Глава 22. Прими себя

Я щурилась от ярких лучей света, проклиная солнечные очки, которые оставила на тумбочке в гостиничном номере. Я щурилась от каждой вспышки.

- Но теперь я могу смотреть в твои большие, красивые глаза, - пробормотал Эдвард мне на ухо. - Нет худа без добра.

Он провел пальцем по косточке верха моего бикини. Кривая улыбка играла на его губах.

- Как много лет ты ждал этого? - спросила я.

Эдвард про себя посчитал и покачал головой: - Слишком много.

Подсчеты меня тоже не волновали. Ни у кого из нас не было склонности к цифрам, важны были только воспоминания. Наши жизни, как лоскутное одеяло, состояли из них, и они были вплетены в существование, которое привело нас к этому моменту – друг к другу навсегда.

- Бьюсь об заклад, ты себе этого не представлял, - размышляла я, крепче подтягивая саронг и смотрела, как дети играют в волнах прибоя, и Сет делает последние приготовления на пирсе.

Эдвард остановился. Я, конечно, была права.

- Ну, нет, конечно, нет, - усмехнулся он. - Но ты была миром для меня, даже когда я не хотел в это верить. Я просто хотел тебя – всю. И теперь все это у меня есть. Разные определения, один и тот же человек.

- Просто старше и мудрее? - спросила я.

- Ты всегда была мудрой, - улыбнулся он с блеском в глазах.

- Неплохой сейв, мистер Каллен, - рассмеялась я, когда Эдвард обнял меня за талию и притянул ближе.

Двадцать с лишним лет спустя, я все еще оживаю, когда тело Эдварда соприкасается с моим, когда он смотрит мне в глаза... когда смотрит так, будто хочет наклонить голову и поцеловать. Я до сих пор ошеломлена его присутствием, так же как тогда, когда я была ребенком. Но в этот раз Эдвард был более чем готов поцеловать меня, и сейчас я взрослая женщина в бикини около пирса в Малибу, а не тощая девочка в мокрой футболке около болота.

В эти дни он не боялся прикасаться. В эти дни, он не боялся сказать "Я люблю тебя, Белла Свон.”

В эти дни его глаза жадно бродили по моим изгибам, за ними жадно следовали руки. Я отбросила их, но с нетерпением ждала времени, когда Теа и Элизабет улягутся спать.

- И теперь ты понимаешь цель своей жизни? - ухмыльнулась я.

Эдвард переплел свои длинные пальцы с моими, поднял брови в немом вопросе. Мы особенно не говорили о целях в жизни. Мы проживали их.

- Понимаешь... я на пляже Малибу в бикини, - уточнила я.

Расцвела легкая улыбка Эдварда.

- У тебя есть я. Я делал это все ради бикини, - рассмеялся он. - И теперь я отчаливаю.

Он направился к дороге, но я крепко держала его за руку. - Сет никогда не простит тебя, если ты сейчас исчезнешь, - доказывала я, смеясь и удерживая его на месте на пляже.

- Это означает, что человек может простить меня... когда-нибудь, - Эдвард усмехнулся, глядя через плечо на четыре фигуры, кружащие у пирса, когда пурпурно-красное солнце садилось к горизонту.

Остальные члены нашей вечеринки сохраняли молчание, темные силуэты с того места, где мы стояли, но сочетание плечей Сета и то, как он держал руки, выдалавало его нервозность.

- Сет просто ревнует. Ты человек, который живет с его единственной дочерью.

- И я человек, которого он презирает, - добавил Эдвард.

- И человек, которого я люблю, и с которым связала свою жизнь. Человек, без которого я не могу жить. Сет справится, ради меня. Он работает над этим.

- А как ты справляешься? - спросил Эдвард, вернувшись взглядом ко мне, от нервной фигуры Сета.

- Тебе не нужно спрашивать, Эдвард. Ты знаешь.

Эдвард позволил мне снова притянуть его ближе, никогда не упуская возможность прижаться ко мне губами. У нас была целая жизнь, чтобы наверстать, и мы отдали этому всех себя. Я позволила себе забыть на мгновение важность этого дня, предпочитая погреться в лучах заходящего солнца и потерять себя в превратностях судьбы, чувстве любви во мне. Его подбородок был грубый и небритый, губы потрескались. Его руки были покрыты мелким песком, который запутался во вьющихся волосах и местами затвердел от соленой воды. Грубый, в песке – я приму его любого, и мне всегда будет мало.

Высокое, долговязое тело Эдварда – все, что я когда-либо хотела, – ощущение его тела рядом с моим было чистое, поцелованное солнышком, совершенство. Его губы прикоснулись, прижались и разошлись, когда большая рука прикоснулась к моему лицу, а другая скользнула под саронг. Мы едва заметно двигались, и каждое прикосновение напоминало друг другу о том, какие возможности мы могли бы изучить, когда останемся одни.

