И чужд был Ему возврат сей, но не должно было ешё вспомнить суть Воли, коею призван был исполнить Он.

— Недавно в одной религиозной секте, в связи с приближающейся кометой, все члены секты покончили жизнь самоубийством. Считали, что они инопланетяне, и потому добровольно ушли из жизни, чтобы их забрало НЛО, и они вместе с кометой обрели новую жизнь.

— Откуда в них такое бесстрашие?!

— Наивные или просто глупые люди. Верят в то, во что хотят верить: будто душа после смерти освобождается от тела и продолжает жить, а комета – это посланец за живущими на земле душами, — так им их Учитель сказал.

— Скольких Учителей я знал, и каждый говорил, что его учение единственно правильное, а все остальные ложные. В книгах каждый по-своему излагает вечные истины, и оттого они искажаются до неузнаваемости. А ты должен впитывать в себя то, что неверно понял интерпретатор. Тогда я обратился к первоисточникам. Но и в них смысл потерялся в переводах. Наконец я понял, что Истина лежит в моей душе, и я способен её познать также как Рама и Кришна, Будда, и Зороастр. Нужно только быть честным перед самим собой и страстно желать постичь Истину.

— А я книг не читаю. Зачем они? Все эти религии ерунда. Верю только, что душа бессмертна. А рай и ад — это всё выдумки, также как и бог.

— И как же оценивается душа после смерти?

— Никак. Всё в кучу, и неизвестно куда. Люди одинаковы; все мы, в принципе, одно и то же.

— Нет, каждый получает по заслугам. Ты же не смешиваешь соль и сахар.

— Всё, хватит! Не хочу думать об этом. Голова от мыслей болит.

— Если голова болит, значит, она есть! — усмехнулся кто-то.

— У меня привычка — не думать! Думать до хрена вообще вредно. Над крысами эксперимент ставили, так те, кто много думал, раньше умирали.

— А вы в Бога верите? — обратился к Дмитрию парень в военной форме, видимо, демобилизованный.

— Все верят, только каждый по-своему.

— Вот и я верю. Только не как все. Без всех этих молитв и свечек. Чувствую, в груди что-то горит, словно подталкивает меня к чему-то. Верую в Иисуса Христа. У нас многие делали себе татуировку. Я тоже хотел сделать себе Божью матерь.

— Зачем?

— Нравится мне она. Красиво. … Слушай, давай выпьем. А то я без водки никак разговаривать не могу.

— А я с водкой не могу.

— Как же без неё? — удивился демобилизованный. — Хоть какое-то удовольствие. Без водки скучно. Надо же чем-то заниматься. — Парень налил себе в стакан. — Вот приеду домой, главное – не спиться. Заработаю на дом, на машину. Чтоб приехал на «кадиллаке», снял очки тёмные, и чтоб все на меня глазели.

— И зачем тебе это?

— Чтобы быть не хуже других. Вот только для этого кучу денег иметь надо.

— А мне вот не надо. Настоящее счастье — это свобода, причём и от денег тоже.

— А что такое свобода?

— Для меня это возможность всегда и во всём при любых обстоятельствах оставаться собой. Я живу с ощущением долга перед жизнью, словно когда-то прожил жизнь неправильно, и это ужасное чувство гнетёт меня вот уже тысячу лет; и я просил, умолял дать мне новую жизнь, чтобы прожить её достойно, сделать то, что осознал как цель своего существования, совершить, что достойно человеческой жизни и что нужно Богу. И Бог сжалился и дал мне жизнь. И до тридцати трех лет я не мог вспомнить себя и не понимал, а только чувствовал какое-то неосознанное стремление к чему-то. И тогда Бог помог мне — и я умер. А когда умер, то вспомнил, для чего я просил жизнь и что должен сделать! Только для этого нужно было умереть. И вот теперь я живу сознанием долга перед жизнью, и перед тем, кто подарил мне жизнь.

— Да, что бы ни думали, как бы ни строили планов, велика роль случая, который непрогнозируем. И часто он играет решающую роль, — сказал учёный сосед.

