Ибо то угодно (Богу), если 1 страница

кто, помышляя о Боге, пере-

носит скорби, страдая неспра-

Ведливо.

Ибо что за похвала, если

Вы терпите, когда вас бьют за

Проступки? Но если, делая добро

И страдая, терпите, это угодно

Богу.

Ибо вы к тому призваны;

Потому что и Христос пострадал

за нас, оставив нам пример,

дабы мы шли по следам Его:

22 Он не сделал никакого

Греха, и не было лести в устах

Его;

Будучи злословим, он не

Злословил взаимно; страдая, не

Угрожал, но предавал то Судии

Праведному;

Не воздавайте злом за зло,

или ругательством за ругатель-

ство; напротив, благословляйте,

зная, что вы к тому призваны,

чтобы наследовать благослове-

Ние.

И кто сделает вам зло, если

Вы будете ревнителями доброго?

Но если вы и страдаете за

Правду, то вы блаженны; а

страха их не бойтесь и не сму-

Щайтесь.

Имейте добрую совесть, да-

бы тем, за что злословят вас,

Как злодеев, были постыжены

Порицающие ваше доброе житие

Во Христе.

Ибо, если угодно воле

Божией, лучше пострадать за

добрые дела, нежели за злые;

Не дивитесь, братия мои,

Если мир ненавидит вас.

Дети мои! Станем любить

Не словом или языком, но делом

И истиною.

Что толку от всех прочитанных книг и сказанных слов, если я не в силах сделать то, что считаю правильным!

О Боже, что же делать мне? Любить, страдать, грехи прощая? Иль в руки всё отдать тебе, и отступить в покой без края? Но вера ведь без дел мертва. Так мёртв и я без твоей веры. Спасает в жизни лишь мечта. А без надежды дни все серы.

У меня нет выбора. Я должен делать то, что надлежит, что считаю своим долгом. А всё остальное в руках Божьих!

Я должен то, чего я хочу!

Странно! Какая удивительная перемена произошла во мне. Нет, это не просто перемена, это преображение! Сам не понимаю, как это произошло, что Господь стал распорядителем моей судьбы. Нет, это не результат самосовершенствования, а скорее следствие благодати Божией.

Я обыкновенный человек, никогда не считал себя верующим, а сейчас живу с Господом как с самим собой! Чувствую Его присутствие, живу в Его присутствии и уже не мыслю жизни без Него. Он это я сам. Это не половина моя, это я, которого всё меньше, а всё больше Его. Чем больше во мне любви, и добра, тем больше Господа. Корысть и эгоизм — мой тёмный остаток, который я хочу растворить до конца.

Как бы я хотел... Но нет, не нужно знать. Лишь чувствую — судьба моя решена. Господь всегда делает лучше, чем я могу пожелать. Потому знать не надо. Ведь зная, будешь ожидать, а значит, можешь быть разочарован. Не надо ничего ждать, и тогда всё придёт. Ведь быть счастливым — это умение радоваться всему, что с тобой происходит. Неопределённость каждого дня — это ощущение подарка, это именно ощущение каждого дня, это очередной сюрприз, и следующего может и не быть!

Живи настоящим! Радуйся каждому мгновению! Не оглядывайся назад! Ничего не ожидай! — вот секрет счастья!

В дверь постучали.

— Можно к вам?

— Заходите, пожалуйста.

Это были ученицы из того самого класса, который написал жалобу директору.

— Мы хотели спросить, когда вас уволят?

— А как вы думаете, почему меня ликвидируют?

— Вы много правды говорите, и это не всем нравится. Вначале нам показалось, что это у вас конфликт с директором, а позже обнаружили, что все учителя, за исключением некоторых, недолюбливают вас.

— Почему же? — удивился Дмитрий.

— Им не привычно, что вы делаете. Например, обращаетесь к нам по имени и отчеству, а они как к первоклашкам. Вы отказались директору подчинится, а учителя этого не понимают. Они привыкли жить по стандартным меркам, и хотят, чтобы и мы были такие же как они серые, не выделялись, были как все, тихенькие. А вы выделяетесь, потому и не прижились. На вас смотрят как на сумасшедшего. Ну просто Чацкий из "Горе от ума".

