Ибо то угодно (Богу), если 9 страница

Он брёл по лабиринту переулков, проходных дворов, без всякой цели, не зная, куда и зачем он идёт, не думая, куда выйдет. Он чувствовал себя загнанным в ловушку. Мучительный лабиринт города удушал отчаянием безвыходности.

Дмитрий уже давно чувствовал, что ему необходимо сходить в туалет. Но как назло, все туалеты были платные. Было стыдно, но нужда заставляла отбросить стыд; необходимость сильнее условностей. Наконец, он нашёл нечто похожее на общественную уборную. За дверью с заветной буквой «М» насрано было повсюду, так что негде было ступить, а на стене красовалась табличка "Убирайте за собой". К удивлению Дмитрия, на толчке сидел человек.

— Заходи, не стесняйся.

Почувствовав, что его сейчас вырвет, Дмитрий поспешно вышел. Однако неодолимая потребность заставила вернуться. Все толчки были забиты калом, воды не было, о туалетной бумаге не приходилось и мечтать. Увидев использованную кем-то бумажку, к удивлению своему Дмитрий обнаружил, что это денежная купюра. Кто-то подтёрся деньгами! Испытывая сильный голод, преодолевая отвращение, он взял испачканную купюру и вышел.

Небо, опустившись, придавило к земле, запутав в липком тумане, и люди медленно ползли по улицам-каналам каменного лабиринта.

Снег с дождём. Жёлтые огни фонарей. Певичка на улице жалостливо поёт. Трубач призывно играет, прося подаяния. Мужчина в тюбетейке сидит на панели, держа на коленях спящего ребёнка. Он протягивает руку, и смотрит на ребёнка так, словно тот умер или должен умереть, словно хочет, чтобы несчастное дитя не мучилось в этой жизни, как мучается он.

Безысходность! Безысходностью пропитан был воздух. Безысходностью было наполнено всё!

“Я как муха, мечусь в поисках выхода, бьюсь о стекло, не понимая, почему мне не вырваться, и не замечаю преграды, хотя и чувствую её!”

Как разлагающийся труп, город был переполнен червями трамваев, троллейбусов, автобусов, люди, словно мошки, облепили его в ненасытном желании удовлетворить свои паразитические потребности. Улицы были перекопаны, словно хоронили кого-то, а разбитые окна заброшенных зданий казались пустыми глазницами полусгнившего черепа. Город гнил. Припудренное лицо и зловонное дыхание, запах смердящего тела, разлагающегося трупа, метастазы злокачественной опухоли на теле природы. Везде преследовала вонь давно немытого тела. Зловоние доносилось отовсюду, и даже украшение города — его каналы — напоминали сточные канавы, выносящие испражнения обитателей человеческого муравейника. Тошноту вызывало зрелище противоестественного скопища, несущего в себе стыд, боль и смрад. Но, странно, тошнотворный запах грязных закоулков очень подходил к его настроению.

Вдруг Дмитрий почувствовал, как стук сердца стал совпадать с каким-то иным, извне идущим стуком. Он пошёл навстречу повелительному зову там-тама, и, свернув несколько раз, неожиданно оказался посреди народного гулянья.

Запах пива, хмельные лица, короткие юбки, старуха с плакатом "вы кусок лакомый попробовали, а мы нет", группы подростков, парочки влюблённых, и ангел, смотрящий с высоты на творящееся внизу, перстом указывающий на крест безнадёжно!

Что это? Зачем?! Почему?!!

Он вдруг увидел происходящее глазами ангела.

Хаос! Бессмыслица! Абсурд!

Творящееся казалось безумием, и это безумие было заразительным. Толпа смеялась, веселилась, опьяненная безмыслием и пивом, прыгала, кричала, визжала от восторга, стонала от рвущегося наружу возбуждения.

Время забылось. Остановилось. Исчезло.

Казалось, ему снится сон, и он участвует в этом карнавальном сумасшествии.

Перемычки мостов соединяли бурлящую от восторга толпу в разных частях города, а угрюмые львы вынуждены были сторожить добровольное массовое безумие. И если бы у них были крылья, они бы... нет, у них есть крылья, но, к сожалению, золотые.