-... всегда целуются! - услышала я, как Теа смеется в отдалении, ее голос частично заглушался прибоем.

-... счастливые, - ответила Элизабет, ее голос почти потерялся в ветре и прибое, -... не важно... хорошо.

Эдвард и я разомкнули губы и соприкоснулись лбами, улыбаясь глазами, и его длинные пальцы пробежались по моим спутавшимся от ветра волосам. Он был счастлив этим днем. Мы оба были счастливы. Это хорошо. Правда, это было преуменьшением.

Первый месяц Элизабет в Сан-Франциско с нами прошел на удивление хорошо, нам всем было грустно провожать ее в конце лета. Застенчивая и тихая, ее присутствие немного угомонило Тею. Эдвард и я просыпались поздно и находили их двоих, читающих книги за завтраком. Они рассказывали друг другу истории, лежа на спине в парке Golden Gate Park, облака узорами плыли по небу. Были времена, как этот момент, когда мы с Эдвардом могли свободно блуждать, потеряться друг в друге, пока девочки играли у кромки воды.

Хотя у нас не было такой роскоши, как потеряться друг в друге надолго.

Сестра Сета, Лея, трусцой бежала к нам с пирса, звала рассыпавшихся по территории членов нашей большой и нетрадиционной семьи. Время пришло.

Солнечные лучи окрашивали золотом гребни волн.

Теа схватила меня за руку, и Эдвард обнял нас обеих, прежде чем две девочки убежали вперед непринужденным бегом, пиная ногами песок в нашу сторону, когда убегали.

- Ты когда-нибудь думала, что увидишь такой день? - спросила меня Леа, когда мы направились к пирсу.

- Ну, я мечтала об этом, когда мне было шестнадцать, - призналась я.

Эдвард ткнул меня в бок. - Сету нравятся мужчины, - прошептал он мне на ухо.

Я ткнула его в ответ.

- Я довольствуюсь тобой, - хихикнула я в ответ.

Вместо того, чтобы ткнуть в бок, Эдвард защекотал. Леа закатила глаза.

Священник откашлялся.

Я посмотрела и увидела руку Малышки на талии ее отца, и Джарет тревожно переминался с одной босой ноги на другую. Мое сердце раздулось до невероятных размеров, когда Эдвард положил руку мне на плечи.

Эдвард и я говорили о браке – время от времени, когда лежали в объятиях друг друга. Честно, мы не видели никакого смысла. Наша любовь держала нас вместе на протяжении лет и континентов, а не институт брака. Я была для него всем. Он был моим навсегда. Эти слова значили больше, чем слово супруг.

Это не уменьшало моего безмерного счастья за моего лучшего в мире друга. Фактически, с готовностью Сета публично заявить, что он нашел партнера, который будет любить его не стесняясь, в нашей жизни наконец все стало правильным.

Конечно, я знала, что Сет всегда будет в шутку угрожать жизни Эдварда.

Я знала, либо Сет, либо Эдвард, будут готовить мне еду до конца моих дней.

Я знала, что у Теи будет не один, а трое мужчин, которые будут любить и защищать ее.

Я знала, что она начнет подражать британскому акценту, как у Элизабет, в любой день, начиная с сегодняшнего.

Я знала, что никогда больше не буду сомневаться в сердце Эдварда снова.

Я знала, что он любит меня.

И всегда будет любить.

Я знала, что любовь не всегда проста, и что будут времена, когда ее существование не сможет преодолеть грусть и тоску.

Но я знала, несмотря на все это, что мы есть друг у друга, и мы будем держаться друг за друга вечно.

Лучи заходящего солнца освещали каждого члена нашей маленькой свадебной вечеринки на пирсе.

- Да.

- Да.

- Пока смерть не разлучит нас.

Ауттейк 1.

Каждый день проходил в сражении. Каждый день я работал, чтобы сохранить точку опоры среди живущих. Каждый день я цеплялся за здравую часть моего рассудка. Я без сомнения знал, что хотел Беллу в своей жизни навсегда, но с каждым днем терял эту точку опоры, каждый день становился более темным оттенком серого.

Я чувствовал, как моя энергия ослабевает. Я чувствовал, как моя болезнь приобретает иррациональные формы, гнев и несчастье. Пока, наконец, я не начал терять себя во тьме день за днем. Единственный свет, который я мог видеть, было то золотое время в конце дня, когда она сворачивалась у меня в руках и шептала мне на ухо то, что только что написала.

Я вздохнул и закрыл глаза и мечтал, что у нас все получится.

Я нашел консультанта несколько месяцев назад. Они предложили наркотики, которые я без труда отверг. Они предложили беседы. Они предложили, чтобы я объяснился с ней. Я старался. Объяснения причиняли боль. Как объяснить кому-то, что нет никакого способа не разрушить совместную жизнь?

