Ибо то угодно (Богу), если 16 страница

— Я хочу быть предельно честным с вами, и потому считаю своим долгом сказать вам, что не смогу материально обеспечить вас, как обеспечивает муж. Да, хочется уюта, заботы, пирогов, но служить этому я не способен. У меня нет ничего, ничего, кроме любви. Я могу только любить, любить несмотря ни на что!

Высказав наболевшее, Дмитрий почувствовал высвобождение и одновременно ощутил сильное влечение к ней. Он гнал её от себя, но вдруг испугался, что она уйдёт.

— Можно я вас поцелую, — сказала она, и словно извиняясь, добавила, — просто так…

Он чувствовал, как она хочет прикоснуться, страстно желает сблизиться, сократить расстояние...

— Пожалуйста, не надо... просто так.

Дмитрий вдруг ощутил пустоту. Полную пустоту.

— Вы думаете, я не хочу поцеловать вас? — сказал он как можно нейтральнее. — Хочу. Но не менее хочу быть искренним.

Желание вдруг снова наполнило его.

“Ни к чему это не приведёт, только душу измотает. Хотя, если ничего не ожидать, и только любить… то почему нет?”

Он уговаривал себя, доказывал, убеждал, а чувство проникло в его душу, разогнав сомнения, и поселилось в ней. В нём была жажда, но он не чувствовал влечения, было желание, но не было притяжения.

Вдруг он вспомнил ту женщину в школе, что пришла к нему. И эту и ту он любил с неистовостью обречённого, не надеясь на взаимность. Одну — как свою давнюю мечту, другую — стремясь умереть на мгновение, слившись с нею, и зная, что возвращение в жизнь неизбежно. И в той и в другой он любил свою идеальную женщину. С одной он хотел быть — любил для неё, старался произвести впечатление, быть мужчиной, доставить ей удовольствие, которое она запомнит навсегда; с ней он играл себя таким, каким она хотела его видеть, с ней он освобождался от обременяющей тяжести, стараясь выбросить себя куда попало. С другой он хотел не быть — забыл о ней, о себе, весь растворившись в чувстве, которое их соединило; она жаждала, искала, просила, стремясь впитать без остатка всё, что было им и могло стать их; и это было сотворение новой вселенной!

“Одна слишком умна, чтобы любить, другая глупа… И та, и другая хотят доказать себе, что честны, что даже согрешая физически, душой остаются верны мужу. Мужья их готовы даже простить меня. В них я вижу себя: я тоже был готов простить жене любовников, лишь бы она не ушла”.

Вдруг он почему-то вспомнил девочку из школы, необъяснимое влечение к ней, притяжение магнетическое, неудержимое, кристально чистое и святое, не имеющее ничего общего с влечением к женщине.

Начался дождь. Они спрятались под навес какого-то ресторана. Вокруг не было ни души. Только дождь.

— Почему меня так сильно тянет к вам, словно жертву к своему палачу?

Он ощущал сильное влечение, которое не из него исходило, а лишь притягивало к ней, — и он покорился.

— Я поступаю неправильно, — сказал он, целуя её руку.

— Вы сумасшедший, — произнесла она, млея и закрывая глаза.

— Любить могут только сумасшедшие.

— Почему?

— Потому что они любят, а не рассуждают. Остальные строят расчёт. Но любовь это не безумство, а проявление души, освободившейся от оков здравого смысла. Любовь дарит нам крылья!

Он вдруг ощутил, как вдохновение вновь коснулось его.

— Любовь — это прозрение и желанье отдать себя целиком, освободившись от искушения иметь что-либо для себя в другом; это забвенье мечты и надежды и радость служенья без всякой корысти; стремленье пожертвовать всем, что имеешь, и вера в то, что летать ты умеешь; это когда исчезает страх, и следуешь сердца лишь зову впотьмах, уже не желая иметь или слыть, а только, отдав всё что можешь, забыть. Да, это полное забвение себя, когда исчезает упрямое Я, когда лишь отдав, всё что можешь отдать, себя ты в другом вдруг не сможешь узнать, и сбросив желаний балласт, воспарить… Иначе, прости, не умею любить!

