Май 2007 – Нью-Йорк

Девять часов пятьдесят семь минут. Я не знаю, как я собираюсь пережить эти часы.

Я принял душ. Грезил наяву. Тратил время попусту.

Девять часов двадцать три минуты.

Я с пугающей точностью знал время ее прибытия в Нью-Йорк. Я использовал функцию таймера на своем сотовом телефоне. Я, очевидно, терял хладнокровие с возрастом. Я усмехнулся, когда подумал о моих очках в толстой оправе, потерянных где-то в ящике – они были клево несовременными. Ей нравились мои очки. Однако, я одел контактные линзы. Ей также нравилось, когда я кричал на сцене перед десятитысячной толпой. Я больше не тот человек.

Я думаю, она любит меня в любом случае.

Я бродил по комнатам, открывал и закрывал холодильник. Продукты мне покупали. Мне следовало делать это самому. Я думаю, это многое означало бы, даже если она об этом никогда не узнает. Я расскажу ей, если она спросит. Я предельно откровенен с Беллой. Слишком поздно, чтобы не быть откровенным.

Я достал телефон из кармана.

Девять часов одна минута... и обратный отсчет продолжается.

Еще не поздно зарезервировать где-нибудь столик. Затем, после ужина мы могли поехать в Waldorf. Или возможно она предпочитает Gansevoort. Да, ей определенно нравится Gansevoort. Дела обстоят таким образом, что я не хочу больше притворяться. Я не хочу попусту тратить время.

Это пугает меня до смерти, но это не просто желание сказочного секса – я хочу ее в своей жизни. В моем доме. Это правда. По крайней мере, я хотел бы, чтобы так было.

Восемь часов пятьдесят девять минут.

-

Я очнулся в библиотеке в попытке почитать. Вместо этого я только пялился на том в своих руках – копию книги, которую отправил Белле почтой около пятнадцати лет назад. Все говорят, что книги скоро уйдут в прошлое, но они всегда будут стоять у меня на полках. Я всегда был заядлым читателем, но теперь, даже больше, я нацелился, чтобы стать писателем. У меня были все ее книги, и все, кроме одной подписаны. У неподписанной книги не хватало титульного листа. Эту книгу я не часто открываю. Тяжело на душе.

У меня также есть почти все журналы, где она публиковалась. Фактически несколько копий. Я появился у газетного киоска в пять утра, желая заполучить издание как можно раньше... и затем получил еще копию от Элис по почте. Я сохранил обе – одну нераспакованную.

Господи.

Я не настолько одержимо помещанный, как кажется, когда речь заходит о Белле. Именно это я говорю себе при каждом удобном случае. Конечно есть еще вопрос психического заболевания. Неважно. Интересно, зайдет ли она в библиотеку сегодня вечером. Интересно, посмотрит ли она на копии своих романов. Интересно, ляжет ли она на диван рядом со мной и позволит ли снять с нее топ.

Что я процитирую ей на этот раз?

Хладнокровия не осталось, это мы уже выяснили. На данный момент хладнокровия не осталось, чтобы цитировать поэмы. Сосок был бы у меня во рту, а рука в ее трусиках. К черту книги, трахал я их!

Нет, трахал я Беллу, вместо этого.

Дерьмо. Я надеюсь, не скажу ничего подобного сегодня вечером.

- Трахни меня, Белла.

Я содрогнулся от мысли.

Я надеюсь, она позволит мне трахнуть ее.

Восемь часов двадцать три минуты.

-

Я сижу и вспоминаю, как мы сидели на этом самом месте и наслаждались друг другом – невинно и эротично одновременно. Я смотрел на нее, а она на меня, я смотрел на ее руки, как они нерешительно прикасались – исследовали, изучали. Я помню живое ощущение ее кожи на моей, и узоры облаков словно тени на креме. Ее губы легко прикасались к моему телу, ее пальцы тянули мои волосы, ее мягкие груди были в моих ладонях, а соски твердые на губах.

Я шептал любовные стихи и ждал. Я хотел ее больше кого-либо или чего-либо.

Сейчас я хотел ее еще сильнее. Я хотел ее по-другому. Я готов был дать все, что она позволит мне дать. Я понимаю что это значит. Она единственная женщина, которую я когда-либо действительно хотел. Она все.

И у меня есть гребаный шанс. Я думаю.

Восемь часов семнадцать минут.

-

- Папочка?

- Лиззи. Как дела, любовь моя?

- Я замерзла, потому что сегодня холодно. И я по тебе очень скучаю.

- Я тоже скучаю по тебе, детка.

- В Нью-Йорке тоже холодно?

Я выглянул в окно даже если знал ответ.

- Нет, здесь тепло и солнечно. За окном моего здания желтые цветы, и я вижу бабочек в парке.

- Календула? - спросила она.

- Нарциссы, я думаю.

- Прекрасно, - пробормотала она.

- Не такие прекрасные, как ты.

Она рассмеялась. Я улыбнулся.

- Когда ты вернешься в Лондон, папочка?

- Через две недели. Ты знаешь сколько это дней?

Пауза, моя дочь про себя считает дни.

- Четырнадцать, верно?

- Я отсчитываю день за днем... на моем телефоне.

