Джеймс Поттер. Сколько прошло времени с тех пор, как они пропали?

Сколько прошло времени с тех пор, как они пропали? Больше суток. Так много. Но так мало. Столько уже случилось за это время...

Он сидел в кресле своей гостиной и молчал, потому что сил уже не было.

Зачем нужны фотографии? Нет вопроса — кому, потому что Джеймсу это и так было ясно.

Наверное, нужно встать, найти Малфоя, потом пойти в Министерство, как и договаривались...

Или же схватить эту чертову метлу и посмотреть, что будет...

Если это быстрая смерть — то он бы сейчас от этого не отказался...

Но кто тогда отомстит этому чудовищу?

Малфой, кто же еще?! Если переживет эту изматывающую их игру...

Хотя — пусть пьет это странное зелье, которое подействовало на друга, как Маховик Времени: Джеймсу казалось, что зелье вернуло их в то время, когда они с Малфоем еще не были друзьями...

А если метла — это портал? Возможно, она перенесет его туда, где держат девушек?

Джеймс поднялся и направился к метле, которую он обожал. Неужели теперь она может принести ему вред?

— И не думай,— крепкие пальцы буквально впились в его локоть. Он поднял глаза на Теодика — целитель качал головой.— Не делай глупостей.

Можно было просто вырваться. Можно было заорать. Можно было вытащить палочку — какое Манчилли имеет право его останавливать?! Ведь его жена, его ребенок, его сестра...

Он сник и механически отправился обратно к своему креслу. Наверное, это все зелье, что он выпил, даже не спросив Тео, что это было...

Какая-то апатия, и он не мог от нее избавиться. Он понимал, что слишком устал, но так ничего еще и не сделал. Ни на шаг не приблизился к ним...

Встать. Пойти к Малфою. Пойти в Министерство. Делать хоть что-нибудь...

И эта чертова метла, которая будто предавала его.

И фотографии... Зачем?!

Мерлин, только бы с ними ничего не случилось!

За что? За что в их прошлом они расплачиваются...?

Конечно, это Малфой, но Джеймс давно не отделял себя от друга. Его ошибки всегда были их общими ошибками.

Ведь он почти никогда не останавливал Скорпиуса. Он знал все, но принимал это, как должное.

Когда это случилось? Когда рука Малфоя сотворила им сегодняшнего врага?

Когда они прошли мимо этого...?!

Можно мелочно винить Скорпиуса, но даже сейчас Джеймс понимал: это их общая беда, общая ошибка.

Джеймс закрыл руками пылающее лицо, оперся локтями о колени. Он судорожно вспоминал все то, что было в их прошлом.

Люди. Поступки. Шутки.

Сколько же их было!

За какой момент в их шальной юности расплачиваются сейчас их жены? И разве могли они тогда знать, что за секунды смеха и развлечений, сарказма или злой насмешки они расплатятся сполна — часами страданий, страха, неизвестности.

Часами пылающего в груди льда страха.

Он сжигал Джеймса изнутри, он холодил кровь, он заставлял сердце то бешено колотиться, то замирать на миг.

Что они сделали за эти вековые сутки?

Они были у Забини. Они были на квартире Скорпиуса и Лили... Уничтоженной вместе с домовиком. Они были в Министерстве. Они были у МакЛаген-Грегори.

Теперь Паркинсон. Министерство. И длинный список тех, кого Малфой задел хоть взглядом.

Очень длинный список.

Кого мог вспомнить Джеймс?

Конечно, Присцилла Забини. И братья Забини. Но это уже было.

Грегори. Но неспособен он. Да и не похоже, что это он.

Лиана, но и ее они уже видели. Вместе с Грегори. Они нашли друг друга. В другое время можно было бы поиронизировать по этому поводу.

Паркинсон. К нему отправился Грегори.

Марк Флинт. А тут что? Да все, что угодно. Они семь лет в одной спальне жили. Но уж слишком тихим он был, незаметным...

Эйвери. Но ведь они друг друга использовали с взаимного согласия.

Эмили Дьюлис. За Фрица, за равнодушие и насмешку. За игру по-слизерински. Но ведь и это давно было. Тут же — Парма Паркинсон.

Кто еще?

Луиза. Что с ней? Где она? Помнит ли еще Скорпиуса, который так долго играл с ней?

Элизабет Грей. У нее есть основание мстить не только Скорпиусу, но и Джеймсу. Но ведь тот поцелуй и так был отомщен...

Линда. Он не помнил ее фамилии. Ну да, она еще в школе хотела отомстить, но не успела. Но ждать столько лет...

Первая девушка Малфоя, Джеймс не знал ее имени, да и Скорпиус, судя по его скромным рассказам, тоже. Но тут-то за что мстить?