Решение: разрушить только собственную жизнь, попытаться спасти другую.

Я не хотел уничтожить то, что видел в Белле. Она добавила в мою жизнь красоту и невинность, смекалку и поэзию, проницательность. Я старался и не мог отвернуться. Я любил ее, и это было для меня в новинку. Я любил помогать ей. Я любил слушать ее. Я любил находиться с ней в одной комнате, кормить ее и смотреть, как она спит.

И, о мой гребаный Бог, я любил трахать ее.

От нее у меня перехватывало дыхание. Она заставила меня поверить в сказки. Она дала мне эту юношескую надежду, что я могу делать, что хочу... или почти все. Я мог только бороться с собой какое-то время. Единственное, что было не в ее силах, это короткое замыкание в моем мозгу, которое вело меня глубже в кроличью нору.

Белла заслуживала лучшего. Ей уготована другая судьба, нежели моей матери. Она была сделана из другого теста, более крепкого. Она была самой сильной женщиной, которую я только встречал, а ей даже не было двадцати. Она будет двигаться дальше. Она будет влюбляться снова и снова, пока не выйдет замуж и найдет кого-то, кто не бросит ее и не оставит без средств к существованию.

Чем дольше мы были вместе, тем очевиднее это становилось. Я не мог быть тем, кто ушел. Раньше у меня не было проблем оттолкнуть человека, чтобы держать его подальше от моей линии огня, но теперь у меня был человек, которого я любил больше всего на свете, женщина, которая любила меня безоговорочно, и я не мог ее отпустить. Я не мог гарантировать ей безопасность. На самом деле она была настолько уязвимой, насколько и сильной. Она не могла защитить себя. Он впустила меня и держала, и это было моим комфортом в темноте. Я был эгоистом. Я согласился.

В конце концов, я был сыном своего отца. Я смотрел, как он толкает по этой дорожке мою мать и ненавидел его за это. Пока я рос, меня сопровождали споры, слезы, исчезновения и необъяснимые травмы. Мой отец мог быть очень убедительным, затем, недели спустя, потерять работу и попытаться бросить мать на встречное движение.

Я подумал о Белле и прикусил губу и позволил крови течь в горло. Я отстранился от наших отношений. Я старался и потерпел монументальную неудачу в том, чтобы держать ее на расстоянии. Как будто она позволила мне.

Она была сейчас там, в библиотеке, бросая мне тем самым вызов, что осталась и... смотрит МТВ, ради всего святого. Она бросала мне вызов и тем, что смотрела Даунтаун Джули Браун и тем, что любила меня. Я, черт, любил ее.

Но сейчас, в девятнадцать, она стала печально известной любовницей нестабильной рок-звезды. Она была кормом для таблоидов. Она была оклеветана, тщательно изучена и высмеяна.

Мое решение? Мой гребаный блестящий способ справиться с непредвиденными последствиями моего вмешательства в жизнь Беллы: я замкнулся в себе, а не повернулся к ней лицом. Я игнорировал ее. Я ждал, когда она уйдет на учебу, чтобы покинуть свою комнату. Я ждал, когда она найдет в себе силы уйти, в то время как я уходил в себя.

Я твердил себе, что это только вопрос времени, когда она уйдет. Я сдерживал себя, спал сквозь боль. Я не трогал ее, не разговаривал с ней, я не позволял себе уничтожить ее. Она уйдет. В конце концов. Я был освобожден от нее и обездолен.

Дни проходили медленно, затем быстро, затем снова поползли. Тьма держала меня. Звонки Элис оставались без ответа. Был запланирован выпуск моего сингла. Но не сингл я имел ввиду, и не мероприятия по его выпуску. Ничего из этого я не предполагал.

Пустота.

Я мог слышать, как пролетела муха.

Пустота.

Я сосредоточился.

Пустота.

-

- Эдвард? - спросила Белла откуда-то рядом с кроватью.

Я затаил дыхание. Неужели я не запер дверь? Я не отвечал. Я молился, чтобы она ушла.

- Эдвард, пожалуйста. Я не могу... не разговаривать.

Она не собиралась уходить. Она была упрямой, и я тоже.

- Поговори с Элис или Роуз, - выплюнул я.

- Я хочу поговорить с тобой.

- Я не хочу гребаной беседы, Белла.

Нет, если быть откровенным, я просто хотел посмотреть на нее. Это длилось слишком долго. Дни сменялись днями, возможно неделями. Я не знаю. Я закрыл глаза, хотел, чтобы она ушла. Вместо этого она открыла жалюзи.

- Для этого мне нужно больше света, - сказала она нараспев, издеваясь и одновременно обвиняя меня.

