Ибо то угодно (Богу), если 14 страница

Женщина начинает кричать, звать на помощь. Напрасно. Никого вокруг. Только она и он.

— Помогите!

Она пытается вырваться, но безуспешно.

— Шлюха! Тварь!

В борьбе они падают на землю, и он оказывается на ней. И вдруг что-то просыпается в нём, какой-то давно забытый, затравленный инстинкт заставляет его целовать её лицо, губы, шею; руки срывают с неё одежду, от кофточки отлетают пуговки, он пытается целовать её грудь, белую, нежную, такую желанную, ноги пытаются раздвинуть её ноги, рука забирается под юбку…

Он не видит её лица, да это и неважно. Она женщина, а он ненавидит женщин, причём всех, ненавидит за боль, которую они доставляют ему и наяву и во сне, за то неудержимое желание, которое мешает размышлять о вечном, за ту роковую зависимость, которой наградила его природа.

Неужели?.. неужели на ней чулки?!.. резинки, которыми чулки крепятся к поясу!.. такая гладкая тёплая поверхность бедер!.. и вот!.. наконец!.. рука дотрагивается до шёлковых кружевных трусиков!..

Женщина кричит, но этот крик только усиливает его желание. Она пытается преодолеть тяжесть его тела, придавившего её к земле. А он только сильнее прижимается к своей жертве, словно желая слиться с ней, стать единым существом. Он прижимается к ней со страстью и нежностью, и она чувствует это, и это ей непонятно, и оттого пугает ещё больше. Она сопротивляется, плачет, просит оставить её в покое, но рука его всё ближе… она чувствует, как пальцы коснулись её кружевных шёлковых трусиков… как, наконец, пальцы отодвигают последнюю преграду … как он… как он касается, касается её нежной плоти… Как она об этом мечтала!

Но вдруг он цепенеет… обмякает... и…

Неужели он плачет?

Она сбрасывает его с себя, заплаканная, вытирая рукой слёзы, одёргивает юбку, и в недоумении смотрит, как он в истерике бьётся, закрывая лицо руками и ударяясь головой о землю.

— Ну почему, почему это всё мне?! Я больше не могу, не могу, Господи! Прости меня!

Он кричит, не поднимая головы от земли, словно к земле обращаясь.

— За что, за что, Господи?! Я не могу так больше, не могу! Ведь я хочу любить, любить! Так почему? Почему?!

Сидя на земле, вся в грязи, в разорванной одежде, она с удивлением наблюдает, как тот, кто минуту назад пытался её изнасиловать, бьётся об землю и плачет навзрыд.

Видя, что насильник больше не опасен, она потихоньку отползает, надеясь скрыться. Но любопытство вынуждает её остановиться.

— Уходи! Уходи! — кричит он и бьётся головой о землю.

Ей становится его жалко.

— Что с вами? — решается спросить она.

— Уходи!

Преодолевая страх, она дотрагивается до него. Он вздрагивает.

— Может быть, я могу вам чем-то помочь? — осторожно спрашивает она.

Он молчит, пряча лицо в землю.

— За что, за что, Господи?! Ведь я не хотел, не хотел, Ты же знаешь! Но я не могу, не могу!..

— Почему? — спрашивает она осторожно.

— Убей меня, отрежь эти чёртовы гениталии! Я не хочу быть мужчиной! Лучше быть никем, чем не быть собой!

Он вновь ударяется лицом в грязь.

— Вот так, так, рылом, по дерьму рылом, чтобы знать, какая она настоящая жизнь … в реальности, а не в мечтах!

С удивлением она смотрит на своего насильника.

— Вы не понимаете! Вы никогда не поймёте! Умереть легче, чем терпеть эту муку. … Спасите меня, спасите, прошу вас. Умоляю! … Не хотите? Ну и не надо. … Сволочь! Сука! … Вы бы так страдали. … Тогда бы поняли, почему…

— Успокойтесь, — говорит она, и в её голосе звучат нотки участия.