Ли... Лизетта, француженка, с которой Малфой был на Рождественском балу...

Мальчишка-первокурсник, которому Малфой нарисовал Темную Метку. Глупость, конечно... Как же его звали? А, Маркус...

Кто мог знать о том, что, убив Донга, можно причинить Скорпиусу боль?

Кто мог уничтожить его квартиру? Уничтожить все, что у того было...

— Фотографии,— прошептал Джеймс, выпрямляясь. Сидевший напротив него дядя Рон, которому Тео в этот момент тоже давал какое-то зелье, с жалостью посмотрел на него.

— Ты не уверен, что они пропали?— спросил Теодик, поворачиваясь к Джеймсу.

— Они пропали здесь. Они уничтожены в квартире Малфоя. Остались... только в доме родителей...— Джеймс поднялся, тут же сбросив сонливость.

Неужели он не ошибается?

И где Альбус?! Глупый мальчишка! Ну, почему Джеймс не нашел времени, чтобы объяснить брату, как глупо убегать из школы? Почему все время смеялся, рассказывая Алу о своих вылазках из Хогвартса?!

Почему он был таким беспечным дураком?!

Почему никогда не воспринимал Альбуса всерьез?

Где же ты, Ал?

— Мне нужно немного подышать свежим воздухом,— тихо проговорил дядя Рон, поднимаясь. Он был бледен, с темными кругами под глазами. Джеймс кивнул, и дядя похлопал его по плечу, проходя мимо.

Еще и дядя Рон тут. Откуда он появился? Почему?

Джеймс проводил Рона взглядом и зажмурился: рыжая шевелюра дяди напоминала о маме. Очень сильно напоминала о том времени. Когда все было по-другому, совсем по-другому.

Когда Гермиона и дядя Рон были вместе. Когда у папы была мама, и у него был совсем другой взгляд. И другая работа.

У них был другой дом.

Когда еще не было Ксении.

И Лили не любила Скорпиуса. Она его игнорировала. Она делала вид, что его не существует.

Дядя Рон пришел оттуда, из другой жизни, куда Джеймс не хотел бы возвращаться. Да, там была мама. Но все это прошло. Все пережито.

Зачем он вернулся?

— Ты уходишь?— Теодик невозмутимо смотрел на него, вытирая руки в полотенце.

— Фотографии Лили и Малфоя — они должны быть еще в доме родителей,— проговорил Джеймс.

— Они тебе сейчас нужны?

Поттер не знал, как объяснить этому человеку, чего он боится. Он и сам пока этого не понимал. Поэтому он просто кивнул и направился к камину.

Правда, войти в него он не успел, потому что лицом к лицу столкнулся с Розой. Та почему-то явно нервничала, поспешно оглядывая комнату. И через мгновение Джеймс понял, почему: вслед за кузиной в гостиную вышел его отец.

— Как ты?— Гарри тут же шагнул к Джеймсу и взял за плечи, вглядываясь в его лицо. Отец казался очень обеспокоенным. Он подал руку Теодику и снова повернулся к сыну.

— Откуда ты тут взялся?— младший Поттер оглянулся на Розу, которая вышла на улицу, тихо прикрыв за собой дверь.

— Я получил письмо из Хогвартса, что Альбус с подругой сбежал из школы,— Гарри пошуршал пергаментом, что держал в руке.— Двое других его друзей были пойманы и сознались, что Альбус направился искать целителя, чтобы помочь чьей-то маме... Профессор Фауст узнал, что Ал и его подруга через камин попали на Косую аллею, а оттуда взяли «Ночного рыцаря». Они вышли здесь, в вашем городке. Вот я и направился сразу к Розе — чтобы найти Альбуса и вернуть его в Хогвартс...

— Папа...

— Я уже все знаю, Роза мне рассказала,— Гарри был очень серьезен, и Джеймс знал, что отец сейчас сходит с ума от страха, как и они все. А может быть и больше, ведь пропали и Лили, и Альбус.— Садись и расскажи мне все, что вы знаете, где Малфой... Я сейчас же отправляюсь к Тубе — поднимать на ноги мракоборцев... Альбус, возможно...

Отец не успел договорить, потому что в гостиной раздался просто сверхъестественно громкий хлопок. Поттеры и Тео оглянулись и замерли, не в силах что-то сказать.

Посреди комнаты появилось немного странное, но однозначно приятное для присутствующих общество. В середине, взяв за рук двух эльфов, стоял, как всегда, довольный чем-то (не собой ли?) Альбус. В двух эльфах было легко узнать Дирка, эльфа Поттеров, и Донга, эльфа Малфоев, что заставило Джеймс открыть от испуга рот.