Я не упомянул, что я также отсчитываю часы до прилета рейса из Сан-Франциско. Элизабет не знает о Белле, и каждый раз, когда мы разговариваем, я вынужден сдерживать себя, чтобы не рассказать ей. Я хочу так много объяснить, что мне нравится девушка. Я в течение нескольких лет хотел представить их друг другу. Может быть когда-нибудь... возможность оказалась ближе, чем когда-либо.

- Как на счет того, чтобы вернуться через семь дней, папочка?

- Я хочу, Лиз.

- Хорошо, - вздохнула она. - Что ты делаешь сегодня?

- Делаю ужин.

- Ты делаешь ужин каждый день!

- Я делаю ужин для друга.

Я поморщился от лжи. Белла и я не друзья. Мы никогда не были друзьями. Мы едины сердцем и духом, на подсознательном уровне подходили друг другу.

- Тетя Элис? - гадала она.

Я был на волосок от того, чтобы объяснить, что имя моего друга Белла, и я знал ее много лет и горячо люблю ее, но потом я вспомнил Кейт.

- Теперь она писательница, - колебался я.

- О.

- Я тебя очень люблю, детка.

- Я тоже люблю тебя, папочка.

- Я позвоню тебе завтра вечером, ладно?

- Ладно. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, любовь моя.

-

Я попытался погулять в парке, чтобы успокоить нервы. Мой психиатр подчеркивал в течение многих лет, что физические упражнения помогают стабилизировать настроение. Я научился прислушиваться к своему психиатру, и как следствие, торговцы в парке прекрасно знали меня в лицо. Я удивлен, что не протоптал колею в асфальте.

Гулять по парку – все что мне оставалось делать. Я не создан для спортзалов, не бегаю на беговых дорожках. К счастью, я не испытываю особой склонности к этому. Малая толика благодарности за это моему отцу – но его высокая, стройная фигура и густые волосы, два пункта удивительно короткого списка.

Не могу представить, чтобы Белла выбрала провести ночь с жирной, лысеющей, психически неуравновешенной, бывшей рок-звездой.

Примирится ли она с психически неуравновешенным и бывшим?

Над психической неуравновешенностью я работал два раза в день. Этим утром, примерно за девять часов до прилета Беллы, я принял одну таблетку для здоровья психики, другую для нормального состояния. Я принял еще две за два часа до ее прилета. Надеюсь ничто не вмешается в мои планы на вечер. Сложно представить, что любая комбинация лекарственных препаратов может сыграть шутку в самый ответственный момент с Белл.., я имею ввиду, может встать на пути моего желания. Но я не буду больше рисковать, особенно сегодня. Наготове у меня есть еще одна баночка таблеток, на всякий случай.

Ё-мое.

Психически нестабильный. Бывший. На лекарствах. Неуверенный.

Я напомнил себе, что морщины, прорезавшие мой лоб, заставляют выглядеть меня благородно и необычно. Серебро на висках означает, что я серьезный и мудрый. Определение бывший позволяет мне быть руководителем нескольких некоммерческих организаций и продюссировать альбомы, когда я этого хочу. Я доброжелательный и эксцентричный, а не просто безработный и подвергшейся фармацевтической лоботомии.

И у меня наготове баночка таблеток, потому что я такой клевый.

Не хватит никаких дорожек в парках мира, чтобы успокоить меня.

Мой телефон завибрировал у меня в кармане. Я выудил его из кармана и посмотрел на экран. Шесть часов сорок три минуты до приезда Беллы в Нью-Йорк – и Элис на проводе.

Мое сердце подпрыгнуло. Конечно, не от мысли об Элис, а от выбора ее спутника.

- Что? - спросил я, не утруждая себя любезностями.

Элис не возражала.

- Я просто звоню напомнить тебе, что твой билет в кассе. Она все еще настаивает, чтобы заехать оставить сумки в гостинице. По мне это глупо, но ты же знаешь Беллу. Когда она себе что-то вобьет в голову, она упрямая. Некоторые вещи никогда не меняются, я полагаю. Встретимся с тобой на 92 Стрит в Еврейском Центре?

- Она с тобой? - выдохнул я. Возможность с уверенностью знать, где Белла в любой момент, заставила меня иррационально нервничать; как в первый раз, когда я встретил Патти Смит в CB (за исключением того, что я никогда не был влюблен в Патти Смит).Так или иначе, я чувствовал себя пятнадцатилетним.

- Еще нет. Она застряла в пробке с Сетом.

- Черт, - пробормотал я.

- Эй, эй, не беспокойся, Эдвард. Они близко. Она не пропустит рейс. Поверь мне. Я не позволю ей пропустить чтение. Я вышлю за ней вертолет, чтобы вытащить из пробки, прежде чем позволю этому случиться.

Вообще-то я не предполагал, что Белла пропустит рейс. Просто я имел привычку ругаться, когда слышал имя Сета гребаного Клирвотера.

Или Сета. Просто Сета. Белла любит Сета. Он хорошо к ней относится, так, как я никогда не смог.

Хотя, чего лгать. Меня бесконечно беспокоило, что мне нужно было одобрение другого мужчины, чтобы спать с Беллой. Если я позволю себе остановиться на факте, что мужчина, о котором идет речь, Сет Клирвотер, я становился иррационально злым.

