. Как узнал об Учителе, так и приехал. Жизнь зашла в тупик. Отца своего я не помню. Он жил с матерью не расписанный. Так что я незаконнорожденный. А первый, кого я назвал отцом, был отец наш Небесный. — Коля сам удивился сказанному. — Такого, пожалуй, нет даже у Учителя. — И словно опомнившись: — Вот я примочку выдал?! — Коля ухмыльнулся. — Воспитывался без отца. Жил с отчимом. Семья у нас была плохая. С женой разошлись девятнадцать лет назад. Я по желанию женился, мне казалось, что люблю её. Хотя, не знаю... Она жила через дорогу, и я часто ходил к ней, мне нравилась их семья. Я хотел такую же. Я просто не знал, что делать со своей любовью, которой был переполнен, пока не повстречал Учителя. Была у меня одна медсестра, когда я лежал в больнице. Она меня понимала. А с женой кончилось скандалом с рукоприкладством. Устал я от тоски и одиночества, и написал ей письмо из больницы: хочу, мол, приехать, соскучился. А она ответила: лучше не приезжай, отложи деньги, купим мебель. После этого я затосковал, деньги, конечно, пропил. Всё сожалел: как же можно так, ведь я люблю её, а она равнодушна; и зачем мебель, если единственный человек не любит? Кучу болезней накопил: открытый туберкулёз, язва желудка и двенадцатиперстной кишки... А всё от нелюбви. Детям просто не хватает любви и внимания. Родители ссорятся, а дети впитывают эту злость, на ней и растут.

“Странная схожесть судеб”, — слушая, подумал я. Вначале он отнёсся ко мне высокомерно, но постепенно высокомерие сошло на нет. "Колючки кактуса — душа ребёнка нежная". Эти слова Коли меня поразили.

Когда я стал расспрашивать про Гору, он предложил мне пойти посмотреть. Я с радостью согласился. Он предложил мне или пойти по тропе в обход, что долго, или выбрать трудную дорогу, где поднимали брёвна для дома Учителя. Я, разумеется, выбрал вторую.

Карабкались вверх под углом градусов семьдесят. Хорошо ещё, что были сделаны небольшие ступеньки.

— И вот так в слякоть и в дождь поднимали брёвна для дома Учителя. Представляешь?! — Я попытался представить, но не смог.

— Невероятно!

— Но это факт.

Когда, наконец, взобрались на Гору, мой сталкер показал мне камень "сердце" — священную реликвию Горы. И хотя место было огорожено, я так и не смог различить очертаний сердца.

— Здесь будет дом Учителя, — объяснил мой напарник. — А рядом на соседней горе храм с мраморными ступеньками и сады. Сюда паломники пойдут, люди разные будут приходить, чтобы приобщиться к Истине.

— А что будет делать Учитель на Горе? — спросил я.

Ответа не последовало. Зато Коля показал мне уже почти построенные дома ближайших учеников, которые будут жить рядом с Учителем.

Вот сижу на самой вершине и наслаждаюсь зрелищем с высоты несколько сотен метров. Вид великолепный! Внизу прекрасное озеро.

Чего я ищу здесь? Веры? Истины? Смысла?

Какой смысл забираться так далеко и так высоко?

На обеде познакомился с членами бригады. В нашей бригаде три полковника: бывший полковник ракетных войск, капитан первого ранга — командир атомной подводной лодки, и подполковник госбезопасности. Интересно. Имена всех не запомнил. Что привело их сюда?

Перед каждым приёмом пищи обязательная молитва. Молча. Женщина — Лена — подала суп с капустой и кашу. Пресно, но вкусно, особенно если голоден.

Коля взял сахар, а Лена ему выговорила:

— Если ты думаешь, что раз сахар на столе и его можно брать, то ты ошибаешься.

— Нельзя ли кашу чуть подсолить сахарком? — извинился Коля.

— Как скажешь, что продукты кончаются, так у всех словно жор прорвёт, — пожаловалась Лена. — И чего вы волнуетесь? Неужели вы думаете, что Отец Небесный не позаботится о нас. Нет в вас веры. Правильно Учитель говорит, что нет веры.