Домовые эльфы — родственники фениксов и для них восстать из пепла так же легко, как поймать оборотня за хвост и — мордой об землю? Или они тоже становятся призраками?

— Ну, по крайней мере, Альбуса мы нашли,— выдавил Джеймс, нарушая тишину. Потом он поднял глаза на четвертого члена этой странной компании пропавших-найденных и мертвых-выживших.

Так, это уже интересно, подумал он, узнавая золотоволосую девушку, которую всего сутки назад видел в кафе, когда она изучала Малфоя.

Отец бросился к Альбусу, заключил его в объятия и поднял на руки, внимательно изучая перепачканное чем-то (для разнообразия — не шоколадом) лицо.

— Ты в порядке? Где ты был?— спросил Гарри, а Джеймс не спускал взгляда с девушки.

Она улыбнулась ему и протянула руку:

— Меня зовут Элен. И я бы хотела поговорить со Скорпиусом Малфоем...— голос ее звучал с акцентом, и Джеймс почему-то был уверен, что с французским.

— Джеймс,— откликнулся он, а потом обернулся к Донгу.— Где тебя черти носили?!

Эльф молчал, переводя огромные глаза с Элен на Джеймса.

— Он не может говорить, ему запретили,— девушка положила руку на плечо домовика.

— Как? Кто?

— Мне нужно поговорить с вашим другом. И срочно.

Джеймс повернулся к отцу, который слушал сбивчивый рассказ Альбуса: Гарри с каждой минутой становился все более суровым и бледным.

— Я ничего уже не понимаю,— пробормотал Джеймс, глядя на Элен. Та хотела что-то сказать, но тут с дивана поднялся отец (он так и не выпустил из рук Ала) и холодно проговорил:

— Думаю, нам тоже стоит послушать то, что хочет сказать наша гостья. А главное: я бы хотел знать, как мой сын оказался в вашем доме? Как туда попал эльф Скорпиуса Малфоя? И главное: кто такой ваш муж и где он сейчас?

Джеймс вопросительно взглянул на отца, а потом резко обернулся, потому что с улицы вошли Роза и дядя Рон.

Ну правильно, вот только этого им сейчас и не хватало, подумал он, увидев, как краска сошла с лица отца.

Вечеринка в полном разгаре.

Роза Уизли.

С самого момента появления дяди Гарри ее терзали сомнения и тревоги. Она не знала, стоит ли бывшим друзьям встречаться, хочет ли отец этой встречи... Но времени на принятие решения почти не было, потому что дядя Гарри должен был узнать о том, что Лили и Ксения пропали... А еще Альбус...

В общем, Роза так и не придумала, как ей поступить, когда они с Гарри вступили в камин и вскоре оказались в одном доме с ее отцом. Кажется, Мерлин не особо торопился столкнуть дядю Гарри и отца, потому что последний, как шепнул ей Тео, перехватив испуганный взгляд Розы, вышел на улицу.

Она дала отцу право выбирать: хочет ли он сейчас же увидеть друга, с которым был близок столько лет. И отец вошел в дом, почти не раздумывая. «Ему нужна сейчас наша помощь»,— пробормотал Рон, чуть усмехнувшись. Роза не поняла, что отец имеет ввиду, но не стала его отговаривать, хотя сама уже начала склоняться к тому, чтобы дядя Гарри как можно позже узнал о присутствии здесь Рона. Девушка даже не знала, почему...

В доме оказалось больше присутствующих, чем ожидалось. Роза с удивлением воззрилась на домовиков, одного из которых должно было считать мертвым, потом с радостью заметила стоящего рядом с дядей Гари Альбуса и лишь тогда обратила взгляд на незнакомую ей девушку, на которую смотрели все присутсвующие здесь родственники.

Хотя сейчас дядя Гарри не мог отвести глаз от отца, и Роза понимала, что у него просто лекий шок: вряд ли он ожидал увидеть в гостиной Джеймса человека, который, казалось, навсегда ушел из их жизни.

— Сначала я хочу поговорить со Скорпиусом Малфоем,— поизнесла незнакомка, видимо, продолжая уже начатый раньше разговор. Она с вызовом вздернула подбородок.

— Кажется, вы не совсем понимаете,— Гарри Поттер сложил на груди руки, с усилием отводя взгляд от Рона.— Мои дочь и невестка пропали, моего сына пытался похитить какой-то человек. Он привел Альбуса к вашему дому, и — как странно — в вашем доме оказался домовой эльф Малфоев, пропавший из квартиры моего зятя. Так что если вы не соглашаетесь отвечать на мои вопросы, то я заставляю вас это сделать. Есть несколько вариантов: я сейчас отведу вас в Министерство, и мракоборцы получат разрешение дать вам Сыворотку Правды... Или же вот здесь, прямо сейчас, к вам применят легилименцию,— Гарри кивнул на Тео, и Роза увидела, что ее друг сделал шаг вперед,— и мы все узнаем силой. Или же вы сами все рассказываете...