С самого начала, когда Белла села рядом со мной на скамейку у пианино и сказала о своем близком друге, который спал с ней в кровати каждую ночь в течение года (ради всего святого), я мог почувствовать как он важен для нее. Она говорила о нем с уверенностью и явным ощущением комфорта. У Сета было постоянное место в ее сердце – он был дорог. Он был другом.

Я был кем угодно, но не другом.

Я работал над тем, чтобы быть защитником Беллы, но той ночью 1989 года я был за гранью этого, или возможно, ниже. Я скатился к роли проблемного соблазнителя. Белла и я были весьма далеки – нас разделяли возраст, обстоятельства и мое ухудшающееся состояние. Открывать друг друга было похоже на то, каким должно быть открытие нового мира, как я себе это представлял – поиск чего-то совсем иного и нового, но удивительно знакомого одновременно.

Сет был своего рода домом для Беллы. Я был Америкой. Насколько я знал, она просто хотела забраться мне в штаны. Она уважала меня. Она запала на меня, когда была ребенком. Я был недостойным героем.

И кто я теперь для нее? Кто знает? Если Элис знает, она не скажет.

Элис. Черт.

- Эдвард? Ээээй? Эдвард? - звала Элис на том конце провода.

- Элис, черт. Прости.

- Мой телефон теряет связь. Так раздражает.

- Проклятые сотовые телефоны, - быстро бормотал я, чтобы прикрыть то, что я так отвлекся. Я потер лоб, молясь, чтобы я был в состоянии поддержать связную беседу с Беллой этим вечером. У меня дома. За обеденным столом. В моей постели?

- О, Эдвард, она здесь! Эй, я должна идти. Увидимся.

Связь оборвалась. Зажглась функция секундомера.

Шесть часов двадцать шесть минут.

-

Я рано начал готовиться к ужину со спокойной уверенностью. Я мог быть дерьмом, когда дело доходило до эмоциональной стабильности, но еда и вкус не менялись со случайными флуктуациями химии мозга. Это переменные, которыми я мог с уверенностью манипулировать. Я расслабился и наслаждался ощущением мира, который пытался вторгнуться в мой разум, когда я наблюдал за работой своих рук. Я интуитивно знал, что приготовить: что-нибудь тонкое и вкусное, что-то, что говорит о доме и комфорте... что-то, что я бы хотел попробовать на ее губах.

Я добавил к ужину хорошее вино. Я почти не пил в эти дни, но я знал, Белла любит смаковать хорошее вино. Я провел расследование и нашел что-то светлое и сухое, с естесственными, пикантными нотками. Сегодня я хочу видеть, как ее глаза мерцают в свете свечей и румянец на щеках. Я не могу списывать это на вино. Конечно, я предпочитал, чтобы я был тем, кто вызвал этот блеск и румянц. Конечно, я хотел быть тем, кто делает ее счастливой, а не причиняет боль. Я хотел занять место выше, чем бутылка вина.

Я всегда знал, что это смелое предположение, но так или иначе я никогда не был в состоянии подавить надежду, что она смотрит на меня с любовью.

Я направил это желание на еду, которую готовил, в печальном подобии "Как вода для шоколада” (http://www.kinopoisk.ru/film/16411/ - пп). Я сосредоточился на мире, спокойствии, и удовлетворенности, и старался держаться, но это проигранная битва. Я прикусил губу и вкус соли и меди крови появился во рту.

Я схватился за стойку, взял стакан воды и пытался восстановить дыхание. Это не помогало, поэтому я оставил еду в покое и пошел на воздух на крышу.

Солнце было высоко и ярко светило, и новое тепло в воздухе обещало лето и неизбежный ход времени. Я расхаживал. Дышал. Остановился.

Конечно, маленький домик без крыши все еще здесь, пустой и неиспользуемый. Он стоит здесь как старое напоминание о разврате... и мании... и свете... и любви.

Она сказала, что хочет секса на солнце. Я всегда ей давал то, что мог дать. Тогда это не казалось слишком, но я мог найти способ дать ей залитый солнцем секс. Я ждал дня, когда знал, что она уйдет до вечера. Звонок Элис, стон от нее с того конца трубки, трое мужчин с молотками и пилами, семь часов – и все готово.

Белла пришла домой после наступления темноты, и я раздел ее и трахнул у окна в библиотеке. Когда солнце встало, я завернул ее в покрывало и отвел на крышу.

- Что? - спросила, хихикая, она и крепче кутаясь в покрывало, ее ноги топали по холодному бетону.

- О, Боже мой! - крикнула она, когда увидела.

Я завел ее внутрь и закрыл дверь. Внутри все еще пахло опилками. С кованых перил кушетки свисал шнурок.

- Эдвард? - спросила она, осматриваясь. Ее большие карие глаза светились озорным пониманием.

Она позволила покрывалу упасть. Я вытащил ее на участок солнечного света. Ее пальцы проследили очертания ее груди.

- Трахни меня? - попросила она.

Прошло много лет, но это не вопрос времени. Я открыл двери и вошел внутрь с горящими щеками и наполовину твердым членом. Диван на низкой платформе или кушетка или любым другим тактичным термином это не назови, все давно ушло. С высокими окнами и без крыши, более двадцати лет холода, сырого воздуха внутри помещения. Однажды здесь было место жаре и груде одеял. Мы никогда не возражали против холода и иногда даже против дождя.