Он медленно поднимает лицо от земли, и сквозь налипшую грязь с изумлением смотрит на неё.

— Может быть, я могу вам чем-то помочь?

Он неотрывно долго смотрит ей в глаза, словно ища чего-то. Взор его полон раскаяния и муки.

— Простите, простите, простите меня! Умоляю! Я не хотел, поверьте, не хотел. Так получилось. Нет… вру!.. хотел. Но не так, не таким чудовищным образом. … Да, я хочу, хочу женщину, и ничего не могу с собой поделать. Но не трахаться! Не трахаться!! А любить! Я любить хочу!!

Она смотрит на него с недоумением.

— Нет, вы не понимаете, не понимаете! — кричит он в отчаянии. — Любви хочется как чуда, как озарения, как просветления, чтобы очиститься, чтобы постигнуть то, что видно лишь с Небес!

Он вновь падает и бьёт по земле руками.

— Я ненавижу себя! Ненавижу до такой степени, что готов убить! Только смелости не хватает. Если бы какая-нибудь красивая женщина убила меня в порыве любви, я был бы ей благодарен. Не верите? Знаю, что не верите. Меня поймёт лишь тот, кто сам ночью плачет от невозможности выразить свою нежность, кто поцелуи прячет в подушку и, кажется, готов разорвать себя на куски, лишь бы не страдать от сладостной неги, рвущейся наружу. … Хочется ласкать, быть нежным, так, чтобы забыться целиком и унестись в потоке сладостного томления, раствориться в нём, растаять.... Ужасно, мучительно больно, когда дарованная возможность любить становится тягостным бременем, а наслаждение превращается в страдание.

Она слушает, затаив дыхание.

— Понимаете, я в женщине, как в Мадонне нуждаюсь. Мне нужно боготворить её, восхищаться ею. Стоит только увидеть где-нибудь красивую девушку, хочется броситься ей под ноги, молиться, восторгаться ею, но не касаясь, не касаясь, а только восхищаться и плакать. … Знаю, женщина не такая, какой я её себе выдумал, она раздавит меня, а главное не поймёт моей потребности в сотворении. … Когда я хочу женщину, мне мешает человек, а когда хочу быть с человеком, мешает женщина. Это даже не потребность в женщине, это потребность в себе самом, потребность быть нежным, и целовать, и гладить, и ласкать... Нежности хочется, какой-то утончённой нежности, очищающей и возвышающей, понимающей и исцеляющей — чувства, что позволяет взлететь к звёздам, постичь нечто непостижимое в обыденной жизни, нежности пронзающей и просветляющей, трепетной, где я был бы мальчиком, маленьким мальчиком, прильнувшим к тёплой материнской груди, где мне тепло, уютно, покойно…

Она с нежностью смотрит на него.

— Не могу больше, не могу! Больно! Хочется освободиться от этой боли, которая, кажется, сведёт меня с ума. А всё потому, что не хочу я быть похотливым самцом… сладострастником… Хотя ждут от меня именно этого. Я хочу нежной грусти, нежной ласки, нежности... Но никто этого не понимает и не приемлет! … Я не вас, я себя растоптал и унизил. А потому что ничтожен и слаб. Но я не подлец, всё что угодно, только не подлец! Моя душа чиста, поверьте! А то, что напал на вас, так это от трусости. Я себя измучил, себя, потому и домогался вас. Как ещё объяснить моё приставание к вам, как не страхом, что вы посмеётесь надо мной, обзовёте ничтожеством. Кому, каким образом рассказать о томлении души моей, как выразить эту сладостную горькую муку мою?

— Мне, — еле слышно произносит она, опускает глаза и краснеет.

Он с удивлением смотрит на неё.

— Поверьте, я и сам себе не рад, я себя презираю, ненавижу за эту мечтательность, за слабость мою. Я жесток, потому что нежным быть не могу, никому не нужна моя нежность. Душа моя вся словно бритвой изрезанная. Я не хочу никому боли, разве только себе. Мне противно насилие, сладострастие, извращения. Я вам сделал больно, потому что мне больно; я себе хотел боль причинить, себя уничтожить!