Роза видела, как Тео медленно извлекает из кармана палочку. Мерлин, что здесь происходит и кто эта девушка с таким упрямым выражением лица?

Незнакомка расстегнула две пуговицы на мантии, казалось, что она размышляет, глядя в упор на Джеймса, что стоял рядом с ней. Роза оглянулась на Тео — тот не спускал взгляда с гостьи, и девушке даже показалось, что он пытается прочесть хоть что-то в золотоволосой голове.

Все произошло слишком быстро, чтобы кто-то успел среагировать. Хотя, кажется, дядя Гарри и Тео успели, но сделать что-то не смогли, потому что не ожидали, что вдруг Донг материализуется возле незнакомки, сожмет ее локоть и трансгрессирует. А девушка в последний момент успеет схватить за руку Джеймса.

Через мгновение все трое пропали с громким хлопком.

В стену ударилось заклинание, что все-таки выпустил дядя Гарри. На лице его была паника:

— Дирк, найди Джеймса! Быстро!

Роза была согласна с дядей: пока еще не было потеряно время, эльф сможет найти кузена. Неужели только что перед их глазами был похищен Джеймс? Да быть того не может...

-Кто она? Как она здесь появилась?— Роза обернулась к Гарри, но тот присел перед Альбусом и заглянул в его глаза.

— Ал, ты должен нас отвести в этот дом. Ты должен направлять нашу трансгрессию...

— Я не могу.

— Ал, твой брат... Лили...— голос Гарри на мгновения сорвался, но он нашел в себе силы продолжить, крепко сжимая плечи младшего сына:— Мы должны попасть в дом Элен.

— Но я не могу, папа,— искренне проговорил Альбус, касаясь морщинки на лице отца.— Я ведь не знаю, где это. В первый раз туда трансгрессировал тот странный человек, а потом — Дирк. Мы можем подождать Дирка, и он нас туда отведет...

Дядя Гарри явно разрывался между желанием позвать эльфа и все же дать ему время найти Джеймса.

— Мы можем пойти в Министерство,— тихо заметил Рон, и Роза чуть улыбнулась отцу.

— Но мы только потеряем время!— Гарри остановил тяжелый взгляд на друге. Кажется, они оба сейчас были слишком заняты мыслями о том, как спасти детей, чтобы обращать внимание на то, что не виделись четыре года и расстались при тяжелых обстоятельствах.

— Твой эльф ищет сейчас Джеймса. Что ты можешь сделать еще?— отец пожал плечами, словно давая дяде Гарри время подумать.— Альбус не может трансгрессировать к дому этой... девушки. Значит, самое разумное: идти к мракоборцам и ждать твоего эльфа с новостями.

— Я...

Роза видела, что в Гарри Поттере снова просыпается человек, который всегда и все стремится делать сам, который готов лететь куда-то, не обдумав, лишь бы спасти своих близких.

Но ведь еще неизвестно, что с Джеймсом? Может, эта Элен действительно просто хочет поговорить с Малфоем? Маловероятно, но так хочется верить хоть иногда в лучшее...

— Идем,— Рон подошел к Гарри, и Роза еле сдержала улыбку: кажется, отец в кое-то веки знает, что он делает.

Дядя Гарри кивнул и обернулся к Розе:

— Если Дирк вернется... или... хоть какие-то новости...

— Я сразу тебе сообщу,— кивнула девушка, а потом, покосившись на отца, который уже отошел к Тео и о чем-то (а скорее всего, о ком-то, разговаривал), добавила приглушенно:— Где мама?

Дядя тоже бросил взгляд в сторону Рона:

— У нее сегодня началась конференция, она еще ничего не знает. Я оставил ей записку, что поехал отлавливать Альбуса...

— Нужно ей сообщить...

Дядя Гарри смотрел в упор на Розу, и она внутренне молилась, чтобы он не заставлял ее делать этот выбор.

Она не хотела решать этот вопрос! Хватит с нее этих решений!

— Напиши ей, что Альбус нашелся и что я задержусь здесь на пару дней...

— Она бы хотела знать...

— О чем?— зеленые глаза чуть сузились.— Если мы напишем ей о похищениях, она непременно приедет...

— Я не об этом...

Тяжелый взгляд Гарри был почти невыносим, но Роза не отвела своего.

— Я не могу решать этого. И ты — тоже...

— Не нужно ей говорить.