Он крепко обнял её и поцеловал… долго и страстно… ощущая, как тонет в её поцелуе… растворяется в нём… и вдруг почувствовал мгновение … и весь проникся мгновением вечности… и её тёплое вневременное участие его устами прошептало:

— Мне хочется, чтоб рядом были вы, и молча мне во всём бы помогали, своим присутствием и чудными глазами способствовали творчеству мечты.

Дмитрий вдруг ощутил как что-то прорвало запреты, страхи, сомнения, и его понесло по бурной реке в неизвестность, которую он желал, ждал, вымаливал…

— Весною жизнь опять манит надеждой, перевернув песочные часы. И кажется, что молоды как прежде, хотя безумия давно мы лишены. И чудится, что сбудутся мечтанья, и мы найдём, чего мы лишены, и мимо нас прошествуют страданья, и обретём мы счастие в любви. Пусть годы дарят трезвость взгляда, а опыт жизни грустью давит грудь. Душа как прежде молода и рада, и верит: сбудется мечта когда-нибудь! Мы часть Природы, часть Закона Жизни, и вне Её нам счастья не найти. Себя по свету ищут половинки, друг в друге целостность надеясь обрести. И доводы рассудка здесь бессильны, ведь сердце выбирает нам пути. Первично чувство, и вторичны мысли, — так подчинимся мудрости весны! Обманемся, хотя бы на мгновенье, или на день, а лучше уж на год. Печально знание. Душа же упоенья вымаливает, зная наперёд, что всё проходит...

Она открыла глаза. Они сверкали.

— Я всегда хотела, чтобы меня так поцеловали, — проговорила она сбившимся от волнения голосом. — Откуда вы это знаете? — Она улыбнулась. — Я как пьяная сейчас. Думала, у меня такого никогда не будет. — Она поправила волосы. — Благодаря вам я почувствовала себя женщиной. Впервые!

Выглянуло солнце.

— Я словно во сне. Даже страшно пожелать — все мечты сбываются. Просто не верится!

— Невозможное возможно!

— Поцелуй меня ещё.

Он вновь прижал её к себе, и, желая забыться, утонуть, воспарить, целовал долго, страстно и мучительно, теряя ощущение тела, растворяясь в ней и в себе.

Она уже не пыталась справиться с охватившей её страстью.

— Бедную девочку никто не ласкал?

— Как это мы перешли на ты?

— Мы не перешли, мы перелетели!

Елена Юрьевна поправила прическу.

— Я страшная женщина! — Она взглянула на него полушутя полусерьёзно. — Если судить по гороскопу, вам надобно меня бояться.

— Что я и делаю. Но вы околдовали меня своим взглядом, и я не владею собой.

Он вновь с силой прижал её к себе, и вдруг вспомнил уютное чувство принятия, когда нет ничего, кроме поцелуя и желания — тягучего и сладкого как мёд — и это мгновение, этот миг и есть то, что стоит всей жизни, миг, о котором он мечтал, который снился ночами, ради которого мог бы пожертвовать жизнью; он пытался почувствовать Мы, растворится в Мы, словно это были последние мгновения его жизни, последнее желание, предоставляемое перед смертью, он хотел умереть, слившись с нею, и желание не расставаться было сильнее желания жить.

— Вы, наверное, хотели, чтобы я прочувствовала, как тяжело спать с нелюбимым мужчиной, — сказала она. — Но я всегда знала, что не смогу быть любовницей. Душа просит иного.

— Душа — она в каждой клеточке тела.

— Что ж, пусть я буду глупенькой маленькой девочкой.

Он вновь окунулся в её волосы и, вдыхая их дурманящий аромат, сказал:

— Да, невозможное стало возможно. Только не надо желать большего.

И вновь слился с ней, целуя её и гладя её хрупкое тонкое тело, ощущая её нежное тепло. Большее было невозможно, да он и не хотел, хотя тело ныло, требуя своего, но душа, душа почему-то была закрыта, и он, напрягая все силы, переборол в себе желание сблизиться с ней прямо здесь и сейчас.

— Наверное, мне должно быть стыдно, — поправляя одежду, смущённо проговорила Елена Юрьевна. — Но мне почему-то не стыдно.

— Чувство сильнее или чище тех мыслей, от которых вам может быть стыдно.