— Мне жалко вас.

В его глазах недоумение.

— И на том спасибо.

— Вы так и живёте один?

— Да. Жена меня бросила, ребёнка отобрала, вот и остался…

— Я тоже одна, — говорит она осторожно. — Мой муж ушёл к другой… А детей у нас не было. Так вот и живу одна-одинёшенька. Ужасно, просто невыносимо. По ночам реву от тоски. Так хочется тепла, нежности, ласки...

Он слушает её с удивлением и страхом, веря и не веря, боясь поверить.

— Простите, простите меня! Я не хотел, поверьте. Просто не выдержал. Я стремлюсь жить жизнью духовной, высокой, чистой, но не могу, просто не в силах справиться с инстинктом. Такая злость на всех баб напала, что даже боялся убить какую-нибудь женщину. И вот встретил вас. Простите.

— Что же нам теперь делать? — задумчиво говорит она, поправляя юбку.

— Я готов искупить свою вину. — Слова его полны искреннего раскаяния. — Всем чем угодно.

— Я верю, — участливо говорит она.— Однако нужно идти.

— Да, — задумчиво вторит он. — Вам куда?

— Я здесь, рядом живу.

— Если хотите, я вас провожу, — предлагает он нерешительно.

Она колеблется. Видимо ещё не прошёл страх.

Чувство вины душит его. Но он не знает, что сказать, как исправить содеянное.

Она молчит. Сочувствие и сострадание незаметно проникли в её душу. Возможно оттого, что она хорошо понимает его; ведь ей тоже приходится страдать от непонимания и одиночества.

— Я виноват перед вами. Простите. Даже не знаю, как искупить свою вину.

— Ничего не надо, — поспешно отвечает она, всё более смущаясь. — Если хотите… заходите в гости…

— Когда?!

— Когда хотите.

— А сейчас можно?

Она в замешательстве.

Он смотрит ей в глаза. Не в силах совладать с собой, она краснеет, и в смущении прячет взор.

Грязные, в порванной испачканной одежде они идут по тропинке к её дому, замечая только себя, и почему-то стесняясь друг друга.

Только сейчас, в свете фонарей, он может разглядеть её лицо, ведь раньше оно было ему безразлично, его интересовало только тело. По мере преодоления отчуждения, черты её заплаканного лица со следами грязи, смазанной косметикой и смятой причёской, всё более кажутся ему интересными.

Перед дверью её квартиры он, смущаясь, спрашивает:

— Может не стоит?

— Чего уж, раз пришли, заходите.

В её квартире много книг. На одной из книжных полок он замечает фотографию красивого мужчины.

— Кто это?

Она не отвечает и поспешно убирает фотографию.

— Простите, мне нужно привести себя в порядок.

Спустя какое-то время она появляется. Он с трудом узнаёт свою недавнюю жертву. Она просто красавица! Он заворожен, очарован её красотой.

Подходит к ней, пронзительно смотрит в глаза, и вдруг падает на колени, целует её руки, плачет.

— Простите, простите меня. Мне ужасно, плохо, стыдно… Как я мог, как позволил себе, как не сдержался?! Простите, поймите меня, я не хотел. Но я не знал, не знал, что делать мне со своей любовью. Я никому не нужен, никто, никто не желает принять мою любовь, никто не хочет меня понять. Вы такая красивая! Я изнемогаю, я схожу с ума от вашей красоты! Спасите меня!

Она пугается, а потом начинает плакать вместе с ним: в ней, как и в нём, прорывается вся накопившаяся за долгие годы боль.

Она опускается рядом с ним, и стоя друг перед другом на коленях, они оба плачут, склонившись друг другу на плечо.

И непроизвольно, не думая ни о чем, они опускаются на пол, обнимая друг друга.

Он оказывается на ней. Но, испугавшись себя, тотчас встаёт.