Дмитрий улыбнулся, вспомнив о любимом произведении школьных лет.

— Да, либо ты должен приспособиться и стать как все, либо должен быть самим собой несмотря ни на что.

— Вы выше их всех вместе взятых, и это им не нравится. У вас такие взгляды, которые им ни за что не понять. Они говорят, что вы белая ворона, вот они и ополчились против вас.

— Чем же я выделяюсь?

— Вы совсем другой. Вы с детьми разговариваете иначе, чем другие учителя, высказываете такие вещи, от которых им не по себе. Учителя потому вас и невзлюбили, что вы правду говорите. А они все погрязли во лжи, им так привычней; и если будешь молчать, как другие, тебе будет хорошо; пусть не будут уважать, но зато будешь в коллективе. А тот, кто говорит правду, изгоняется. Так всегда было. Раньше за ваше поведение посадили бы в тюрьму. Или сожгли как еретика!

— Мне жаль их. Они просто...

— Идиоты, — перебила возмущённая ученица.

— Почему же? — удивился Дмитрий.

— Глупые они какие-то. Директор у нас математику преподаёт, а двух слов связать не может. Память у него куриная, всё забывает, что обещает. А виной тому… самый большой его недостаток, о котором все в школе знают. Он только производит впечатление волевого, а на деле слабохарактерный; на словах мужик, а со своими замами справиться не может. Говорит, что только первый класс в параллели умный, остальные глупые. Сам-то он разве умный, если такое говорит?

Девочки с трудом сдерживали возмущение.

— Как же получилось, что многие учащиеся меня отвергли и подписали жалобу?

— Понимаете, для большинства ваш урок не нужен, они вообще не любят правоведение. Никогда его не было, а тут вдруг появилось. Кто хочет учиться, и записывать успевали и зачёт сдавали в срок, а остальные на уроках дурью маялись. Думали, правоведение ерунда, поболтает преподаватель и всё. Они только на словах хотят юристами стать, думают это раз плюнуть. Считали, раз вы на уроках не спрашиваете и двойки не ставите, как другие учителя, значит это не урок, а время отдыха. А когда надо было зачёт сдавать, они воспротивились, потому что на вашем уроке другие предметы переписывали. Вот тогда и решили от вас избавиться.

— Это всё из-за того, что не понравилось, как много нужно знать для сдачи зачёта. Записывать они не успевали, а учить не хотели. Но если постараться, то можно было успеть. А они привыкли два слова записать, а потом сидеть и весь урок слушать. А учить не могут, потому что не вникают в суть. Привыкли зубрить, а вы заставляете логически мыслить. Теперь они довольны, что лишнего урока нет.

— Неужели они не понимают, что оклеветали меня?

— Ну не понимают они этого, не понимают! Наша подруга вначале подписала, а потом сразу решила зачеркнуть. Но ей говорят — уже поздно. Ей стало стыдно, ведь она у вас часто бывала.

— В нашем классе тоже обсуждали, как быть, и когда четыре человека решили идти к директору, я с ними пошла. Они порочили вас, а я защищала. Директор даже удивился, что у нас две точки зрения. Они стали просить, чтобы урока правоведения вообще не было. А ведь когда-то просили, чтобы вы у нас были классным руководителем.

— Наша классная постоянно спрашивает: "зачем, девочки, вы к нему ходите?" А когда вы устроили праздник, то она рассказывала, что будто бы вы детей сладостями подкупаете.

— Что ж, спасибо за поддержку. Пора на педсовет.

Войдя в зал, Дмитрий почувствовал, что всё уже решено.

Удостоверившись в наличии кворума, директор произнёс:

— В сегодняшней повестке дня вопрос о ликвидации службы социальной и психологической помощи, которой руководит Дмитрий Валентинович. Устраиваясь к нам на работу, Дмитрий Валентинович убедил меня в необходимости такой службы, и мы её создали, надеясь, что она действительно станет помощницей детям, преподавателям и, конечно же, нам — администрации. Для этого мы даже убедили вышестоящее начальство назначить Дмитрия Валентиновича руководителем службы, которой по штатному расписанию у нас нет, и официально по приказу он числится социальным педагогом. Мы платили ему зарплату из фонда экономии, то есть недоплачивая вам, дорогие учителя. И если бы служба работала нормально, то я первый, а я и был первый, кто предложил поделиться частью наших премий на содержание Дмитрия Валентиновича.