“Странно. Чем больше я понимаю, что ничего у нас не получится, тем больше меня влечёт к ней”.

— А муж мой говорит, что я холодная женщина.

— Холодная та, которая не любит.

Елена Юрьевна смущённо улыбнулась.

— Понимаете, — извиняющимся тоном сказала она, — у нас с мужем нет гармонии в интимной жизни... Я пыталась объяснять, но он не реагирует... А ведь все женские болезни от того, что органы не задействованы... Я уже начала думать, что у меня что-то не в порядке, может быть, это я не нормальная в этом плане... Но благодаря вам я сейчас поняла, что я обычная женщина, которой просто не хватает нежности и ласки. Простите, надеюсь, вы не подумали?..

— Конечно, нет, — ответил он. “Конечно, да!”

Она посмотрела на часы и, заметив его взгляд, сказала:

— У каждой женщины есть колокольчик, который напоминает о её земных обязанностях — заботиться о детях и о семье.

Он ждал этого — неизбежного ушата холодной воды.

— Этим колокольчиком вы привязаны к земле, а я предлагаю летать. И при этом бью в набат в ваш колокольчик, делая всё, чтобы разочаровать вас в себе. Зачем вам странник странный, непонятный без дома, без работы, без семьи? Он даже объяснить не сможет внятно, чего от женщин хочет, от любви. Куда идёт и сам подчас не знает. Он раб надежды, призрачной мечты. Он верою своею покоряет всё, что достойно духа Красоты. Он вечный путник, ищущий ответа. Его не сможет удовлетворить покой семьи и радость от обеда, ночные ласки, счастье, может быть. Он любит всех, и это непонятно для тех, кто хочет получать любовь. Он всем чужой, кому-то это странно. Уходит он, чтоб возвратиться вновь. Он человек, как все желает счастья. Но видит смысл в нём совсем иной. Он жаждет чувствовать Всевышнего согласье на всё, к чему влечёт его душой. Так должно выбирать между свободой — ревнивой спутницей непризнанных творцов, и счастием в семье, родных заботой — уютным гнёздышком всех любящих отцов. Но я не тот, кого семья желает. Хоть что скрывать — желаю я семьи, где каждый и без слов всех понимает, и где б творились замыслы мои. Но нет, мечта, я странник одинокий — без имени, без счастья, без любви. Мне всё дано — той тайны смысл глубокий, в которой я творец своей судьбы. Поэт — чужой семье, родным и близким. Он раб Творца, неволен он в себе. Его удел быть искренним и честным. А без того не нужен он тебе.

Она слушала его удручённо.

“Я хочу, чтобы она поверила в меня; это единственный путь к Нам. Меня огорчало, что она может меня использовать, а теперь я дарю себя без остатка, и мне ничего не жаль. Я ничего не жду и ничего не желаю, и только благодарен ей за праздник, который она дарит мне. Хорошо, что я ещё способен совершать безрассудные поступки, следуя зову своего сердца. — Но ведь в этом скрыт расчёт! — Какой же?”

— Дурак я, дурак! Прошу, молю, а когда мне даётся, не знаю, что с подарком делать. Ну разве не дурак?! Я хочу. Но не могу, не могу! Поймите меня!

— Если человек хочет, он всё может.

— Наверное, я рассуждаю как импотент. Знаете, я ведь хотел распрощаться с вами, и вдруг почувствовал, что в душе без вас холодно и одиноко, и ничто не греет. Пожалуйста, будьте моим другом. Или хотя бы другом.

— Вы же говорили, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна.

— Нам ничего больше не остаётся; это единственная возможность сохранить отношения.

“Я не могу поддерживать отношений с ней, если не буду уважать её. А уважать я могу лишь женщину, которая готова всем пожертвовать ради любви, но и верна мужу. Как разрешить это противоречие?”

— Давайте покатаемся в метро, — предложила она.

Они спустились в подземку, сели в поезд, но неожиданно вагоновожатый попросил освободить вагон.

— Не удалось нам заблудиться в мечтах, — с сожалением сказал он.

— Тогда проводите меня до дома. Я живу рядом.

Когда они подошли к дому, она вдруг сказала:

— Знаете, я потеряла номер вашего телефона.