Она смотрит на него и протягивает к нему руки.

— Иди, иди ко мне.

Она притягивает его к себе, и с нежностью, просто и естественно обнажает своё тело.

Он растерян.

— Сделай, ну сделай это. … Тебе ведь нужно. Ты же хотел этого. … Прошу тебя, возьми, возьми меня. Пожалуйста.

И уже совсем другие чувства, другие мысли, другие желания овладевают им.

Она привлекает его себе, и он целует её губы, глаза, лоб, волосы, уши, шею, грудь… с мỳкой на лице, но не потому, что это ему неприятно, нет, — этим он преодолевает давнюю боль свою.

Ни слова о любви.

Она кладет его на себя и направляет течение близости.

Он делает это и плачет. И она плачет от боли и уже от радости вместе с ним. Со слезами выходит боль, боль и нежность, накопившиеся за долгие годы одиночества.

Не стон, а всхлип, навзрыд, со скрежетом зубов, с плачем, с мукой, они освобождают друг друга от боли и от страха, от одиночества и тоски. Они лечат друг друга!

И неожиданный долгожданный взрыв, крик, вой, его, её … и долгая сладостная тишина… только сердца стучат в унисон и готовы взорваться, вырвать из груди освобождённые души.

Близость высвободила от тяжкого бремени страдания, непонимания и одиночества.

Нескончаемо долго лежат они рядом. Временами она всхлипывает. Он целует её, пытаясь успокоить. Но она не перестает плакать. Лицо её светится.

— Я думала у меня такого никогда не будет.

— Я тоже.

Они молчат — общаются их души! И не нужно больше слов, — только чувства!

— Не уходи, прошу тебя, — сквозь слёзы шепчет она. — Не покидай меня. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Никогда и ни с кем! Не бросай меня, не оставляй в этой холодной тюрьме. Обещай, что не оставишь, обещай!

— Обещаю.

Она обвивает его шею руками, целует его лицо, губы, глаза, лоб, и плачет, плачет... Он целует её с восторгом, нежно, всё больше и больше, и они чувствуют, как из этих поцелуев постепенно рождается страсть. Словно изголодавшиеся они набрасываются друг на друга, позабыв о стеснении и недавно произошедшем, сближаются бурно, безумно, уже ничего не страшась и ни о чем не спрашивая.

Она счастлива. Счастлив и он.

— Мне кажется, я люблю тебя.

— Я тоже.

— Я искал смысл жизни, и теперь нашёл его — это ты! И мне кажется, чтобы найти тебя, я должен был потерять жену и дочь, настрадаться в одиночестве, причём настолько, что вот набросился на первую встречную женщину, пытаясь заглушить свою боль, — иначе мы никогда бы не нашли друг друга.

— Я подумала о том же.

— Знаешь что, роди нам ребёнка! Пусть он станет воплощением этих минут счастья, незабываемым памятником нашей невероятной встречи.

— Ты прочёл мои мысли, — улыбается она. — Я с радостью выполню твою просьбу, и рожу нам сына, а потом дочку. А лучше и сына и дочку сразу. Но для этого ты ещё раз должен войти в меня, — кокетливо говорит она, — ещё раз постараться.

— С удовольствием!

Она вся перед ним, она желает его, и он, ощущая аромат её желания, готов без остатка отдать себя ей, и она раскрывается навстречу ему, готовая вобрать его — долгожданного! — стать его частью, стать частью его, вся в предвкушении, испытывая сладостное томление и нетерпение нарастающего желания, постепенно переходящего в вожделение, в страсть, и он проникает в неё, ощущая весь трепет её ожидания, её — готовую впитать в себя его соки, он жаждет отдать себя без остатка, раствориться целиком, чтобы вернуться туда, откуда появился, возвратиться в новую жизнь, и оба начала сливаются, потому что созданы друг для друга, и они уже не могут друг без друга, становясь единым существом, напряженно возделывая и готовясь к произрастанию нового мира, и уже ничто их не остановит, ни боль, ни страх — они стали одно! и никакая сила не может прекратить акта сотворения, они находятся в плену удовольствия, и в исступлении преодолевая инерцию страха, постигают радость бога, который в награду за сладостный труд даёт желанное умопомрачение, и, наконец, цепенея от взрыва невероятного наслаждения, ослепляющего сознание, он извергает себя в неё, и она вбирает животворящий сгусток, в котором весь он — её бог, её счастье, её жизнь! — новое творение, новый мир, который начинает расти, жадно впитывая окружающие соки и делая её Матерью, а его Отцом. Они смотрят друг на друга и улыбаются, они счастливы, они священнодействуют...

