Ибо то угодно (Богу), если 4 страница

Казалось бы, всё понимаю, но почему-то не сдержался. Словно разрешаю себе взорваться и поскандалить, чтобы дать выход неудовлетворённости, будто желаю саморазрушения, видя в этом способ избавления от накопившейся пустоты.

Да, именно неудовлетворённая потребность любить заставляет меня скандалить; я бешусь от невозможности выразить свою любовь. А после чувствую себя безмерно одиноким, потому что отдал своё сердце ненависти, а жить без любви уже не могу. Носить ненависть в себе всё равно что наполненный до краёв чан с дерьмом. Любовь же подобна розе, засыхающей без нежности. Не могу смотреть на умирание равнодушно, и хочется что-то делать, чтобы спасти красоту, доброту и любовь.

Помню эти взрывы ненависти в детстве, когда моя потребность любить отца и мать не находила понимания и удовлетворения, и я мстил матери за невнимание, ненавидя её за то, что она не любила отца и меня не любила, за моё одиночество, за отчуждение, и порой эта ненависть от нелюбви доходила до драки с той, которую я жаждал любить”.

Дмитрий ощутил астматическое посвистывание в груди.

“Опять начинается приступ. Сам виноват! Справедливо за творимое зло получаю в награду болезнь. Каюсь, каюсь в несовершенстве, но вновь поступаю неправильно, и снова каюсь. Наверное, я не выдерживаю испытания. А может быть потому, что не смог отрешится от мира? Но как отказаться от мирского, не уходя в монастырь? И возможно ли, оставаясь в миру, жить по заповедям?

Может, послать всех к чертям и уехать?

Как я хочу жить один! Абсолютно один!

Мои родственники считают меня сумасшедшим. Им не понятна моя жизнь, они просто не знают, что такое жизнь духа. И хотя и я, и они — мы живём одним днём, но как по-разному...

Любить близких оказывается гораздо сложнее, чем любить посторонних.

Но должен ли я любить или я свободен?

Мы связаны. Если они погибнут, то в этом буду виноват и я тоже. А потому я должен сделать всё, что могу. Пусть даже это не спасёт их. Зато спасёт меня.

Но если перевоспитать сестру невозможно, тогда зачем скандалил? — Не зачем, а почему! Боюсь поверить в Любовь настолько, что уже окончательно оторвусь от земли и потеряю рассудок.

Хочу спасти сестру, не могу смириться с её падением. Фактически, это протест против Судьбы! Но можно ли изменить Судьбу? И что есть Судьба?”

Раздался звонок в дверь. Дмитрий открыл и увидел свою мать.

— Мама, прошу тебя, пожалуйста, помоги, — обратился он умоляюще. — Сестра пьёт, губит себя, а все мои обращения не дают результата. Она живёт так, словно у неё в запасе ещё две жизни.

— Что же поделать, — ответила мать смиренно. — У каждого своя судьба. Ничего изменить невозможно.

— Пусть она хотя бы не заводит кошку. У меня ведь аллергия, ты же знаешь.

— Постарайся и её понять. Представь, каково женщине в тридцать лет чувствовать себя никому не нужной. Ей одиноко, тоскливо, хочется хотя бы обмана любви, — вот она и завела кошку.

— Я понимаю. Но нельзя же жить во вред другому. Она не только себя губит, но и сына. Я не могу равнодушно смотреть, как племянник гибнет. Пытаюсь его воспитывать, но она запрещает ему даже общаться со мной.