— Обещали скоро контейнер с изюмом, курагой и инжиром, — мечтательно сказал Коля.

Андрей убил осу, залезшую в сахар.

— Зачем убил? — спросила Лена. — Пусть поест.

— Она улетит и расскажет своим, как здесь кормят. И тогда они прилетят все. Осы умные. С ними не войдёшь в гармонию.

Чудные! Меня восприняли настороженно. Только Лена отнеслась ко мне благодушно.

— А чай вы пьёте? — спросил я у Коли.

— Нет. Учитель сказал, что не надо, вот я и не пью. Его слово для меня — закон.

— Что, вообще, не пить воды? — удивился я.

— Вода в принципе не нужна организму. Только для вывода шлаков. А при правильном питании шлаков не будет.

— Но ведь человек состоит из воды на восемьдесят процентов!

— Состоял. Теперь нет. Сейчас под воздействием солнечной радиации происходит трансмутация организма, и нужно быть готовым к наступлению нового времени.

— А Учитель, когда пришёл к нам и попросил напиться, то выпил две кружки чая, — заметила Лена. — Вот кружка, из которой пил Учитель. Мы её пометили. Был у нас ешё табурет, на котором сидел Учитель, но мы его подарили на день рождения Саше. Так он был так счастлив, так счастлив!

— А когда продавали портреты Учителя, противно было, — сказал Коля, и я вспомнил, как и мне предлагали купить портрет "за тридцать".

Потом старший читал всем вслух «Завет» Учителя, — это обязательное мероприятие.

Тихо здесь, сказочно. Все ждут чего-то необычайного, сверхъестественного.

Потом снова была работа до ужина.

Валера предложил пойти на озеро, я попросил разрешения присоединиться.

Сижу вот на берегу озера, развёл костёр. Валера купается. Красиво здесь. Напоминает наши места.

— А что будет, когда город построят? — спросил я у Валеры.

— Будем строить другой, — ответил он, не задумываясь. — Зачем думать, если Учитель всё знает. У него можно всё узнать от Истины без искажений. Что Учитель сказал, то и закон.

“Они не хотят думать. Они хотят верить. Я же хочу понять!”

— Я и сам думал, что здесь всё кончится. Но вот видишь, только разрастается. Юра сказал: нам нужны только ваши сердца и руки, всё остальное можете выбросить. Я одно время ходил на Круг, а сейчас перестал, — надоела болтовня.

Всё-таки самая невероятная вещь на свете — правда!

Когда я рассказал, что гостил у Аллы, Валера заявил: "Алла детей не любит", чем меня очень удивил. — Хорошие люди есть и в миру, хотя они и неверующие.

Что будет с ними, когда всё откроется? Разбегутся? Нет, они ешё больше будут верить в чудо, поскольку не способны отказаться от плодов своей веры — построенного Города; побоятся сознаться в обмане.

Нет, это не вера. Это бегство от реальности. Бегство от настоящего. От прошлого. В будущее. В иллюзию. В идеальное. Они реальность воспринимают через будущее, потому идеализируют её.

Хотя, наверное, по идее, всё правильно, но душа почему-то не принимает. Почему? Может оттого, что я не верю в то, что их Учитель Христос?

Город будет построен, я уверен. Но как в нём будут жить?

Город солнца? И дети солнца? Волшебная страна?!

Ешё день и уйду.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Утром решил, что уйду завтра, а сейчас чувствую — не могу. Это выглядело бы как обман. Приходится оставаться.

Креститься вместе со всеми не могу.

Такое впечатление, что я за ними подглядываю.

Прямо как в рассказе "Сон смешного человека" — люди-дети.

Многие живут здесь, потому что их кормят.

— Мы тут обходимся без денег, — сказал Валера. — У меня вообще денег нет. Который месяц живём на подножном корме. Когда живёшь без электричества ритм жизни более здоровый. Ни тебе телевизора, ни газет. К чему они! Только жить чисто мешают.

— Мы тут даже не знаем, какой президент сейчас, — добавила Лена. — Да и какая нам тут разница, на Горе.