Хмельное веселье как пена выливалось через край. Посреди площади под аккомпанемент туземного ансамбля, лихо отплясывали люди, пытаясь забыться, раствориться в хмельном перевозбуждении, уйти, сбежать от унылой повседневности, чтобы только не думать, ни в коем случае не думать, иначе, и в самом деле, сойдёшь с ума.

Ангел сверху смотрел на творящееся внизу. Львы молчали.

Ритмичная мелодия втягивала в танцевальный транс.

Что это: пир во время чумы? или наступают последние дни?

Страх перед неминуемой катастрофой вгоняет людей в забытиё, заставляя напиться и забыться. От безысходности чего не сделаешь?!

Дмитрий чувствовал себя пришельцем с другой планеты, растворяясь в непостижимом веселье и не понимая происходящего; он не узнавал исхоженных до боли мест, ощущал себя гостем в городе, знакомом до слёз.

Будто с Юпитера наблюдая за происходящим, он удивлялся всему и не мог понять, какой смысл в том, что они делают? откуда эта потребность в добровольном безумии? что заставляет людей желать сумасшествия? зачем эти пьянки, драки, войны, ложь?! Откуда эта потребность в оргии? Что заставляет желать вакханалии?

Сбежать от повседневности? сбросить оковы рациональности? увидеть мир другими глазами, другой мир, привычный мир увидеть по-другому, иначе, заметить то, чего раньше не замечал, вечно спеша куда-то, отрешиться от суеты, от выгоды, впервые, быть может, жить чувством, почувствовать, помечтать, как когда-то в детстве, хотя бы на время стать ребёнком, сбросить груз ответственности, забыть о долгах, о необходимом, отбросить самоконтроль, стать ребёнком, стать собой…

Он испытывал отвращение, и одновременно желание раствориться в безмыслии, во всеобщем добровольном безумии, в этой истерике разума.

“Сумасшествия! Сумасшествия!!”

И уже был готов забыть обо всём и ринуться в пляс.

“Но почему, зачем, откуда эта потребность в безумии? И что есть это желанное сумасшествие? Чего на самом деле хочу я?”

Он разменял найденную банкноту, купив пива. Опьянение позволило застыть в настоящем. Он испытал желание освободиться от диктата разума, вынырнуть из суеты, сбежать от этой постылой действительности, от обыденности, рациональности, чтобы приобщиться к ирреальному, ощутить мир иной, жить сердцем, чувствовать, летать!..

Опьянённые лица улыбались, люди пели, смеялись, обнимались, целовались и ругались, каялись в грехах и признавались в любви. Настроение праздника, быть может, последнего, делало добрее, хотелось любить всех и вся, ни за что! Опьянение расковывало душу, высвобождая от суеты ума, из плена рассудка, освобождая от злобы, стяжательства и страха. Хотелось отдать всё, что имеешь. Все девушки казались красивыми, каждый был братом, все словно влюбились друг в друга.

“Что это со мной? Откуда эта необъяснимая лёгкость бытия? Я пьян? Но почему я счастлив? Отчего все эти незнакомые люди мне кажутся друзьями, почему я люблю их всех?

Я и не подозревал, что во мне столько радости. Куда исчезли ненависть и хандра? Где я? Неужели это всё та же прежняя жизнь? Нет. Я словно вознёсся, вышел в другой, параллельный мир, где царит мир и любовь, где счастье повсюду, где ничего мне не нужно, кроме любви.

Я люблю вас! Люблю! Всех!”

Атмосфера беззаботности и веселья гипнотизировала, втягивала в некое состояние вселенской радости, всемирного счастья, утраченное со времен Адама и Евы, последнее прибежище Рая на Земле. Люди словно хотели вернуться в счастье, давно позабытое, вытесненное расчётом и выгодой, счастье любви ко всему и вся, любви несмотря ни на что! Они жаждали вырваться из этого плана бытия, чтобы нырнуть в другой — в возможность вселенского счастья и вселенской гармонии на Земле. Они просто хотели любить, любить несмотря ни на что, хотели вновь стать детьми, чтобы беззаботно радоваться, беспричинно смеяться, чтобы не думать, а только любить и любить!

