А ту маленькую девочку я отыскал. 3 страница

— К сожалению, не смогу вас обрадовать. В школу дети идут отнюдь не с радостью, а уходят без сожаления. Чего не хватает в отношениях учащихся и учителей — это веры. Но более недостает детям любви. На уроках учащиеся находятся в состоянии нервного напряжения, душевного комфорта не чувствуют, и в целом радости от жизни не испытывают.

— Наверное, тоже можно сказать и обо мне. Вряд ли я могу назвать себя счастливой, хотя внешне у меня всё вроде бы нормально.

— Почему?

— Я оказалась на распутье. Не знаю, как жить дальше. Вроде бы достигла, всего чего хотела: у меня любимый муж, ребёнок, семья. Но что дальше? Нельзя же этим ограничиваться. Ведь не исчерпывается этим вся моя жизнь! По гороскопу я живу только пятый раз, а предстоит ещё семь.

— И в чём же смысл всех ваших жизней?

— А может, и не надо знать эту тайну?

— Но если тайна приоткрывается перед нами вопросом, значит, допустимы и предположения.

— А вы сами знаете, зачем существуете?

— Каждый знает.

— А вот я не знаю. Большинство самых важных поступков человек совершает неосознанно и неожиданно для себя.

— Это только кажется. На самом деле каждый раз человек выбирает себя, и то, что происходит с ним, и есть он сам.

— Наверное. Но это не означает, что во всех моих поступках присутствует смысл.

— С одной стороны, вы придаёте смысл тому, что выбираете, а с другой, выбирая, определяете, что является для вас смыслом существования. Вот, например, что более всего вы боитесь потерять: работу, мужа, дом, деньги или ребёнка?

— Наверное, ребёнка.

— Значит, именно в нём сейчас видите смысл своего существования.

— Но это не означает, что с потерей ребёнка у меня исчезнет смысл жизни.

— Конечно. Однако если это произойдёт, вы найдёте смысл жизни в чём-то другом. Только это не ответ на вопрос, зачем вы живёте.

— Большинство людей умирали, так и не найдя ответ на вопрос о цели своего пребывания на земле.

— Однако каждый из них не считал свою жизнь напрасно прожитой, находя оправдание либо в ребёнке, или в построенном доме, в созданном произведении искусства или посаженом дереве. Даже если человек не может ответить на вопрос, зачем он живёт, у него есть смысл бытия.

“Уже поздно, но она не спешит домой, — недоумевал Дмитрий. — Чего же она хочет: развлечения или самоутверждение? А может быть, удовлетворения женского тщеславия?”

— Вы любите своего мужа?

— Мы с ним единое существо.

— Простите, но это выдумки.

— Нет. Мой Тосик — так мы называет друг друга — всё знает и доверяет мне, а потому я ничего не могу от него утаить. Но есть ещё Игорь — он мой любовник и друг нашего дома.

— Как можно быть единым существом с мужем, и при этом изменять ему с другим? — удивился Дмитрий.

— Это не измена. Я сплю с любовником с разрешения мужа. Мне врач посоветовал. Понимаете, нам с Тосиком очень хорошо вместе, но только не в постели. У нас нет сексуальной гармонии. А муж хочет во что бы то ни стало сохранить семью. Любовник, как известно, лучшее средство. Мама учит меня быть хитрее, чтобы удержать мужчину, но я не люблю притворяться.

Беседа становилась всё более интимной.

— У вас очаровательная улыбка, — сказал Дмитрий.

— Я люблю улыбаться, люблю сладкое и хочу, чтобы меня носили на руках, — кокетливо заявила она.

Дмитрий беседовал с незваной гостьей, откровенно пытающейся ему понравится, и чувствовал, как ждёт она ласки, с горечью думая, что и его жена, возможно, так заигрывает с кем-то.

— У мужа грубые мозолистые руки, — словно оправдываясь, объяснила собеседница.

Дмитрий взял её ладонь, погладил и нейтрально нежно поцеловал.