— А что было потом?

— Потом? Ничего. Это всё мои фантазии.

И ухмыльнувшись, таинственный собеседник исчез в ближайшей подворотне.

“Неужели я так и умру, не вкусив наслаждения красотой, не ощутив любви женщины и восторга любви к женщине, не испытаю родства душ? Ужасное чувство невозможности желаемого. Нет, не могу не мечтать, не могу не желать красоты, не могу не фантазировать, не могу жить без нежности. Откуда во мне эта неистребимая мечта о женщине, которая любит меня несмотря ни на что — добрая, чистая, верная?!

Мечта моя, где ты? Или я схожу с ума?

Никогда я не переставал искать тебя, думать о тебе, пусть даже в мечтах, словно без тебя нет меня, хотя могу прожить весь век один, только вот себя так и не узнаю, потому как узнать себя могу лишь с тобой, только с тобой не побоюсь раскрыться нараспашку, и увижу себя в тебе неискажённым, но другим, каким никогда не знал. Ты — зеркало моей судьбы. Даже больше чем зеркало, — я словно хочу увидеть себя в своём женском качестве.

Меня не перестаёт терзать противоречие между мечтой об идеальной женщине и осознанием невозможности воплощения идеала. Да, я хочу женщины, и ничего не могу с этим поделать. Хотя, на самом деле, я хочу чего-то большего, чего и сам не знаю. Быть может, я хочу себя?! Это даже не потребность в женщине, это потребность в себе самом. Да, мне нужен я!

Любовь к женщине это болезнь, которой нужно переболеть. Я хочу любви, ласки, нежности… Но не могу ожидать этого от тех, кого желаю. Этого чувства нет ни в одной женщине, которую я знал. Все они думали лишь о комфорте, все они от меня чего-то хотели, не меня самого, а того, что мне принадлежало.

Нет, я чувствую, что она есть, чувствую её, но не нахожу!

Где ты? Молю, откликнись. Найди меня, чтобы стать мной, чтобы я мог стать тобой, чтобы Я стали Мы. Ты моя судьба. Я хочу найти тебя, чтобы познать свою судьбу и её исполнить.

Всё внутри замирает при мысли о ней, словно при встрече с чудом, с тайной.

Я любил её всегда, и буду любить всегда несмотря ни на что, хотя не знаю, кто она, но знаю, какая, и этого мне достаточно. Нет, то не мечта. Она существует! Если бы её не было, я бы и не стремился найти её. Моё желание говорит о её существовании!

Или я всё это выдумал?

Но разве испытываемая потребность не реальна?

Откуда эта тоска по целостности, ощущение ущербности, неполноты?

Или я схожу с ума?

Я в плену, в плену у своей мечты.

Кто она, мечта моя?

Я любил её всю жизнь, и не одну жизнь: и до рождения, и после смерти.

Она владеет мной, я её раб, я не могу избавиться от неё, и не хочу избавляться.

Я чувствую, что она существует. Чувствую! Или это бред? иллюзия? самообман?

Мы живём в плену иллюзий, и уже не можем без них. Без иллюзий не было бы счастья, не было бы устремлений и достижений.

Удивительное дело — чувства не стареют! Почему это чувство живо во мне, и столь свежо, словно и не было двадцати прожитых лет, не было боли и разочарований?