Я застонал. Я был ослом. Я оставил ее на съедение волкам. Я не мог смотреть в глаза собственной жизни: беспорядку, который я учинил из своей карьеры, из дружбы, из нас: меня и Беллы. Я не мог смотреть на нее. Я хотел посмотреть на нее.

- Посмотри на меня, - потребовала она.

- Бля, - простонал я. Она всегда могла видеть меня насквозь.

Я почувствовал, как матрас прогнулся рядом со мной, когда она села на кровать. Я вздрогнул, когда ее рука нашла мое плечо. Ее пальчики были маленькими и изящными... прекрасными. Чертовски прекрасными. Ее ногти были обкусанными. С момента нашей встречи она всегда красила их в темно-синий или черный. Строчки, которые написали эти пальцы... у нее есть жизнь без меня. У нее такой большой потенциал, гораздо более требовательная к своей жизни и судьбе, чем я.

- Эдвард, - умоляла она, ее лицо было так близко к моему.

Я моргнул.

И вот она, я сделал прерывистый вдох. Ее щеки были полными и розовыми, глаза яркими, густые волосы рассыпались по плечам. Она выглядела гораздо более здоровой, чем два с половиной года назад, когда я ее встретил. Я помог этому, и теперь я тянул ее вниз. Ей нужно было уйти, но это уже происходит.

Я моргнул.

Ее осторожная улыбка осветила комнату.

Открыл глаза. Сфокусировал взгляд. Она провела пальцами по моей щеке.

- Прости, - прошептала она.

- За что? - мой голос был грубым и бесцеремонным.

- За все... это, - сказала она, явно раздраженная мной.

Я фыркнул и покачал головой. Я перекатился на спину и закрыл глаза.

- Прекрати извиняться, когда это не твоя гребаная вина.

Однако она была сильнее. Ей надо уйти.

- Боже, Эдвард. Спустись на землю, ладно?

- О, гребаный Боже, Белла... Все это дерьмо не касается меня! Оно касается тебя. Я никогда не хотел этого. Никогда. Я никогда не хотел ничего этого...

Ее рука нашла мое колено, пресекая любую возможность говорить.

- Просто не заставляй меня проходить через все это одной, ладно? - тихо попросила она. - Не лежи тут в одиночку. Так не должно быть. Не будет. Ты там; я знаю. Тот самый парень, который... я знаю, что ты чувствуешь ко мне.

Последние слова вырвались, как вызов. Я принял его. Взглянул на нее. Она была злая... и напуганная и полна решимости. Я хотел попросить ее остановиться, но хотел услышать как она скажет это.

Белла посмотрела мне в глаза. - Ты любишь меня, - сказала она спокойным, решительным голосом.

Она была права. Я любил. Я любил ее – возможно с момента, как встретил, когда это было чертовски незаконным.

Она положила руку на бедро и подняла бровь, ждала, когда я буду отрицать.

- Любишь. Я знаю, любишь, - настаивала Белла. - 22 ноября 1989 года. Ты сказал, что любишь меня, эгоистичный ублюдок.

- Белла...

- Не стоит упоминать, что ты разрешил мне остаться жить здесь – снова и снова. Даже сейчас. Даже посреди всего этого дерьма. Ты любишь меня.

Разве она не понимала? Ничего из этого не имело значения. Я должен был дать ей это понять.

- Я засранец. Я не забочусь о тебе. Я не слушаю тебя. Я фактически пытаюсь обмануть тебя на каждом шагу. Я разрушу твою уверенность. Я рузрушу всю доброту, которую я нашел внутри тебя. Я..

- Ты в депрессии или ты эгоист? - кричала она, останавливая мой мрачный ход мыслей. - Ты думаешь, ты бог? Нет! Ты Эдвард Каллен. Ты любишь ягоды и странную современную музыку и пляж в дождь. У тебя странная отметка в углу рта. У тебя маленький шрам у основания пениса... и однажды я собираюсь, мать твою, выяснить как он там появился!

- Белла...

- Ты там, Эдвард. Не говори мне, что ты не скрываешься под всей этой грязью и дерьмом.

Вот где я поймал ее. Вот где Белла ошиблась. Я перестал скрываться за рукой. Я позволил ей посмотреть мне в лицо.

- Ты видишь меня, Белла. Внутри нет ничего. Я тебе не гребаная луковица, с которой ты можешь снимать слои и получить добро и свет.

- Но я все еще... Черт. Я люблю тебя, Эдвард! Очень. Ты – единственный, к кому я когда-либо испытывала подобные чувства. Я не отступлюсь, понятно? Нет. Не буду. Не могу.

- Это не справедливо по отношению к тебе, - я практически кричал.

- Тогда помоги и сделай все справедливо!

Наступил на те же грабли. Ничего не вышло. Я закрыл глаза. И насколько бы необходимо было сказать эти слова, я не мог заставить себя сказать, что это безнадежно. Я не хотел, чтобы все было безнадежно. Мне не было прощения.