— Научите меня так целовать, — кокетливо улыбнулась гостья.

Он хотел дотронуться до её души, но ласки прошли сквозь пустоту.

Вдруг откуда-то появился комар. Дмитрий махнул рукой, но назойливое насекомое настойчиво пыталось укусить.

— Придётся убить этого Тосика.

Он намеренно назвал комара именем мужа, однако реакции не последовало.

“Она хочет меня использовать. — А почему ты не хочешь, чтобы тебя использовали, тем более что тебе это приятно? — А в конце будет пусто и тоскливо. — Ну и что. Кто знает, что из этого выйдет? — Боюсь. — Боишься любить? — Да. — Ты ли это? — Я могу согласиться на всё, если бы только она меня любила! — Зачем тебе эти проблемы? — Она так похожа на девушку моей мечты, что я не могу преодолеть искушения узнать её поближе. Если всё неслучайно, то она что-то значит для меня. Её имя, и эта странная верность мужу, и ощущение себя с ним единым существом, — всё напоминает мечты моей юности. Когда-то я мечтал стать учителем, возможно, мы бы учились вместе, и она могла стать моей женой. Но почему-то этого не произошло. Почему? — Твоя женщина есть оценка себя. — Наверное. Хотя сейчас я бы уже не влюбился в неё и не хотел стать её мужем. Как человек, она мне не интересна, хотя и притягательна как женщина. Но я не женщину хочу, я хочу быть мужчиной! Это потребность в себе самом, а в соединении с чем-то, без чего ощущаю некую неполноценность. А может, дело в том, что я мечтаю получить хотя бы капельку понимающей нежности?”

— Простите, если я вас обидела.

— Вы не обидите меня, если скажете, что выбираете между мной и мужем семью. Так поступают большинство женщин. И правильно делают. Хотя, при этом они отказываются от любви... Трудно сказать, какой выбор правильный. Покажите мне женщину, которая предпочтёт семье любовь? Таких единицы, — только они и могут любить!

— Брак делает человека несвободным, — словно оправдываясь, сказала она.

“Они потому хотят оставаться свободными, чтобы трахаться без любви! — зло подумал он. — Позиция её мужа заслуживает уважения. Возможно, я бы поступил также. А может, всё оттого, что меня любят, но не предпочитают, предпочитают, но не любят? — Ты просто завидуешь. Предложи тебе это счастье, ты откажешься. Тебе не женщина нужна. — Да, всё, что она говорит о своей честности по отношению к мужу — бальзам, который, уже не исцеляет, а раздражает. — Она высвобождает тебя от юношеских мечтаний. — Да, не она мне нужна, и не я ей нужен. Я нужен не ей! Не ей я нужен! Но сейчас для меня она спасение. Её присутствие пробудило во мне удивительное по силе, чистоте и ясности желание, избавившее от боли, которую причиняют воспоминания о жене. — А может быть?.. — Да, да, я хочу доказать себе, прежде всего себе, что я ещё мужчина, и что жена была не права, бросив меня, тогда как я лучше многих, и меня любят, потому что я могу доставлять наслаждение, наслаждение, которое даёт только чувство любви, которое даёт любовь, пусть даже без понимания”.

— А не могли бы вы полюбить меня?

— Не могу, хотя и желал бы.

— Почему?

— Мне не нужна любовница, мне нужна любовь! Неужели вы не поняли, что я за человек?

— Нет, — наивно улыбнулась она.

— Я из породы степных волков. Я могу не только любить, но и убить.

Лицо её выразило недоумение.

— Знаете что, — сказала она, чуть подумав, — приходите к нам в гости, у нас найдётся косточка бедному одинокому волку.

— Волки не питаются объедками, они предпочитают насыщаться кровью.

— Глупенькая дурочка, — произнесла она виновато, — шлюшка.

От сознания, что она не сможет его понять, Дмитрий ещё сильнее ощутил своё одиночество. Он хотел любить, но делить её с кем-то, тем более с любимым и любящим мужем, не мог, как и не хотел никому ничего доказывать.