— А разве я вам давал его?

Они молча стояли у дверей её квартиры, не в силах распрощаться.

— Я не могу жить без тебя! — воскликнула вдруг она.

Он почувствовал укол в сердце.

— А со мной сможешь?

Она не ответила.

— Вы всегда будете второй, — сказал он твёрдо.

— А кто первой?

— Бог.

— Почему?

— Потому что Он любит меня несмотря ни на что, и никогда не предаст!

— Вы любите Бога больше?..

— Вы не понимаете, и вряд ли поймёте, что это за любовь, — нервно оборвал её Дмитрий. — Это даже не любовь, а нечто большее... Это чувство растворения во Всеобщем, счастье принадлежности, блаженство веры, восторг высвобождения… Ни с одной женщиной я не испытывал ничего подобного.

— Женщина ближе к Богу, чем мужчина.

Дмитрий не стал спорить.

— Желаю вам спокойной ночи, — сказала она, закрывая дверь.

— Покоя не будет. Будет лишь смерть на несколько часов.

Он ещё долго стоял перед закрытой дверью, испытывая удовлетворение оттого, что ему удалось оставаться собой и он не скатился в примитивный адюльтер. Он вёл себя искренно и естественно, и потому не чувствовал опустошения; всё ему в себе нравилось.

Выйдя на улицу, он нашёл её окно и долго смотрел на пробегающие тени, не в силах справиться с нахлынувшим волнением. Он надеялся, что она выглянет, со страхом думая о том, что скажет ей, но так и не дождался. Свет в окне погас, а он всё стоял, зачарованно глядя в тёмные окна. Несколько раз обойдя вокруг её дома, он, наконец, окунулся в пустоту ночных улиц, не переставая думать о снизошедшей на него милости. Его любили! Любили? А что же он?

“Казалось бы, надо радоваться, а мне грустно. И даже больно, ведь я вижу, как она мужу своему изменяет, а муж — это я, то есть она мне изменяет. Я и муж, и любовник, а значит, сам себе рога наставляю.

Я не в силах перебороть страх от уже пережитого и ещё переживаемого с женой. В каждой женщине мне мерещится прелюбодейка.

Она также не чиста перед мужем, как и моя жена. Получается, что, принимая её, я предаю себя, а она этого не понимает.

Мне уже ничто не страшно: ни разочарование, ни боль, ни смерть, ни страдание.

Мне от неё ничего не нужно, лишь она сама. Но она не сможет отказаться от мужа и сына — ей это не по силам, и меня соединить с ними не сможет.

Принять ответственность за неё я не в состоянии, но и отказаться от любви для меня невозможно. Я хочу любить несмотря ни на что!

Ситуация, в которой оказались я и она, имеет только духовное решение. Она думает, что я могу быть для неё счастливым выходом из создавшегося положения. Она хочет любви, но придерживает мужа на случай, если ничего не получится. В ней нет веры в любовь, а потому она выберет дом и комфорт, что и сделала ранее. — Что же ты хочешь от неё? — Обмануться. Потому и хочется обмануться, что знаю наперёд, что будет. А знать не хочется. Грустно думать о конце, но праздник всегда когда-то кончается. — Ты хочешь найти в ней свою мечту? Приблизься, и она быстро избавит тебя от мечтаний. Ты знаешь, что она не сможет тебе соответствовать, но не хочешь отповеди. — Мне жаль её. Но что же я могу поделать? Моя любовь выше любви к женщинам, и опускаться не хочу. Я мечтаю о таком чувстве, когда будет только любовь, и ничего, кроме любви! — Ведь знаешь, что это невозможно, и всё равно мечтаешь. Неужели тебе не хватило жены? Глупец. Или маньяк? Или мечтатель? — С ней время потеряло вкус сравнения. Она подарила ощущение настоящего, словно вдохнула в меня новое свежее дыхание, новую жизнь. Я перестал думать о будущем и отдался настоящему. Не надо искать ожидаемого, надо идти в неизведанное! Она лишила меня покоя, в котором только и видны вещи в их подлинной сути. Но жизнь в покое надоедает, и хочется страстей. Она красива, но я не могу любить её, потому что не знаю души её. Я хотел бы, чтобы она была моей матерью, чтобы она родила меня; хочется свернуться в позе эмбриона и застыть в мягком защищённом пространстве; ещё почему-то живо воспоминание тепла, комфорта и защищенности, заботы и любви. Как бы меня не тянуло к ней, чувствую, что она должна сама определиться, и это не только моя, но и её судьба. Я не могу поступить так, как желал бы, не потому, что этому препятствует заповедь «не прелюбодействуй», а прежде потому, что я сам нахожусь в такой ситуации. Я не могу перешагнуть через грех прелюбодейства.