— Она ещё когда беременной была, пила и курила. Потому и родила преждевременно. Даже выкормить как следует не захотела. Да и я, что греха таить, забеременела ею, когда отец сильно пил. Вот по наследству и передалось. А ребёнок ей и в самом деле не нужен. Ведь она родила его не для того, чтобы воспитывать, а чтобы утвердиться. Как, впрочем, и большинство: рожают или для того, чтобы мужа удержать, или чтоб квартиру получить. И я не исключение: думала, вы станете мне опорой в старости, ведь дети это всегда надежда на лучшее будущее. А оказалось, всё, чем я жила эти годы, потерпело крах, — дети не оправдали моих надежд. Какой же смысл тогда в моей жизни? Вот и старший мой брат на старости лет дерётся с невесткой. От сестры твоей двоюродной недавно муж ушёл, хотя она изо всех сил пыталась сохранить семью. Люди не хотят жить друг с другом, а вынужденно существуют из-за материальных обстоятельств. — Мать горестно вздохнула. — Ничего-то в жизни хорошего нет, одни страдания. Я даже хотела бы умереть, только бы не мучиться и не болеть перед смертью. Одна отрада — пение. Когда пою за подаяние, то люди многие благодарят за радость, которую им доставляю, поклонники даже стихи дарят.

— Так что же будем делать?

— Некогда мне разбирать ваши конфликты, — сказала мать раздражённо. — Я и так опаздываю на концерт, а ты мне ещё настроение испортил.

— Не любишь ты нас, — с горечью констатировал Дмитрий. — Вот только почему?

— Я вам дала всё, что могла, а теперь отстаньте от меня. Живу одна в своей квартирке, и счастлива. Никто мне не нужен. Третий муж мой недавно вот помер. Хотя, так ему и надо, гопсеку! Хорошо, успела вещи забрать, когда уходила от него, а то бы сейчас нищенствовала.

— У тебя какое-то материальное отношение к браку.

— Всякая женщина думает прежде всего как получше устроиться. Да, продаётся за деньги, за еду, идёт к тому, кто лучше содержит. Это естественно для каждой женщины. Вот только, к сожалению, мужики нынче перевелись; все скопидомы, никто женщину содержать не хочет. Сижу одна без средств. Приходится пением подрабатывать на улице, чтобы как-то существовать. Если хочешь, пойдём вместе нищенствовать: я буду петь, а ты мне аккомпанировать.

— Может, потому ты нас не любишь, что мы были для тебя лишь средством устроить свою жизнь? Мне кажется, ты и отца не любила.

— Тяжело мне с тобой, — гневно произнесла мать. — Ты словно вампир. Одним словом, пошёл на хер!

Дмитрий растерялся: любовь его и матери была не нужна!

— На вот, возьми, тебе же надо, — он сунул деньги матери в карман её пальто. — Это от меня и от сестры.

— Спасибо, — как-то сразу оттаяла мать. — Ты наш эталон. Вот смотрю на тебя, ну вылитый Иисус Христос.

Мать усмехнулась, и, глядя на нервное молчание сына, сказала:

— У нас в подъезде две очень милые девушки живут, могу тебя познакомить.

— Нет уж, спасибо.

“Женщины думают, что все проблемы мужчин вызваны лишь половой неудовлетворённостью”.

Из комнаты вышла сестра.

— Чего пришла? — грубо спросила она у матери.

— Внука хочу повидать. Принесла ему бельё чистое и книжки.

— Топай к себе. Как-нибудь без тебя обойдёмся. Тоже мне, родственнички...

Возмущённая, мать развернулась и ушла, хлопнув дверью.

Сестра повернулась к Дмитрию.

— У меня кто-то окно разбил. Помоги стекло вставить.

“Вот прекрасный шанс искупить содеянное зло и исправить отношения”, — подумал Дмитрий. Он с радостью сделал всё, что требовалось, а когда он закончил, сестра сказала:

— Я обед приготовила. Если хочешь, могу угостить.

Дмитрий не стал отказываться, удивившись, как быстро любовь растопила ненависть.

— У меня деньги кончились, — уже совсем миролюбиво сказала сестра. — Может, дашь взаймы?

Он знал, что получить долг будет невозможно, однако с радостью дал.

— Тут ещё тебе повестка из суда пришла. Жена твоя подала на развод.

Известие вызывало у Дмитрия противоречивые чувства. С одной стороны, они не жили с женой уже пять лет, но с другой стороны, это её решение словно перечёркивало прошлую жизнь, ставя жирный крест на его любви.

Он почувствовал как внутри стал разрастаться холод пустоты. Не без волнения Дмитрий набрал номер телефона жены; он уже не помнил, когда звонил ей в последний раз.