- Я не могу сделать это в одиночку, - прошептала она.

- Я знаю.

- Попробуй остаться со мной?

- Хорошо, - прохрипел я.

Я никогда так не старался как сейчас. Никогда так сильно не старался. Голос сказал сильнее стараться, но у меня не было сил. Мне было страшно. Я не знал почему я стараюсь, делаю или говорю да или нет... моя голова кружилась и в комнате было слишком светло. Солнце светило вокруг Беллы, как нимб... как рай... и это напомнило мне первый раз, когда мы трахались, и вдруг, впервые за все время, я снова захотел ее.

Мой член зашевелился, сердце задрожало.

Это было так неправильно.

Очень, очень неправильно. Я был эгоистом. Она думает, что это значит, что я стараюсь. Я знал, что нет. Я не мог.

Я притянул ее лицо к себе, и ее слезы намочили мои щеки.

- Я люблю тебя, - прохрипела она мне в губы. Я принял ее любовь. Я был засранцем. Она любила меня... самый лучший, самый умный, самый оригинальный, самый красивый человек, которого я когда-либо встречал. Я взял ее.

Я раздел ее, в то время когда она рвала простыни и дернула мои боксеры. Я почувствовал ее на себе, она опустилась на меня, чертовски горячая, влажная, мягкая... Белла. Боже.

- Черт, - пробормотал я, когда почувствовал, что близок, она открылась мне, она расцвела, несмотря на удушающую боль, которая окружала нас. Я любил ее, и это все равно, что я бы порезал ее ножом.

- Я люблю тебя, - пробормотала она.

- Я знаю, детка. Я знаю. - Я поцеловал ее в ответ, когда она качалась и плакала.

- Ты любишь меня, ты засранец, - настаивала она. - Скажи это. Говори.

- Я люблю тебя, - согласился я. Я любил. Я никогда не говорил более правдивых слов. Я мог дать ей: большой нож, чтобы вырезать свое сердце.

Она стала двигаться быстрее, но я откинул ее назад. Я взобрался на нее. Ее глаза широко открыты, карие, бездонные… испуганные. И я трахал, я дал ей понять, я трахал, я сказал ей, я поглощал ее, я вложил всю бездонную боль в трахание. Не об этом она просила... она просила о любви... но все, что я мог дать – это боль. Боль. Топил в боли... давал ее девушке, которая старалась спасти меня. Давал ее девушке, которую никогда не хотел уничтожить.

- Черт.

- Эдвард.

- Господи.

- Эдвард!

- Дерьмо.

- Я... я... я, пожа...

Кончаю. Задыхаюсь. Засранец. Гребаный засранец. Гребаный засранец.

EPOV Ауттейк

Апрель 1990

Дождь шел несколько дней.

Мне было холодно.

Я ушел.

Чек и договор аренды.

Мой долг выполнен, я ушел.

Я перекатился в постели в комнате на Таймс-Сквер. Я закрыл глаза. Чернота и спокойствие. Долго они не продолжались. Я очнулся от бездонной дыры в животе. Я очнулся навстречу безумию. Мой разум устал, пытался прорваться сквозь муть.

Я ушел. Я лежал в липком поту. Рвал простыни с кровати.

Я прислонился лицом к стеклу. Я открыл окно и промок. Холодный дождь почти прочистил мне мозги.

Я вспомнил Беллу – одинокую, плачущую, обнаженную. Я вспомнил крики… я кричал на Беллу. Я облокотился для поддержки на подоконник. Чек и договор аренды; мой долг выполнен. Я высунул голову из окна и смотрел, как капли капают с моих волос. Дождь барабанил по голове. Вода размыла зрение, бежала по глазам. Бежала.

Я помню, как неделями лежал голый с Беллой в кровати: ее запах, ее тело... ее грустные глаза, ищущие что-то в моих.

Мой член соприкоснулся с подоконником. Я был тверд для нее.

Кто-то свистнул. Я был голым. Я забыл.

Я поискал одежду, но оставил окно открытым. Дождь капал на грязный ковер. Поток машин на мокрых улицах успокаивал, пока не стал причинять боль, как гвоздем по школьной доске. Каждое движение – боль. Я закрыл окно, но все равно слышал машины. Я ударил окно. Я бил по стеклу. Я использовал локти, кулаки и голову. Боль приносила удовлетворение, но я все равно слышал дорожное движение внизу. Я спал, закрывшись в ванной, подоткнув полотенце под дверь, чтобы шум не просочился. Плитка была холодной и пахла мочой.

Я проснулся от чувства потребности в ней; безумие, лицо Беллы, ее киска. Беременность.

"Я думаю, я беременна.”

Белла.