— Надеюсь, вы не расскажете мужу о нашей встрече. Пусть это принадлежит только мне и вам.

— Муж мой это я, а потому я не смогу солгать и расскажу всё как есть.

— Но тем самым вы предадите меня, — сказал он скорбно.

Она только по-детски пожала плечами.

— Хотя вы правы: где начинается ложь, там кончается любовь.

Нырнув в душу её, Дмитрий испытал боль, — то ли оттого, что душа её была неглубока, то ли потому что место было занято мужем, — но он готов был мстить всем женщинам за то, что не может не любить, а любя, не может не мучиться.

Он не хотел её терять, но и с мужем делить не хотел. Не зная как вырваться из замкнутого круга ненависти и любви, а может быть, от чувства безысходности, Дмитрий вдруг ощутил острую потребность забыться в безудержной ласке.

И словно почувствовав это его желание, она подошла и села к нему на колени.

Долгожданной неожиданностью была эта близость. Он ощутил, как боль воспоминаний уходит, уступая место муке одиночества.

— Знаете, меня больше устраивают такие встречи, чем унылое супружеское существование. В такие минуты словно проживаешь целую жизнь.

— В каждой женщине живёт Клеопатра.

Со всей очевидностью он вдруг представил: он мстил жене, а значит, и этой женщине, решив оставить их без себя.

“Она лишь невинная жрица, а я её жертва”.

— Где вы так загорели? — спросила она.

— На островах.

В её глазах блеснул огонь желания.

— А можно мне поехать с вами?

Он чувствовал, как она переполнена желанием, как предвкушает ночь нежных ласк, о которых всегда мечтала, не подозревая, что может ожидать её.

— Только хочу предупредить вас, — сказал он холодно, — вряд ли это будет увеселительная прогулка.

— Вы меня пугаете.

— Во всяком случае, я вас предупредил.

Они приплывают на надувной лодке на маленький остров в глубине большого озера.

— Зачем мы сюда приехали?

— Чтобы взглянуть на настоящее из прошлого и умереть в этой красоте.

Разбивают палатку. Она жаждет и касается его рукой.

Он наслаждается с каким-то безудержным сладострастием, пугая и радуя её своей неистовостью.

— Меня так никто не ублажал, — говорит она, опьянённая его порывистой нежностью. — Сбываются мои мечты.

Он переступает все возможные границы, рассказывает самое сокровенное, безоглядно устремляясь в глубину неожиданности и увлекая её за собой. Но она не готова к такой обнажённой искренности, и удивляется, и настораживается. Он целует её нежно, трепетно, и постепенно страсть разгорается в них обоих.

— Я сегодня не могу, — шепчет она. — Но скажи, что это неважно.

— Это неважно.

Она млеет от его слов.

— Поласкай меня ещё.

Он ласкает её с каким-то жестоким сладострастием, выполняя все её желания, так, чтобы эта ночь запомнилась навсегда, чтобы, будучи с кем-то другим, она вспоминала только его и была только с ним.

Он мстит. И ненавидя её, любит, проклиная всех женщин за неверность.

Она удивлена страстью, с которой он ласкает её, но наслаждение вытесняет недоумение.

— Как красиво ты ласкаешь. Прямо как в кино. Никто со мной такого ещё не выделывал. Ты лучше всех.

Они сближаются с пугающей её отрешённостью и страстью.

— Как сладко ты стонешь.

Она целует его загорелое тело.

О муже ни слова, ни слова о любви!

Несмотря на смех и неуёмную изобретательность, у него отчуждённый взгляд и непонятная ей отстранённость, словно это не он, а только его тело.

Они готовят пищу на костре, кормят друг друга, пьют из уст в уста, вкушая телом и тело.

Она восхищена его необыкновенными ласками, думая о том, как подобное будет проделывать с мужем.

Он заглядывает ей в глаза, и этот потусторонний взгляд её пугает. Видя это, он развенчивает её страх ещё более откровенными ласками.

