Поттеры: после бури

Они не разговаривали уже три часа двадцать две минуты, но ни одного из них это не тяготило. Им хотелось молчать и просто касаться друг друга — легко, мимолетно, ненавязчиво. И они молчали, его пальцы скользили по ее рукам и плечам, ее — по его немного вытянутому, измученному лицу. И никто из них не мог опустить глаз — они так и смотрели друг на друга, словно этими легкими касаниями снова узнавали то, что когда-то было выучено наизусть, но утеряно...

Через три часа и двадцать четыре минуты они были в тихом коридоре Хогвартса, куда еще только заглядывало встававшее солнце. Еще минутой спустя она заговорила, голос был хриплым — от тупой боли в затылке, от теплого чувства внизу живота, от бешено колотящегося сердца, от его серебряного взгляда, в котором плавали льдинки:

— Папа уже, наверное, сошел с ума.

Он кивнул, прижимая ее к себе и целуя в рыжую макушку, припорошенную серебряным снегом.

— И твой братец.

Они одновременно улыбнулись. Звук трансгрессии домового эльфа почти не нарушил их уединенный покой.

— О, Донг...— вдруг всхлипнула она, садясь перед эльфом на колени и обнимая за худые плечи. Домовик испуганно сморгнул большими глазами, и уши его прижались к затылку.— Прости меня, миленький, прости...

— За что, миссис Лили?— Донг попытался вынырнуть из ее крепких объятий, но тщетно. Малфой еле сдерживал смех.

— Скорпиус сказал, что я заставила тебя подчиняться тому ужасному человеку...

— О...— эльфу, наконец, удалось освободиться.— Это...

— Лили, а разве ты не должна была его забыть?— вдруг спросил Скорпиус, указывая на эльфа.— Или вспомнила?

Девушка на миг задумалась, а потом пожала плечами:

— Наверное, тот человек,— она не могла произнести имени своего мучителя, хотя теперь, спустя часы после того, как Малфой ей все рассказал, его знала,— не посчитал эльфа достойным внимания воспоминанием... Как и мои сны... Я прекрасно помню Донга... Только вот... не знаю, откуда...— она задумалась.— Не могу поймать ни одной четкой картинки...

— Оставь,— Скорпиус шагнул к ней и положил прохладную руку на ее лоб, на лице — усталом, покрытом тенями изнеможения — читалась тревога,— сначала доберемся до Ксении, которая снимет головную боль... Достаточно на сегодня.

Она кивнула и на миг прижалась к нему — это была странная потребность в его близости, что становилась все сильнее, словно жажда, разбуженная три часа назад, когда он закончил свой рассказ.

— Тогда идем к твоему отцу, потом искать Ксению и Поттера,— подытожил Скорпиус, насмешливо глядя на Донга, что украдкой стирал слезу размером со сливу.— Хватит разводить сырость, уходим...

Эльф радостно кивнул и вцепился длинными пальцами в брюки хозяина. В последний момент Малфой вспомнил, что оставил в лесу пальто, но не возвращаться же из-за такой ерунды. Но одно то, что ерунда начала приходить в его голову, дарило облегчение.

Льды таяли... Жизнь вернулась в свое русло... Не хватало только толпы Поттеров вокруг, но над этим он сейчас работал...

Что ж, не толпа, но один из искомых объектов был на лицо.

— Бедный,— прошептала Лили, подходя к дивану, на котором сжался в комок сопящий во сне Джеймс.

— Счастливый,— хмыкнул Скорпиус, понимая, что и сам бы с удовольствием прилег рядом, но тогда пришлось бы выпустить руку Лили, а этого он сделать не мог. И пока она страдала, он не собирался давать себе отдыха...— Интересно, где Ксения?

— На работе,— просопел Джеймс, даже не пошевелившись.

— Да, глупый вопрос,— хмыкнул Скорпиус, чуть толкнув коленом еще дремлющего друга.— Мы тебе не помешали?

— Помешали,— буркнул Джеймс, но секундой спустя он резко открыл глаза и тут же сел, сонно глядя на сестру.— Ты...? Вы...? Как...?