“Люди всегда стремились к изменённым формам сознания. Но зачем, почему? Чтобы ощутить состояние Рая, Гармонии, Счастья?

Счастье — оно в нас самих! Никто не может помешать нам быть счастливыми!

Почему же люди несчастливы на Земле?

Почему человек опьянённый становится добрее, чувствует себя счастливым, почему начинает любить всех и вся, причём ни за что? Значит, это возможно? Значит, он сам лишает себя счастья?

Как возвратить человечество в Счастье?

Как вернуть человечеству Любовь?

Мы сами лишили себя Рая!

Мы сами отказываемся от Любви!”

Дмитрий решил покинуть праздник счастья безумия, но музыка ещё долго следовала по пятам, не выпуская из своих сладких объятий.

Как ни давила тошнота городского смрада, как ни удушало зловоние неожиданных закоулков, Дмитрий не мог отделаться от ощущения принадлежности себя этому необыкновенному городу — ужасному и прекрасному, величественному и омерзительному. Он был его дитя, и нигде не чувствовал себя столь вдохновенно, как в этом непостижимом сочетании блистательных першпектив и соединяющих их скользких вонючих переулков с застенками дворов-колодцев. Он проклинал и восхищался этим необыкновенным лабиринтом, способным очаровать кого угодно, где можно было бесконечно плутать в тупиках каменных мешков, но всегда находить спасительную нить Ариадны в одном из многочисленных каналов, пронзающих город насквозь.

Он любил и ненавидел этот самый фантастический город на свете. Но главное — не мог жить без него!

“Петербург — это город мечты, что застыла в разводке мостов, колыбель для поэтов судьбы, пантеон для несбывшихся снов. Это место где грёзы живут обещанием счастья тебе, где мечты воплощения ждут в предвечерней и утренней мгле. Тут Невой вдохновенье живёт. Ну а львы сторожат здесь талант. Только тот тайну града поймёт, кто придёт ночевать в Летний сад. Символ города этого — Сфинкс — гордо тайной застыл над Невой. Сокровенного творчества смысл постижим лишь поэта душой. Здесь всегда я как гость восхищён. Не привыкну к его красоте! В этот город с рожденья влюблён. Им я, в общем-то, и сотворён. Где бы ни был — душой у Невы среди сфинксов и львов мне родных. С этим градом всегда я на Вы. Он отец всех мечтаний моих. Заблужусь в лабиринте домов, чтоб понять в чём каналов секрет, и постигнув творенье без слов, я стихами сведу их на нет. В бесконечность залива уйду, чтоб остаться с собою на ты, и, вкусив сотворенье мечты, только здесь с наслажденьем умру.

Всё дальше и дальше в блистающую бесконечность, чтобы раствориться в сверкающей белизне. Нет ничего прекраснее блистающей ледяной пустыни! Бесконечность моря освобождает от суеты! Снег, солнце и тишина!

Тишина впитала в себя. Солнечный свет пронзил насквозь, обнажив глупые мысли, никчёмные страхи, пустые стремления.

Я пришёл, чтобы очиститься чистотой.

Глядя на чистый снег, становишься чище.

Никого. Только солнце, и небо, такое же чистое, как снег, и снег, такой же голубой, как небо.

Какое счастье! Восхитительная тишина!

Лазурное небо сливается с лазурным снегом, и я между ними, и растворяюсь в них.

Гипнотизирующая беспредельность, вбирающая меня в себя!

Мороз. Но тепло. Благодаря солнцу.

Блистающая пустыня! И никого. Никого! Никого!!

Всё где-то там, позади. А впереди магическая бесконечность, в которой возможно всё!

Еле видна кромка постылого берега.

Вдалеке то появляется, то пропадает сказочный Китеж.

Еле заметны чёрные точки рыболовов — таких же любителей одиночества и тишины.

Пролетела ворона. Откуда? Куда? Вот бы и мне так!

Тишина. Сказочная тишина! Только в тишине можно услышать себя!

Какие красивые буруны. Почему же они красивы?