Они загорают обнажёнными, наслаждаются закатом солнца, плавают по лунной дорожке, встречают рассвет.

Наконец, она спрашивает, когда они возвратятся домой.

— А разве тебе плохо со мной?

— Нет, но муж будет беспокоиться.

— Ничего страшного. Ты же сказала, с кем едешь.

— Да, но не сказала куда. Обещала вернуться через день.

— Давай побудем здесь ещё немножко.

— Ладно, но только завтра я должна быть дома.

Он всё чаще заглядывает ей в глаза, словно пытаясь найти ответ.

Это пугает её. Но ласки его всё пронзительнее.

Наступает завтра. Она с облегчением говорит, что продукты кончились и надо возвращаться.

— А я не хочу.

— Но меня будут искать.

— Где?

Она смотрит на него с недоумением.

— Прошу тебя, поедем домой.

— Я хочу остаться здесь.

— Ну и оставайся, а меня перевези на берег. Я не умею плавать.

— Разве тебе плохо со мной?

— Хорошо. Даже очень. Но муж будет беспокоиться.

— Разве он доставит тебе столько удовольствия, сколько доставил я?

— Нет, — смущаясь, отвечает она. — Но ведь он мой муж.

— А кто я?

— Кто ты?

— Да, я кто?

— Ну,... любовник.

— Нет, я тот, кто любит несмотря ни на что! Хотя никто меня никогда не любил, а если и любил, то не принимал мою любовь. Горечь разочарования всегда заслоняла радость наслаждения. Я так привык к этому, что уже не могу насладиться, ожидая наступающего отрезвления. Вот и тебе не нужна моя любовь. Женщины меня никогда не понимали и всегда предавали. Что ж, я привык быть жертвой дамского коварства. Готов стать и сейчас.

Она молчит.

— Значит, ты меня даже не любишь?

— Как тебе сказать... Мы с тобой занимались любовью, очень хорошо провели время, но у меня есть муж.

— А тебе не кажется, что ты ему изменяешь?

— Нет, муж обо всём знает и разрешает мне это, поскольку у нас с ним нет сексуальной гармонии. Я даже познакомила мужа со своим любовником, и теперь он друг нашего дома. Если хочешь, и ты можешь стать другом нашего дома.

— Я не привык быть ни вторым, ни третьим!

— Прошу тебя, отвези меня к мужу.

— Ты только сейчас о нём вспомнила, или помнила, когда я ласкал тебя?!

Она молчит.

— Сознайся, ведь ты думала о том, как научишь мужа всему, что мы тут с тобой выделывали?

Она краснеет, — он угадал её мысли.

— Прошу тебя, отвези меня домой, — умоляет она.

— Нет, мы останемся здесь навсегда!

Он подходит к резиновой лодке, и длинный нож его кромсает лодку в куски.

— Что ты наделал?! — испуганно кричит она. — Как же мы теперь доберёмся?!

— Я, в отличие от тебя, приехал сюда не развлекаться.

— Тогда зачем же? — В голосе её звучит страх.

— Я понял, что Вы мне даны! И нету в том боле сомненья. Вот только зачем в эти дни бегу я от уз искушенья. Вы сладкое счастье моё. Вы радость, что болью зовётся. Но горечь — призванье моё. Не Вами судьба улыбнётся. Вы сосредоточье мечты, что с детства в груди я лелеял. Но как убежать от судьбы, пока я греха не содеял? Пусть Вам не понять никогда, зачем я средь вас появился. И если уж будет беда, то я впредь за всё извинился. Не ангел, отнюдь Вы пускай, и "шлюшкой" себя обозвали. Заметил я Вас невзначай, когда Вы меня повстречали. Пускай Вы чужая жена, и ждёте мужчин восхищенья. Но Вы для меня исцеленье, спасенье от боли, беда!

В долгом молчании сидят они у кромки воды.