Моя сумка была у двери, полная одежды. Белла, свернувшись на кровати, смотрела как я бросаю одежду. Ее грудь была похожа на треугольники. Плачет. Дверь.

Уйти.

Одежда... Ботинки… Дверь…

Я шел под дождем по Таймс чертовому Сквер.

Было шумно, людно и мокро. Неон горел зелеными лужами, и в животе бурлило багровым. Я игнорировал светофоры. Ревели клаксоны автомобилей. Я пинал шины и фары, кричал. Люди сторонились меня.

Опусти голову, напоминал я себе. Опусти голову. Капюшон на голову и голову вниз. Я двигался по проспектам, окаймленным зданиями, как крыса в лабиринте. Ноги стучали по бетону, в голове стучало, картинки свободно проносились перед глазами.

-

"Эдвард, я думаю, я беременна.”

"Не может быть.”

Облегчение отразилось на ее лице. Я почти улыбнулся. Затем все развалилось.

"Подожди. Почему нет?”

-

Я опрокинул мусорку. Пнул ее на перекресток. Завизжали тормоза. Кто-то выругался.

"Я думаю, я беременна.”

Я знаю когда. Мы были достаточно близки только раз. Я знаю когда.

Разгневанный и мощный, я испугал ее. Я трахнул ее жестоко. Я трахнул ее так жестоко, что причинил боль. Я хотел причинить ей боль; она сказала, что хочет больше меня, и единственное, что у меня было и чем я мог поделиться с ней – боль.

"Я думаю, я беременна.”

Миссия выполнена.

Сувенирные лавки были полны дерьма. Пальцем опрокинул Статуи Свободы и Здание Всемирного Торгового Центра, или сбросил большие яблоки на землю, Пасхальные птенцы брошены в мусорку.

- Убирайся!

"Я думаю, я беременна.”

Я поднял кулак.

Слова произносились в темпе безумного языка хинди. Владелец магазина толкнул. Телефонный звонок сделан. Стекло разбито. Птенцы, мусор, стекло, крики. Кровь. Капли крови капали на землю, смешиваясь с грязной дождевой водой. Меня толкнули под дождь; споткнулся о фигурки животных и пластиковое барахло для туристов.

"Я думаю, я беременна.”

Я расталкивал людей с моего пути. Зонтик женщины упал в лужу. Ее брюки промокли до колен.

- Засранец!

Мигнули красные и синие огни. Капюшон на голову, голову вниз, я шел по мокрому асфальту. Карманы были набиты. Руки были в крови. Я вытряхнул стекло из волос. Я промок насквозь.

Я вспомнил… промокшую Беллу. Она была просто ребенком, которого я не оставил одного. Я не ушел. Я вспомнил Беллу в моем лимузине, тощую и вызывающую. Я не оставил ее в покое. Я возвращался. Уходил и возвращался, и я знал чего я хочу. Я вспомнил Беллу топлесс на диване, читающую и хихикающую, и полностью обнаженную Беллу на клавишах пианино, кончающую для меня. Наконец, Беллу обнаженную на моей кровати, залитую солнечным светом. Моя маленькая всё.

Просто всё. Не моя. Она никогда не должна была быть моей.

Я притворялся.

Белла вытащила меня из студии, оттолкнула репортеров, ее топ сдвинулся, камеры защелкали. Спустя нескольких лет ожидания, этот момент превратил ее в маленькую девочку, которую я трахнул. Она не заслужила этого. Она никогда не была маленькой. Она была достаточно взрослой личностью, достаточно упрямой, чтобы не сдаваться.

Белла.

"Я думаю, я беременна.”

-

- Она на хрен не заслужила этого, - простонал я спиной к Эммету. Он был там. Он говорил с бухгалтером. У нее есть чек и доровор аренды квартиры. Он беременна.

- Я рассказал ей о том месте, куда водил Джейн, но она не стала слушать.

- Она должна.

- Нет, Эдвард. Думаю, не должна.

- Должна! - закричал я и ударил кулаком по стене.

- Успокойся.

- Нет.

- Ты ведешь себя, как ребенок, приятель, и у тебя скоро будет ребенок. Это проблема.

- Нет, если я смогу справиться с этим!

- Это не твой выбор.

-

Я не мог с этим справиться.

Моя мать смотрела, как я качусь в пропасть. Моя мать ждала в приемной, пока я был на консультации. Моя мать молила о сне.

Я не собирался позволить этому случиться вновь. Я допустил, чтобы это снова случилось.

"Ты не можешь быть беременной.”

"Почему нет?”

Я был на ней, между ее ног. Она улыбнулась и обняла меня. Я любил ее. Она сделала меня счастливым. Я ждал... зря. Я не собирался позволить ей уйти от меня снова. Не было причин ждать.

- Белла, ты?..

- Ты шутишь? Да.