Роза и Гарри вздрогнули, потому что не слышали, как подошел Рон. По его лицу было видно, что он либо слышал, либо догадывается, о чем они говорят.

— Папа...— Роза коснулась руки отца, но тот лишь покачал головой.

— Я вас прошу: не нужно ей ничего знать... Идем, Гарри.

Дядя кивнул, бросил грустный взгляд на чуть обескураженную Розу, и двое мужчин по очереди исчезли в камине.

— Ну почему?!

Тео подошел к ней, и Роза попыталась скрыть от него разочарование в глазах. Но разве от него спрячешь?

— Позволь им самим решать свои судьбы,— шепотом произнес он, поглаживая ее по плечу.— Я знаю, ты не любишь созерцать. Но мы вмешаемся — будет только хуже. Пусть все идет своим чередом.

— С каких это пор ты стал придерживаться позиции «идем по течению»?

— Твоя мать спокойна. Ты это знаешь. Она перестала мучиться. Прошлое осталось в прошлом,— жестоко напомнил ей Тео.

— Но она моя мать! А он мой отец!

— А в нашем доме его больная женщина,— ответил на ее вскрик Тео, как всегда, спокойно и невозмутимо, словно возвращал ее из секундного, придуманного ею, мира, где ее родители снова вместе.— Они сами разберутся.

— Но ведь она ничего не узнает, если я ей не скажу,— тихо проговорила Роза.— Это подло...

Он усмехнулся уголком губ, обнимая за плечи:

— Высшая справедливость — умение прощать, помнишь?

— И?

— Прости родителей.

— За что?— насупилась Роза, не собираясь признаваться даже себе в том, что Тео в чем-то прав.

— Прости и позволь им жить так, как они решили. Ты это однажды приняла. Пусть не поняла. И, как видно, не смирилась до конца. Теперь прости. Прости теперь, когда твой отец рядом с тобой.

Роз промолчала, пряча взгляд. Теодик отстранился и шагнул к камину:

— Нужно осмотреть Сару. А ты бы могла пока заняться Берти.

— Хорошо,— кивнула девушка.— Но сначала я напишу маме...

Тео поднял вопросительно бровь.

— Я сделаю так, как просил отец.

Роза тяжело вздохнула: ей опять пришлось делать этот чертов выбор!

Она уже собиралась уйти вслед за Тео, когда в дом трансгрессировал Дирк. Он был один, но в руке держал пергамент.

— От мастера Джеймса хозяину Гарри,— пропищал эльф, подбегая к Розе.

— Я могу...?— она потянулась за свитком.

— Да, мастер Джеймс сказал отдать любому из вас.

Роза торопливо открыла свиток и пробежала его глазами. Потом вернула свиток эльфу. На сердце стало чуть-чуть легче.

«Со мной все хорошо. Мы идем искать Малфоя, чтобы Элен с ним поговорила. Потерпите немного. Встретимся в моей гостиной сегодня вечером. Джеймс».

— Дядя Гарри в Министерстве, отдай ему письмо. Наверное, он захочет проверить его на подлинность и все такое... Ты можешь... отвести меня к Джеймсу?

— Он запретил, да и они постоянно перемещаются в поисках мастера Скорпиуса. Я могу идти?

— Да, поспеши,— кивнула Роза, представляя, как волнуется дядя Гарри.

Что ж, раз ей больше ничего не остается, она пойдет к себе домой и напишет маме... Напишет, что у них все хорошо и что дядя Гарри скоро к ней присоединится.

Девушка чувствовала себя некомфортно, потому что скрывала от матери происходящее сейчас тут. Но если ей рассказать о Лили, то она точно тут же все бросит и приедет. Но тогда Роза не сможет выполнить желания отца...

Простить их? Нужно, но можно ли...? Разумом она давно все поняла и приняла... Она была уверена, что смирилась с тем, как они живут. Но, увидев снова отца... Тео прав, как всегда.

И за что прощать?

Как же иногда хочется быть маленькой и наивной девочкой... давно ее не посещало подобное желание...

Может быть, вот за это желание их простить?

Но разве они виноваты?

А кто виноват?

А есть ли вообще виноватые?

А важно ли искать их?

Может, стоит просто обратиться к себе?

От вопросов начала болеть голова, и Роза тяжело вздохнула, подходя к камину.

Вот бы мама сейчас была рядом...

Поединок.

Прости меня за то, что я любила,

Прости за кровь, что на моих руках.

Да, я убийца, я людей губила...

Но этот день встречаю я в слезах...

Она знала: он придет. Ждала ли она его? Нет, она давно его уже не ждала. Ждала ли когда-нибудь? Да, когда-то... Но не ее удел — ждать.