Люди предпочитают гоняться за блестящими стекляшками, посвящая этому жизнь, вместо того, чтобы любоваться искрящимся на солнце снегом и льдом.

Что я такое? Кусочек пульсирующего тепла посреди ледяного покоя?

Только здесь солнце столь полновластно — посреди снежной пустыни без конца.

Манит, манит бесконечность, притягивая душу, и, кажется, готов поддаться и пойти по снегу в неизвестность, блистательную и очаровывающую, и увлекающую за собой”.

Он испытал страстное желание вылететь из себя навстречу солнцу, пронестись над ледяной равниной и взмыть в небо.

— Не желаете прокатиться?

Пилот дельтаплана испытующе смотрел на Дмитрия. С восхищением Дмитрий представил, как дельтаплан отрывает его от постылой земли.

— Первого прокачу бесплатно.

Радостный, Дмитрий уселся, дельтаплан совершил небольшой разбег и неожиданно круто взмыл навстречу солнцу.

“Вот оно! — воскликнул про себя Дмитрий. — Так душа, наверно, воспаряет после смерти!”

Он парил над пьяным муравейником человеков. Он улетал от них. И от себя — того, что остался на земле. Он хотел лететь всё выше и дальше, навстречу солнцу, в лучах солнца, ослеплённый солнцем, и ничего не видеть, ничего не слышать, и не смотреть вниз.

“Бесконечность создаёт ощущение устремленности, которого нет, когда сознаёшь предел.

Солнце. Одно только солнце! Ничего кроме солнца! Обо всём забываешь, отдаваясь небу и растворяясь в солнечном свете!

Какое счастье — летать!

Я птица, птицей я был когда-то, не потому ли так знакомо мне ощущение полета!

Магическое влечение к солнцу — в нём тайна поклонения светилу, дарящему жизнь, и предчувствие пути, по которому пойдёшь когда-то. Дорога в вечность лежит через солнце, в нём найдёшь очищение и освобождение от всего, что мешает раствориться в вечном свете — том, что породило бытиё и миры, свете жизни и любви.

Там моя родина, там мой дом! А здесь я лишь странник, пришелец. Не потому ли чувствую себя на земле гостем? не потому ли так люблю солнце, особенно восход и закат? — они напоминают мне о рождении мира, о Первосвете!

Я жду появления солнца как праздника, и настроение поднимается с восходом солнца, и грущу почему-то, когда последний луч угасает в наступающих сумерках, и пропадает желание жить, и мечтаю родиться вновь вместе с первыми проблесками света, рассеивающими тьму.

Солнце заставляет жить. Даже когда жить не хочется. Оно дарит надежду, оно дарит тепло, оно дарит негу и свет.

Что мы без солнца?! Мы его дети. Оно и отец и мать — и потому Оно.

Солнце недаром обожествляли. Без него нет жизни. И потому я жажду солнца, стремлюсь к нему, как к символу вечности, как к спасению и награде — единственному пути от жизни к жизни!

Как бы ни были прекрасны звёзды, при свете солнца можно увидеть гораздо больше и увидеть гораздо лучше то, что прячет ночь. Луна восхитительна! Ночь бесподобна! Но солнце, солнце!.. Без него невозможно! Как я люблю его! Я восхищаюсь им!

А внизу… внизу всё те же тараканьи бега, погоня за наслаждением, от страдания к удобству, и никакого полета вдохновения”.

Дмитрий с грустью и жалостью смотрел на людей внизу, на их суетливое мельтешение, на весь этот ненасытный человеческий муравейник. С высоты город казался раковой опухолью на живом теле природы.

“Как я устал от людей! От их тупости и лени, от нежелания размышлять, от их ненасытного желания наслаждаться. Как бы я хотел улететь от них, улететь на другую планету, где не было бы никого — только я и Бог! И не надо никакой женщины, иначе опять будет всё то же: искушение, изгнание, одиночество.