— А вот у меня был такой случай. Попросила меня одна женщина помочь сделать ей одну работу. Ну договорились мы, назвал я сумму, а потом понял — продешевил. Клиентка моя оказалась весьма состоятельная, да и обязанности свои по договору не выполняла, спихивала их на меня. Мне обидно было, что она на мне выезжает. Вот я и решил повысить цену. Долго думал, как лучше обосновать. Наконец, придумал. Только почему-то никак не мог избавиться от мыслей об этом. Нет, вы не подумайте, что тут угрызения совести или что-то подобное, — я чувствовал себя абсолютно правым, морально, ну и по-деловому. И хотя волнения не было никакого, но почему-то всё крутилось в голове, как скажу ей о повышении цены. Нет, я не чувствовал, что обираю её. Она хвасталась, что квартиру новую купила, нарядами щеголяла во время наших встреч, драгоценности свои демонстрировала. Если бы она нищая была — тогда другое дело, таким я и бесплатно готов помогать. И помогал!

Клиентка моя не производила впечатление интеллигентной женщины, а потому я и решил взять деньги как бы вперед, чтобы они не обманули меня, как бывало: скажут спасибо, а денежки-то прощай. А когда встретились, и я сказал ей о необходимости заплатить сверх оговоренного, всячески это обосновывая, то она к удивлению моему расстроилась, стала спорить. Но я твёрдо стоял, доказывал, аргументировал, так что ей ничего не оставалось, как согласиться. А куда ей было деваться! И хотя стыдно мне не было, но только когда я аргументировал и доказывал, чувствовал, что ложь мою Он видит.

Когда она расстроилась, я так растерялся, что готов был бесплатно закончить работу, о чём и сказал совершенно искренне. Я думал, ей не будет никакой сложности доплатить, а она из-за денег чуть не заплакала. Она бы, конечно, заплатила, только я почувствовал, что она обо мне подумала. И это меня задело: ведь она в роскоши купается, а у меня на хлеб в тот момент не было.

Вернулся я домой, сделал работу, и вдруг сердце у меня закололо, да так, как никогда раньше не было. И это при том, что я не волновался и не расстраивался. Но только боль не проходила. Я спросил себя, в чём причина, ведь всё имеет свою причину. Ответ напрашивался один: от денег этих! Я вдруг представил, как она всё рассказала своему мужу, а тот обозлился и предложил не платить вовсе, да ешё проучить меня. Мне показалось, что уколы в сердце это их слова и мысли обо мне. Я принял лекарство, но боль не проходила. И тут вдруг я представил, что сейчас вот умру, то есть могу умереть прямо сейчас, и никто и ничто мне не поможет, и уже не нужны мне будут никакие деньги. Я вдруг почувствовал всю реальность смерти, и подумал: "сколько же во мне ешё гадости; вот околею сейчас, найдут меня, и всё дерьмо, что накопил, обнаружится, и что скажут? что Он скажет? что сам себе скажу на суде?"

И стало мне стыдно и страшно. И тогда обратился я к Господу, прося избавить от боли и смерти, спасти и вразумить меня. Пытался оправдываться, и уже даже сознался в корысти, но вновь и вновь оправдывал себя. В конце концов, понял, что должен отказаться от денег. Однако соблазн не отпускал. Вернее, это был уже не соблазн, а нежелание признать соблазн: я ешё искал обоснования, готов был простить, если откажутся платить, но не готов был вернуть полученное и отказаться от денег вовсе.

И вот посреди ночи, сквозь сон я вдруг отчетливо почувствовал, что единственно возможный и необходимый выход из этой ситуации это отказаться от денег и отдать полученное сверх оговоренного. Я понял это так, словно мне это сказал кто-то, я чувствовал в своём мозгу этот Голос. Слышал и другие голоса, которые предлагали другой выход, чтобы обман мой выглядел благопристойно, не как покаяние и признание своей лжи. И вдруг я почувствовал Присутствие, увидел Его, только иным зрением. Слышать я не слышал, но почувствовал это как приказ, который должен исполнить без рассуждений и без сомнений. Он сказал, что я должен очиститься, а для этого отдать деньги, и если я не преодолею корысть, то не о чем больше и говорить.