Я сделал вид, что меня устроил ответ. Я хотел оказаться внутри любыми возможными способами, я хотел почувствовать ее. На хрен латекс. Я был засранцем.

- Я думаю, я беременна.

- Не может быть.

- Почему нет.

Ее накрыло моим оргазмом.

- Я думаю, я беременна.

- Не может быть.

- Почему нет?

Я трахал ее десять раз на дню, может быть больше.

Почему нет? Нет никаких гребаных причин почему бы нет.

-

В гостиничном номере был телефон. Я знал номер Эммета лучше чем свой собственный. Я ходил из стороны в сторону, дергал себя за волосы, ругался, меня колотило. Я не ел. Когда я спал?

Он был обеспокоен. Его глаза остановились на синяках на моих костяшках и царапинах. Затем они опустились на усыпанную стеклом толстовку.

- Мне нужно, чтобы ты договорился для меня о встрече с влиятельными людьми.

Ублюдок рассмеялся, но это звучало грустно и с беспокойством. Ему было не весело. - Так не получится, Эдвард. Назад ничего не вернешь, мужик. Она все еще беременна. Смирись с этим.

- Пошел ты.

- Ну, это правда.

- Ты не понимаешь. Мне нужно это сделать.

Эммет понизил голос и сделал два медленных, осторожных шага в моем направлении, как будто подходил к загнанному в клетку быку. - Не думаю, чтобы ты, в каком бы состоянии рассудка ты ни был, сделаешь это...

- Мне нужно это, - прервал я. - Сделай это.

- Я не поддерживаю это, Эдвард. Не дури, когда ты...

- Когда я что? Что ты собираешься сказать, кто я?

Скажи это. Скажи, что я ненормальный. Скажи, что я не в своем гребаном уме. Ты хочешь увидеть гребаное безумие?

Эммет знал меня. Он не клюнул на приманку.

- Пошел ты, Эдвард. Я просто пытаюсь помочь.

- Тогда помоги. Позвони. Это все о чем прошу.

Эммет вскинул руки и повернулся, чтобы уйти. - Это все, чего ты хочешь? Хирургическую процедуру? Это все чего ты, мать твою, хочешь? Ты мудак.

Я не колеблясь согласился: - Да. - Я был мудаком. Хуже.

- Ни за что.

Я нашел номер на тумбочке, оставленный как вызов моей вменяемости. Я знал как пользоваться проклятым телефоном. Пять чашек кофе, несколько косяков, и я был почти нормальным, когда явился на прием ко врачу... о котором сам договорился.

Капюшон на голову, голову вниз. Администратор старалась не пялиться. Я сунул свои израненные руки в карманы, ждал.

- Вы слишком молоды, чтобы рассматривать такую возможность, мистер Каллен.

- Наследственная болезнь. Генетическая.

- Ты уверен, сынок? С достижениями медицины стало доступно…

- Я уверен. Я не ребенок. Я подпишу все, что нужно. У меня есть деньги.

Я хотел боли, но ушел с синяком и тупой болью, как будто меня ударили коленом в пах. Этого было недостаточно. Я обыскал гостиничный номер. Не было ни бритвы, ни зажигалки, ни ножей. Эммет все тщательно предусмотрел.

Есть магазины. У меня были деньги. Пара долларов и у меня может быть все что нужно. Я вспомнил, как плакала моя мать. Я вспомнил ее одиночество.

Белла.

-

- Она?.. - спросил я, стараясь не заплакать.

- С Элис, - ответила моя мама. - Где ты?

- Я не знаю.

- Возвращайся домой, сынок.

- Нет.

- Ты нужен ей. Она напугана и одинока.

- Почему ты заставляешь меня сделать это?

- Ты любишь ее. Ты должен быть с ней.

Боль в голосе моей мамы рвала мою грудь. На этот раз я просто так ее не оставил. На этот раз она видела, как я бросил Беллу. Я просто нашел новый способ убить мою мать.

- Поговорим позже, мам.

- Эдва...

Я повесил трубку. Я не мог слушать. Я был в ловушке.

-

Я нашел бар, нашел ликер. Я пил, пока не заболел живот. Меня вырвало, я опорожнил желудок в переулке, и пошел назад пить дальше.

- Ни в коем случае, приятель, - сказал он мне.

Есть другие бары. Всегда есть еще выпивка. Всегда есть магазинчики с бритвами, всегда есть притоны с иглами. Курительные трубки. Ножи. Порошки. Героин. Всегда есть дешевое пиво. Я споткнулся и упал. Я забрел в другой бар. Они указали мне на выход.

Я стрельнул сигарету у входа. Нашел спички. Я поджег футболку и опалил кожу.

Заблеванный… мокрый… сидящий… мертвецки пьяный.

- Двигайся, сынок, - сказал офицер, пиная мою ногу.