— Узнаю тебя, Поттер,— от души рассмеялся Малфой, прижимая к себе Лили. Он надеялся, что Джеймсу пока хватит и этого простого свидетельства того, что все налаживается. По лицу Поттера расползлась довольная, широкая улыбка, сделавшая его сонную физиономию похожей на праздничный пирог с кремом.

— Как Ксения?— Лили тоже улыбалась, а вот Джеймс тут же как-то сник, словно в пироге была только лимонная кислота. Малфой сразу насторожился, отметая то серебристо-снежное настроение, что снова вошло в его жизнь почти четыре часа назад, с тем поцелуем, что Лили подарила ему наперекор боли.— Джим?

— Все в порядке,— отмахнулся парень, вставая и потирая лицо.— Только вот все мое тело затекло... Думаю, нужно переместиться на кровать... Хотите разделить пока нашу крышу?

Только тут Скорпиус вспомнил о том, что у них с Лили нет дома: в сожженную квартиру они, понятно, не вернутся, а коттедж в поместье еще не был закончен. Не к папе же с мамой идти...

— С удовольствием,— Малфой заметил, как быстро друг сменил тему. Что еще случилось с кузиной? Ответ пришел сразу, но он был таким неприятным, что обсуждать сейчас подобное в присутствии Лили не имело смысла. Знала ли жена о том, что Ксения ждет — ждала? — ребенка? И если знала, то... вспомнила ли?

— Нужно найти папу...— робко напомнила Лили, но Скорпиус лишь пожал плечами.

— Донг, вместо того, чтобы возиться в саже,— Малфой кивнул на измазанный передник притихшего домовика,— отправляйся искать Гарри Поттера. Скажи ему, что с Лили все хорошо и что мы будем у Джеймса...

Путь до гостиной Поттера занял ровно столько времени, сколько им потребовалось для того, чтобы поочереди ступить в камин.

— Только метлу не трогай,— кинул другу Джеймс, тут же разваливаясь на диване и вытягивая ноги.— Кстати...

Они одновременно увидели лежащие у раскрытого окна письма, явно официального вида, с министерским штапом. Судя по всему, их вызывали на допрос.

— Только не сегодня,— прошептала Лили, почти вцепившись в руку Скорпиуса.— Они ведь...?

— Все будет хорошо...— он опять прижал ее к себе, надеясь, что не причиняет ей еще большей боли своей близостью. Но быть на расстоянии он уже не мог.— Оставим все на завтра...

Хотя сегодня еще только началось, ему казалось, что сейчас глубокая ночь... Наверное, из-за усталости, что настойчиво заявляла о себе.

— Я бы поел...— Джеймс мечтательно погладил живот и посмотрел на дверной проем, что вел в кухню. Лили, взявшая у Малфоя палочку, как раз заканчивала извлекать из раненой руки мужа осклоки. Они падали на стол с тихим звоном.

Она рассмеялась, снова перевязывая ладонь Скорпиуса и отдавая ему его палочку:

— Сидите, сейчас что-нибудь вам приготовлю...— первый ее шаг в сторону от мужа был нерешительным, она оглянулась прежде, чем скрыться в кухне.

— Она потеряла ребенка?— шепотом спросил Скорпиус, садясь вполоборота к Джеймсу. Тот тут же перестал быть таким наигранно-беззаботным и тихо кивнул, глядя на свои большие руки.— Как она?

— Хорошо,— уголок губ подпрыгнул, словно боясь превратиться в улыбку.— Лучше, чем я...

— Это не удивительно,— Скорпиус положил руку на плечо друга.— У вас все еще впереди.

— Дядя Рон мне сказал что-то в том же духе... А Ксения уверена, что через семь месяцев снова забеременеет...

— Вам столько времени на это понадобится?— притворно ужаснулся Малфой.— Да, в твоем сексуальном образовании явно были пробелы, Поттер...

— Ксения как-то разговаривала с ним... с ребенком...

Брови Скорпиуса взлетели. Хотя — зачем удивляться? Это же Ксения...