Интересные люди! По идее всё правильно они говорят и делают, но вот по жизни...

Сегодня случилось, что я не сдержался и в запале слегка выругался, на что Коля резко заметил:

— Не те слова говоришь. Такие слова говорить нельзя. Надо попросить прощения у природы, у деревьев, у жучков. Плохие слова создают плохие вибрации во Вселенной. Любить надо.

— Как же можно любить такую работу?

— Работа с любовью всегда творчество.

Когда пришли с Колей на озеро, началась гроза.

— Какая борьба идёт в тонком плане за души, видел? — сказал он.

— Это просто природа дождём умывается.

Коля пляшет на берегу озера и поёт свою молитву: Алаха—Ала—Элахиэладжм Абу—Депа—Ши мая. И это при вере в своего Учителя?!

Нет, это не для меня. Хотя для многих, возможно, это и выход. Я вижу идеалистичность этой затеи. Община не для меня. Я одиночка. Надо ехать домой. Там моё место. И решать проблемы на месте, а не бежать от них. Бегство не выход.

Когда Коля начинает говорить о Боге, у меня возникает ощущение нежелания делить Бога ни с кем. Но это не гордыня, не ощущение собственной исключительности, а какая-то ревность, жажда интимности. Я пытался сказать об этом, а он меня оборвал:

— Не надо говорить. От этого ощущение исчезает. Надо сохранять интимность.

Он словно услышал мои мысли. Или просто наши мысли совпали?

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Скучаю по дому. Могу уйти в любой момент, но почему-то тяну. Втянулся, что ли?

Был дождь и я взял поносить чужие сапоги.

— Разве ты не знаешь, что чужое брать нельзя? — гневно спросил Коля.

— Дождь шёл, — попытался объяснить я. — И ведь только попользоваться.

Работа всё та же, нудная и тяжёлая. Чтобы как-то взбодриться, запел марш энтузиастов. Напарник тут же резко заметил:

— Не надо петь революционные песни. Они вызывают отрицательные вибрации. Или ты энтузиаст?

— Все мы тут энтузиасты. Разве не так?

Не верю! Не верю! И потому не вижу смысла в этом строительстве. Хотя смысл, наверное, есть, во всяком случае, для них.

Перед обедом Коля сказал:

— Вот засела у меня мысль, что Дима взял чужие сапоги.

— Оставь её, — посоветовал Валера.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Ты сам создаёшь себе проблемы.

Коля что-то проворчал.

— Что это ты ворчишь? — спросила его Лена.

— Я не ворчу. Просто смирение вырабатываю.

— У себя?

— У других.

— А я думала, у себя.

Коля вначале не ответил, а потом, словно оправдываясь, сказал:

— Главное – преодолеть страх и выработать смирение.

— Я уже настолько упростилась и разучилась думать, даже не понимаю, что Коля говорит, — сказала Лена.

За столом Володя просит Андрея благословить трапезу.

— Да зачем? — сказал Андрей. — К чему играть в эти игры. Мы на Горе. Я и так благословляю весь стол.

— Не надо так говорить, — заметила Лена. — Это не игра. А в будущем подбирай слова.

— Приятного вкушения, — благословил стол Сергей.

— У меня и так аппетит хороший, — заявил Андрей. — Мне всё равно, что есть; что подадут, то и ем.

За столом говорят о мясе и сахаре, ругают их, и тем самым выдают тайное желание.

— Дима, ты вегетарианец? — спросила у меня Лена.

Я вначале уклонился от прямого ответа:

— В последней проповеди Учитель сказал, что вегетарианцы — люди тонкочувствущие. Среди них много гениев и одновременно сумасшедших. Поэтому надо быть осторожнее с вегетарианством.

— А я от мяса отказался, когда шёл однажды и увидел на чудной полянке телёнка привязанного, — сказал Андрей. — Он такой хороший был, ушами хлопал. И я вдруг понял, что больше мяса есть не буду… из него.

А Лена вновь обратилась ко мне с вопросом:

— Ты ешь мясо?