Согласно положению о службе, формально я должен получить согласие педколлектива, хотя оснований уволить Дмитрия Валентиновича у меня предостаточно. Две недели назад администрация заслушивала отчёт о его деятельности, и я предложил признать работу удовлетворительной. Надо признать, Дмитрий Валентинович работает много, но за четыре месяца сделано явно недостаточно. Может быть, где-то мы предвзято отнеслись к Дмитрию Валентиновичу, поскольку видно, что он хочет что-то сделать, однако не хочет выполнять то, в чём нуждается школа и что мы ему всячески советуем.

Организуемые Дмитрием Валентиновичем вечера отдыха проходили на слабом организационном и интеллектуальном уровне. И хотя Дмитрий Валентинович добровольно определил это как свою работу и делает её бесплатно, однако уровень мероприятий низкий, и в глазах детей мы падаем всё ниже и ниже. Причём когда после вечера я направляю детей мыть туалеты, Дмитрий Валентинович наставляет детей, что никто не может по закону заставить их отмывать то, что они сами же сделали. Очень выгодная позиция!

В воскресные поездки за город он берёт детей, которых плохо знает, устраивает пикники, нарушает различные нормы действующего законодательства.

К тому же учащиеся подали заявление с просьбой отстранить Дмитрия Валентиновича от преподавания, ссылаясь на его низкий профессиональный уровень. И я не могу не верить, когда ко мне приходит целый класс. Своё решение об отстранении Дмитрия Валентиновича от преподавания не могу считать аморальным, поскольку аморально было бы заставлять учеников ходить на уроки к учителю, к которому они не хотят ходить.

Да, желание работать у Дмитрия Валентиновича есть, но нет умения и желания учиться. И вообще, Дмитрию Валентиновичу свойственна мелочность, непорядочность и обыкновенное мальчишеское позёрство. Со свойственной ему нескромностью, Дмитрий Валентинович решил объявить себя Христом. Но Христос прежде чудеса творил, излечивал больных, мог семью хлебами накормить толпу народу. А с вашей стороны, Дмитрий Валентинович, я пока особых чудес не заметил.

“Какое удивительное совпадение!” — в памяти всплыл суд Синедриона.

— Всё вышеперечисленное, — продолжал директор, — послужило основанием предложить педсовету принять решение ликвидировать службу социальной и психологической помощи. Естественно, это подразумевает и увольнение руководителя, то есть Дмитрия Валентиновича. Всё решаете вы. Я не играю в демократию и против карманного педсовета. Как показывает практика, это недостойно и неэффективно, к тому же унизительно. Если сегодня формально вы проголосуете против одного, то завтра столь же формально проголосуете и против меня. Хотелось бы, чтобы вы имели свою независимую точку зрения. На то и педагогический совет, чтобы с ним советоваться, а не диктовать свою волю. Поэтому прошу вас дать согласие на увольнение Дмитрия Валентиновича, и обязуюсь исполнить волю педагогического совета. Поверьте, с болью в сердце я принимал это решение, и держался до последнего, потому что, наверное, я единственный в этой школе ценю и уважаю Дмитрия Валентиновича.

“Неужели он не понимает, что полностью изобличил себя в глазах присутствующих? Но я не сержусь на него. Мне жаль его. Я люблю его и хочу помочь обрести спасение”.

— Если ни в одном из приказов я не числюсь руководителем службы, — сказал Дмитрий, — тогда какое отношение я имею к ликвидации службы?

Директор застыл в недоумении.

— Надо признать, — сказал он в замешательстве, — некоторое несоответствие имеет место. Фактически у нас есть служба, однако ни в одном приказе нет решения назначить вас её руководителем. Но если педагогический совет сейчас решит ликвидировать службу, то мы издадим приказ, по которому вы назначаетесь её руководителем.

В зале возник шум. Абсурдность ситуации была всем очевидна.

— Я уважаю вас за вашу принципиальность, — сказала сидевшая рядом с Дмитрием учительница английского языка. — Только не пойму за что вы воюете. И зачем вам этот цирк? Разве вы не видите, что все педсоветы дирижируются завучем? Наш директор напоминает мне короля Лира, а завуч леди Макбет.