— Здравствуй, — произнёс он дрожащим от волнения голосом.

— Лёня, это ты? — спросил недовольный голос.

— Нет, это твой муж.

— Чего тебе надо?

— Я получил повестку. Ответь только: ты любила меня?

— Нет.

— Даже когда выходила замуж?

— В жизни бывают разные ситуации.

— Ты, наверное, очень страдала, когда все годы нашей совместной жизни тебе приходилось лгать и притворяться, что любишь меня. И когда дочь родилась, ты тоже притворялась?

— Я всегда говорила правду.

— Значит, ты всё-таки любила меня?

— Нет, никогда! Я всегда врала тебе!

— А я до сих пор люблю тебя!

— Ты подлец и подонок. Козёл вонючий! Я проклинаю тот день, когда ты меня встретил!

— Не надо так расстраиваться.

— Мне надо было расстраиваться десять лет назад, когда я выходила за тебя замуж.

— Можно хотя бы встретиться с дочерью?

— Она не хочет тебя видеть.

— А поговорить с ней по телефону можно?

— Если она захочет.

“Неужели она ничего не чувствует, неужели ничего не помнит? Неужели ничего не хочет вернуть? Нет, не верю. Не может быть!

Или всё может быть?

Как возвратить время, как стать прежним? Нет, никогда дочь не вернётся в круглый белый животик, и только всё повторится вновь, уже в ней, и кто-то другой будет ласкать тебя, кто-то другой будет целовать неродившееся дитя, и всё повторится, и снова счастье превратится в муку, нежность станет болью, а на место ласки придёт страдание. Всё повторится. Вот только зачем? Неужели нельзя иначе? Неужели невозможно иначе? Господи, ответь!

Неужели всё в прошлом, безжалостном прошлом?

Нет, не могу в это поверить, не хочу!

Господи, верни всё, как было прежде. Я так хочу любить! Я не могу не любить! Ведь для того я и создан — любить несмотря ни на что! Таким я и должен быть! Ты всё можешь. Так сделай, прошу Тебя! Верни мне её, дай мне возможность любить жену и дочь мою. Пожалуйста! Прошу Тебя! Умоляю!

Хотя, нет. Прости меня, неразумного. Да будет воля Твоя, а не моя, потому как Ты благ, и видишь всё наперёд, и знаешь, что мне действительно нужно, а что повредит. А потому смиряюсь, и пусть будет, как будет, ибо Ты делаешь всё во благо!”

— Алло, — раздался тоненький голосок.

— Здравствуй, доченька. — Он чуть не заплакал. — Я очень хочу тебя увидеть.

— А я не хочу. И не звони мне больше. Знаешь кто ты? Козёл!

— Нет, я твой папа, и очень люблю тебя.

— А мне наплевать. Наплевать на тебя!

— Но я люблю тебя, доченька!

— Мне не нужна твоя любовь.

— Ты потому так говоришь, что тебя заколдовала злая волшебница. Ведь ты добрая девочка, я знаю, просто твоё сердце заморожено. А я буду любить тебя, и сердце твоё растает. И мы снова будем вместе, и ты будешь любить меня.

— Это не злая волшебница, а мама. — Голос дочери потеплел. — Папа, я не хочу с тобой разговаривать. У меня есть Миша, мамин друг, и мы с ним поедем к морю.

— Но ведь я люблю тебя.

— Мама сказала, чтобы ты сюда больше не звонил. Не хочу тебя слышать. И вообще, я не твоя дочь...

Раздались телефонные гудки.

Дмитрий почувствовал, что тылов не осталось.

“Дочь меня ненавидит. За что? Или Почему? Дети в школе любили, а собственный ребёнок ненавидит. Какой отец устоит в любви к дочери, которая отреклась от него?”

Он почувствовал, что его ничто более не держит в жизни. Возникло ощущение пустоты, полной свободы, когда ты никому не нужен, и никто уже не нужен тебе. Надежды рассеялись, и он очутился перед пустотой. Перед пустотой, наполненной неожиданностью. Это редкое, но страстно любимое состояние, когда то, чем жил, вдруг исчезает, и открываются невидимые горизонты, точнее отсутствие горизонтов в пустоте.