Где же найти мою планету? Как улететь к ней? Неужели это только мечта? Но откуда приходит мечта? И что есть мечта? Почему я мечтаю? отчего? зачем? Невозможно мечтать о невозможном. Как и желать недостижимого. Раз всё в нас — и наши мечты, и желания — значит, они для чего-то. Но для чего я мечтаю? Неужели, чтобы достичь невозможного? А может, мечта есть воспоминание?! Фантазия, мираж — тоже отблеск реального. Возможного! Значит, мечта моя возможна, осуществима, реальна? Да, да, я чувствую это! Нет мечты — нет желания, нет желания — нет устремления, а значит, нет и достижения, осуществления. Значит, надо, надо мечтать!

Откуда, из каких глубин подсознания, а может быть, из космоса, из других измерений проникают в нас мечты, заставляя мучиться, побуждая добиваться их осуществления. Без мечты нет человека! Мечта делает нас сильными, помогает верить в себя. Мечта создаёт человека!

Мечты сбываются. Нет, осуществляются! Самим человеком! И сон становится явью. То, что казалось фантастичным, обретает черты реальности. Мечты творят нас! И себя! Мечты творят нас и себя!! И когда мечта исполняется, кажется, что осуществилось то, что когда-то нам снилось. Мечты — это попытка вспомнить забытое, ориентируясь по запахам, звукам, пустотам памяти. Мы мечтаем, чтобы мечта сбылась, и не является ли это отражением будущего, которое требует осуществления? не есть ли мечта слепок грядущего, проявление ясновидения, наша судьба? Быть может, и наша жизнь есть чья-то мечта?”

— Приехали!

Пилот соскочил на землю, Дмитрий последовал за ним.

— Спасибо! Было великолепно!

Печаль взорвала душу. “Отпали крылья! Вновь топать по земле ногами. Как грустно!..

Не хочется уходить из этого снежного рая! Не хочется уходить из тишины! Хочется остаться здесь навсегда!

А вот и Луна-певица. Она и солнце на одном небосводе. Ночное светило и светило дневное вместе. Как странно”.

Голубая бездна постепенно становится жёлтой—золотой—розовой—красной…

Как зачарованный смотрел он, как утопает в ледяной пустыне огненный шар, теряет правильную форму, сплющивается, вот его уже половина, четверть, и, наконец, лишь огненная полоска на горизонте говорит о погибающем божестве, оставившем нас, чтобы родиться вновь и заставить жить сначала, восхищаясь жизнью и радуясь всему.

Солнце прячется в бесконечность, оставляя в награду волшебство сумерек. Рождаются звёзды, и ночь постепенно прогоняет день.

“Папа, папа!” — раздался тоненький голосок. Дмитрий вздрогнул, ему показалось, что его зовёт дочь. Навстречу бежала девочка. Дыхание замерло, сердце бешено забилось, и он уже готов был раскрыть объятия, принять своё счастье...

Девочка пробежала мимо. Он ошибся. Опять!

Подходя к берегу, Дмитрий заметил женщину, которая, испуганно оглядываясь, несла, прижимая к груди, что-то завернутое в мешок. Увидев Дмитрия, она стала истерично кричать:

— Чего, чего надо! Я всё равно его убью! Нет больше сил, нет!

— А что случилось?

— Себя убить нет сил, так хоть его убью! — бормотала женщина, вытирая рукавом слёзы. — Зачем жить, если только страдать приходится, ежели жизнь одна сплошная мука?! И зачем только я его родила, зачем?! Нужно было аборт делать! А теперь как от него избавиться? как его от такой жизни избавить?! Хотела отдать, так никто не берет! Даже органы не смогла продать!

Женщина бросила мешок и стала колотить руками по льду.

— Не могу больше, не могу! Сама вместе с ним нырну. Нет больше сил, нет! До последней минуты надеялась, что кто-то поможет, спасёт меня! Нет, нет в мире справедливости!

Она в исступлении ударилась головой об лёд.

— Моченьки моей терпеть больше нет! Всю жизнь терпела, надеялась, думала, смилуется надо мной Господь, пошлёт в помощь доброго человека. Но нет, нет никого! Все меня бросили. Все! Даже родная мать отказалась! Даже не знаю, кто она.

Дмитрий стоял рядом, не зная, чем помочь.

— Всё, всё бессмысленно! Вся жизнь бессмысленна! Зачем, зачем терпеть весь этот кошмар?! Живём, надеемся, а жизнь посылает одни страдания. И никакой надежды, никакой!