— Передавал тебе привет?

Джеймс кивнул, но настроение друга явно начало передаваться и ему, потому что улыбка все-таки материализовалась на бледном лице Поттера.

— У него будут мои волосы и глаза отца...

Малфой притворно застонал, а потом хмыкнул:

— Теперь твой братец может без угрызений совести становится геем...

Лицо Джеймса скривила гримаса отвращения, но потом он повернул голову на звук посуды, что донесся из кухни, и посерьезнел:

— Как она?

— Кое-что вспомнила...

— Тебя, например?

— Ну, да,— хмыкнул Малфой, откидывая голову на спинку дивана и тоже вытягивая ноги.

— Сложно было?

— С кровью,— выдавил Скорпиус, поднимая к глазам свою заново перевязанную руку. Он все еще чувствовал боль, но это было настолько неважно сейчас...

— С твоей или ее?

— Обоих,— прошептал Малфой.

Они замолчали, полулежа плечом друг к другу. Тишина обволакивала покоем — внешним и внутренним.

— Вот и завтрак,— Лили вошла с подносом, но тут же остановилась, с улыбкой глядя на двух спящих парней. Она поставила завтрак на столик, вытянула торчащую из кармана Джеймса палочку (надо бы узнать, где ее собственная) и призвала к себе плед, которым и укрыла их.

Бедные... Судя по рассказу Скорпиуса, все то время, что ее и Ксении не было, они не спали и не ели... Она с трудом могла представить себе, что они пережили, как они это пережили, потому что даже сейчас, когда ее воспоминания о жизни с Малфоем были очень отрывочны и возвращались медленно и болезненно, она с ужасом даже просто представляла себе то, что бы испытывала на его месте.

Именно это чувство — ужас от того, что она может его потерять — помог ей там, в лесу, когда она вспомнила то, что чувствовала к нему. Она вдруг с паникой поняла, что почти его потеряла — когда подняла глаза на его искаженное мукой лицо. Казалось, что он умирал перед ней на коленях, и тот его стон, что сорвался с бледных губ, сковал ужасом ее болящее, трепещущее сердце, вновь охваченное любовью. И она не могла позволить ему умирать, она не могла терпеть его боль — как он не мог больше терпеть ее страдания. И именно в этот миг — в миг, когда она протянула к нему руку, еще не помня его, совсем ничего о нем не зная, не понимая его, но любя — она поняла, что умрет без него и что прошлое не имеет значения, что воспоминания не имеют значения, когда эти дикие холодные глаза отражают муку где-то в глубине его замерзшей души.

Она никогда не думала, что слезы могут так ранить. Одна слеза — потому что это была его слеза. Она испытала шок, сравнимый лишь с тем испугом, что захлестнул ее однажды, когда в детстве, поздней ночью, она услышала, как во сне рыдает отец.

И когда она поцеловала его, своего Скорпиуса, то с этой самой секунды поняла, что раздирающая ее боль — ничто по сравнению с перспективой быть вдали от Малфоя, с мыслью, что из-за нее он страдает...

Лили села в кресло, не отрывая взгляда от спящего лица мужа. Теперь ее уже не ужасало это слово — скорее, оно дарило покой и надежду. Она никогда его не потеряет, даже если не вспомнит всего того, что он ей кратко, почти шепотом рассказал: о мальчике-оборотне в Хогсмиде и шоковой терапии имени Малфоя, об Империусе и первой пощечине, о первом поцелуе, что она сама подарила ему в больничной крыле и о котором вспомнила, о ее первых «я тебя люблю» и Серебряном лесе, о ее необдуманном появлении в гостиной Слизерина, о его первых «я тебя люблю», о их лете с Джеймсом и Ксенией в Греции, о его появлениях в ее комнате, когда он должен был быть в Германии, о наполненной бабочками спальне, о ночных полетах на фестралах, о первом и последнем уроке полета на метле, об их первом ужине в новой квартире, о кольце и свадьбе...

Скорее всего, он многое упустил, потому что сейчас к ней возвращались и другие воспоминания... Лили думала, что он рассказал лишь о самом памятном для него...