Горит, горит всё внутри, и пожар этот не унять ничем. Хочу, чтобы кто-то утолил огонь, леденящий мою душу, чтобы кто-то вошёл в костёр души моей и лег посреди него бесстрашно.

Легче умереть, чем жить без любви!

Жажда любви выворачивает меня наизнанку!

Разум убеждает, предупреждает, а душа надеется несмотря ни на что.

Надежда дарит нам жизнь, а мечта наполняет жизнь счастьем.

Я хочу найти и сотворить на земле божественную любовь! я хочу быть лучше себя! проявить себя неожиданным образом! сотворить нечто необычное! открыть в себе новое! выдумать себя заново!

Мало кто способен ответить на моё чувство. Все ищут выгоды.

Знаю, от женщин нужно держаться подальше, но что-то неумолимо влечёт меня к погибели. Я словно наркоман, хочу пережить наслаждение, готовясь расплатиться страданием. Но лучше страдать, чем не чувствовать ничего.

Ничего не жду и не желаю, а только со смирением ожидаю, нет, не счастья, но хочу упасть на землю, отдохнуть в её объятиях, слиться с душой родной. И пусть не верю в родство душ, но страстно желаю поверить.

Если бы я познал гармонию душ в любви, то умер бы тотчас с удовольствием!

Пусть это глупо, но умнеть не хочу!

Я знаю женщин, а потому хочу обмануться!

Я задыхаюсь от трезвости. Хочется безумия! Я нуждаюсь в умопомрачении! Хочется жить чувством, одним лишь чувством, не оглядываясь и не страхуясь.

У меня нет ничего, ничего, кроме любви, и я не хочу ничего, кроме любви!

Мир катится к гибели. Время сумасшедших! Самое лучшее в моей ситуации — влюбиться. Это прекрасно — любовь накануне погибели. Это счастье — умереть в любви!

Хочется найти женщину, для которой любовь была бы всем, и она всё принесла бы в жертву любви.

Знаю, это невозможно, но осознание невозможности заставляет стремиться к невозможному!

Пусть это глупо, но это прекрасно!

А нужна ли мне женщина? — Мне нужна любовь к женщине! Без любви к женщине я неполноценен. Силе Янь нужно общение с силой Инь. Но не физической близости хочу я, не секса, а Просветления, Озарения. Я хочу почувствовать Бога!”

— Здравствуйте, Дмитрий Валентинович.

Дмитрий оглянулся. Перед ним стояла Елена Юрьевна.

— Вот, проводила мужа. Не знаю теперь, что и делать, — сказала она, словно оправдываясь. — Если вы свободны, может быть, погуляем?

Посреди окружающего хаоса, он искал, на что можно было бы опереться... И вдруг эта женщина! Удивительным образом исполнилось то, о чём он просил. Она испытывает к нему симпатию, или, возможно, что-то большее...

— А я поступила на психологический факультет, — с гордостью заявила Елена Юрьевна. — Надеюсь встретить там много интересных людей.

Дмитрий почувствовал, что ревнует, и удивился этому.

— Надеюсь, ваши новые знакомые будут более интересными и более реальными людьми, нежели я.

Елена Юрьевна с изумлением посмотрела на Дмитрия.

— Я хочу помогать людям, а для этого необходимо многому научиться, — словно извиняясь, сказала она.

— Главное — уметь сердцем почувствовать. Помочь человеку можно, лишь поняв его, а понять возможно, лишь полюбив. Научиться этому вряд ли возможно.

— Но ведь существуют определённые тесты, правила, и зная их, можно помогать людям измениться к лучшему.

— Люди в принципе не меняются. Они развиваются, если хотят, но ровно настолько, насколько в них это заложено природой.

— Пусть так, но формально, с дипломом психолога это будет проще.

— Психолог – это призвание, возможно, даже дар. — Дмитрий улыбнулся. — Надеюсь, знание вас не испортит, и вы не разучитесь чувствовать.

Елена Юрьевна несколько растерялась.