— И почему ты не можешь спокойно развестись? — сказала сестра с нотками участия в голосе. — Зачем тебе нужен этот скандал? Ну развелись, и всё. Наплевать и забыть.

— Ты не понимаешь. Я чувствую себя обманутым, — попытался объяснить Дмитрий. — А всё потому, что я любил её и верил.

— Ты просто ревнуешь.

— Если ревность это страх предательства, то согласен, ревную. Когда доверяешь человеку самое сокровенное, а он разбрасывает это перед всеми…

— Ты просто не хочешь признать своей ошибки.

— Да, наверное, я ошибся в жене как в человеке, и теперь мне трудно это признать.

— Оставь её. Она тебя ненавидит.

— За что же?

— За то что ты её ошибка.

— Я ошибка?

— Да не мучайся ты, забудь её, вычеркни из памяти и успокойся.

— Это всё равно что лишиться части своей жизни.

— Вот мой бывший, уже со второй женой успел развестись, теперь в третий раз хочет жениться. Хорошо, что хоть не создаёт мне проблем с ребёнком; и алименты не платит, и даже не интересуется, как его сын растёт.

— Мама, можно я пойду погулять, — попросил племянник.

— Иди хоть на все четыре стороны.

— Мне одеть нечего. Штаны и куртка порвались.

— Я же вчера тебе зашивала, паршивец ты этакий. Мне надоело стирать за тобой. Совсем о матери не думаешь. Сволочь!

И сестра с размаху ударила своего сына по лицу. Ребёнок попытался закрыть лицо руками, но мать продолжала безжалостно избивать сына.

— Так нельзя, — попытался вмешаться Дмитрий, однако его слова не остановили уже вошедшую в раж сестру. Она схватила ремень, и что есть сил стала хлестать маленького мальчика, который почти не сопротивлялся.

— Гадина! Подонок! Сволочь! Ты урод, урод по жизни! Чтоб ты сдох, сволочь проклятая! Зачем я только тебя родила, дура?!

— Хватит, остановись! — Дмитрий выхватил ремень из рук сестры.

— А я вот приёмчик знаю, — сквозь слёзы пролепетал племянник. — В следующий раз...

— Что ты сказал, гадёныш? — спросила в гневе сестра. — Что ты сказал?

— Напьюсь таблеток и умру, — плакал племянник, вытирая с лица кровь.

— Ну и умри! Чёрт с тобой! — прокричала мать сыну.

Дмитрий отвёл избитого ребёнка в ванную комнату и стал смывать кровь с лица.

— Во какие синяки, — сказал племянник, подняв рубашку и показывая кровавые ссадины.

Сняв с плачущего ребёнка залитую кровью рубашку, Дмитрий стал ощупывать хрупкое тельце, и обнаружил одно ребро сломанным.

— Глаза бы мои тебя не видели! — кричала сыну мать. — Иди к бабке. И скажи, что всю неделю у неё пробудешь.

Раздался звонок. Сестра пошла открывать дверь.

— Ничего, до свадьбы заживёт, — постарался успокоить ребёнка Дмитрий. — А о таблетках забудь. Хорошо?

Мальчик мотнул головой, вытирая кулаком заплаканные глаза.

— Жалко мне тебя, — сказал Дмитрий с горечью. — Да что поделаешь. Надеюсь, ты не повторишь печальный опыт своей матери. И помни золотое правило: как хочешь, чтобы с тобой поступали, так и с другими поступай.

— Проходите, гости дорогие, — раздался из прихожей довольный голос сестры. — Надеюсь, выпивку принести не забыли?

— Ты не против, если мы у тебя всю ночь пробудем? — спросил мужской голос.

— Если вы при деньгах, то всегда рада, — засмеялась сестра.

Квартира быстро заполнилась людьми.