Она, видимо, задремала, потому что вздрогнула и открыла глаза, когда услышала легкий шорох пламени.

— Ксени?— испуганно прошептала она, осознав, что девушка ее просто не видит, замерев возле камина. Та подняла глаза, и Лили тут же кинулась к подруге, обнимая.— Что случилось? Что...?

— Не здесь,— нашла в себе силы ответить целительница, заглушая свои рыдания рукой. Она стремительно пересекла комнату, где мертвым сном спали их мужья, и скрылась на кухне прежде, чем Лили последовала за ней.

Ксения сидела за столом, спрятав лицо в ладонях, плечи ее вздрагивали, но было видно, как она старается совладать с собой и сдержать рвущиеся рыдания.

— Ксени,— прошептала Лили, обнимая девушку за плечи.— Милая, дорогая моя...

Кто-то бережно отстранил ее, и Лили увидела Джеймса, который шагнул к жене, легко поднял ее со стула и прижал к себе, позволяя Ксении зарыться лицом в его широкую грудь. Целительница перестала себя сдерживать, и ее рыдания причиняли почти физическую боль.

Лили прикрыла глаза и вышла в гостиную, где дремал Скорпиус. Из-под полуопущенных ресниц на нее пристально смотрели два серебряных глаза. Она села рядом, и он обнял ее, прижав к своей груди.

— Все наладится,— прошептал он, почувствовав, что Лили дрожит.

— Что с ней?

— Я не знаю,— он поцеловал ее в макушку.— Но Джеймс выяснит...

Она кивнула, все еще вслушиваясь в тихие рыдания Ксении. Она ойкнула, когда Малфой резко поднялся, подхватив ее на руки, и двинулся к лестнице. О чем именно думал муж в этот момент: о том, чтобы побыть с ней наедине, или же о том, чтобы позволить Джеймсу и Ксении остаться одним?

— Это всегда была наша комната, если мы оставались здесь ночевать,— прошептал Скорпиус, внося ее в наполненное светом небольшое помещение, где Лили тут же заметила несколько своих вещей и стопку рубашек, наверное, Малфоя. На кровати были небрежно раскиданы маленькие подушки, на окне — задернутые шторы, которые все равно не останавливали солнце.

Он бережно опустился на кровать вместе с ней, вынул палочку и прежде, чем положить ее на прикроватный столик, взмахнул — шторы тут же стали совершенно непроницаемыми, и комната погрузилась во мрак. Еще секунда — и одна свеча справа начала отбрасывать причудливые тени на их лица.

— Мне кажется, что если ты отпустишь меня, то я тут же умру,— прошептала Лили, крепче прижимаясь к нему и обвивая руками его расслабленное тело. Теплые пальцы гладили ее по спине, заставляя закрыть глаза.

— Голова все еще болит?— едва слышно спросил он, его дыхание ласкало кожу.

— Немного,— солгала она. На самом деле, если не думать об этом, то Лили даже могла забыть о боли — с тех пор, как поцеловала его там, в лесу.

— Не пытайся вспоминать...— он коснулся губами ее виска — нежно и бережно, словно стараясь снять боль, которую бы мог ей причинить.

— Я и не пытаюсь... оно само...— она усмехнулась, поднимая голову и ставя подбородок ему на грудь, чтобы смотреть в серебро его глаз, в которых отражалось пламя свечи.— Знаешь, так интересно...

— Что?

— Вспоминаются какие-то странные моменты,— улыбка стала еще шире.

— Какие?— серебристая бровь взлетела, его пальцы играли с ее огненными волосами.

— Например, как я тебя ударила в моей хогвартской спальне... Три раза... и еще раз... после поцелуя...,— она опустила глаза, прикусывая губу, потому что смех почти уже вырвался наружу.— И потом, в Холле, когда вы с Джеймсом там были...

— За газетную статью,— кивнул он, криво усмехаясь.

— И когда ты приволок в мою спальню двух пауков из подземелий...