Очиститься! А для этого отдать деньги! И это при том, что сижу без копейки! Но жертвовать ради них душой фактически означало убить себя. Для меня это была не абстрактная проблема, не умозрительная возможность, но самая что ни на есть реальность. Я вдруг увидел, как её муж со злобной ухмылкой забирает выполненную мной работу и ничего не платит, да ещё мне угрожает.

А ведь я мечтал о мире Горнем, молился, просил милости Господа, мечтал о благодати. И тогда понял я, что это был Господь, что это Он меня вразумил. А то, что это был именно Он, я понял из того, что сомнения мои улетучились, все хитрости самоувещевания и самооправдания были преодолены Его повелением. Я почувствовал отчетливо, что лучше быть нищим, но с Господом, нежели с деньгами, но без Него, без Его благодати, без Его любви.

Я понял, что удостоился милости, что Господь услышал меня и вразумил. Он спас меня! Но если бы не боль, я бы не понял, а даже если бы понял, не согласился; пытался бы отговориться, оправдаться. Боль заставила. Спасибо, Господи, за боль! Она спасла меня. Я словно очистился, избавился от корысти. А как избавился, так легче стало, сердце перестало болеть. Только через боль я понял и принял своё спасение. А как признал, что боль исцелила меня, так и умереть стало не страшно.

Человек без боли мало что понимает, а если и понимает, то с трудом.

Если бы я не верил, то посчитал бы это чудом! C точки зрения здравого смысла это необъяснимо.

— Так это, наверное, магнитная буря была, и у многих сердце болело.

— А хотя бы и буря, не всё ли равно. Главное, что я соблазн поборол, себя преодолел. Хотя, позже оказалось, действительно была магнитная буря. Только теперь я ничего не прошу у Господа, а лишь за всё благодарю. Господи, вразуми и направь. Ничего не прошу и смиряюсь, ибо верую в судьбу свою благую, что она есть неоспоримое для меня благо. Теперь самое главное для меня — это любовь Господа. От неё всё: и вера, и надежда, и желание жить. Как только лгу или совершаю неправедный поступок, так чувствую, что Господь отворачивает от меня свой лик, и любовь уходит, а вместе с ней вера, надежда и желание жить. Знаете ли вы, что такое жить в вере? Это удивительное состояние! Это видение мира таким, каким ты хочешь его видеть, радость надежды и счастье веры! Это вечное покаяние в своём несовершенстве. Иногда понимаю, что не надо делать нечто, а делаю, и снова каюсь, но не в слабости своей, а в своём несовершенстве. Я настолько верю, что уже словно знаю, и обращаюсь к Нему как к брату своему или отцу, ну или к вам. В такую веру никто не сможет поверить. Я бы и сам не поверил.

— Ты просто честный дурак!

— Сумасшедший!

— А меня все называют сумасшедшим: и мать, и жена, и даже на работе. Я кажусь им ненормальным. Только называя меня сумасшедшим, они хотят не столько объяснить ненормальность моего поведения, сколько утвердить собственную нормальность. А всё потому, что моё поведение кажется им необъяснимым. У них просто не получается меня обдурить, а если бы удалось, назвали бы придурком. Вот и приходится ум свой прятать. Ведь люди очень не любят, когда их оставляют в дураках. И чтобы защитить себя, они называют того, кто их обставил, либо обманщиком, либо сумасшедшим. Вот я и выбрал роль дурака, потому что совсем не дурак!

Я или сумасшедший, или гений, но никак не дурак. Только благодаря тому, что сопротивлялся обществу, я сохранил себя как личность, и морально, и физически.

Просто они не хотят признать меня умнее и честнее, потому и называют сумасшедшим. А я и сам называю себя сумасшедшим! Чувствую, что несвободен в поступках, сидит во мне какая-то заданность. Рассудком понимаю, что поступаю глупо, но сердцу приказать не могу.

Мне говорят, что я не в своём уме, утверждают, будто я не нормальный. А что такое нормальный человек? Который как все? частичка большинства? живёт, как правило, в семье, заботами о хлебе насущном для жены и детей, все стремления — побольше заработать?..