Опираясь о пострадавшие от непогоды деревянные стены, я вспомнил одно туманное утро поздней осенью. Я помню как мы бегали голыми в дождь. Я помню, как ее влажная кожа скользила по моей. Я помню, как ее бледная кожа покраснела в том месте, где я держал ее. Я помню, как дождевая вода и ее возбуждение заставили мой член неуверенно вздрогнуть, когда он скользнул внутрь... и как она дрожала, когда я вошел в нее, и какими твердыми и холодными были ее соски.

Я помню... и не думаю, что мне придется беспокоиться о запасной баночке с гребаными таблетками.

Однако, мне нужно вернуться к ужину.

У меня два часа одиннадцать минут.

Я оставил дверь открытой, когда выходил.

-

Приехала Шарлотта, чтобы проследить за едой и не очень деликатно закатила глаза. Честно говоря, так будет легче для всех позволить Шарлотте управляться с ужином самой, но я не позволю своему присутствию на чтении Беллы мешать процессу приготовления. У меня одна ночь. У меня один шанс. Я должен охватить все базы. Я должен использовать этот шанс по-максимуму. Я схватил кухонное полотенце и закрыл глаза.

Шарлотта кудахтала и выкинула меня с кухни.

Я порылся в своем гардеробе... снова. Я обрезал ногти. Почистил нитью зубы. Я намеренно не стал бриться, потому что заметил, что Белле нравилась щетина. Я потер рукой подбородок и закрыл глаза. Картинки более неприличные, обо что трется мой подбородок, возникли в голове: о ее живот, ее грудь, внутреннюю часть бедра...

Я пошел обратно в спальню – в свою спальню, старую спальню Беллы. Я практически мог видеть ее старый рюкзак и кучу записных книжек на ее столе. Я должно быть из ума выжил, если решил ее затащить сюда. Правильно, я выжил из ума. Мое единственное утешение, что Белла знает об этом и все равно едет... И иногда улыбается, когда видит меня... И с каждым визитом улыбается чаще... и говорит больше... и больше прикасается. И говорит, что разговаривала с Сетом.

Один взгляд на бережно заправленную кровать – с чистыми простынями и совершенно прямыми линиями, и все это кажется неправильным. Я с трудом не поддался искушению порвать постельные принадлежности. Грязная, неубранная постель более подходит нашему совместному прошлому. Разве мы не должны смеяться и тянуть одежду друг друга и падать в кучу растрепанных одеял? Разве мы не должны трахаться всю ночь и затем проснуться настойчивым ласкам и возне навстречу, и завтраку нагишом?

Думаю должны.

Я думаю, я слишком нервничаю, чтобы смеяться. Я думаю, прошло слишком много времени с тех пор как я был с женщиной, с которой мог на самом деле устроить возню. Я думаю, оставлю кровать как есть.

Я сел на матрас, посмотрел на телефон. Меньше часа. Я просчитал вперед, учитывая чтение, такси, ужин и вежливую беседу. Смогу ли я все это вернуть в эту постель? Пойдет ли Белла со мной? Смогу ли я оказаться на ней, сорвать всю ее одежду и сделать ее такой счастливой, каким это сделает меня?

Я откинулся назад и закрыл глаза. Это почти как в первый раз. Мне было так страшно тем гребаным днем; натянут, как провод под напряжением, обремененный сомнениями и ответственностью сделать все правильно для нее. Но затем трахать ее, быть внутри нее, притянуть ее на себя... Она – начало того, что делает мою жизнь лучше. Она заставляла меня хотеть быть лучше, чем я есть, но потом...

Нет.

Нет, нет, нет.

Черт.

Я заставил мой разум течь в более приятное русло. Я помню первый раз, когда попробовал ее. Я помню, как она сжимала бедрами мое лицо. Я помню, как ее мышцы напряглись и тело дрожало... тот маленький вздох и остановка дыхания. Затем, медленно и нежно... затем золотые воспоминания подчеркнутые золотым светом. Ее улыбка. Ее глаза. Ее маленькие руки, держащие мое лицо.

- Ты?

Ее кивок. Ее доверие.

Я не хочу кричать. Столько лет прошло. Не после того как родилась Элизабет. Жизнь проще без желания. Жизнь проще, когда ты не знаешь, какого хрена ты хочешь. Я знаю, чего хочу в жизни. Не думаю, что умру счастливым без нее.

-

Двадцать минут.

Я остановил такси. Купил цветы. Ирисы – ее любимые.

Семь минут. Я на расстоянии нескольких кварталов и чувствую клаустрофобию в вонючей кабине, и сильно сомневаюсь, что пробки пропустят нас. Я застряну здесь, просто на расстоянии нескольких кварталов на всю ночь. Я оплатил проезд и пошел пешком последние двадцать кварталов. Я сказал себе, что это в интересах моего психического здоровья. Я сделал вид, что не слишком расстроен, чтобы проехать оставшуюся часть пути. Я уже был у входа в Еврейский Центр, когда понял, что оставил цветы на заднем сиденьи такси.