— Я тебе еще тогда сказал, что не специально,— рассмеялся он,— я же не виноват, что тайные проходы кишат этими милыми созданиями...

— А я была уверена, что ты это сделал специально, потому что поверил слухам о том, что я иду на бал с Грегом Грегори...

— Я всегда верил тебе, Лили,— прошептал он, притягивая к себе ее лицо.— Всегда и во всем. Если бы ты мне сказала, что ненавидишь меня, я бы тебе поверил...

— Перестань,— она положила пальцы на его губы, не желая даже слышать об этом.— Почему я должна тебя ненавидеть?

Он помолчал, видимо, стараясь выбрать самый страшный свой поступок.

— Я не уберег тебя. Из-за меня ты была в опасности... И... Я опять убил,— едва слышно проговорил он, отводя взгляд.

— Нет,— выдохнула она,— нет, ты этого не делал. Папа мне все рассказал!

— Твоего отца там не было,— он тяжело посмотрел на нее.

— Он разговаривал с мракоборцами, что расследуют это дело с похищением... ты не убивал его, это был медальон,— она погладила дрожащими пальцами его бледную щеку.

— Я выпустил заклинание...

— Экспелиармус, Скор!— она почти рассмеялась, не понимая, почему он так расстроен.— Роза это доказала! Да и медальон на эксперименте показал, что входивший в него луч был красным... Мой папа был так горд этим...

— Я не помню,— прошептал он, поглаживая ее волосы и глядя на пламя свечи.— Я совершенно не помню, как произносил заклинание... Я даже не думал о том, чем бросаю в Деверо...

— О чем же ты думал?— она еще крепче обняла его.

— О том, что каждый мой поступок может в будущем отразиться на тебе,— он прикрыл глаза.— Каждое слово, каждое небрежно отвергнутое предложение, каждый мой шаг в прошлом и настоящем — может принести тебе страдания, как в эти дни...

— Мерлин, Скор,— Лили прижалась губами к его скуле, слушая мерное биение его сердца.— Не нужно становиться параноиком только из-за того, что какой-то низкий человек решил тебе отомстить...

— А сколько их еще найдется,— горько усмехнулся он, а потом поцеловал ее — ласково, нежно, едва касаясь, словно боялся ее разбить или сломать. Никогда еще он не чувствовал такой огромной ответственности за кого-то...

— Не найдется, забудь обо всем, что было,— прошептала она.— Я здесь, со мной все хорошо...

— Если не считать, что ты почти ничего не помнишь о нас и каждый миг моего присутствия приносит тебе боль,— угрюмо заметил он.

— Ты сказал, что веришь мне, правда? Так вот слушай: твое присутствие не может приносить мне боль,— улыбнулась она.— Каждое твое прикосновение, даже твое дыхание — как обезболивающее, я просто забываю обо всем... Так было всегда?

— Как?

— Когда ты был рядом, я всегда забывала обо всем вокруг?

— Когда ты была рядом вот так...,— наконец-то его черты перестали быть напряженными, кривая улыбка заиграла на губах, когда он еще крепче прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее рыжие волосы.— Когда ты была так близко, я никогда не думал о том, что у тебя может болеть голова...

Она рассмеялась, потянувшись, чтобы поцеловать его.

— Тебе нужно поспать, раз уж ты так и не поел,— прошептала она, заставляя себя оторваться от его губ, вкус которых не могло стереть из памяти даже Забвение.

— Я не Поттер, это его жизненный девиз «есть, спать и валять дурака»,— усмехнулся Скорпиус.— В моих жизненных приоритетах на первом месте ты...

— Я люблю тебя,— прошептала она, прикрывая глаза.

— Больше жизни,— он словно произнес свое собственное признание, жидкое серебро отражало пламя свечи, и Лили почувствовала, как поток воспоминаний вдруг хлынул, затопляя ее чувствами, образами, мыслями...

— Если бы не было солнца, льды бы никогда не расстаяли и не пришла бы весна,— прошептала она те слова, что он сказал ей в день их свадьбы, а потом продожила своими словами:— Если бы не было воздуха, огонь бы никогда не загорелся... Он бы потух, он бы задохнулся, он бы был уничтожен...