— Но ведь человек признан познавать. Не будете же вы отрицать необходимость науки.

— Когда люди не могут просто жить и радоваться, они ищут себе развлечений. Наука и есть саморазвлечение; это оправдание неспособности воспринимать мир непосредственно, без доказательств. Жизнь самодостаточна и вовсе не требует объяснений. Наши попытки что-либо изобрести смехотворны в сравнении с совершенством окружающей природы.

— Рядом с вами я чувствую себя совсем глупой. — Елена Юрьевна смутилась. — А чем вы сейчас занимаетесь?

— Реализую свою судьбу, — хмуро ответил Дмитрий.

Они долго молчали.

— В степи, где расположен гарнизон мужа, я долго жила фактически одна, и мне часто казалось, что я схожу с ума от проникавших в меня вибраций. Однажды даже почувствовала, как поднимаюсь в небо, — это было ни с чем не сравнимое ощущение! — но испугалась и захотела приземлиться. Никогда не забуду этого ощущения. Теперь я только с ним сверяю свои желания.

— Мне это знакомо. Но если вы не знаете, как распорядиться этой силой, она вас разрушит.

— А вы разве не боитесь сойти с ума?

— Сумасшедшему это не грозит!

На лице Елены Юрьевны застыло недоумение.

— Когда я жила одна, мне казалось, что я ненормальная. Но рядом с вами, я поняла, что во мне есть нечто большее, что я не такая, как все.

— А вот я обычный человек. Сумасшедшим в глазах окружающих меня делает моя вера. Я настолько верю, что даже сам себе иногда кажусь сумасшедшим. Вся сила моя от веры. А вы, вы знаете, чего хотите?

— Я хочу найти и на земле построить любовь, а не жить в облаках.

— А вот я живу в облаках. Ведь небо это тоже земля.

Дмитрий вдруг вспомнил их первую встречу и спросил:

— А вы рассказывали мужу обо мне?

— Да. И ему сейчас очень тяжело.

— Вы даже не представляете, насколько ему тяжело. — Дмитрий скорбно вздохнул. — А то, что вы с мужем не поехали в гарнизон, он не посчитал предательством?

— Но ведь это не так! — возмутилась Елена Юрьевна. — У него есть работа, и больше ему ничего не нужно. А в моём возрасте уже хочется какой-то устойчивости. К тому же ребёнку необходимо учиться. А в степи никаких условий для нормальной жизни. Однако, несмотря на моё отрицательное отношение, муж всё же решил остаться служить ещё на пять лет. Да я через пять лет старухой стану! Мужчины привыкли к тому, что женщина жертвует собой ради них, и требуют этого.

— Жертвовать не будет необходимости, если люди любят друг друга и каждый получает удовольствие от заботы о другом, — сказал Дмитрий. — Когда никто никому не должен, и каждый свободен, это лучший способ выявить истинные чувства.

Лицо Елены Юрьевны приобрело виноватый вид.

— Мой супруг как приходит со службы, так садится к компьютеру. Я ему так и говорю: "Променял меня на любовницу". А мне хочется чего-то нового, необычного. Я взяла от мужа всё, что он мог мне дать, в плане саморазвития, и теперь он уже не может меня ничем удивить. Я его переросла. Попытки перевоспитать мужа ни к чему не привели. И когда я почувствовала, что он остановился в своём развитии, мне стало скучно. С какого-то момента я поняла, что моё отношение к мужу было дружбой, а недавно отчетливо почувствовала, что не люблю его.

— Чтобы понять человека, нужно принять его таким, каков он есть, и не пытаться его переделать, а просто любить, ничего не требуя взамен.

— Хорошенькая позиция! — возмутилась Елена Юрьевна. — И почему это мужчины считают, что женщина должна всем жертвовать ради них? Знаете, как тяжело чувствовать, что то, к чему ты предназначена, невозможно воплотить: мешает семья, дети, муж. И тут мне повстречались вы. … Это давно зрело, и теперь вдруг распустилось словно цветок. Наверное, каждая женщина переживает это по-своему. И катализатором этого чувства стали вы.