Мы оба загипнотизированы желанием счастья. Но я не хочу повторения прошлого, которое всё ещё отзывается болью. После того как дочь отреклась от меня, я уже не хочу ни семьи, ни детей. Никто мне не нужен. Да и сам себе я не нужен. Мне хочется уже не страсти, а покоя.

Не любить противопоказано?

Нет, я не боюсь любить, но не хочу разочарований. Всё думаю о жене. Была ли она ошибкой? Неужели я не видел, неужели не понимал? Нет, всё видел, всё понимал!

А может быть, это судьба? Тогда зачем, зачем всё это? А может быть, Почему?

Чего бы я ни желал, Господь знает, что для меня лучше, что мне необходимо.

Как бы ни мучили меня мечты о счастье семейном, я не могу перешагнуть через измену. Или могу, но не хочу? Страх быть ещё раз обманутым преодолеваю с трудом. — Но, даже предвидя неминуемый конец, разве ты откажешься от любви, от нескольких лет счастья? Ведь это страх перед жизнью. Не надо бояться любви, даже если она неминуемо несёт страдание. — Я понимаю, что это невозможно, но почему меня влечёт к невозможному, быть может, даже вредному и опасному для меня? Меня искушает, нет, не желание, но надежда. Я хочу невозможного, понимая, что это невозможно, но тем не менее страстно желаю. Почему? — Почему бы не разрешить себе невозможное? — Страха нет, есть отсутствие веры в возможность невозможного. — А может быть, ты боишься возможного? — Я не верю или не хочу верить в реальность своих мечтаний, в воплотимость своих грёз, но от любви отказаться не могу. — Ты хочешь увидеть в Елене Юрьевне женщину, которая окончательно избавит тебя от иллюзий?! Разве жена плохо постаралась? Неужели первый брак тебя ничему не научил? или ещё остались надежды? — Я не хочу обманываться вновь. Понимаю, что тратить силы на женщин глупо, тем более посвящать им жизнь, но ведь из этого и состоит наша жизнь. — Значит, ты в состоянии повторить ошибку? — Но что побуждает меня к этому? Мечта или желание? Как избавиться от желаний? И нужно ли? Неужели я боюсь жизни? Нет! — Знаешь, чем всё это кончится, и, тем не менее, идёшь на это. — Потому что это жизнь! И радость в ней слита с горем. Знаю, что любовь конечна и трагична, но стоит ли отказываться от неё? Это всё равно, что отказаться от жизни, зная, что неминуемо умрёшь. Наверное, я неисправимый идеалист, но исправляться не хочу. А может быть, стоит испытать невозможное, зная, что оно невозможно? Это даже не риск и не попытка найти мечту, а осознанное движение в сторону миража, когда лучше двигаться, чем лежать в ожидании смерти.

Если я люблю, то всё остальное неважно. Пусть будет только любовь, если это любовь! Это единственное и самое лучшее, что может быть. Пусть драма, пусть трагедия, но лучше что-то, чем ничего!”

Придя домой, на кухне, наполненной запахами пьяного угара, Дмитрий столкнулся со своей абсолютно голой сестрой под руку с каким-то мужиком.

— Что вы тут делаете? — спросил он ошарашенный.

— Любовью занимаемся, — усмехнулась сестра. — Вали к себе, не мешай.

Дмитрий поспешно ретировался, услышав вслед пьяный смех.

Он лёг на кровать, но долго не мог заснуть, размышляя и не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.

“Что за огонь горит в груди? Что за желанье меня мучит? Куда сбежать, куда уйти? Тому лишь сердце меня учит. Хочу тоски, хочу любви. И нежности твоей без края. Ну почему, зачем, кто ты — пришедшая ко мне из рая?