— А это мой братец, — пробурчала сестра, указывая на Дмитрия. — Чего вылез-то. Иди в свою нору, не мешай нам веселиться.

— Сестра представляет меня чудовищем, — обратился Дмитрий к миловидной гостье. — Но я несмотря ни на что люблю её и пытаюсь помочь, чем могу.

— Если хочешь помочь, уезжай куда-нибудь, — ухмыльнулась сестра.

— Сам мечтаю уехать.

— Поскорей бы.

— Прошу только, не пей водку, ты же себя губишь.

— Пошёл ты…

— Убить его надо, и всё тут, — злобно заявил один из гостей. — Чтобы не мешал людям жить своими проповедями.

— Давно пора, — засмеялась сестра.

— Не стоит из-за меня в тюрьму садиться, — миролюбиво сказал Дмитрий.

Незнакомец подошёл вплотную к Дмитрию и руками сдавил его шею.

— Будешь ещё тявкать, убью, и не посмотрю что ты брат.

— Отпусти его, Заза, — смеясь, сказала сестра. — Что с него, инвалида, взять.

— Давайте лучше мирно поговорим, — прохрипел Дмитрий, понимая, что спасти его может только любовь. — Я сестру свою люблю, и вы вроде бы люди неплохие.

— Что, струсил? — смеялась сестра. — Теперь ты понял, что ты трус и говно, а я нормальный человек. Так что вали к себе, сиди тихо и не мешай, пока не схлопотал.

— Чем же я вам мешаю?

— А тем, что жить не даёшь, как хочется, — сказала сестра. — Всё лезешь со своими правилами. Лучше бы дал что-нибудь закусить.

— Пожалуйста, берите, что вам надо. Мне только интересно, в чём вы видите смысл жизни?

— А вот выпьем сейчас, и сразу смысл у жизни появится, — засмеялся Заза.

— Шёл бы ты к себе в комнату, — сказала сестра, — а то от твоих вопросов голова пухнет.

— Я только хочу, чтобы мы жили дружно и любили друг друга.

Сестра подошла и вытолкнула Дмитрия за дверь.

— Брат у меня ненормальный.

— А может быть, гениальный? — спросил кто-то.

— Мне стыдно, что у меня такой брат.

— А я тебе завидую.

Придя к себе в комнату и закрывшись, Дмитрий прилёг на кровать.

“Как жить с теми, кого не любишь, и кто не любит тебя? Самое лучшее, конечно, жить одному. Но раз уйти мне некуда, значит я должен нести ответственность за происходящее. Да, я в ответе за своих ближних. Но что же делать? Сестра спивается, сын для неё — чужой. Наверное, мудрость — это смотреть на происходящее отстранённо и быть безучастным ко всему, и к своим страданиям и чужим. Но я не могу смотреть на племянника без скорби, а о дочери без слёз думать просто не в силах. Неужели ничего изменить невозможно?”

Содом за стеной не прекращался. Музыка гремела на полную мощь. Дмитрий выглянул в коридор и увидел голую сестру, а с ней голого мужчину.

— Ты не могла бы сделать потише, — обратился он к сестре.

— А я не хочу тише. Чем громче, тем меньше мысли в голову лезут.

“Нет, не могу смириться с тем, что ощущаю как неизбежность. Это не гордыня, а нежелание смирится со злом. Однако что я могу поделать? Протестовать глупо. Но и спокойно смотреть, как сестра скатывается в пропасть и тянет за собой сына, тоже не могу. Наверное, потому что люблю их, или потому что чувствую, мы связаны. Я хочу, искренно хочу помочь, но помощь мою отвергают.

Что же остаётся, смириться?

Но что-то же зависит от меня!?

Требовать что-либо бесполезно. Насилие ничего не даст. Остаётся смириться и делать то, что в моих силах. Но что в моих силах? Только любить несмотря ни на что. Другого выхода нет. Странно. С одной стороны, стремлюсь познать, что есть Судьба, а с другой, протестую против того, что считаю Судьбой”.

Вдруг раздался стук в дверь.

— Кто там? — спросил Дмитрий.

— Откройте, милиция.