Вот на что люди жизнь свою тратят? На зарабатывание денег, пытаются продать себя подороже — душу свою продать! Они продают себя, чтобы купить себе удовольствия, развлечения, уважение, почёт и даже славу посмертную. Смешные! Всю жизнь думают о том, как тело сохранить, забывая, что тело всё равно умрёт. И что останется? Трудятся изо всех сил, а потом бояться потерять добытое с таким трудом, становясь рабами нажитого. Все, все сходят с ума, только каждый по-своему!

Нужно не покупать удовольствия, а получать их непосредственно от жизни. И ведь как мало нужно человеку для счастья! Само собой поесть, оно, конечно. Но главное-то не кусок хлеба, с колбасой он или без. Главное — что в душе! В душе счастье заключено! Невозможно за деньги купить счастье, которое дарит радость души!

Деньги — от них всё зло! Это благодаря наличию денег можно копить безмерно сверх того, что тебе необходимо. Большинство, то есть нормальные люди, работают ради денег! А я дурак, работаю ради удовольствия. Если не нахожу удовольствия, то и не работаю. Я хочу на работу идти как на праздник, чтобы вся жизнь была праздником. Иначе зачем жить?!

Нет, не могу я быть как все, не могу! Стоит мне что-нибудь сказать от души — а иначе и говорить не стоит! — все сразу же отворачиваются от меня, словно я сказал непристойность. А я всего лишь рассказал о сокровенном, что на сердце лежало. Но все посчитали это бестактностью, словно я соврал или обругал кого-то.

Нет, не в состоянии я переделать свою натуру. Натура повелевает человеком, и он всецело в её власти. Вот, к примеру, думает человек о себе как о глубоко порядочном, высоконравственном, не способном на подлость и низость, а случись что, забывает обо всём на свете, стараясь не упустить своей выгоды, стремится во что бы то ни стало не оказаться в дураках.

Да и что такое дурак? И чем они, дураки, хуже других людей? Кто из нас не совершал глупостей и дурацких поступков, а потом не сожалел о содеянном? Что же, дурак тот, кто не понимает, будто совершает глупости? Да таких с избытком. Люди не так умны, как хотят себе казаться. Да и что значит умны? Добры — это я понимаю, то есть когда помогаешь другим людям, даже с ущербом для себя. Для большинства же ум — лишь способность извлекать выгоду. Но ведь не ограничивается всё выгодой. Почему того, кто отказывается от своей выгоды, называют дураком? Может, он и есть самый умный, только никто этого не понимает. А кого понять не могут, того и называют ненормальным. А он просто не впихивается в рамки нормального человека, он больше этих рамок!

Люди слепы! Сколько раз я убеждался в этом. Они не хотят понимать, они хотят наслаждаться! Поставь перед ними Истину, сделают вид, что не заметили. И не среда виновата. Всё дело в самом человеке! Если от среды ждёшь изменений в себе, значит, к себе-то и не обращаешься! Вот думает человек: заработаю много денег, создам себе условия, тогда и перестану копить и стану добрым. Но ничто не мешает человеку быть добрым, отзывчивым, любить ближнего своего. Только он сам! Но пока человек сам не поймёт, все призывы бестолку, а даже если поймёт, это не означает, что он изменится. Насильно во благо ничего не сделаешь. У каждого свой путь, и нельзя всем толпой идти столбовой дорогой, даже если она единственно правильная. Ведь поиск своего неповторимого пути и составляет жизнь человека.

Когда-то я тоже думал: нужно только создать достойные условия и тогда человек станет Человеком, полагал, что дело в обстоятельствах, в среде значит. Нет, проблема не в условиях, а в самом человеке, в том, каково его нутро. А нутро у всех доброе. Злыми же человека делают, нет, не обстоятельства, а неверие в то, что и другие люди тоже добрые, и что всем людям, какими бы они злобными не казались, хочется любви, ласки и нежности. Проблема не в деньгах, а в том, что ты любишь, а тебя нет. Человек зол, потому что ему любви не хватает, любви, а не еды! А любовь — это когда любишь сам, пусть даже безответно. Получается, люди злы оттого, что не любят или бояться любить. Или...или я уж и не знаю...

— Мир управляется силой и выгодой.