Хочу проникнуть в беспредельность — чувств, в ощущенье бытия; хочу любить не повседневность, но миг, — в том счастье для меня!”

Он слушал себя и удивлялся, каким непостижимым образом чувства воплощались в строчки.

“Я женщинам не доверяю. Хочу поверить — не могу! Надеюсь, желаю, мечтаю, не верю… но всё же… но все же люблю!

Хочу быть ласковым и нежным, и целовать, и гладить, и ласкать, и крылья вдруг расправить за спиною, и полететь в неведомую даль, где навсегда останешься с любовью, где счастлив каждый, где, наверное, рай”.

Сердце билось в груди напористо и нежно.

“Почему я думаю о ней? Разве я не знаю — всё напрасно. Но мечтать и думать так прекрасно. Хоть и знаю — ей не быть моей. Женщине ведь выбрать не под силу между сыном, мужем и семьей ту любовь, что приведёт в могилу, если вдруг решит пойти за мной. Отчего же я тогда тоскую, и зачем всё думаю о ней — о душе, что предпочтёт любую участь, лишь бы быть моей. Где-то бродит пусть душа родная, и зовёт и плачет в тишине. Я чужой, и это сознавая, никого не позову к себе”.

Он выключил свет, но чувства преследовали его неотступно.

“Что за магическая сила влечёт друг к другу двух людей: инстинкт животного желанья или иллюзия страстей? потребность обрести единство иль понимание найти, чтоб обласкать друг друга нежно и никогда уж не уйти, растаять в поцелуе сладком, почувствовать касаний плоть, и вместе стать иным пространством, исчезнув на мгновенье хоть, в истоме сладкой задохнуться, проникнуть в чувства беспредел, и никогда уж не вернуться в совокупленье душ и тел, взлететь и в небе раствориться, став облаком одним с тобой, к звезде далекой устремиться, забыв, каким я был собой, постигнуть тайну мирозданья в тот чудный миг и умереть..? Что мы за странные созданья: хотим любить, чтоб встретить смерть. Нет, то не счастье, но Судьбина, и от неё уж не уйти. Нас подчиняет эта сила желанием искать Любви!”

Он удивлялся словам, проникавшим в него.

“Моё сердце усталое просит покоя. Но не в силах душа отказаться летать. Оторваться от пропасти могут лишь двое. И гармонию душ одному не узнать. Мы родились затем, чтоб на этой планете научиться любить несмотря ни на что, от любви чтоб родились любимые дети, и в любви чтоб постигли мы волю Его! Бог не в женщине, Бог не в мужчине. Он в обоих, когда их связует любовь. В том Судьба, и перечить ей вряд ли мы в силе. Покорившись, поймём, для чего мы здесь вновь!”

Не в силах избавиться от охватившего его волнения, он взял ручку и стал записывать, что диктовали ему чувства.

“Уже мне обмануться трудно. Шальная юность позади. А сердце шепчет поминутно: люби, люби, люби, люби! Может, прислушаться к совету и полететь в последний раз? А вдруг обман? — кого к ответу? Судьба ответ опять не даст. Ведь ничего же не теряю, а только веру в милых дам, и боль опять приобретаю, — как горек сладостный туман! Но жизнь пьянит любви желаньем, зовя наполнить бытиё, поверить радужным мечтаньям, чтоб счастье обрести своё. Любовь не худшее занятье. В нём даже, может, есть и смысл. Оно Содом, или Причастье, иль Откровения посыл. Нам жизнь дана, чтоб научиться любить и смысл находить. И не понять, коль не влюбиться, и не постигнуть, коль не жить. Так пусть нам жизнь несёт страданье. Всё в радость — муки и любовь. Приносит мудрость покаянье и жажду пережить всё вновь”.

Он выключил свет. Но заснуть не удавалось.

“Любовь — то счастье или мука? Союз сердец или борьба? Двух половинок съединенье иль одиночества мечта? Она иллюзия иль сказка? Мираж иль бред? — кто скажет мне? Или заветное желанье, открывшееся вдруг во сне? Не знаю. Может, знать не нужно? Почувствуешь — тогда поймёшь! Любовь не жертва и не дружба, но что уж точно — что не ложь.