— Надо верить!

— Верить? Как же верить, если ничего в жизни не было, нет и не будет? На что надеяться?! Во что верить, ежели одни страдания и днём и ночью, и никакой радости, никакой! Пусть я настрадалась, так хоть его избавлю. Незачем ему жить, не для чего! Я всё равно помочь ему не в силах, а видеть, как он мучается, не могу! Могу лишь избавить его от страданий, коих сама натерпелась за свою жизнь без меры.

Дмитрий слушал, не в силах ничего сказать.

— Я ведь по глупости залетела, думала, любит меня. А он, кобель, сунул, плюнул и бежать. Обманул и бросил. А я, дура, верила ему. Верила, потому что любви хотела. Но нет любви, нет! Ничего нет, ни бога, ни чёрта! Одно враньё! Везде враньё, куда ни ткнись. Устала я от такой жизни. Нет ни сил, ни желания жить. Утоплю его, и сама вслед за ним. Там всяко лучше. Хуже этой жизни быть не может!

Дмитрий не знал, как помочь несчастной женщине, как удержать от рокового шага.

— Никакого смысла в этой жизни нет! Ни радости, ни смысла! А ежели мука одна, то какой в этом может быть смысл?

Мешок вдруг закричал!

Дмитрий вздрогнул. Мурашки пробежали по коже.

— Постойте, не надо. Простите. Не надо, прошу вас, не надо. Подождите. Может, всё образуется. Ведь есть Бог, есть! Он видит нас! Видит всю муку вашу!

— А если видит, почему не поможет? Почему?!

— Я помогу! Скажите только, чем вам помочь?

— Чем?

Женщина вдруг обмякла, выпустила из рук мешок и, упав на лёд, зарыдала. Дмитрий опустился рядом с ней на колени рядом и молча глотал слёзы. Перед ним был он сам!

А мешок кричал. Бритвой по сердцу резануло!

Дмитрий раскрыл мешок и вынул завёрнутый в тряпки кричащий комочек. Нагнулся к сморщенному личику младенца и дыханием стал согревать его, поцеловал, краешком носового платка вытер личико.

— Пойдёмте, а то он замёрзнет, — умоляюще произнёс Дмитрий.

— Куда?

— Не знаю. Но пойдёмте, ради бога, куда-нибудь.

Дмитрий думал только о том, как оттащить женщину от берега.

— Зачем?

Он не мог ответить, и только сказал:

— Ему холодно.

Женщина молча поднялась, и, пошатываясь, пошла за Дмитрием.

— Нет у меня ни денег, ни дома, ни родных в этом городе. Никому я не нужна. Никому до меня нет дела!

“Куда же теперь?”— лихорадочно думал Дмитрий.

Вдруг женщина рывком вырвала младенца из рук Дмитрия, и, прижав к груди, с остекленевшим взором пошла вперед. Дмитрий растерянно поплёлся за ней, думая о том, как помочь несчастной матери и её ребёнку. Они вышли на дорогу, и тут же возле них остановился рейсовый автобус. Женщина неожиданно нырнула в салон, двери захлопнулись, автобус тронулся с места. Дмитрий остался один, растерянно глядя вслед уходящему транспорту.

Вдруг откуда-то сверху упал детский крик:

— Мама, не убивай меня, мама!

Дмитрий оглянулся, поднял голову и увидел, как на пятом этаже, уцепившись за оконную раму, висит девочка.

— Не надо, мамочка, не надо!

Стоящая в окне женщина ударила со всей силы кулаком по рукам, вцепившимся в последнюю надежду, и девочка сорвалась вниз.

Дмитрий подбежал. Девочка была без сознания. Голова её лежала в луже крови, ноги и руки были неестественно вывернуты. При виде крови и разбитого тела голова закружилась. Чтобы справиться с собой, он отвёл взгляд вверх и несколько раз глубоко вздохнул. И тут из того же самого окна выпало ещё одно тело ребёнка, а следом за ним, раскинув руки, выбросилась и "мамочка".

Подбежали люди. Подъехала милицейская машина, следом за ней машина скорой помощи. Тела погрузили на носилки и увезли.