Она не мерила комнату шагами, в нетерпении не глядела на часы. Она не заламывала руки, не нервничала, не подбирала слова для будущего разговора.

Она думала лишь о том, чтобы эта из последняя встреча быстрее закончилась. Потому что он больше никогда не придет, а она больше никогда его не позовет.

Она остановилась возле зеркала, в которое раньше так любила глядеться. Что она видела? Все то же лицо с холодными глазами. Почти такими же, как у него.

Бледные, но выразительные. Холодные, но полные презрения к окружающему.

На ее лице больше ничего не осталось, хотя все говорили ей, что она все так же красива.

Красота... Зачем она ей, эта красота? Ведь и в этой безупречой красоте, что даровал ей ненавистный Мерлин, был лишь холод. Как насмешка над всем, что ее окружало...

Отец не раз утверждал, что ей следовало родиться мужчиной. Смешной он типчик, ее отец... Да, с сыновьями ему не повезло, но она никогда не позволяла ему сложить на нее все, что он хотел возложить на плечи сына-наследника. Сам сотворил, пусть сам и разбирается с ними.

Даже сейчас она не могла найти в себе сил и посмотреть на свою семью сквозь пелену из розового дыма. Вообще, розовый цвет — это не для нее, она ненавидела все это.

Это для тех, кто верит в принцев, белых коней и любовь без границ и проблем. Она никогда не верила в принцев, не хотела встретить своего, потому что твердо была уверена, что на третий день их совместного общения кто-то из них повесится: либо она — от скуки и неприязни к белому коню, которого нужно будет кормить и чистить, либо он — от ее яда и ее холодности...

Она не способна любить. Не способна любить так, как этот убогий розовый мир. Все это не для нее, она это поняла еще в детстве, когда плюнула в лицо мальчишке, что посмел коснуться ее руки.

Убогий розовый мир... Что там, в нем, хорошего? Прогулки под луной? Это пошло. Цветы к ногам? Мертвые цветы, уже убитые. Как это розово: подарить девушке букет трупов... Серенады? Она ненавидела кошек и одну даже однажды бросила в пруд, когда та уж слишком сильно выла под дверями кухни. Признания в любви? Глупые, пустые слова, потому что то, что произнесено, уже мертво.

И это любовь? Глупо и пусто, как в желудке голодного дракона. И она никогда об этом не мечтала. Страсть — вот что стоило всего. Она не розовая, она красная. Мраморно-красная... И страсть — это любовь ее мира, это любовь ее души. Когда мир как вспышка, когда чувства как огонь, который разгорается, тухнет, опять разгорается... Когда это борьба, когда это боль, когда это споры, суженные глаза, ярость — а потом вспышка... Вспышка страсти — богини любви...

Этого не было в ее жизни, потому что она всегда была вынуждена жить в этом убогом розовом мире. Цветы, стихи, признания — она проходила мимо, даже не удостоив взглядом. Наверное, поэтому ее за глаза звали «мраморной куклой»...

Ей нет двадцати двух, но за ее плечами — лишь убогий розовый мир и разочарование. И кровь — та кровь, что она пыталась обратить в страсть. Она никогда не раскаивалась ни в чем, потому что все делала так, как считала нужным. Каждый свой шаг она делала обдуманно и взвешенно. Она никогда не ошибалась, разве что это были ошибки других. Например, ее братьев-неудачников...

Она отвела взгляд от зеркала и посмотрела на свои ладони, на которых уже не заживали следы от ногтей. На этих руках была кровь, но это вызывало лишь холодную улыбку. Что такого ужасного она сделала? Ужасного в розовом мире, где есть только глупые розовые чувства... В ее мире — мире живом, мире страсти — все казалось приемлемым...

Сколько она себя помнила, она сражалась — за этот мир, за каждого человека, кто был не таким, как все остальные... За холод, за ярость, за настоящее, живое... Она сражалась за страсть жить, и никакая кровь на ее руках никогда не изменит этого ее желания. Она сражалась за себя и за других, их было мало... И всех поглотил убогий мир, который она презирала. Но она не могла с этим смириться, по крайней мере, с тем, что он тоже принял розовый мир.

Он был единственным из тех, кого она знала, кто тоже любил страсть, только у него это была ледяная страсть. Холод, лед, презрение... Он был ее отражением, пока его не забрали в розовый мир.

Почему? Почему он поддался?

На этот вопрос она никогда не получала ответа. Да и не спрашивала. Он не был слаб, чтобы слепо следовать за кем-то, он не был марионеткой, он был слишком силен и слишком самодостаточен, чтобы не нуждаться в розовых людях.