— Цель моей работы, — спокойно сказал Дмитрий, когда ему предоставили слово, — чтобы дети приходили в школу с радостью, а уходили с сожалением. Я старался создать то, чего сам был лишён в школьные годы. Повторяю: я устроился работать в школу, чтобы любить детей и учиться у детей любви. Я старался подавать пример, как нужно творить добро и быть справедливым. Но, к сожалению, пришёл к печальному выводу: в школе не учителя существуют для детей, а дети для учителей.

В зале зашумели.

— Что же касается отстранения от уроков, — продолжал Дмитрий, не замечая выкриков, — то оно незаконно. Оказалось достаточно фальсифицированных заявлений, в которых учащиеся, ранее никогда не изучавшие правоведения, жаловались на низкий уровень преподавания, чтобы сразу, не проведя расследование, как того требует закон, отстранить учителя от работы. Понятно, что заявления лишь повод расправится с неугодным. Но то, как сейчас расправляются со мной, завтра может произойти с каждым из вас. Поэтому я хочу вам напомнить о золотом правиле, которому учил своих учеников: не делай другому того, чего себе не желаешь. И уж если судите, то судите по совести, потому как не в силе Бог, а в правде!

Не успел Дмитрий закончить, как встала завуч.

— Да, расследование не проводилось, но в этом и не было необходимости. Мне достаточно было просмотреть тетради учеников, чтобы сделать вывод о некомпетентности Дмитрия Валентиновича как педагога. Он плохо преподаёт, это факт, потому дети и не могут осилить программу по его предмету.

Неожиданно с места поднялась пожилая учительница математики.

— Служба создана для поддержания нормального социально-психологического климата. Вот я пришла на собрание в хорошем настроении, а заведена за двадцать минут буквально ничем.

“Почему она это сказала? — подумал Дмитрий. — Боится, что всплывёт факт, как на неё, признанного профессионала с большим опытом работы, ученики написали жалобу, а директор скрыл это, пригрозив жалобщикам отчислением из школы”.

— Служба нужна, — сказала заместитель директора по воспитательной работе. — Но беспокоит, что педагоги обсуждают свои конфликты, а дети всё слышат. Учащиеся приходят ко мне и спрашивают: увольняют ли социолога, и почему.

— Хватит. Пора голосовать, — зло заявил директор. — Давайте побыстрее закончим эту процедуру. И так всё ясно. А чтобы не говорили, будто я на кого-то давил, предлагаю голосование провести тайное. Бюллетени уже подготовлены. Не волнуйтесь, этим своим голосованием Дмитрия Валентиновича вы не увольняете. Увольняю его я своим решением, вся ответственность на мне. И если понадобится, я отвечу за свои действия перед Богом и перед людьми. А если ошибусь, суд нас поправит. С судом мы договоримся.

— Прошу предоставить последнее слово, — сказал Дмитрий.

— Регламентом это не предусмотрено, — нервно отрезал директор.

В зале зашумели.

— Пусть скажет напоследок.

— Говорите, только покороче, — недовольно буркнул директор. — Всё и так ясно. Как бы то ни было, я выполню волю педагогического совета.

Не скрывая улыбку, Дмитрий произнёс:

— Я понимаю желание директора "умыть руки". И хотя решение о ликвидации принимает лично он, однако с согласия каждого из присутствующих. Поэтому прежде чем принимать решение, прислушайтесь к голосу своей совести, чтобы потом не было стыдно.

Некоторые учителя стали выходить из зала.

— Нельзя покидать собрание без моего разрешения, — возмутился директор. — Иначе не будет кворума. Председатель, ведите собрание, принимайте решение, голосуйте.

— Так как голосовать?— раздались голоса. — Сохранять службу или ликвидировать руководителя?

Дмитрий с умилением смотрел на творящийся фарс.

— Итак, абсолютное большинство за ликвидацию, — подытожил довольный директор, когда были оглашены результаты голосования. — Что ж, раз таково мнение коллектива, мне остаётся только выполнить его волю. Хотя никто в этой школе так не ценит и не уважает Дмитрия Валентиновича, как я.