Почему эту муку все счастьем зовут? Разве горькое сладким бывает? Боль не в радость, — влюблённые лгут, ведь страданье от ласки не тает”.

Он пытался забыться, но видел, слышал её, чувствовал её дыхание, и ему начинало казаться, что это она не даёт ему уснуть, и она не спит, и что трепет её сердца заставляет трепетать сердце его.

Вдруг мелькнула спасительная мысль — он решил написать ей письмо.

Простите, простите, простите меня. За то, что излишне навязчив Вам я, за то, что кажусь Идиотом и Вам, за то, что поверить прошу лишь словам. Но Вы необычной своей красотой украли мой горький и грустный покой. Мечты разбудили мне Ваши глаза. Меня восхитила волос седина. Тоску угадал я меж слов и бровей, и жажду вернуться к себе поскорей. Отчаянья крик отозвался в душе, и боль резонансом вернулась ко мне. Мольбу услыхал я в движениях рук, и муку желания в шёпоте губ. Предчувствие счастья наполнило грудь, а сердце шепнуло: "лишь искренним будь", и что-то ещё, что лишь в чувстве живёт и даже со смертью моей не умрёт.... Безумными кажутся эти слова. Простите, простите, простите меня!

Ему показалось, что он высказал всё, что хотел, но как только отложил ручку, сразу же вновь взялся за неё.

Кто вы такая? Почему ко мне явились наяву? Кто вас послал? К кому пришли вы? Зачем хотите быть любимы? Или любить? Чего же вам? Покоя не найти словам. И чувствам, кои одиноки. Как все мы можем быть жестоки, когда нас жизнь ударит в грязь. Нельзя летать и не упасть. Мечтать, конечно, очень вредно, но эта мука не бессмертна. А вот любить зачем дано? С любимым жить, ох, мудрено. Не лучше ль мне любить стихами? Семья нужна для нас едва ли. Ведь одному покойней жить. Но как же хочется любить! Любить вас каждую минуту, и день и ночь, даже в разлуку, и засыпая целовать, а утром вновь с любовью встать, дарить, что можешь, без остатка, чтоб сердце исстоналось сладко, чтоб каждый день и каждый миг любовной нежности был пик, чтоб явью становилась сказка и не была привычной ласка, чтоб умирая мог сказать: "я смог счастливым в жизни стать!"

Не прочитав написанного, он выключил свет, надеясь, что теперь-то уж уснёт. Но мысли и чувства не отпускали.

Что за явление вы мне: судьбы подарок? искушенье? соблазн свершить грехопаденье? иль половиночка себе? Так почему, кто вы такая? Нас для чего свела судьба? Зачем же жизнь свою ломая, решились вы сойти с ума? А я уже ведь точно спятил, жену чужую целовал. Как позабыть мог про распятье, в грехе прелюбодеем став?! Но Вы — мечты моей созданье! —чистейшей нежностью пленя меня соблазном единенья, толкнули в грех, — со мной себя. А как я жажду единенья, о том душа моя молчит. И только слёзы восхищенья расскажут, как мой дух скорбит.

Ночная тьма устраняла границы, выпуская воображение за пределы тесной комнаты.

Вы такая, такая, такая!.. Как же выразить сердца излом? Можно думать о Вас, лишь мечтая. Вы мучительный счастия стон. Вы природной красы сотворенье. Сила Инь, Мать для всех матерей. Рядом с вами исчезнет сомненье для чего я, и кто я, и чей. Как же хочется соединиться с той, которая сердцем поймёт, моим счастьем сполна насладиться, и за мной на Голгофу пойдёт.

Он вновь включил свет, взял ручку и стал записывать.

Женщина необыкновенная — это Вы. Мадонна, достойная восхищения — тоже Вы. Надежда, ищущая осуществления — снова Вы. Мечта, дарующая вдохновение — опять же Вы. Тайна наисокровенная — и это Вы. Желание неосуществлённое — чувствую, Вы. Нежность неутолённая — исключительно Вы. Душа непонятая одинокая — Вы одни. Воплощение чести и чистоты — только Вы. Призрак верности и любви — Вы, только Вы!

Сердце стучало, как паровой молот.