— Хоть не знаю, как мне быть, не должна я изменяться. Я могу чуть-чуть любить. А до Вас мне не подняться. Не хочу я Вас терять, не хочу терять и мужа. Вам, быть может, не понять эту жадность. Что ж, тем хуже. Я могла бы временами Вас любить, я знаю точно — это можно. Но не с Вами. И на том поставим точку.

— Вам меня никогда не понять, как нельзя и любить временами. Выбрать — что-то всегда потерять. Между мужем и мной — я не с Вами. Мне милей многоточье тоски, чем соблазн ограниченных точек. Никуда не сбежать от судьбы, даже скрывшись за рифмою строчек. Как же можно любить не любя, не познав эту сладкую муку, не отдав и не приняв в себя боль предательства, месть и разлуку? Тело жаждет раскованных ласк, но душа беспощадно закрыта. Ничего мне не нужно от Вас. Раз не любишь — то вера убита. Не могу я чуть-чуть полюбить для сравненья, как Вы, вечерами. Я могу лишь любить, как убить. Но сие невозможно мне с Вами. Вам дороже семейный покой чувств открытых и нервов распятых. Вам любовник сгодится любой. Я же хуже их всех вместе взятых. Друг для друга мы столь далеки, сколь различны и сколь непохожи. Никогда мы не будем близки. Ждет Вас муж. И меня кто-то тоже...

Она начинает понимать, что происходящее не шутка, и ей становится страшно. Он кажется ей маньяком, замыслы которого непостижимы. Она просит, умоляет вернуться, говорит, что её ждет дочь и, возможно, любимый, и, наверное, любящий муж. Она ругается, обзывает его сумасшедшим, а он лишь улыбается в ответ, — она в его власти! Тогда она бьёт его кулаками, разжигая в нём страсть, с которой он и овладевает ею. Она отталкивает его, плачет, задыхается, а потом, одурманенная наполнившим её наслаждением, опустошенно молчит. Но мысль о том, что её ищет муж, а она во власти влюбленного маньяка, выталкивает её из блаженства.

Она любит мужа, но с ним не получает желанного удовлетворения. Любовник же воплотил сокровенные мечты, но она не любит его и боится, проклиная себя за то, что связалась с маньяком, неожиданно вспоминая, что сама использовала его. Она ощущает свою вину перед ним и даже проникается сочувствием. Но желание вернуться к мужу сильнее. Она просит, умоляет, ползая на коленях, желая смягчить его сердце, ласкает, не понимая, что он уже давно всё решил. Она всё ещё надеется, что он шутит, но, взглянув в его глаза, видит в них то, что лишает её последней надежды. В них приговор. Ей и себе. В истерике она бросается на него и валит на землю. Он выхватывает из чехла на поясе нож. Она хватает его руку, держащую рукоять ножа, неожиданно нож разворачивается и под тяжестью тела длинное лезвие вонзается в грудь, вырывая вздох облегчения.

Вся в крови, она плачет, вытирая лицо окровавленными руками, испытывая от неожиданной развязки и ужас и радость высвобождения.

Время скрылось за плотным покрывалом облаков. Вдруг красный луч взрывает тяжесть туч, и багряный отблеск уходящего солнца озаряет мир заревом, делая неразличимой кровь на её руках.

С торчащим в груди ножом, улыбаясь, он еле слышно шепчет:

— Спасибо.

И тут только она понимает: ею он убил себя! она стала орудием самоубийства!

— Прости.

В шоке сидит она рядом с ним и смотрит, как он умирает.

Кровавый закат уползает в ночь.

Последние удары сердца, погибающего от любви, заставляют вздрогнуть.

Острая боль пронзила тело. Взглянув в зеркало, он обнаружил, что щеку раздул громадный флюс.

Кто-то стучит в дверь.

— Наверное, это мой муж. Так мы поедем с вами на острова? — кокетливо спросила она.

— По всей видимости, мне придётся идти к зубному врачу.

“Господь спас меня!”

В сопровождении мужа она уходит, кокетливо махнув на прощание ручкой.