“Лицемер, — подумал Дмитрий с возмущением и жалостью. — Как ему помочь? Он запутался. А всё деньги и власть. Как я сочувствую ему. Но каждый делает свой выбор сам”.

Зал опустел.

— Вас можно поздравить, — злорадно произнёс директор, обращаясь к Дмитрию. — Ваш эксперимент удался.

“Как ему трудно. Страх и совесть борются между собой: страх потерять всё и желание быть самим собой. Ему нужно бросить всё, но он не может. Он держится за эту должность ради служебной квартиры, а потому позволяет выкручивать себе руки, идёт на сделку с совестью. У него не хватило сил, и потому он предал меня. А ведь он считает себя человеком верующим. Он хочет спасти свою совесть, но не способен отказаться от всего, что его держит; и не в силах разрешить эту ситуацию, бежит от себя. Пьянство лишь способ заглушить голос, который кричит о необходимости изменить свою жизнь”.

— Неудобный вы человек, — сказала пожилая учительница французского языка, с которой Дмитрий часто беседовал по душам. — Вроде бы умный, а ведёте себя непонятно. Нужно приспосабливаться, чтобы выжить, чтобы иметь кусок хлеба с маслом.

— Я скорее откажусь от масла, чем буду обманывать детей и себя.

— Вот мой муж тоже так рассуждает, и я никак не могу его переубедить. Он не хочет жить, и я ничего не могу поделать. Как не заговорю с ним, он каждый раз отвечает одно и тоже: зачем, зачем жить?

— Действительно, зачем?

— Как!? Ведь мы живём вместе с ним! Вот и сын устроиться не может. Ищет сам не знает что. Совсем чужим стал. Я его не понимаю. А кормить-то надо и сына и мужа. Вот и вынуждена приспосабливаться.

Подошла учительница труда, которая всегда поддерживала Дмитрия.

— Ради чего вы воюете? — спросила она.

— Ради любви!

— Вы верите в Бога?

— Этот вопрос интимного свойства.

— Да, вы правы. Но что же вы предлагаете делать?

— Не строить планов и целиком подчиниться тому плану, в котором мы лишь исполнители.

Подошла учительница физики.

— Я не хочу ни во что вмешиваться, — сказала она. — Вы должны понять: у меня здесь учится дочь. Тут почти все учителя изгнаны из других школы, и у всех дети.

— Как же вы можете поддерживать то, от чего сами пострадали?

— Бессмысленно выступать, если ты в одиночестве.

— А как же Коперник, Джордано Бруно, Лютер?

— Вы не правы, во всём неправы! Почему вы не уволились, когда вам предложили? Если вас не хотят видеть, лучше плюнуть на всех и уйти с достоинством. Неужели вы не понимаете, что над вами смеются. Вы смешной человек!

Дмитрий довольно улыбнулся.

— Неужели вы не поняли, кто я и зачем сюда пришёл?

— Вы общаетесь с тонкой сферой?

— Директор считает меня представителем тьмы.

— Скорее вы человек не из света. Если бы вы ходили в храм, то почувствовали бы, что светлая сила не спорит, она всегда уступает.

Возле кабинета Дмитрия ждали его постоянные посетители.

— Вас уже уволили?

— Да.

— Но за что?

— Не знаю. Спроси у директора.

— Директор у нас какой-то ненормальный.

— Учителя говорят, что вы меня не любите.

— Спятили они что ли?

— Некоторые школьники написали заявление директору, что не хотят у меня учиться.

— А мы хотим. Можно мы напишем заявление, чтобы вас не увольняли?

— Наверное, можно, — сказал Дмитрий.

Пятиклассница Катя вырвала из тетради лист бумаги и стала писать.

— Я считаю, что людей, которых любят и уважают ученики разных возрастов, нельзя увольнять, — категорично заявил семиклассник Алёша.

— Не будет теперь дискотек, пикников, обсуждений фильмов, всяких игр, и вообще, без вас школа будет пуста.

— Можно собрать записки: кто за вас, а кто за директора. Мы втихаря это сделаем, а потом ему выложим.

— Если бы директор сейчас зашёл сюда, что бы вы ему сказали? — спросил Дмитрий, стараясь не допустить бунта.