Ее самолет должен был приземлиться двадцать девять минут назад. Я не упущу шанс и не пропущу ее. Я не стал искать другой букет. Несмотря на психическую нестабильность, я прибыл до Беллы.

Она опаздывала. Ее рейс задерживался. Слушатели просачивались сквозь вестибюль и занимали свои места. Я стоял в углу. Я бросил сердитый взгляд на телефон, как будто он должен дать мне ответы, когда в действительности он предупредил меня о ее рейсе, он готов мне дать информацию о состоянии пробок, а также доставил мне смс от Элис, чтобы я не облажался:

Белла нервничает, поэтому соберись, Эд.

Я собрался. Сам. За кулисами Еврейского Центра. Мои нервы танцевали. Руки чувствовали себя пустыми.

Я намеренно оставил ее роман дома, но теперь я сомневался в правильности решения. Я знаю, это была моя ключевая фраза на чтениях в течение многих лет: "Скажи, что это не обо мне.”

Это не... обо мне, вот так. Это всегда было о ней, или возможно о нас. Сегодня вечером определенно о ней. Я посмотрел на аудиторию. Для автора, не думаю что может собраться больше народу, чем здесь. Легко, пару тысяч приглушенных голосов ждут с надеждой. Я один из многих. Вероятно, я единственный из присутствующих – причина ее боли. И кто я после этого, черт возьми? Что я о себе думаю?

Появилась бурная деятельность у бокового входа и неожиданная толпа людей.

Я знаю этот момент за годы, проведенные на сцене.

Я увидел карюю головку в толпе. Поймал взгляд.

- Эдвард!

Отрицательные 63 минуты. Она здесь. Мои инстинкт говорил мне оттолкнуть с дороги рабочий персонал, но я сдерживал себя и аккуратно протискивался, пока четко не увидел ее: ее улыбку, ее озорные глаза, то как она нервно убирает волосы от глаз. Я сопротивлялся желанию побежать, как дурак, но ноги несли меня быстрее. И она в моих руках; такая теплая, такая нежная, пахнущая солнцем, тяжело дышала, уткнулась лицом мне в шею.

- Я опоздала, - рассердилась она.

- Твой рейс...

- И затем пробки.

- И не было вертолета? - спросил я, немного усмехнувшись, провел носом по ее волосам.

Белла ухмыльнулась мне, нахмурилась. - Вертолет?

Внезапно Элис оказалась рядом со мной, ткнув локтем меня в ребра. - Игнорируй его, - проинструктировала она Беллу.

- Это вряд ли, - ответила Белла, сжимая мою руку.

- Вы готовы, мисс Свон? - спросил кто-то.

Она посмотрела в мои глаза вместо ответа.

- Ты будешь великолепна, - заверил я ее.

Она посмотрела на меня, закинула руки мне на шею, встав на цыпочки. Белла ушла, оставив мне поцелуй – мягкий и полный надежд.

- Готова, - ответила наконец она.

-

Я не знаю, сколько сейчас времени. Я не смотрел на сотовый с тех пор, как приехала Белла. Я не измерял время, и честно говоря, мне все равно. Сейчас меня волнует только то, что она держит меня за руку. Меня волнует только то, что она кажется смущена ее представлением, которое сейчас подходит к концу. Ведущий хвалил ее последний роман, Белла сжала мою руку, ее дыхание стало резким и неглубоким.

Я хочу успокоить ее, три слова вертятся на языке. Я не сомневаюсь, что хочу сказать в этот момент, но это все не то. Это то, что я хочу, не то, что ей нужно. Я согласился на нежный поцелуй в лоб. Я взял лицо Беллы в свои руки, прижал ее тело крепче к своему. Это правильно. Это отлично.

- Спасибо за то, что ты здесь, - пробормотала она.

- Все что угодно ради тебя.

Мы обменялись еще одним успокаивающим поцелуем.

- Я ждала твоей коронной фразы, - дразнила она.

- Я не идиот, Белла. Заняло десять лет, чтобы понять, что это не обо мне.

- Ты не прав, - предложила она с настойчивой улыбкой. - Это Эдвард. Всегда.

- Мисс Белла Свон! - объявил ведущий, и нас искупали в бурных аплодисментах.

Белла выглядела встревоженной.

- Иди, - воодушевил я, отрывая ее руки от моей талии. Аплодисменты усилились, когда Белла поднялась на сцену.

Меня распирало от гордости. Она выглядела такой маленькой, но ее физические размеры обманчивы. Она сила природы. Ее нельзя остановить. Ее слова трогают тысячи людей во всем мире. Белла на сцене... Я в восхищении и возбужден. Мне нужно присесть.

- Как рок-звезда, да? - тихо спросила Элис, обвивая рукой меня за талию, кивая головой на Беллу.

- Лучше, - возразил я.

- В некотором смысле полный круг.

- Что? - спросил я.

- Я имею в виду вас двоих. Все началось, когда она увидела тебя на сцене.

- И теперь все заканчивается таким же образом? - спросил я.

- Это не конец, это просто закономерная развязка.

- Тут еще далеко до развязки, Элис.

- Не будь тормозом. Разрешилось то, что имело значение и должно было разрешиться. - Элис положила ладонь на мою грудь.