“Эту ручку я никогда не забуду!”

Спустившись в холл, Дмитрий прочитал объявление о проведение педсовета, одним из пунктов была ликвидация его службы.

“Ну, вот и всё, — подумал он. — Хотя это ещё и не конец”.

— Давно хотел спросить: откуда у вас такие интересные картины? — спросил Дмитрий, зайдя к вахтёрше за ключами.

— Это мы с детьми рисуем, — ответила вахтёрша, и пояснила: — я раньше учительницей рисования была, а теперь веду кружок в изостудии.

— А почему ушли из школы?

— В школе ужасающий формализм и лицемерие. Всякий нормальный человек здесь долго не выдержит. На первый взгляд кажется странным, но из школы «уходят» тех, кого дети любят и кто любит детей. Они и вас съедят, эти так называемые педагоги. Тем, кто работает с детьми и при этом их не любит, нужно платить большую зарплату, потому что они вынуждены покупать за деньги то, что любящие детей получают даром! Директор должен защищать своих работников, а он их предаёт. Вот и вас тоже предал. Пьёт по страшному, а пьяный, ведёт себя безобразно.

— Его надо пожалеть.

— Я понимаю, у него внутренний конфликт с совестью. Но нельзя же появляться перед детьми в нетрезвом виде. Он и меня оскорбил, будучи пьяным. И это я ему как женщина простить не могу, а потому увольняюсь. Вот и вам нужно уходить отсюда.

— Кто же будет детей любить?

— Идите куда-нибудь в кружок, где к вам будут ходить только те, кто вам интересен и кого интересуете вы.

— Я пришёл сюда ради всех.

— В таком случае, пожилой молодой человек, желаю вам гореть ясно как можно дольше.

— Почему пожилой? — удивился Дмитрий.

— Потому что мудрый.

Дмитрий шёл по коридору, здороваясь первым, заглядывая в глаза, стараясь почувствовать каждого.

— Здравствуйте.

— Здрасьте.

— Доброе утро.

— Здравствуйте Дмитрий Валентинович.

— Привет.

— Здравствуйте.

— Доброе утро.

Вдруг он заметил, как из противоположного конца коридора навстречу бежит кто-то, сердцем понял кто это, и раскрыл объятия, и она нырнула в них, и он подхватил её и стал кружить, и кружил, и кружил... Наконец опустил.

— Это вам. — Она вытащила из портфеля плюшевого медвежонка. — Обратите внимание, — она указала на значок с надписью «love you», — это с любовью!

Сердце его взорвалось радостью, и он не стал сдерживать прорвавшейся сквозь все страхи и запреты нежности, присел на корточки и погладил Ангелину по голове.

— Где же мне найти такую дочку хорошую?

— А я бы хотела такого папу.

Она села к нему на колени, и уже не стесняясь окружающих, он целовал её маленькую ручку, гладил по голове, прижимал к себе крепко-крепко, словно это была его дочь, и она прижималась к нему.

— Мама говорит, что девочкам нельзя вешаться на шею мужчинам.

— Но ведь ты мне совсем как дочь. Где же я смогу купить такую замечательную девочку, — сказал он с тоской и сожалением.

— И я бы хотела такого хорошего папу.

Он сжал её в своих объятиях, закрыл глаза и почувствовал, как воспаряет вместе с ней.

— Девочка моя!

Голова кружилась от счастья.

— Вообще-то я подлиза. Когда меня хвалят, мне становится так хорошо, так хорошо...

Она обнимала его своими маленькими ручками. Он старался быть осторожен, но она взяла его руку и положила к себе на пояс, чтобы полностью оказаться в его объятиях.

И вдруг Дмитрий ощутил, как в нём стало расти желание, желание, которое, однако, не требовало удовлетворения.

“Какое странное чувство! Нежность… но особого рода. Какое-то необычайное возбуждение, в котором нет желания. Это похоже на любовь к дочери, которую любишь ещё не существующую, но обнимаешь с нежностью крепко-крепко, замирая и задержав дыхание, ощущая жжение в груди, отчего хочется плакать — так хорошо!