— А я бы сказала, что он наглый самонадеянный тип, дурак, и уши холодные, — расхрабрилась Марина. — И ещё, что скоро школа забастует. Я домой приду, найду такой кусман бумаги и напишу: кто не хочет, чтобы социолога увольняли, давайте, бастуйте.

“Детство — это мир без последствий”.

— А вы переоденьтесь женщиной и устройтесь снова в школу.

— Директор говорил, что ему приказали вас уволить.

— Он боится, потому что знает, что плохо поступил, и от этого обходит всех стороной.

— Какой он директор?! Он только всё разваливает. Стулья не способен в класс нормальные поставить.

— Мы можем деньги собрать и купить эту школу, — мечтательно произнёс Вова. — И тогда будет здесь другой директор.

— Социолога директором! — закричала Марина.

— Спасибо, — сказал удивлённый таким неожиданным поворотом Дмитрий, — я не хочу.

— Неправда то, в чём вас обвиняют. Вы проводите столько интересных дел.

— Я никогда не видела такого хорошего человека, — заявила Настя из шестого класса.

Дмитрий почувствовал себя счастливым.

— Вы учите нас думать самостоятельно, а учителя хотят, чтобы мы думали как они.

— Мне кажется, вас уволили, потому что вы учите нас иметь собственное мнение, а учителя считают, чтобы мы слушали только их.

— Вы нас учите защищать свои права, а учителя этого боятся.

В дверь постучали. Вошли двое второклассников.

— Можно записаться, чтобы вас не увольняли?

— Подписывайте вот здесь, — сказала Катя, и поднесла исписанный лист бумаги. Мальчики и девочки столпились вокруг стола, где поочередно подписывали обращение к директору с требованием провести референдум.

— А второй раз можно?

— Зачем? — удивился Дмитрий.

— Чтобы сильнее было.

— А учителя говорят, что я вас пирожными подкупаю.

— Это неправда. Дети сами к вам идут, — заявила пятиклассница Оля.

— Наша классная говорит: зачем вы к социологу ходите, он вам ничего хорошего не даст, даже вызывала моих родителей; запугивает, и даже ставит двойки за то, что мы к вам ходим.

— Жалко если вас уволят, — сквозь слёзы проговорила второклассница Вика.

— Что же вы будете без меня делать? — сокрушённо произнёс Дмитрий.

— Бастовать! — воскликнула семиклассница Марина. — На уроки не ходить, и всем сказать, чтобы не ходили.

— Все ученики начнут орать и требовать нового директора!

— Надо выразить своё мнение законно, — постарался успокоить детей Дмитрий, — провести референдум.

— Директор только себя слушает, а мнением других не интересуется.

— Надо пойти к нему всем вместе. Если многие будут просить, не сможет же директор пропустить мимо ушей наши требования; наверняка ему придётся оставить вас.

Не желая, чтобы конфликт перерос в открытый бунт, Дмитрий решил поговорить с директором. Когда он вошёл в кабинет руководителя школы, там сидел директор и его заместители.

— Дети стали собирать подписи против моего увольнения, и даже собираются прийти к вам просить проведения референдума. — Дмитрий старался говорить максимально миролюбиво. — Поэтому очень прошу вас поступить законно и справедливо, поскольку директор в школе высший авторитет.

— Если я задамся целью собрать подписи в поддержку вашего увольнения, — нервно произнёс директор, — то у меня будет сотни подписей, если не тысячи. Если уж вам так хочется покрасоваться, то гораздо эффективнее самосожжечься. Главное очень ярко, и все смотрят. Красиво!

— Знаем мы цену этим подписям, — ехидно заявила завуч. — Дети за кусочек пирожка могут подписать всё что угодно.

— Можете голодать как Христос в пустыне сорок дней, а лучше самосожгитесь, быстрее для всех будет кончен вопрос.

— Это человек, который может жить только в постоянном конфликте с окружающими, — указывая на Дмитрия, заявила завхоз.

— Я давно уже утверждал, что Дмитрий Валентинович не совсем здоров, — сказал директор. — Самое лучшее, это не обращать на него внимание. Пусть выпендривается, как хочет. Я бы на его месте самосожжегся. Во как эффектно!