— А что случилось? Я никого не вызывал.

— Открывайте, не то мы взломаем дверь.

Пришлось подчиниться. В комнату, держа в руках пистолет, вошёл огромного роста милиционер. За его спиной виднелись смеющиеся лица пьяной сестры и её гостей.

— Нас вызвали, будто бы вы угрожаете убить свою сестру железным ломом, — жёстко сказал милиционер.

— Они, наверное, пошутили, — растерялся Дмитрий.

— С нами не шутят. Показывайте, чем угрожали.

— Вот этим, — сказала сестра, подавая милиционеру кусок железного прута.

— Никому я не угрожал, — попытался возразить Дмитрий.

— А сестра ваша говорит, что вы гонялись за ней, пытаясь убить.

— Неужели я похож на убийцу?

Милиционер оглядел с ног до головы стоящего перед ним полураздетого Дмитрия и обратился к сестре:

— Так вы утверждаете, что он гонялся за вами с железным прутом и угрожал убить?

— Да, угрожал и пытался, — ухмыляясь, заплетающимся языком произнесла сестра.

— Разберёмся, — строго сказал милиционер, пристально посмотрев на сестру. — А свидетели есть?

— Да, мой муж.

— Разве у тебя есть муж? — удивился Дмитрий.

— А мы сейчас решили пожениться. Если тебя жена бросила, то и мне, что ли, с розеткой трахаться?

— Ваши документы, — обратился милиционер к «мужу».

— Я здесь случайно, проездом, — несмело произнёс названный мужем. — Друзья познакомили.

— Давайте-ка выйдем, — строго обратился милиционер к сестре. — Нужно составить протокол о ложном вызове. За такие шутки знаете что бывает?

— А что я сделала, — испуганно пролепетала сестра. — Он и вправду угрожал меня убить.

— Всё ясно, — отрезал милиционер. — Дело семейное, разбирайтесь сами. Но впредь советую так не шутить. Поблагодарите брата, что он сам не заявил на вас.

Милиционер ушёл, хлопнув дверью.

— Я тебя люблю, помогаю, а ты пытаешься упечь меня в тюрьму, — произнёс Дмитрий с укором, обращаясь к сестре.

— И упеку. Непременно.

— Не делай другому того, чего себе не желаешь.

— Да пошёл ты... Идиот! Все тебя за дурака принимают.

Дмитрий закрыл дверь своей комнаты и прилёг на кровать, пытаясь успокоиться.

“Нет, сестра добра не понимает. А может, правильно, что на зло нужно отвечать злом, а на силу силой, и только страх удерживает человека? Нет, ведь в таком случае я становлюсь заложником мести. Я должен на ненависть отвечать любовью, иначе злоба убьёт меня, возвратившись ко мне либо ответной злобой, либо болезнью на нервной почве. Любовь для меня способ самосохранения!

Но как быть, когда ближние не понимают тебя и заставляют жить как они, когда конфликтуют, только потому, что ты не такой как они?

Если завтра вдруг превращусь в паука, тотчас раздавят, и с наслаждением!

Сестра губит себя пьянством, и, в конце концов, я останусь с племянником один.

Стоп! Неужели я желаю ей смерти?”

Дмитрий почувствовал, как от этих мыслей душа потемнела, и его потянуло вниз.

“Нет, я не желаю ей смерти. И это правда. Я хочу, чтобы это было правдой. Но какова она, правда?

Нет у меня ни дома, ни семьи, постепенно отказываюсь от уюта, становлюсь непритязателен в еде и неприхотлив в быту, освобождаясь таким образом от всего, что сковывает мою свободу. Вся совокупность обстоятельств создаёт во мне мироощущение ни к чему не привязанного философа, странствующего по жизни в поисках смысла. Ни за что не держусь, поскольку в любой момент могу всё потерять, и потому свободен. Бороться не считаю допустимым. Остаётся только смириться и все проблемы решать любовью.