Я счастлив! Как никогда не был счастлив! И уже нет страха, и мыслей нет!

Она испытывает ту же потребность в любви, что и я, когда тридцать лет назад плакал в этом коридоре от одиночества и тоски. И у меня не было человека, которого бы я мог любить. Я заменяю ей отца, она мне дочь. Это любовь, потребность в которой испытываю и я, и она, — чистое, кристально чистое чувство, без слов и без страха, сама нежность, и нежность и страсть, и страсть и любовь. Хотя это нечто большее, чем отношения отца и дочери. Это иное. Это больше! Я хотел так любить дочь, но ничего похожего к ней не испытывал. Да, дочь я так не любил. У меня не было возможности так любить её, и она мне так не отвечала. Или просто я не имел возможности любить? Нет, это нечто большее, чем любовь, чище, светлее, нежнее того, что я называл любовью, чего я никогда не знал, но в чём всегда испытывал необъяснимую жажду.

Что это? Откуда во мне это, эта жажда?

Не понимаю! Это не понятно! Непостижимо!

Оно ни зачем и ни почему. Оно не от нас. Оно извне, сверху вошло в меня, взорвав изнутри, сжав сердце, заморозив душу, как неожиданность, как дождь, как благость и отрада, как свет, пронзивший меня.

Внутри всё немеет. Огонь во льду! Что же это такое? откуда? зачем? почему?!

Я не просил, а только мечтал втайне от всех. И вдруг… как дар свыше! Я не властен над ним. Ничего не могу с собой поделать, и весь подчиняюсь тому, что и назвать-то не могу.

Я люблю? Но кого? Эту девочку? Но почему? Зачем? Я нужен ей? А она мне?

Да, нужна. Ни зачем. Но почему. Почему!

Что же Ты хочешь от меня? Что, что я должен сделать? Любить эту девочку? Дать ей то, что не дают мать и отец? Ты хочешь, чтобы я открыл её душу? зажёг в ней любовь?

Почему она любит меня? Почему люблю её я?

Необъяснимо! Непостижимо!

Что же это?

Зачем?!

Я люблю её?

Нет, не могу в это поверить!

Но это так.

Чужая девочка, чужой мужчина. Что связало нас?

Откуда это?

Почему?

Понять невозможно!

Только чувство, одно большое чувство, парализующее изнутри, делающее рабом и заставляющее повиноваться её взглядам, маленьким ручкам, почти терять сознание от её прикосновений, чуть ли не падать в обморок от её объятий, таких простых и искренних.

Что со мной?

Я не в себе. — Я вне себя!

Любовь к чужому ребёнку, желание сделать ему подарок, отдать себя целиком, прижаться к ней, прижать её к груди и застыть щека к щеке, взлетев над землёй, обретя единство, о котором мечтал, … но не с женщиной — с девочкой! незнакомой, чужой девочкой, целовать её слёзы, гладить по волосам хрупкое создание, прижимающееся к тебе с трепетом, без страха и сомнения.

Что это за любовь? Откуда? Зачем?

Разум молчит. Я весь одно большое чувство. Вибрирую как струна — скрипичное си верхней октавы.

Вот сейчас и умереть!

Если рай существует, то вот он — счастье без границ! Нет здесь инстинкта, нет секса, нет родства…

Но что же это? А главное, Почему?!

Мысль мертва. Есть только чувство — огромное и трепетное как воздушный шар. И мы летим на нём, поднимаясь всё выше и выше, над лесами, горами, облаками. Навстречу судьбе!

Я и она — одно!

И ничего лучше, чище, выше не бывает!

Я искал свою женщину, а нашёл эту девочку.

Быть может, она — половинка моя?

Как странно.

Она, только она дала мне почувствовать единение, это чувство исчезнувшего Я и Ты.

Почему так случилось?

Прочь мысли, прочь!

Только чувствовать, только!