“Нет, это невозможно! Невозможно! Так не должно быть! Но так есть! Что же это такое?! Почему? Отчего мать убивает своего ребёнка? Не могу, не могу понять, что-то отказывается понимать!”

— У них часто бывало шумно, особенно когда мать выпивала с приятелями, — услышал Дмитрий разговор двух пожилых женщин. — Но сегодня были совершенно дикие крики. Оказывается, мать несколько раз ударила ножом спящих дочерей. Младшенькая хоть и получила ножом в сердце, но в момент падения была в сознании. У старшей, нож, которым мать пыталась её убить, не задел сердце. А когда мать выбросила её, истекающую кровью, в окно, то она, падая, зацепилась за карниз второго этажа.

— Не понимаю. Мать вроде бы любила девочек, — сказала собеседница. — Наверное, с ума сошла.

— Водка во всём виновата!

“Безумие! Абсурд! Или закономерность? Или, может, это тоже судьба? Неужели невозможно ничего избежать? Выходит, такова судьба этой несчастной девочки — быть убитой собственной матерью? Нет, не могу в это поверить! Ну почему, почему?! Неужели и эта смерть предначертана судьбой, неужели и она нужна Богу?”

Спустившись в метро, Дмитрий в ожидании поезда стоял на перроне, и вдруг в толпе узнал ту самую женщину, которая хотела утопить своего ребёнка. Сейчас она была одна. Лицо её было сосредоточено, взгляд замер, глаза устремлены в одну точку.

Дмитрий решил подойти к ней, но раздался гудок подходящего поезда. Пассажиры стали отходить от края платформы. Только знакомая не двинулась. Раздался ещё один гудок, и вдруг женщина резко бросилась вниз прямо под колеса подходящего поезда. Всё произошло столь стремительно, что никто не смог ничего предпринять. Тормоза пронзительно заскрипели, но было уже поздно. Брызги крови окрасили рельсы. Машинист подал поезд назад, и когда место трагедии освободилось, перед глазами предстала страшная картина. Тело дергалось в конвульсиях, голова лежала рядом, и широко раскрытыми глазами смотрела на столпившихся зевак, — "Не нужна я никому!"

Раздался крик. Кому-то из женщин стало плохо.

“Зачем, зачем она это сделала? Или почему? Да, почему! Потому что не видела смысла жить, и не нашла смысла жить даже в собственном ребёнке!”

— Сумасшедшая, наверно, — сокрушённо сказал кто-то в толпе.

— Просто пьяная.

— Нет, я стоял рядом, она не выпивши была.

— Тогда почему?

— А чёрт её знает. От хорошей жизни не бросится.

— Видать судьба такая.

“Может, и мне так? — спросил себя Дмитрий и тотчас почувствовал ответ. — Нет, я ещё не заслужил право на смерть! А потому должен жить”.

Спускаясь по подземному переходу, Дмитрий услышал знакомый голос. Женщина пела классическую арию. Он подошёл ближе и с удивлением обнаружил, что поющая — его мать!

— Что ты здесь делаешь? — спросил Дмитрий недоумённо.

— Нищенствую, как видишь, — ответила мать. — Вы же мне не помогаете, а на пенсию не проживёшь. Хорошо хоть, что теперь у меня есть поклонник. Дня не может прожить, чтобы не позвонить, говорит, только со мной узнал, что такое любовь, стихи пишет без конца. Одним словом — поэт, что с него взять. А мне ремонт нужно делать. Мужчина без денег не мужчина, без денег он даже не человек! Может, дашь мне на обои?

— У меня сейчас нет.

— Ты молодой, здоровый, не пьёшь, не куришь, значит, у тебя есть деньги. А если не хочешь помогать, то я подам на алименты, и у тебя будут взыскивать через суд.

— Я потерял работу.

Мать тяжело вздохнула.