— Я ем, что есть. Разве дело в еде? Я не могу и не хочу уделять пище много внимания.

— Надо себя преодолевать и жить в соответствии с сорока одной заповедью, данной Учителем, — заявила менторски Лена. Она, видимо, желала найти во мне ученика. — Две тысячи лет назад был дан Иисус Христос. Но люди не выполнили его заповеди. Понастроили церквей, а по сути любви не было и веры не было. И потому сейчас дан Учитель.

Володя её прервал.

— Этот разговор может потом на ком-то плохо сказаться. Давайте прекратим его.

— А я просто говорю, — попыталась оправдаться Лена. — Если бы ты не знал, что есть мясо нельзя, то это ешё можно понять, а если знаешь и ешь, значит, нарушаешь заповедь. И значит, ты не веришь. Что Учитель сказал, то и истина, так и нужно делать. Я могу даже сказать, что ты, Дима, человек неверующий.

— Но ведь ты меня совсем не знаешь! — возмутился я.

Володя попытался вмешаться.

— Мне кажется, вы своими этими разговорами разрушаете пространство.

— Почему? — удивилась Лена. — Ведь в нас нет раздражения, и никто из нас не источает отрицательных эмоций.

— Всё равно, — Володя обиделся. — Я сказал и ухожу.

А Лена, видимо, села на своего "конька".

— Я отказалась от мяса, когда поняла, что его потребление ставит меня в цепочку убийц животных. То есть я поощряю убийц. И потому я перестала есть мясо.

— Чего ты его убеждаешь, — вмешался в разговор Коля. — Когда я отказался от мяса, то сменил работу, чтобы готовить себе самому. А он не хочет. Ему работа важнее.

— Мне работа действительно важнее еды, — спокойно заметил я.

— Но ведь мясо и рыба — яд, — воскликнула Лена. — Ты убиваешь себя! Мы можем жить тысячу лет при правильном питании. Так сказал Учитель. Тебе плоть дана не для того, чтобы ты её убивал.

— Я использую её для творчества, и не истязаю голодом.

— Без мяса просто больше ешь растительных продуктов, вот и всё. Наступает новая эра, и мы должны быть готовы встретить её: без воды и без животных белков. Цивилизация катится в пропасть, и в один прекрасный день она исчезнет. Мы должны быть готовы к этому, должны научиться обходится тем, что растёт на земле и всё делать своими руками.

Что это: забота о здоровье? или расчёт? — ведь прокормить мясом строителей в условиях тайги невозможно? Или просто удешевление рабсилы?

Лена так страстно агитирует против мяса, что невольно выдаёт своё желание. Она убеждает меня в преимуществах вегетарианства: мол, когда ешь мясо, то превращаешь желудок в кладбище, питаясь трупами. А я с ней и не спорю. Каждый по-своему прав.

— Весьма хлопотно приготавливать еду каждый раз заново, — пытался объяснить ей. — Вот если бы кто-то согласился готовить мне пищу, я бы ел то, что предложат.

Безусловно, питание здесь — слагаемое независимого образа жизни. Но как быть с использованием рации, солнечных батарей, автомобильных аккумуляторов для работы магнитофона и прослушивания рок-музыки? Всё это здесь имеется. Непонятно, как это сочетается с утверждением независимости от мира.

Интересные люди! Они осуждают ближнего, не выполняя заповеди «не судите, да не судимы будете», и вряд ли понимают это. Впрочем, как все и везде. Внешнее уподобление мало согласуется с внутренним преображением. Уподобление Учителю превращается в поклонение, а об исполнении заповеди любви забывают.

Когда принесли одежду из гуманитарной помощи, Лена и Коля перемеряли почти всё. Ничто человеческое им не чуждо! Люди как люди. С самыми обычными интересами, кроме разве что желания верить. Сбежали, как и я, в Сибирь.

Меня разбудил звук ложки скребущей котёл. Я выглянул из палатки. Коля осторожно, чтобы никого не разбудить соскребал остатки каши.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Каждый день говорю себе, что завтра уйду, однако почему-то остаюсь. Почему? Привыкаю? Здесь хорошо. Тихо, спокойно, и люди интересные. Если бы только не выматывающий физический труд.