"... И затем, в конце концов, он физически присутствовал здесь, и мое сердце билось в ускоренном ритме. Он всегда был со мной, но сейчас прикосновение его руки, взгляд его голубых глаз усилили мои чувства многократно, пока мне не показалось, что я сейчас лопну.”

"Шшш,” - предупредила моя мать. - "Успокойся, дорогая. Ты же не хочешь, чтобы сердце выдало тебя.

Однако, она не поняла, потому что если бы мое сердце выбрало тот момент, чтобы испустить свой последний вздох, было бы хорошо. Я жила в любви, и умру, отдавая любовь.”

Наступила тишина, я затаил дыхание. Я позволил словам Беллы поселиться у меня в душе. Я жил в любви и умру, отдавая любовь.

Я любил ее еще больше за эти слова.

Я хотел, чтобы эти слова были обо мне.

Секундой позже воздух задрожал, и сцена завибрировала от тысячи аплодисментов.

Белла сидела на стуле, застенчиво улыбаясь, сложив руки на коленях.

Спустя минуту, час, бесконечность она сидела рядом со мной в такси. Ее пальцы едва касались моих. Она едет со мной домой. Я должен быть в восторге. Я мог винить препараты (в эти дни я не был в восторженном состоянии) или мог винить себя – свое прошлое – мою жизнь и мои мозги. Или я мог прийти в себя и дать себе шанс.

Я переплел свои пальцы с ее и сказал себе, что не отпущу. Ее голова упала на мое плечо.

-

После всей проведенной мною подготовительной работы ни я, ни Белла не смогли проглотить и пары кусочков. Белла выглядела настолько нервной, как будто сидела на иголках.

Она очень оценила вино. Мы не очень много разговаривали, но ее глаза о многом говорили. Она изучала все, и, боюсь, потерялась где-то между прошлым и настоящим. Я хотел спросить, выдержало ли настоящее сравнение с ее воспоминаниями, но я боялся высказаться о тех временах... но я привел ее сюда. Я совершенно запутался. Единственное в чем я был уверен – это то, что она сидит напротив меня.

Белла нервно улыбнулась, ее голова наклонилась в сторону ближайшего динамика. Ее нервозность заметно ослабла, когда она слушала. Ее дыхание замедлилось. Она заметила, что я наблюдаю.

- Explosions in the Sky, - сообщил я.

- Как будто они положили на музыку то, что происходит у меня в животе, - рассмеялась она и покраснела, посмотрела на свои колени.

Она не изменилась. Я так влюблен.

- Твои впечатления всегда были бесценными.

Я посмотрел ей в глаза, но ее взгляд был до сих пор направлен на колени. - Я тоже не могу есть, - сообщил я, оттолкнув тарелку. - Хотя мы неплохо попытались.

До сих пор не в состоянии говорить, она сделала глоток вина. Я запутался. Эта часть вечера предположительно должна был быть легкой и приятной. Здесь должен был начаться шутливый разговор, где одна вещь следовала за другой. Тут я был профи: давать и брать. А что теперь? Что если мы не знаем как разговаривать друг с другом?

Помидорка черри мелькнула у меня перед носом.

Белла согнулась в приступе смеха.

Хорошо, когда сомневаешься... я бросил помидорку обратно в ее направлении, целенаправленно промахнувшись. Она в любом случае уклонилась.

- Ты собираешься сказать мне, что ты не единственный снова кидающий помидоры? - спросила Белла, мой разум подбросил туманные воспоминания нас двоих, сидящих за этим столом, в этот вечер... когда мы кидались помидорами, и я пытался поделиться теми или иными знаниями.

- Это ты, Белла, такая какая есть, просто мое отражение,- пробормотала Белла глубоким, скрипучим голосом.

Я подавил стон. Я смутился, вспоминая об этом.

Белла подняла брови, провоцируя меня.

- Если ты хорошенько посмотришь на себя, Белла, - тихо процитировал я себя, стараясь не улыбнуться.

- Я думаю, я достаточно насмотрелась за годы, - сообщила она. Ее нога потерлась о мою под столом. Я удивился. Глаза Беллы были полны решимости, щеки порозовели. Она наклонилась вперед и небольшие пряди волос обрамили ее лицо.

- Тогда ты знаешь, какая ты очаровательная, - пробормотал я.

- Я вполне ясно вижу, кто я и... вижу, кто ты, тоже.

Ее рука потянулась. Моя нога переместилась.

- Ты видишь нас вместе? - спросил я.

Белла почти не колебалась. - Да.

-

Д-А-А.

Да.

С этого момента разговор потек свободно. С этого момента количество выпитого вина и смеха увеличилось. С этого момента последовало предложение убрать со стола и касание пальцев. С этого момента разговор шел обо всем и ни о чем: литература и искусство, воспитание маленьких девочек, Сан-Франциско против Нью-Йорка, политика и права геев.

Мы сошлись во мнениях на важные вещи, и я оценил, как ее ум работает, чтобы убедить меня, когда у нас разные точки зрения. Мне она нравилась, правда нравилась. Она красивая и забавная. Она так ошибалась, когда дело доходило до политической ситуации 1990-х.

- Клинтон был удивительным президентом, - настаивала она.

- Он был воплощением корпоративной Америки, выдавал себя за левого, - спорил я.