Не хочу ничего боле!

Только любить! Её! Мою девочку!

Мою? Да, мою!

Я нашёл её. Вернее, она нашла меня, она меня полюбила. Я лишь ответил, испугавшись вначале, глупец.

Она умнее, мудрее, она лучше меня!

Кто же она?

Та самая девочка, которую я любил когда-то в детстве, безнадёжно, безответно, боясь признаться себе? Почему, откуда это чувство, почему оно живо, и столь же чисто, словно не было тридцати лет, а я всё тот же мальчик, стремящийся понять, что происходит в его душе?

Почему, глядя на эту девочку, не хочется ничего говорить, а только смотреть на неё и молчать, молчать, отдаваясь бурлящему потоку неизведанного переживания, уносящего сквозь облака”.

В кабинет ворвалась ватага ребят и девчонок.

— Это правда, что вас увольняют? — наперебой закричали они.

— Хотят уволить, — спокойно ответил Дмитрий.

— Наверное, вас увольняют потому, что вы слишком много знаете об учителях, — сказала семиклассница Наташа. — Вы многим мешаете.

— Кому же я могу мешать?

— Учителям не нравится, что когда они выгоняют кого-то из класса, он идёт к вам, — сказал шестиклассник Миша. — А ему здесь с вами лучше, чем с учителями.

— Учителя не пускают нас к вам, звонят родителям. Моим родителям звонили и говорили, будто бы вы продаёте печенье, показываете порнуху и берёте за это деньги.

— А наша учительница постоянно нас ругает. Один мальчик ей ответил, что она сама такая. Тогда учительница подошла к нему и ударила по голове. Потом этого мальчика перевели в младший класс, хотя он хорошо учился.

— Скажите, пожалуйста, Дмитрий Валентинович, а имеет право учительница на уроке обыски устраивать и в карманы залезать?

— Нет, конечно, если у тебя в кармане нет бомбы.

— Когда у одного мальчика пропал кошелёк, учительница заставила меня в присутствии всех вывернуть карманы и обыскала мой портфель, словно я вор какой-то.

— А наша учительница вызвала моих родителей и стала жаловаться отцу, что я сама бегаю и других подговариваю ходить к вам. Ставит двойки, потом вызывает родителей и предлагает репетиторство. Мы пошли жаловаться директору, а он ничего...

— Директор говорит, что вас дети не любят, а на самом деле любят, — сказал Коля-первоклассник.

— А в туалете для девочек кто-то написал: "Мы против увольнения социолога. Мы любим только его".

— Директор боится, что вы правовед и можете вскрыть его махинации. Вы ему и другим учителям мешаете деньги заколачивать.

— А мне двойки ставят специально, — сказал восьмиклассник Кирилл. — Хотят от меня избавиться, чтобы за деньги взять другого. Информатик с директором знают, что нехорошо делают, потому и пьют. Иногда и на урок пьяным приходит. Это они совесть заглушают.

— Скажите, Дмитрий Валентинович, разве директор имеет право посылать нас мыть туалеты? — возмущенно спросила шестиклассница Вика.

— Нет, конечно.

— Тогда почему он поступает несправедливо?

— А как тебе кажется, что такое справедливость?

— Справедливость это то, чего не хватает в нашей школе, — заявил один из учеников, отказавшийся подписать заявление, — и что проповедует Дмитрий Валентинович.

— Я где-то прочитала, что справедливость это маленький островок правды в большом океане лжи.

— А как считаешь сама? — спросил Дмитрий.

— Мне кажется, что это когда люди к тебе проявляют сострадание.

— Вот меня не любят, а любят сестру, — с горечью сказала семиклассница Ира. — А всё потому, что я нежеланный ребёнок. Папа хотел, чтобы мама сделала аборт, а мама не согласилась. Меня бьют, даже когда я ни в чём не виновата, а сеструху никогда не бьют. Когда она родилась, я сразу почувствовала, что меня любить не будут и будут любить только её.

Дата добавления: 2015-10-28