Сегодня корчевали пни. Не представлял, насколько тяжёлая это работа. А в процессе корчевания обсуждали, всегда ли прав "старший".

Мне кажется, они просто не прошли в своей жизни юношеский героический период. Они жаждут смысла, смысла своей жизни! Вот за чем едут сюда!

Всё вроде бы правильно: и труд, и питание, и с жабами здороваются, и слепней не бьют, но нет желания понять, есть только желание верить.

Вся их вера — в Учителя. От этой веры и дела, и свершения, и надежды, и строительство. Что же будут они делать, когда Учителя не станет? Разбегутся? Возможно. Но не все.

Слушали магнитофонную запись проповеди Учителя, где он давал ответы на вопросы, какие песни слушать, можно ли использовать бетонную крошку для фундамента, купаться надо в плавках или без них. Потом обсуждали, как быть с тем, кто содрал шкуру с умершего коня.

— Я хотел попросить его уйти с Горы, — сказал Саша, — но за него заступились, сославшись на авторитет Учителя, будто бы с мёртвого животного сдирать шкуру можно. Но если мы будем использовать эту шкуру, то тем самым будем поощрять скотовода быть скотоводом, а не творцом.

После ужина Андрей с восторгом рассказывал:

— Сегодня на Горе камни под фундамент закладывали. Огромные такие! Но с каким-то энтузиазмом, с какой-то радостью!

— А на Горе всё с особой радостью делается.

— Не в Горе дело. И Учитель сказал, что разницы никакой, что в городе, что на Горе. Дело, наверное, в людях, с которыми работаешь, и в самом себе.

— Раньше на лошадях возили, но потом хозяева их пожалели и забрали, потому как за лошадьми уход нужен, а здесь они начали болеть. Вот и таскаем на себе.

— Когда недавно Учитель был на Горе, он сказал, что это "комсомольская стройка". А всё потому, что нет духовного. Это строительство ради строительства. А мы создаём Храм души — вот что главное! Работа может быть любой, главное, чтобы любовь увеличивалась при этом.

— Есть притча о двух землекопах. Один пришёл и начал работу размеренно, обдумал всё, копал неторопливо. А другой — верующий — пришёл весь верой окрылённый, стал рыть, вырыл больше первого, а в результате неторопливый обогнал верующего и даже сделал лучше.

Меня такая самокритика удивила. Удивительная вещь правда!

Потом долго не могли прийти к общему мнению: отпускать желающего уйти с Горы в неурочное время или не отпускать? Некоторые считали, что отпускать не следует. А Володя сошёл с Горы, сославшись на Учителя, который сказал: когда почувствуете, что надо сходить — сходите.

Вот так люди порождают собственную несвободу: не желая думать, не желая быть собой, следуя по проторённой кем-то дорожке, не желая искать свой путь, сбиваясь в религиозные общины.

Я не пытаюсь подстраиваться, и мне кажется, их смущает дух иной, который они сразу называют тьмой. Для них я чужой!

Много говорят о любви, и тем меньше любят. Только Лена относится ко мне с симпатией. Потому, наверное, и разоткровенничалась.

— Вообще-то раньше я была Лариса. Я всегда была скромной девочкой, с подружками ешё в школе мечтала, что у меня будет десять детей. Мечтала создать семейный детский дом. А детей своих хотела как бы самих по себе, без мужа. Замуж вышла без любви, по глупости. Десять лет потом расплачивалась за неверный шаг.

— А мне дали четырнадцать, — неожиданно откликнулся Володя.

— А мне девятнадцать, — подхватил Коля.