- Он обеспечил экономике движение вперед и оставался верен своим ценностям, - парировала она.

- Какие ценности? Ввергнуть Центральную Америку в бедность?

Да, я знаю о НАФТА. У меня было много свободного времени.

- Он защищал нас от морального большинства! (крайне реакционное религиозно-политическое движение – пп) – Ее возмущение росло. Глаза сияли. Я наслаждался спором с Беллой.

- Просто у тебя пунктик на счет взрослых парней, - дразнил я.

- Заткнись, - сказала она, игриво толкнув мою руку.

- Билл Клинтон или я? - бросил вызов я, подняв брови.

Белла выглядела шокированной, но быстро собралась.

- Ну, я имею в виду, он был президентом, - сказала она с лукавой улыбкой и смешком. Конечно, смешком.

- Да иди ты, - рассмеялся я и встал, чтобы напомнить свой бокал вином. Билл гребаный Клинтон.

Она подвинулась ближе. – Ты, правда, хочешь, чтобы я ушла? - она оперлась о спинку дивана. Я мог видеть верх ее груди.

Я одернул себя, чтобы не сказать: - Трахни меня, Белла.

Вместо этого я поставил свой бокал на книжную полку и медленно направился к ней. Белла не отпрянула. Она выпрямилась, и наши взгляды встретились. Я взял рукой ее затылок и прижался к ней губами. Она не ушла, а ее тело заметно расслабилось навстречу моему, и я возблагодарил небеса. Мы обнимались на диване. Я был осторожным и не давил, хотя каждая клеточка моего тела молила, чтобы уже довести до конца это ухаживание. Спальня казалась бесконечно далеко, но я не хотел трахать ее у дивана, или на диване.

Белла отстранилась. Я вспомнил, что надо дышать. - Мне нужно в уборную, - пробормотала она, поправляя платье. Ее волосы наполовину растрепались, щеки порозовели, соски набухли. Боже.

- Скоро вернусь? - сказала она. Это прозвучало почти как вопрос.

- Если мне повезет.

Белла улыбнулась, почти рассмеялась, затем скрылась. Мгновение спустя я услышал, как закрылась дверь в ванной. Я выключил свет, пошел в спальню. Мне показалось душно, и я открыл окно. Поток машин внизу и шелест ветра в листьях в парке были тихими и успокаивающими. Прикроватная лампа тускло светила.

Я обернулся, когда услышал, что стук ее каблучков остановился в дверном проеме. Ее глаза расширились, когда она перевела взгляд от кровати к окну, к стене и ко мне. Она та же самая девочка, которую я привел сюда после удивительного нью-йоркского шоу. Она та же самая девочка, которая пыталась соблазнить меня, когда вернулась домой после уроков в дождь. Она – женщина, которую я преследовал в течение десятилетий. Она – все это. Более чем когда-либо, она все для меня.

- Эй. - Я смог выдавить только один слог.

- Сам эй, - сказала она и присоединилась ко мне у окна.

- Все изменилось, - пробормотала она, поглядывая на улицу, может она имела в виду пейзаж, или комнату или нас.

- Не все, - настаивал я, уткнувшись носом ей в ухо. Ее губы скользнули по моему подбородку. Грудь вздымалась.

Я больше не клевый, я везучий – мои мозги до сих пор работают. Это напомнило книгу стихов, которую я пытался читать этим утром. Я знаю, что она узнает, что я собираюсь сказать.

- Незнакомый прохожий! Ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя, - пробормотал.

Глаза Беллы зажглись пониманием, и я набрался смелости продолжать, когда держал ее в своих руках:

- Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон).

С тобою мы жили когда-то веселою жизнью,

Все припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходили мимо...

Слова Уитмена и то, как ее тело таяло в моих руках вселило в меня уверенность. Я опустил бретельку с ее плеча, чтобы пройтись губами и подбородком от шеи к плечу не прерываясь. Я читал стихи ее коже. Она вздрогнула, и я остановился. Она нахмурилась, и я поспешил ее успокоить.

- Магнитные, - пробормотал я, мои пальцы разгладили складочку между ее глаз, и она подняла лицо, чтобы ответить поцелуем.

- Любящие, - процитировала она в ответ, когда наши губы разомкнулись навстречу друг другу.

Я почувствовал себя вознагражденным. Мои губы встретились с ее кожей. Я нашел местечко за ушком, которое я помнил, ей нравилось. Мои руки возились с затежкой лифчика, она отстранилась от меня, руками прикрывая грудь.

- Целомудренные? - громко спросил я, удивляясь, видел ли Уитмент будущее, Беллу и меня, когда писал стихотворение.

Белла не процитировала в ответ. Она была беспокойной и нервной. Она была... другой. Она никогда раньше не скрывала свое тело от меня. Боже. Она нервничает. Мы оба чертовски нервничаем. Разве она не видит, что я целиком и полностью ее люблю? Конечно, она сомневается.

Я почувствовал укол в сердце.

- Повзрослевшие, - продолжил цитировать я, потому что слова Уитмена соответствовали, и я не могу представить, что еще я мог бы сказать. Но нет, мне не надо представлять. Почти непроизвольно, каждое прилагательное, которым я описывал женщину передо мной, срывалось с моих губ, и мы целовались, цеплялись и ласкали друг друга.

- Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь в обмен мою бороду, руки и грудь, - продолжил я. - Мне не сказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь.

Белла освободилась из моих объятий, оставив пространство между нами, отступая обратно к окну. - Нет, Эдвард. Не...

- Каждую ночь, - уверил я ее. - Даже когда очень старался все забыть. Я думал о тебе каждую ночь и каждое утро.

Я подошел ближе. Белла сделала шаг назад. Мы каждый делали шаг, пока она не уперлась в подоконник. Ее глаза были влажными, и она моргнула. Я убрал волосы с ее лица, взял ее затылок, ласкал, надеясь, что моей запоздалой любви каким-то образом будет достаточно.

- Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, - прошептала она.

Мое сердце забилось от предвкушения, и я ждал последней строчки Уитмена, но ее губы были опухшими и молчаливыми. Последняя строчка, обещание, осталось между нами, признанное, но не высказанное.

- Ты знаешь финал, - сказал я.

Белла едва заметно кивнула и отвернулась от меня. Моя душа пошатнулась, руки опустились.

- Когда я услыхал к концу дня... - тихо процитировала Белла в ночной воздух. - Теперь я понимаю.

Она говорит... я вряд ли мог надеяться. Я старался не зацикливаться на такой возможности. Вместо этого, пытался объяснить себе.

- Я никогда не был так счастлив, как с тобой, - признался я, обнимая ее.

- И рука его лежала у меня на груди, - прошептала Белла переплетая свои пальцы с моими.

- И в ту ночь я был счастлив, - закончил я. Счастье. Она счастлива. Я примирился со счастьем. Еще слишком рано, чтобы закончить обещаниями вечности.

- И я, - согласилась Белла, прислонившись ко мне.

- Поспи со мной, Белла? Давай будем счастливы сегодня вечером.

-

Она согласилась. Одежда потеряна. Она согласилась. Ноги заплетаются. Она согласилась. Нависаю над Беллой на кровати. Она согласилась.

Ноги, руки, пальцы, губы переплетаются друг с другом. Ее глаза мерцают, а щеки горят. Это не вино. Она счастлива. Она согласилась.

- Любовь, - выдавил я.

- Тссс, - ответила она. Я не тот человек, кто спорит с тем, кто владеет моим членом.

Я сосредоточился на ее груди, нашел дорогу между ее ножек, и был рад и горд от того, что она извивалась как прежде, и не хотел ждать дольше. Прошли годы и мне не нужны таблетки, и Белла была здесь со мной в моей постели, и она чертовски знаменита, и я делаю ее счастливой.

И я остановился. Взял паузу. Я ждал этого момента вечность.

Ее волосы рассыпались. Ее кожа – персики и сливки на коричневых простынях. Она мягкая, чертовски красивая. У нее великолепная грудь, тонкая талия и мозги, от которых у меня сносит крышу.

- Эдвард?

Боже, мое имя на ее устах убьет меня.

Я взял ее лицо в ладони. Я ждал ее. И медленно, мы нашли дорогу обратно. Она медленно убивает меня. Она медленно заставляет меня гореть. Медленно, она открывает меня изнутри, и я больше не могу ничего скрывать.

Слова, спрятанные глубоко внутри, срываются с губ.

Она судорожно вздыхает и чертыхается, крепко держит меня, выгибает спину и открывает горло.

Пятки впиваются, бедра ударяются, пальцы впиваются в волосы, и она скользит подо мной, когда я двигаюсь между ее бедер, пальцы сжимаются, она шипит и воркует, когда, когда... когда мы оба содрогаемся, когда мы оба крепко держимся, когда я показываю ей, какие сильные чувства я испытываю к ней, всегда.

Распростертая подо мной. Тяжело дышит. Пытается отодвинуться.

Я не хочу отпускать. Не хочу. Держу крепко и накрываю нас обоих одеялом, чтобы защитить от прохладного весеннего воздуха из окна. Она купается в свете звезд. Она счастлива. Она улыбается, когда я играю с ее волосами. Это я, а не вино, и я настолько доволен, что едва могу сам себе это объяснить. Она согласилась. Она здесь. Прошло шесть часов тридцать семь минут, как она приземлилась. Сработало. Моя жизнь была почти полной.

Завтра другой день. Завтра она уезжает в Сан-Франциско и обратный отсчет начнется снова. Завтра я позвоню Элизабет. Завтра жизнь продолжится. Нет пути назад. Я не позволю ей выскользнуть из моих рук. Сегодня только начало.

Сегодня... я подумал о возможностях, я позволил себе помечтать о том, как у нас все получится, и захотел ее снова. Я поцеловал и нажал, но я терял ее, она засыпала.

- Я люблю тебя, Белла, - прошептал я. Это лучше всего описывало то, что было в моем сердце. Этого недостаточно, но это правда.

- Я... - пробормотала она, прижимаясь ближе. - Я...

Наступила тишина. Ее мысли застряли в горле. У меня в груди заболело. Снова, я начну ждать. Только на этот раз от моего телефона не будет никакой помощи. Нет никакого способа узнать, сколько минут пройдет от настоящего момента до момента, когда Белла будет готова впустить меня в свое сердце.

Ауттейк № 4.

Дата добавления: 2015-10-28