Я вас люблю, — возможно, иль наверно. Не знаю, знать мне не дано. Произошло всё как-то незаметно. Но как — постичь мне мудрено. Не знаю, может знать не нужно, — лишь чувствовать, пока ещё живёшь. Но как любить предельно осторожно? Когда ты лишний — счастья не найдёшь.

Как я тоскую — по тебе ли? А может просто по себе. Люблю я или не люблю я? Иль только одиноко мне? Так жить нельзя — сплошная мука. Пора нам что-нибудь решить. Мне неизвестна жизни скука. Но как же хочется любить! Я верю, и тотчас не верю. Воспоминанья душат грудь. Не возвратить мне чувств потерю, как прожитого не вернуть. Мне боль мечтать не позволяет. Предательства не позабыть. А память тотчас отрезвляет, когда хочу тебя любить. Желанье нежным быть нет мόчи. Оно как в сердце ржавый гвоздь. Пустыми кажутся мне ночи. И плачет за меня мой дождь. Ничто, ничто не помогает украсть ответ мне у Судьбы. А сердце от мечты страдает. Быть может, избавленье ты?

Кто ты, откуда и зачем пришла ко мне как наважденье, в душе посеяла сомненье, что я живу совсем не тем? Но что же ты мне предлагаешь? Заснуть в любви как кратком сне? Мечты мои ты проверяешь своей готовностью к мечте. Но я фантаст своей судьбины. Желаю неземных страстей. А ты — чтоб были все счастливы, семьи, покоя и детей. Мы безнадёжно одиноки, а счастье — сказочный мираж. Нам чувства кажутся глубоки, но честность самый лучший страж. Мы все хотим, чтоб нам служили и посвятили жизнь свою, чтоб верно, преданно любили и создали бы рай-семью. А сами жертвовать не можем собою, или не хотим. Нам кажется, что мир так сложен, что лучше жить совсем одним.

Мы мечты своей ждём воплощенье, эгоизма не видя её, и желаем чужого служенья, не желая отдать своего!

Изрядно уставший, он желал уже только уснуть.

Я устал от мечты, от любви, от тоски. Нету сил больше сопротивляться. Но природа не терпит в душе пустоты и приходится всё же влюбляться. Что же делать: забыться, в нирвану нырнуть, а потом в покаянье молиться? Нам себя невозможно ни в чём обмануть: сделать грех, чтоб потом устыдиться? Мы не дети, никто не простит баловства. Каждый сам за себя отвечает. Я хочу жить, не пряча лицо от стыда. Не гадать: не простит? иль прощает? Пусть всецело подвластны мы мудрой судьбе. Лишь она всё как должно расставит. Только честность не даст разыграться беде. А любовь все ошибки исправит. Так пребудем же в вере, что всё благодать, ничего от судьбы не желая. То, что нужно, Господь пожелает нам дать, наши души при том проверяя.

Хотим мы разного с тобой. Тебе семья нужна для счастья, а мне в любви тоски земной и неподдельного участья. Я не земной, а ты земная. Мы просто разные миры. Даже любовь, соединяя, навряд ли превратит нас в Мы. Меня давно освободили от мук семейного бытия, и этим счастьем наградили, чтоб верен миссии был я. Хочу я не совокупленья, не страсти даже роковой, а только грустного томленья и пониманья без сомненья, взаимодушпроникновенья, чтоб обрести в любви покой, любовью суету рассеять, забыть о сотнях почему, чтоб в глубине твоей посеять то, что и сам я не пойму, проникнуть в тайну мирозданья, не видя ничего вокруг, чтоб ощутилась рядом Тайна, а Ты и Я исчезли вдруг. Хочу душой с душою слиться, проникнуть в тела глубину. А может вновь мечта мне снится? Что с ней поделать, не пойму. Пусть миг продлится это чудо, в котором нас уже и нет. Представить в мыслях невозможно тот белый несказанный свет. Тот миг и есть предназначенье, ради которого живём. Мы создадим наше творенье, а сотворив, тотчас умрём. И наши души в Бесконечность уйдут, чтоб повстречаться вновь, забыв про скорбь и человечность, но помня слёзы и любовь!

Дата добавления: 2015-10-28