— Да, лишь теперь я поняла, что у меня только муж был близкий человек. А дети — отрезанный ломоть. Вон брат мой с женой, пятьдесят лет живут вместе, из них тридцать пять ссорятся. Дети, в которых они видели смысл существования, оказались не у дел: старшую муж бросил, средняя сама готова уйти, младшего сына тоже жена бросила. Вот и я давно уже решила, и готова к тому, чтобы изолироваться от вас. Живу в своей светёлке, и никто мне не нужен. Светёлку-то я свою выстрадала. Третий муж мой ведь не хотел меня прописывать, чтоб его квартира мне досталась, так пришлось взять грех на душу. Когда он уже умирал, мы со Светкой его рукой подписывали заявление на прописку.

Мать опять тяжело вздохнула.

— Я вот думаю и прихожу к выводу, что всё зло от Светки. Никогда у меня с ней не было взаимопонимания. Пришла она недавно ко мне на свой день рождения, так я ей дверь не открыла. Чужие мы с ней люди. Не чувствую я к ней нежности, словно она и не дочь мне. Когда её родила, то была счастлива, надеялась, что буду жить с ней, помогать в меру сил. А она меня вчера так обматерила, что знать её больше не хочу. Чего я только не делала, чтобы её спасти, пыталась помочь, только всё напрасно. Видать судьба её такая. Сколько от неё я натерпелась!.. И ведь ещё придётся! Родила, зараза, ребёнка, и не хочет нисколько с ним заниматься, хочет вообще с рук сбыть. Денег у неё сейчас нет, так она мне его на прокорм отправляет. А мне не под силу кормить её ребёнка на свои гроши, к тому же он жрёт больше меня. Когда деньги у неё есть, так она их разбрасывает со своими подружками-пьянчужками, а сыну еды купить не может. Я говорила ей, чтобы она откладывала на чёрный день, так она отвечает, что для неё каждый день чёрный. Диван продала, ещё какие-то вещи... Ну да и хер с ней!

— Зачем тогда ты рожала дочку?

— Вот именно, зачем? Бог меня наказал за то, что я на неё слишком большие надежды возлагала. Думала, в старости буду доживать с доченькой. А она меня дважды, в январе и в феврале, выгоняла из дома. Из моего дома! Теперь живу спокойно одна в своей светёлке, так она и сюда своего высерка подошлёт, чтобы я его кормила. А мне самой есть нечего! Приходила недавно в гости, помылась, так я своё бельё до сих пор найти не могу. Ей ведь ничего не стоит надеть чужое. Сволочь! Она думает, что я завещаю ей квартиру. Вот ей, выкуси!

— Мне её искренне жаль.

— Чего жалеть-то! Человек сам строит свою жизнь. Я с пятнадцати лет сама себя обеспечиваю. Мне никто не помогал. А ей уже тридцать лет. Всю ночь пила, а теперь дрыхнет. Тело как глыба, рожа опухшая, просто какое-то кувшинное рыло. Ужас! Чтоб она сдохла! И зачем жить такому человеку?!

— Нехорошо так говорить, она же твоя дочь.

— А почему она не хочет встать на ноги, стать нормальной матерью? Ребёнок у неё просит на обед, а она отвечает, что денег нет, хотя на пьянку находит. Если не может содержать и воспитывать, то пусть устроит ребёнка в детский дом, тогда хотя бы я буду брать его на выходные. Сбачила мне ребёнка, зараза, и ещё упрекает меня, что мне любовник дороже, чем её сын. Так от любовника хоть какая-то польза! Столько зла я от неё в жизни вытерпела, сволочь такая, и ещё не конец! Если бы она была нормальная, то на биржу труда устроилась. Но она ничего не хочет, всё ей лень. Такой человек должен умереть, незачем ему жить! Мне её нисколько не жалко. Ведь у неё и золото было, и деньги большие, так она всё прокутила. Мне нужно спокойно жить, а я с этой дурой нервничаю. Нет, человека не исправить, пока он сам не захочет. Уж сколько я ей говорила, и по-хорошему и по-плохому, — никакого результата. Не могу я больше, не хочу видеть эту дуру. Когда болею, она даже не позвонит, а когда ей что-то надо — сразу приходит, да ещё и сына своего присылает. Сволочь! Хоть бы она провалилась куда-то. Сдохла бы — нисколько ни жалко!

Дата добавления: 2015-10-28