— Была у меня большая любовь, четыре года длилась. Но тот человек всё никак не мог понять, любит он меня или нет. Когда попадал в моё поле, то казалось ему, что любит, а когда уходил, то начинал рассуждать. Через четыре года он понял, что любил меня, но уже всё безвозвратно кануло, поезд ушёл. А муж мой Владимир так повёл себя, что всё, чем я в юности жила — свечи, песни — исчезло. А я очень любила свечи, всю юность провела при свечах и под гитару. Из брака этого, конечно, ничего не вышло, зато родилась дочка, которая и привела меня к Учителю. Когда она первый раз узнала про Учителя, то через две недели к нему уехала, а следом за ней и я. Когда надо, путь выкладывается. Хотела я реализовать свою мечту — создать семейный детский дом в селе, но официальными путями не получилось. Чувствую, получится здесь, на Горе. Только воспитание должно быть раздельным: девочкам — терем, мальчикам — зáмок. А то все отношения упростили до невозможного. А должна быть тайна. Мальчиков должны воспитывать мужчины. Это я по своему сыну знаю. А то растят мамаши заботливые, ведут за ручку своих сыновей, а потом те ищут свою половинку, которая могла бы стать их мамой. Так и здесь на Горе собрались маменькины сынки, выросшие без отца.

Исповедь Лены-Ларисы меня удивила.

— Вообще-то я фантазёрка. Люблю всё волшебное, сказочное. Никогда реальность не воспринимала. Всю жизнь только и делала, что читала фантастику да сказки. Всю жизнь словно шла по лестнице, ведущей вниз. И понимала ошибки свои только когда заболевала. Искала, ошибалась, была мясоедкой страшной.… Но Отец Небесный позаботился обо мне — и тут весть об Учителе. Я как увидела, так сразу же в сердце приняла. Потому как невозможно с чем-то соглашаться, а с чем-то нет. Это не есть вера.

Я подумал: они искали ответ и не находили, и Учитель стал тем, что они искали — воплощением их любви.

— А место здесь сказочное. Это, наверное, самое нежное место на земле. И феи лесные здесь очень нежные. Когда солнце заходит, они начинают бродить по тропам в своих розовых одеяниях. Я раньше леса боялась, всего боялась, и темноты. Никогда у меня не было возможности быть рядом с природой. Только здесь я почувствовала, насколько природу люблю. Когда пришла, увидела всё, обняла берёзку, заплакала, и ощутила, словно ожила эта берёзка, и не берёзка это вовсе...

Наверное, никто её так не слушал, как я. И она чувствует это.

— Мы скоро изменимся здесь на Горе, — сказала Лена с воодушевлением. — Пройдут столетия, и мы станем как в фантастических рассказах — русые и золотоглазые. Рация сломается, дороги зарастут. Всё будем делать своими руками.

Я невольно улыбнулся.

— Всё невозможно. Нужно ведь какое-то разделение труда.

— Возможно! Я буду ткать рубахи, и обеспечивать тех, кто в этом нуждается. А кто-то будет вырезать ложки или миски из дерева, и обеспечивать других. И не будет ни денег, ни магазинов. Мы здесь как в сказке живём!

— Да, мы живём ещё в преддверии, — вставил Володя. — Читаешь не то что новую страницу, но первую букву начинающегося будущего.

Люди-дети! Неспособность решить проблемы и устроить свою жизнь приводит к бегству в призрачное будущее.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Ночью заболело горло. Я полностью доверился Господу, и не просил исцелить меня, но сделать излечение менее болезненным и долгим. И чудо совершилось!

Странно как-то получается. В начале дня твёрдо решаю, что это последний день, к обеду начинаю сомневаться, а после ужина не хочу уезжать. Сроднился что ли я с ними, или взаправду это место нежное? Люди здесь хорошие, все особенные, разными жизненными путями пришли сюда. И я остаюсь до завтра в ожидании чего-то необычного, что может принести этот день. Не хочется уезжать. Но жить здесь не могу, потому что не верю.

Утром Коля опять опоздал на работу, на что Лена заметила:

— Он никогда не торопится. Любит поспать и поесть.

Зато была возможность мне поразмышлять в одиночестве.

— Чего ты всё пишешь? — спросил Коля, появившись. — Ты писатель что ли?

Потом долго пытались переместить срубленный ствол огромного кедра. Я объяснял, что не могу, что это не в моих силах, у меня ноги переломаны.

Дата добавления: 2015-10-28