Сначала она думала, что в нем что-то сломали, что-то разбили, но после, глядя на него, она поняла, что наоборот — что-то склеили, что не должно было быть склеенным. И тогда она попыталась ломать — ломать обратно, чтобы вернуть его в мир страсти, в живой мир. Но чем больше она боролась за него, тем сильнее он уходил в убогий, чуждый им ранее мир.

И она не в силах была его вернуть, потому что в нем на смену страсти пришла розовая, глупая, ненастоящая любовь, в которую они раньше не верили...

Она опустила свои руки и отошла от зеркала. Все прошлое, потому что в будущем, в ее будущем, уже ничего не будет. Даже страсти, которую она так стремилась познать... Она уже не сможет сломать его...

Никто не сможет.

Хотя кто-то пытается, и она была ему благодарна за эту попытку, благодарна этому неизвестному глупцу. Благодарна, но она знала, что глупец потерпит неудачу, потому что он уже не был в розовом мире — розовый, убогий мир был в нем. И даже если отнять у него все, что связывает его с этим миром, он не вернется...

А если не поэтому — не для возвращения его в живой мир страсти — все это происходит, то зачем? Других причин она не принимала, потому что это было уже подло, эта была мертвая подлость мертвого мира, и участвовать в этом она не собиралась.

Сова, что отнесла письмо, вернулась, и Присцилла тут же направила палочку на птицу — и убила, ни на минуту не задумавшись. Она ненавидела сов — зримое напоминание о том, что у нее нет будущего. Убила, уничтожила огнем, оставив лишь горстку пепла, которую быстро смахнула в мусорную корзинку.

Нет будущего ни в мире страсти, ни в мире любви, потому что она совершила всего одну ошибку — и винить уже некого. Да она никого и не винила. Она никогда не сожалела ни о чем, что делала.

Хотя нет, об одном она сожалела. Но это не был поступок, это была часть ее жизни. Она сожалела о ненависти, что стала частью страсти. Страсти, что жила в ней все эти годы. У этой страсти были ледяные глаза и презрительная усмешка, эта страсть когда-то была красной, но с годами ушла в розовый мир.

Она сожелела о том, что ее страсть стала розовой — как и тот, кто был этой страстью. За это — за розовость — она и ненавидела его. Ненавидела, как любила.

Дверь в комнату отворилась, и вошел брат. Он был напуган, и она даже была этому рада. Она сейчас собиралась спасать его шкурку, она собиралась в последний раз коснуться красно-розового.

Коснуться, помочь и попрощаться.

Он вошел вслед за братом — все тот же взгляд, только губы сжаты.

— Оставь нас,— приказала она Фрицу, глядя прямо в холодные глаза, в которых отражался мрамор ее красоты.

— Но, Прис...

— Оставь,— почти прошипела девушка. Она была готова уже кинуть в лицо брату слова о том, что из-за него, и только из-за него, ей сейчас придется снова сражаться, хотя у нее уже не было ни сил, ни желания. Но она сдержалась.— Сейчас же.

— Хорошо, я буду в гостиной... Вместе с МакЛаген...

— Нет, иди в свою комнату, пока я тебя не позову.

Брат кивнул и вышел.

Итак, Малфой, ты нашел кого-то, кто согласился тебе помогать — помогать спасать твой глупый розовый смр. И, как бы не было это противно, я тебе сейчас тоже в этом помогу. Но только потому, что сражаться уже бесполезно, у меня нет времени, а у того, кто все это затеял, просто не хватит сил. А если не ради этого, то тогда это подлость даже в мире страсти... Подлость — это не борьба...

— Что ты хотела мне сказать?— его голос вызывает холодок по спине. Но это привычно. Так было всегда. Это по-настоящему.

— Сначала дай мне слово, что ты не тронешь никого из моей семьи.

— Забини, у меня нет времени играть в твои игры,— на скулах — желваки, потому что он действительно на пределе.— Говори, или я ухожу... А лучше — я опять заставлю твоего брата говорить...

— Дай слово, что не тронешь никого из моей семьи. Тогда я тебе помогу,— твердо повторила она, не отводя взгляда. Внутри было блаженно холодно, словно в жару ей на лицо положили ледяное полотенце.

— Присцилла...

— Я знаю кое-что важное...— она видела, как рука, в которой он сжимал палочку, дрогнула.— Но так ты ничего не узнаешь, поверь мне. Ты только потеряешь время, которого у тебя и так немного.

— У тебя есть мое слово,— сверкнув глазами, произнес Малфой,— только в том случае, если никто из твоей семьи не причастен к похищению...

— Ты дал слово,— потвторила Присцилла.— Ты не тронешь Фрица, потому что он был лишь орудием...

— Что?!— он сделал два шага к ней и обдал холодной яростью.— Вы...?!