— Если это так, то мир катится к гибели. Иногда кажется будто смотрю на этот мир словно из-за стекла, словно нахожусь по ту сторону стеклянной колбы: всё вижу, пытаюсь вмешаться, но сделать ничего не могу, меня замечают, но не слышат, не понимают и лишь сочувствуют, считая сумасшедшим.

— Такого человека я за свои двадцать лет встречаю впервые. — Демобилизованный с удивлением покачал головой. — А вправду говорят, что человек живёт девять раз? Иногда случается, будто со мной это уже было, словно в прошлой жизни… Бывает такое?

— А может, мы просто подопытные кролики, рассада на этой планете, за которой внимательно наблюдает Садовник, высадивший её ради эксперимента: приживётся или нет?..

Дмитрию казалось, именно в этой части поезда происходит самый важный в мире разговор.

— Спастись можно только вместе, — сказала женщина, до этого безучастно лежавшая на верхней полке. Она осторожно спустилась вниз. — Глаза её светились, и вся она была какая-то "солнечная".

— Я не считаю себя индивидуалистом, — сказал Дмитрий, — однако что-то не позволяет мне примкнуть ни к какой секте. Мне кажется, самосовершенствование — процесс индивидуальный. Групповое моление для меня всё равно что групповой онанизм. Молитва, по моему мнению, глубоко интимное таинство.

— Необходимо самоотречение во имя братства людей, — возразила "солнечная".

Дмитрий хотел пожалеть её за наивную веру, а она посмотрела на него своими распахнутыми лучистыми глазами, и мягко так, нежно произнесла:

— Только в общине единомышленников человек может совершенствоваться.

— Бросьте, своя рубашка ближе к телу, — вмешался "учёный" сосед. — Спасёшься сам, и вокруг тебя спасутся тысячи.

— Нужно пожертвовать собой, — мягко возразила "солнечная". — Только жертва помогает спастись. В самопожертвовании личности во имя братства людей путь спасения человечества.

— Самоотречение во имя других — заблуждение. В реальной жизни эффективным двигателем является эгоизм, а не самопожертвование. Да и возможно ли отказаться от своего Я? можно ли полностью раствориться в общине? Что важнее: личность или общество?

— А вы почитайте проповеди Учителя нашего.

— Дело Христа — не в проповеди неких идеалов, а прежде всего, осуществление нового способа жизни.

— Вот мы общиной и строим Новый Иерусалим.

— Со времен Платона люди пытались жить в общине на основе идеалов справедливости, равенства, братства. Но история показала, что это нежизненно. Идеал и жизнь несовместимы! И не должны быть совместимы! Человек должен искать благодати Духа Святого не столько в монастыре, но в миру строить свой монастырь. Церковь должна быть совершенно особым организмом взаимной любви и благодати, она должна формироваться сверху божественной благодатью, а не превращаться в общину, в некий социальный идеал, который бы насаждался. Церковь есть прежде всего органичное свободное жертвенное служение, где каждый её член обогащается за счёт приобщения к жизни церкви и в этом обогащении испытывает коренную трансформацию. Единство членов церкви не во взглядах на некие цели или предметы, а в особой природе своего собрания и самих себя, где любовью всё скрепляется, строится на благодати Божией, где единство не по человеческому установлению, а по Божьей благодати; это не просто жизнь людей в общине, а проявление всеединства. Есть ли это в вашей церкви?

— И разве можно любить всех?! — поддержал "учёного" соседа Дмитрий.

"Солнечная" смиренно улыбнулась Дмитрию, и ласково, словно поглаживая, успокаивающе сказала:

— Вы потому так говорите, что вас никто не любит, а вы очень нуждаетесь в том, чтобы вас любили.

Дмитрий почувствовал раздражение. “Да, я хочу любви, я ищу любви... как средства избавления от любви!”

Тут к Дмитрию подошла маленькая девочка и протянула ручки. Он взял её, посадил на колени и стал угощать печеньем, словно она была его дочкой, и сразу раздражение и сомнения куда-то исчезли. "Солнечная" смотрела на него с умилением.

— Вот вы спрашиваете, а у вас в глазах написано, что сами всё знаете. Вы так смотрите людям в глаза… Не надо растрачивать своей исключительной силы.