— Никогда,— судорожно вздохнул он, обнимая ее и покрывая поцелуями ее лицо.— Ты всегда будешь гореть, ты всегда будешь моим огнем...

Они молчали, глядя на бездвижно горяшую свечу.

— Спи, мой Скор...— прошептала она, поглаживая его усталое, бледное лицо.— Спи, я рядом...

— Я так боюсь тебя снова потерять,— почти с болью произнес он. Наверное, еще никогда он не был таким беззащитным, даже рядом с ней. Хотелось спрятать его от всего мира и укачивать, чтобы вернуть ему уверенность в себе и своих силах.

— Никогда, слышишь?— прошептала она, положив голову ему на грудь.— Ты никогда меня не потеряешь...

Он ничего не ответил, легкая рука перебирала ее рассыпавшиеся волосы. Она лежала и слушала его дыхание, что становилось все более глубоким. Она едва заметным движением погасила свечу, погрузив комнату в темноту, наполненную покоем.

Солнечный свет играл в ее волосах, когда качели медленно двигались. Он не мог отвести от нее глаз— от лица, рук, которыми она прижимала к горлу плед, подрагивающих ресниц, бросающих тени на бледные щеки. Он еще крепче прижал ее к себе и снова тихонько оттолкнулся ногой, чтобы качели продолжали медленно двигаться, убаюкивая девушку, что он держал на руках.

Он ничего не говорил — его слова были бы пустыми и глупыми на фоне ее рыданий. Ей просто нужно было излить свое горе, свою боль — все то, что она копила в себе эти дни... Или недели? Годы? Он мог только догадываться, почему она появилась в их доме в таком состоянии, что стало толчком, последней каплей, что прорвало плотину слез...

Он молчал, обнимая ее, давая ей понять, что он рядом, что она всегда может рассчитывать на него. Ее рыдания ранили его в самое сердце, и он даже забыл, что недавно сам был в похожем состоянии. Только теперь, глядя на нее, прижимая к себе ее содрогающееся тело, он понимал, что не имеет никакого права на страдания...

Качели перемещали лучи солнца, играющие в золоте ее рассыпанных волос, он чуть склонился, чтобы свет не потревожил жену, прикрывая тенью своего тела ее лицо. Сколько прошло времени прежде, чем ее рыдания — оглушительные, страшные, обрывающие все внутри — закончились? Он не знал, да и это было неважно. Он бы стоял, обняв ее, вечность, лишь бы знать, что от этого ей легче. Что боль ее станет меньше, если он будет ее обнимать...

Она была совсем без сил, но слезы все еще текли из ее глаз — уже беззвучно, будто покорно, когда она прошептала, что ей не хватает воздуха. Он подхватил ее на руки и вынес в сад. Он бережно, словно ребенка, завернул ее в плед и укачивал, слушая, как судорожно сжимается ее горло, как текут по щекам слезы боли, как колотится ее доброе, любимое сердце.

Сейчас ему казалось, что она спит. Он чувствовал ее мерное дыхание, стук ее успокоенного сердца. Иногда она тяжело вздыхала, сжимала руки, ресницы вздрагивали, и он еще крепче обнимал ее, убаюкивая движением качелей.

Почему она рыдала? Он понимал, что причин у нее было немало, но ведь... Еще несколько часов назад она была спокойной, умиротворенной, полной ожидания и тихой грусти. Он никогда в жизни не видел вот таких ее страданий, вот таких слез...

Он смотрел на нее и безумно хотел узнать, что причинило ей такую боль и как защитить ее в будущем. Ему страшно хотелось хоть на минуту стать, как она, — целителем душ, чтобы почувствовать все то, что было у нее внутри, чтобы понять, как ей помочь, чтобы не ощущать себя таким беспомощным...

Ее волосы почти ослепляли, но он боялся даже моргать — он боялся заснуть и оставить ее наедине с мучавшей ее болью. Поэтому он смотрел на ее лицо, на ее горящие, словно пламя свечи, локоны...