“Неужели она меня любит? Не могу в это поверить! А может быть, она и есть моя женщина, необходимая мне помощница, моя половинка?”

— Знаете, а ведь я внебрачный ребёнок, — сказала Елена Юрьевна. Дмитрий с недоумением посмотрел на неё. — Я хотела сказать, что зачата была вне брака. Моя мать любила мужчину, но очень скоро их взаимное существование стало мукой. Жениться на ней он не собирался, и совместная жизнь с ним была невозможна. И тогда ей повстречался мой отец. Он согрел её своей добротой и лаской, и она вышла за него замуж. Но прежде решила выяснить, насколько они подходят друг другу, в том числе и в интимном плане. Так родилась я, но уже в браке.

Неожиданная исповедь удивила Дмитрия.

— Если ваша мать любила одного, то почему вышла замуж за другого?

— Мой отец оказался для мамы подходящей партией.

— А беременность не повлияла на решение о браке?

— Нет. Просто она перенесла любовь с одного на другого.

— Чаще бывает: не получилась любовь с одним, пытаются устроить жизнь с другим.

— Каждый ищет свою половинку.

Дмитрий услышал то, о чём думал сам, но что-то внутри него возмутилось.

— Всё это выдумки, сказки, — сказал он. — Человечество не может без сказок. Они своего рода воздушная подушка, попытка спастись от беспросветности существования, способ примириться с действительностью, чтобы хоть как-то вынести жестокость жизни.

— Мне кажется, все ваши поиски идут от неустроенности личной жизни, — с нотками обвинения заявила Елена Юрьевна.

— У вас, возможно, и так, — резко парировал Дмитрий. — Устройте свою личную жизнь, и тогда духовные искания будут ни к чему.

Он намеренно провоцировал её, демонстративно опровергая свои и её мечты. Ему хотелось, чтобы она доказывала обратное, оправдывалась и сердилась.

— Я хочу себя переделать, — сказала Елена Юрьевна, — и уже получается, но обстоятельства мешают.

— Это вечная проблема свободы: что определяет жизнь человека — его воля или обстоятельства.

— И как считаете вы?

— На мой взгляд, сила влияния обстоятельств на жизнь индивида зависит от воли личности. В этом и проявляется влияние высшей силы, которая наделила человека свободой воли для реализации своего предназначения. А узнать, к чему ты предназначен, можно, лишь живя в ладу с собственной душой, то есть всегда оставаясь самим собой.

— Моя философия состоит в том, что человек должен себя преодолевать, выделывать.

— Мир живёт в гармонии, мир это гармония. И потому не надо бороться с собой, исходя из чьих-то чуждых представлений о том, каким надо быть, всё равно не получится. Люди не меняются, хотя и могут приспособиться.

Зачарованно глядя на Дмитрия, Елена Юрьевна, сказала:

— В вас нет недостатков. Я их не вижу.

Дмитрий сделал вид, что не заметил этих слов и этого взгляда.

— Каждый человек старается казаться лучше, чем он есть на самом деле. Вы мне приписываете романтический ореол, которого во мне нет. Я обычный человек, фантазёр, мечтатель, неудачник.

Он защищался от неё, оборонялся от искушения, каким была для него она.

— Мы с вами оба мечтатели, — сказала Елена Юрьевна. — Только вы уже не верите, а я ещё верю, что счастье построить возможно; всё возможно построить, если очень хочется.

— Я тоже раньше так думал. И строил. Оказалось, напрасно. Карточный домик рассыпался. Вы хотите быть счастливой? Примите себя целиком и делайте то, к чему зовёт душа. Любить — это и есть счастье. Ведь как просто!

— Совсем как в рассказе Достоевского "Сон смешного человека", — улыбнулась Елена Юрьевна.

“Она улыбается, как улыбаться может только ребёнок, бесстрашно глядя тебе в глаза”.

Дата добавления: 2015-10-28