— Её только прибывает от этого.

— Но её могут использовать во зло.

— Это невозможно, потому что сила эта добрая.

— А вот я грешила и грешу. Всё в мир тянет. А хочу жить в монастыре. Раньше всё работала, в президиумах сидела, так и детей загубила, потому что считала: как же можно работу пропустить, работа важнее всего. … Вот и мясо ем, и рыбу. Прости, Господи. … И тянет всё в мир, тянет... И грешу, и молюсь, и снова грешу. … Сорок лет некрещёная была, а теперь Бог вразумил. А всё через болезнь. Десять лет не хотела операцию делать, а как сделала, так и поняла, что не зря всё это было, что нужно бросить всё, и бросила, ушла, оставив все свои дипломы, квартиру дочери отдала. А если бы пошла работать, то опять бы человекоугодием занималась, вместо того чтобы угодить Богу. Антоний сказал: "хочешь спастись, беги от людей". А Господь сказал — "молчи". … И ведь какую ответственность берут священники, когда могут не то слово сказать! Как занялся мой батюшка политикой, так сразу я охладела к нему, словно чужой он мне стал. Храм-то — он в душе! … Вот опять осуждаю. И как меня только до причастия допускают? Всё говорю, говорю, а надо молчать. Просить даже не могу, грешу и святотатствую. Смирения нет во мне. Всё гордыня. И тянет в мир, тянет. А нужно мне в монастырь. Хотя, может, так оно и нужно. … Муж мой — моё испытание. Курит, кофе пьёт… Страсти! … Тяжко. Это грехи мои. А какая любовь была! А тридцать лет прошло, чувствую, развенчивается брак, но всё равно венчалась. Вот и дочь моя с мужем живут вместе, а счастья нет. Где так называемые счастливые семьи? — нет их! Дочку хотела выдать замуж, переживала, а потом поняла, что сама-то всю жизнь прожила без веры, только теперь пришла к Господу, и дочь за мной. Ешё горда, самолюбивая, а должна уступать. … Какая грешница! Причащения на три дня хватает, а потом опять. Рада бы в Рай, а грехи не пущают. … Хотя Господь в один день всё решить может. … А как тяжело смотреть на тех неверующих, что губят себя… Ведь не спасутся! … Есть ли монашество во мне, не знаю…

Затаив дыхание, Дмитрий слушал исповедь.

— Брат, кушать будете?

— Нет, спасибо!

— Ведь как в сказке живём. В радости-то какой! Радости сколько! Господь открыл новую радость. А слёзы… это от скорбей. Они тоже радостные. И каждый день даются. Господь всё даёт к радости: и скорбь, и слёзы. Спасибо за то, что дал и за то, что не дал. Надо мир хранить, и всё будет. Не надо вмешиваться. У Господа есть все ответы на все вопросы. Он всё даст, когда нужно будет. … Вот еду на святую землю обетованную. Была уже и в Оптиной пустыни, и на Валааме. Спасибо, Господи. Покаянья хочу, на площади, вот и перед вами... — Собеседница вытерла слезу. — Значит, не напрасно встретились. Даже на душе полегчало от нашего разговора. Спаси вас Господи. Счастья Вам...

“Почему они уходят от мира? Что побуждает их бросать дома, привычный образ жизни, продавать всё нажитое и ехать в неизвестно какую глушь? Желание спастись? Потребность в гармонии? Необходимость обрести смысл жизни?

Не к этому ли бессознательно тянет каждого: уйти от мира и жить в общине единомышленников, быть своим среди своих? Мирская жизнь чужда, так может в церкви среди единомышленников можно любить беспрепятственно, быть собой, не боясь быть осмеянным, любить несмотря ни на что?

Смогу ли преодолеть эгоизм своего Я и раствориться в общине, следовать естественному закону? Но в том ли закон, чтобы подчинить себя общине, растворить своё Я в Мы? Естественный ли это закон? Таково ли человеческое естество? Да и возможно ли это: отказаться от своего Я и раствориться в общине?”

Дмитрий вновь открыл «Завет». “Смогу ли я стать своим среди чужих?”

Дата добавления: 2015-10-28