Внешне жизнь кажется абсурдной, хотя абсурд тоже, наверное, имеет смысл. Когда воспринимаешь происходящее как неизбежность, как проявление некой закономерности, это позволяет понять суть этой закономерности. Или придумать её. Неприятие же происходящего есть проявление ограниченности. Только смирение и покорность судьбе позволяет увидеть скрытый во всём смысл. Раз не дано знать пути, остается только верить, что всё к лучшему”.

— Отстань, слышишь, ну сколько можно.

— Я только хотела тебе помочь.

— Не надо мне помогать. Оставь меня в покое. Пусть будет как есть.

За стеной ругались сосед с соседкой.

— Никогда ты со мной не соглашаешься. Упрямишься, и всё.

— Да сколько можно. Это просто невыносимо.

— Это ты невыносим!

— Нет, это ты невыносима! Вся жизнь с тобой невыносима. Дурак я, что на тебе женился, дурак!

“Вот и они не ладят. А ведь живут вместе пятьдесят лет”.

Дмитрий пытался заснуть, но шум за стеной не умолкал. Дышать становилось труднее.

“Наверное, начинается приступ астмы. А лекарства нет. Придётся идти гулять, тем более что пьянка продлится до утра, и уснуть всё равно не дадут”.

Неожиданно мелькнула мысль попросить лекарства у соседей. Дмитрий вышел на лестничную площадку и позвонил в дверь напротив.

— Простите за беспокойство, — сказал он соседке. — Нет ли у вас лекарства от астмы?

— Сейчас посмотрю. Проходите.

Соседка порылась в шкафчике и протянула пузырек с таблетками.

— Ну, как ваши дела?

— Пришлось уйти из школы, — ответил Дмитрий. — Не могу детям лгать.

— Если хотите удержаться, надо приспособиться и быть как все. Вот у меня зять, кандидат наук, сторожит торговую базу. Я бы на вашем месте не сидела дома, а занялась чем-нибудь. Возьмите товар оптом и в розницу продавайте.

— Это не моё призвание.

— Какое может быть призвание, когда есть нечего. В жизни нужно устроиться, жить и работать как все.

— Не получается. Я не хочу никого обманывать.

— Слишком умные нигде не нужны. Нужно учиться не выделяться. — Соседка горестно вздохнула. — А сестра ваша совсем опустилась. Гуляет с мужиком, у которого жена в больнице лежит. Окончательно совесть потеряла. И нам жить спокойно не даёт. А уж как вам, наверное, тяжело с ней?

— Да, нелегко. Но у меня нет выбора. Если я не буду их любить, они попросту меня убьют. Так что остаётся любить несмотря ни на что.

— Каждый по-своему с ума сходит. Один пьёт, другой… Вот вы, молодой интересный интеллигентный мужчина, с образованием, со способностями, и сидите без дела. Я считаю, что в вашем возрасте с вашими возможностями находить удовольствие в том, чтобы сидеть в комнате и только книжки читать может лишь ненормальный по нашему времени человек.

— Разве я похож на сумасшедшего?

— Мне кажется, похож.

— Чем же?

— Своими рассуждениями. Каждому возрасту свойственны определённые потребности, и если человек нарушает их, значит в голове у него что-то нарушено. Что вы бобылём живёте. Разве нет девиц вокруг? В жизни надо находить удовольствия. — Соседка лукаво посмотрела на Дмитрия. — Хотя какой-нибудь философ сказал бы: чудесно, книжки читаю, спокойно летаю, никому не кланяюсь, никто мне не нужен, не нужно мне мяса, хлеба с маслом, достаточно быть сытым и плевал я на всё. Только я бы пожалела такого человека. А вы, часом, не понюхиваете иногда?

— Разве я похож на наркомана? — Дмитрий с изумлением посмотрел на соседку.

— Я посчитала, что вы наркоман, поскольку сейчас такого человека как вы не найдёшь. Жизнь у вас ненормальная. Живёте с сестрой-пьяницей, один, без работы, без семьи, хотя есть у вас образование, молодой, симпатичный, а словно не хотите пристроиться в жизни. Питаться ведь надо. Вы молодой, вам от жизни нужно получать удовольствия, делать карьеру.