- Я тебе не сынок, урод, - небрежно произнес я. Плюнул. Закрыл глаза. Мир вращался. Глаза открылись от вспышек. Мужчины говорили по рации. Люди подходили ближе. Передо мной качались наручники.

Меня подняли на покрытые рвотой ноги, толкнули к стене, похлопали по краманам.

Стало известно мое имя. Его многократно повторили, передали по цепочке командованию. Меня вырвало. Рвота брызнула на кирпичи, потекла вниз. Легкое прикосновение и осторожные руки убедились, что я не разобью голову, когда сидел на заднем сиденьи автомобиля.

Мое имя произнесли по внутренней связи. Эдвард М. Каллен.

- Слишком много выпил, мистер Каллен?

Я прислонился лбом к проволочной сетке. Я прижал руку к окну, пытаясь собраться.

- Я дам тебе шанс. Моему ребенку нравится твоя последняя песня. Знаешь, та...

Он попытался напеть. Я попытался сдержать желчь.

И вот я, и круизер подъезжает к зданию. Голова кружится. Мое здание, моргает белым и красным. Здание, где я оставил Беллу.

- Я думаю, я беременна.

- Не может быть.

- Почему нет?

Я почувствовал рвотный позыв.

- Не здесь, сынок. Давай выведем тебя отсюда.

Снаружи была суматоха. Он обошел машину. Стояла скорая помощь, огни, бегали люди. Он открыл дверь. Они все были там вместе, повели меня внутрь. Моя мать, плачущая, и Элис.

Швейцар увидел меня. Кивнул. Я побежал, спотыкался и бежал. Я пробирался через парк. Нашел десять центов, нашел Эммета и упал.

-

Очнулся. Заморгал. Яркий свет.

Белые простыни. Тупая боль между ног. Боль в животе.

Прикрывая глаза, я осмотрел комнату. Я был не в гостинице. Яркий солнечный свет сменил дождь, он подчеркнул бежевые стены, серый ковер и остановился на игрушечном пасхальном птенце, который был странно знакомым.

"Я думаю, я беременна”

"Не может быть."

"Почему нет? "

Я урегулировал будущее слишком поздно. Я исследовал свои яйца на предмет шрамов.

"Я думаю, я беременна."

Я застонал и перевернулся на бок. Игрушечный птенец смотрел на меня.

Я свернулся в клубок и проглотил горечь. Я покачался, прикусил губу. Она беременна. Она беременна. Ей девятнадцать и она беременна.

Я сделаю ее миллионером. С ней все будет хорошо.

У нее будет мой ребенок.

С ней все будет хорошо.

Она может делать все что угодно.

С ней все будет хорошо.

У нее будет мой ребенок.

У меня будет единственный ребенок… с Беллой.

Раздался стук в дверь, скрипнули петли, затем осторожные глаза. - Очнулся, Обнимашка?

Слава Богу, я был в квартире Эммета.

- Еще одна такая ночь, Эд... не делай так больше. Ладно?

- Бля.

- И ты мне говоришь.

Я сел на кровати. Сжался сильнее.

- Как она? - спросил я стену, к которой был прислонен птенец.

- Кто?

- Ты знаешь кто.

- Откуда ты знаешь? - спросил он приглушенным голосом, как будто слова шли сквозь битое стекло.

Битое стекло. Кровь смешанная с водой. Полные карманы. Этот птенец был с Таймс Сквер.

- Ты видел ее? - спросил я.

Белла... беременная моим ребенком... единственный, который у меня когда-либо будет. Я сорвал птенца с подоконника.

- Я разговаривал с Элис, - начал неуверенно он. Он покашлял. - Она собирается убить тебя. К черту вазэктомию, она отрежет тебе яйца. Полная кастрация.

- Я... она заботится о… С Бел... с ней все в порядке?

Я любил ее, и она носила моего ребенка, маленькую частичку Беллы.

- Ну, - помялся он, потом сказал раздраженно: - Она не умрет.

- Что? - спросил я. Может быть с ребенком все нормально. Он был частичкой, половинкой Беллы.

- Было близко к этому. Много крови, внутреннее кровотечение, я полагаю.

Разбитое стекло. Кровь, смешанная с водой. Пасхальные птенцы.

- Что?

Ребенок. Мой ребенок. Беда, возможно.

- Подожди, я думал, ты знаешь.

- Знаю что? - спросил я.

- Дерьмо.

- Что?

- Приятель.

- Эммет.

- Беременнось пошла совсем неправильно, Эдвард. Она в больнице. Переливание крови, капельницы, операция, я полагаю, и прочая ерунда.

- Она...

- Она жива. С ней все будет хорошо, в конечном счете.

- Она бере...?

- Нет.

Я закрыл глаза и позволил тьме поглотить меня глубже. Все кончено. Я не вернусь назад.

Дата добавления: 2015-10-28