— Видя такое отношение к себе окружающих, я бы на вашем месте давно бы ушла, — посоветовала завуч.

— Я был бы счастлив, если бы вы ушли тихо и не создавали скандала, — сказал директор. — Надеюсь, вы напишите заявление по собственному желанию.

— Я вас так люблю! — улыбнулся Дмитрий. — Вы меня так многому научили, что не хочется уходить, честное слово.

— А уж как мы вам благодарны, — усмехнулась завуч. — Раньше никогда не приходилось сталкиваться с таким человеком.

— Ваши поступки никак нельзя понять, — нервно произнёс директор. — Вы проявляете реакцию нездорового человека. Я никогда не захочу иметь с вами никаких отношений, если вы только не прислушаетесь к моему совету и не подлечитесь. Я не могу работать с человеком непредсказуемых реакций. Вы постоянно меняете своё мнение, а я стараюсь, несмотря ни на то что, держать своё слово, за что себя уважаю и люблю. В том, что вы делаете, не вижу никакого смысла, кроме удовлетворения личных амбиций. Я вас по-человечески прошу: уйдите спокойно, без насмешек.

— Вы знаете, что такое справедливость? — спросил Дмитрий.

— Это достаточно сложная философская категория, — уклончиво ответил директор, пряча глаза. — Я подумаю и попытаюсь сформулировать как-нибудь потом. Но к вам справедливость имеет весьма отдалённое отношение. Вы думаете, правда на вашей стороне? Нет, на моей.

— Да вы просто юродивый! — сказала завуч.

— Как вы можете считать себя правым, если сотни людей говорят наоборот? — убеждал себя директор. — Меня же тысячи поддерживают!

— Я прошу только об одном, — спокойно ответил Дмитрий. — Сделайте всё в строгом соответствии с законом. А главное, признайтесь себе, что вы поступили не по совести.

— Ничего я признавать не буду, —категорически заявил директор; голос его дрожал. — Самое большее, отделаюсь выговором, а вот вы будете отвечать по всей строгости уголовного закона. Школа не место для голодовок, забастовок, референдумов. И вообще, то, что вы делаете, глубоко аморально, и потому вы можете быть уволены за антипедагогическое поведение, хотя, думаю, что и камера вам светит. Бог всем за всё воздаст. Азм всем воздаст! — Последние слова директор произнёс, нервно размахивая руками. — Всё, хватит, я устал от ваших разговоров. Покиньте помещение, а не то вызову охрану.

Дмитрий направился к двери. Он хотел повернуться, чтобы сказать директору, как он его любит, но неожиданно кто-то с силой вытолкнул его из кабинета.

— Встретимся в суде, — раздался за спиной злой выкрик.

Дмитрий удивился, но не рассердился; ему только ещё больше стало жаль директора.

Как только он вернулся к себе в кабинет, в дверь постучали, и вошёл директор. Вид у руководителя школы был настолько решительный, что Дмитрий невольно подумал: “пришёл морду бить”.

— Такого мужика как вы я встречаю первый раз, — сказал директор. — Повидал всякого говна...

— А я вас люблю.

Директор растерялся.

— Ждёте, когда меня хватит сердечный приступ?

— Быть может, это спасёт вас, и вы обретёте, наконец, ту свободу, о которой мечтали.

— Мне стыдно за вас как за человека.

— Стыд — это страх бесчестия, страх потерять самоуважение. — Дмитрий говорил как можно миролюбивее, видя, что директор дрожит как натянутая струна. — А вот что такое совесть?

— Поймите, у меня нет выбора, — сказал директор, словно прося о сочувствии. —Если я не буду разбираться с вами, начнут разбираться со мной.

— Поступите по закону.

— Если завтра я не приму мер, то послезавтра на столе вышестоящего начальства будет лежать заявление коллектива о том, что я не принимаю никаких мер на жалобы.

— Да, чтобы узнать человека, нужно дать ему власть.

— Вы хотите сказать, что я так плох и морально опустился? Я не держался и не держусь за власть, и даже хочу бросить всё и уйти в монастырь. Но у меня дети и больная жена.

— Сделайте то, что должны сделать. Обратного пути уже нет.

Дата добавления: 2015-10-28