— Мне хочется исполнить своё предназначение. Сама по себе работа, добывание куска хлеба и бытовое обустройство не являются для меня смыслом жизни.

— Вы просто лентяй. У вас есть запросы, которые нужно иногда про себя держать и не идти наперекор начальству.

— Я только хочу работать честно, а не пить водку с начальником.

— Нет, у вас определённо что-то с головой не в порядке. Никто как вы честно не борется, чтобы победить. Вот была бы у вас семья, вы бы так не рассуждали.

— Надо прежде о душе заботиться.

Видимо, поняв, что переубедить собеседника не удастся, соседка сказала:

— Я бы на вашем месте пошла в церковь. Может быть, лет через сто вас канонизируют в святого.

Дмитрий улыбнулся и ничего не ответил.

— Я тоже Библию читаю, только там всё не про наше время; там про святых, а мы грешные. Ну да будем надеяться, что Бог нас простит. — Соседка вздохнула. — Я ведь тоже верю в Бога. Но не в обряды священников. Жил рядом с нами священник, так совершенно обычный человек.

На площадку вышел сосед.

— Слышу, ты опять без работы. Могу предложить заработать. У меня один работник — сумасшедший. Так ты проведи исследование, обоснуй научно, что он сумасшедший, чтобы иметь законные основания его уволить, и я плачу тебе за это...

— Простите, не могу.

— Ты что, правильный?

— Не знаю. Деньги не главное в жизни.

— Но ведь надо же на что-то жить.

— Прежде всего надо быть готовым к смерти.

— Я человек неверующий, так что мне готовится не к чему.

— Но ведь душа бессмертна.

— Не знаю, и, по правде говоря, не хочу знать. Надо жить и не думать о смерти, потому как никто не знает, когда его час придёт.

— А у вас, случайно, евреев в роду не было? — неожиданно спросила соседка. — Уж больно странно вы себя ведёте.

Дмитрий поблагодарил за лекарство и распрощался.

Темно, холодно и одиноко на душе. За окном серо, ветер, грязь, моросит противный мелкий дождик. Но почему-то именно такая отвратительная погода непонятным образом вдохновляла. Поздняя осень была его любимым временем года.

“Как же мне вырваться из своего подполья?”

Дмитрий оделся и вышел на улицу. Идти было некуда и незачем. Он чувствовал себя словно в безвоздушном пространстве: никого вокруг, на душе муторно, только далекие звёзды мерцают безжизненным светом.

Куда же идти? И зачем?

Неизвестность манила его. И он пошёл вникуда и низачем.

Он любил такие беспросветные дни, когда время пряталось за плотной завесой облаков, любил мелкий противный дождик, отсутствие людей на улицах, одиночество, чувство покинутости всеми, состояние неприкаянности бездомного пса, когда цель жизни исчезала, и можно идти куда глаза глядят — туда, где никто не ждёт, и куда не знаешь дороги, где можно встретить, чего не искал, а потому всегда близкое и дорогое. Без цели он ощущал себя свободным, абсолютно свободным, — когда нет никаких необходимостей, а есть только одно желание — быть самим собой.

В этом состоянии неприкаянности заброшенного в каменный лабиринт города волка, где всё ему чужое и он всем чужой, возникает совершенно иной взгляд на вещи, будто смотришь на происходящее из потустороннего мира, взглядом пришельца, и видишь всё словно впервые, и не узнаёшь знакомое, когда привычное исчезает, теряются цели, череда повседневности и надежды, наконец, оставляют тебя, уступая тебя всевозможному.

Вздохнув с облегчением, он, наконец, избавился от ожидания желаемого и окунулся в пустоту всевозможного.

Неожиданно он наткнулся на трупик щенка, видимо, недавно появившегося на свет. Возникла мысль похоронить. Но тут появились две бездомные собаки, которые упорно нюхали землю, видимо что-то искали.

— Отрыли, — сказал кто-то за спиной. — У соседей вчера родила, а эти нашли. Вот люди, даже похоронить, как следует, не могут.

Дата добавления: 2015-10-28