Свеча. Да, Ксения всегда напоминала ему свечу, и от этого ему иногда становилось больно и страшно. Она горела, даря окружающим свет во мраке, тепло, если приблизиться, надежду, что пламя всегда будет гореть, показывая свет в конце любого сложного пути... Она горела и сгорала, ничего не делая для себя... Свеча всегда сгорает, стекая воском на подсвечник... Это было страшно...

И сейчас он бояся увидеть огарок на месте своей измученной жены. Она ведь не феникс, восстающий из пепла, она просто слишком сильная и слишком взрослая, почему-то решившая, что она должна всю жизнь расплачиваться за тот дар, что получила при рождении... Дар и тяжелый груз...

Кажется, он моргнул, но когда открыл глаза, она смотрела на него — так, как всегда, только следы слез еще явственно читались на ее лице.

— Прости...

Он даже улыбнулся, наклоняя голову и целуя ее в нос:

— Прекрати сейчас же...— он помолчал, изучая ее взгляд.— Тебе лучше?

— Да,— она отвела глаза, сосредоточившись на его подбородке, где вопреки всем заклинаниям, что давно стали для него обычным делом по утрам, все-таки пробивалась щетина. Он вообще слабо себе представлял, на что он сейчас похож...— Где Лили? Как она?

— Ксени...— он опять улыбнулся, понимая, что его жену ничто не исправит.— Забудь хоть ненадолго о других. С ними все хорошо.

— А ты как?— она подняла холодную руку и погладила его по щеке.— Ты...

— Ксени,— он потерся о ее руку,— я не хочу говорить обо мне...

Она, кажется, смутилась, тут же попытавшись улыбнуться. Словно могла его обмануть этой ложной улыбкой.

— Расскажешь?— только и спросил он.— Или это тайна?

— Присцилла Забини умерла,— выдохнула она, стараясь быть спокойной, но получалось у нее неособо.

Джеймс попытался понять, как отреагировать на эту новость. Не сказать, чтобы он испытывал сожаление, но, видя лицо Ксении, он бы предпочел, чтобы Забини была жива, если уж ее смерть так расстроила жену...

— Ты была с ней?— она кивнула, прикрывая глаза.— Было так тяжело?

— Она покончила с собой...

Джеймс еле удержался, чтобы не поднять удивленно брови: ну дает Забини... Непонятно только, почему Ксения-то тогда так переживает...

— Ты не смогла ей... помочь?— осторожно спросил он, укачивая жену. Он все пытался понять, как лучше поступить: уйти от этой темы или же дать жене выговориться...

— Я не знаю,— растерянно ответила девушка.— Я не знаю, правильно ли я поступила... Я... я будто бы помогла ей это сделать... Или же... я помогла ей избежать худшего... Я... я не знаю...

Слезы опять побежали из глаз Ксении, и Джеймс уже почти ненавидел себя за то, что стал говорить с ней об этом.

— Тихо, милая, тихо... Ты же ничего не могла сделать, если За.. если Присцилла решила поступить именно так... Ты ни в чем не виновата...

— Почему, Джим?— выдохнула она, даже не пытаясь остановить слезы.— Почему мы всегда так бессильны перед этим? И почему она должна была умереть вот так, вот такой...

— Какой?— прошептал он, стирая слезы с ее щек.

— Ощущающей себя ненужной... пустой... отвергнутой...

Он промолчал, не собираясь больше говорить на эту тему. Пусть для Ксении каждая жизнь была дорога и каждая смерть — несчатьем. Для него жизнь Присциллы Забини не стоила и пары слезинок Ксении.

— Все пройдет, милая,— он поцеловал ее в соленые губы.— Просто ты слишком многое пережила, слишком многое испытала... Нужно отдохнуть... Поспи... Я буду рядом...

— Тебе тоже нужно отдохнуть,— заметила она, привычно переходя с себя на заботу о других. Он улыбнулся, поднялся с качелей и внес жену в тихий дом, давая себе клятву, что научит Ксению думать иногда и о себе самой.

Дата добавления: 2015-10-28