— Успокойся,— Присцилла не отшатнулась. Она достала палочку и взмахнула ею, пока Скорпиус ее не остановил. Дверь, что вела в потайной ход, отворилась.— Фините.

Она сняла заклинание с Ксении Верди, которую заперла там до прихода Малфоя. Целительница тут же появилась в комнате, щурясь от света.

— Ксени...

Он выдохнул так, будто спазмы сжимали его горло, шагнул к кузине и быстро оглядел, словно проверяя, цела ли она, все ли в порядке.

И потом он резко повернулся, направляя свою палочку на Присциллу:

— Где Лили?! Говори, или...

— Стой, Скорпиус,— на помощь подоспела Ксения. Она мягко взяла его за руку и отвела палочку в сторону.— Они не знают.

Он не верил: и Присцилла понимала, почему. Она давала ему право сомневаться.

— Говори,— он обернулся к кузине, но Присцилла знала, что Малфой следит за каждым ее движением. Но девушка не двигалась — все то время, что Ксения рассказывала: о портале на Косой аллее, о странных подвалах-пещерах, о дьявольских силках и свете на потолке, о домовых эльфах, о Донге, о Фрице, о своем похитителе со склеенным по частям лицом. И о Лили.

О Лили Поттер — этом символе убогого розового мира.

Малфой словно окаменел, он, казалось, даже не дышал.

— Позови своего брата.— наконец, заговорил Скорпиус, когда Ксения закончила свой рассказ и опустилась в кресло. Целительница явно устала не меньше Малфоя, под глазами которого залегли круги.

— Нет. Он ничем не может тебе помочь,— Присцилла глубоко дышала, со страстью, которой он никогда не замечал в ее глазах, глядя на Малфоя.— Он не может трансгрессировать в этом место, потому что делал это с помощью домового эльфа. Он видел твоего врага лишь один раз — в то же время, что и Ксения. И ты дал слово...

— Я хочу лишь поговорить с ним,— горькая усмешка пробежала по лицу Малфоя.— Твой брат только на роль пешки и годится, а на мелочь мне сейчас отвлекаться некогда...

— Нет,— все так же твердо ответила Присцилла и даже усмехнулась, глядя на палочку Малфоя.— Подумай несколько раз прежде, чем пускать ее в ход, потому что пара часов разбирательств в Министестве тебе явно сейчас не к чему... А разбирательства будут непременно, потому что в этом доме запрещено творить подобную магию...

Рука Ксении Верди снова легла на запястье Малфоя.

— Я связала себя ментальной нитью с Лили...

Скорпиус устало прикрыл глаза.

— Как она?

— Спала, когда я в последний раз считывала ее сознание... Скорпиус, давай найдем Джеймса...

Малфой кивнул, а потом снова посмотрел на Присциллу:

— Я не прощаюсь.

— Не возвращайся,— ответила она ему.— Нам больше нечего сказать друг другу, и тебе больше нечего делать в этом доме. Прощай, Малфой.

Он промолчал, пристально глядя в ее глаза. Слишком пристально, слишком долго.

И она впервые отвела взгляд. Впервые она спряталась от его холодных глаз, в которых никогда не будет страсти.

Страсти для нее.

— Я тебе помогу,— он уже был рядом с кузиной, поддерживая ее.

Присцилла не двинулась с места, пока гости не покинули ее комнату.

Он не обещал вернуться, но его холодные глаза упрямо твердили, что это была не последняя их встреча. Когда он найдет время на «пешки», он придет. Только будет уже поздно...

Присцилла отвернулась от закрывшейся двери и разбила палочкой зеркало: чтобы не видеть, как по мраморному лицу потекла одинокая, непокорная, слеза.

Лили Поттер.

Сесть, успокоиться и подумать.

Разве не этому ее много раз учил Скорпиус? Ничего не решать сгоряча, думать, искать доказательства. И она села, закрыв глаза, хотя в голове еще отдавался легкий шорох, с которым стена-дверь закрылась за спешно уходящим метоморфомагом.

Вот, первое: он сам рассказал, что он метоморфомаг. Что он принял внешность этого Маркуса Деверо. Так почему он не мог принять внешность еще кого-то?

Например, Грега Грегори...

Лили сжала кулачки, пытаясь до мгновения восстановить этот момент: когда неизвестное ей лицо вдруг словно вылиняло, и она узнала его... Она узнала Грега, мальчика, что учился на Слизерине на год старше ее.

Она ему нравилась, это факт. И с Малфоем они были соперниками, совсем недолго. Но история в Хогсмиде, когда оборотни использовали Грега, чтобы добраться до нее, до Лили, поставила большой крест на истории, которая бы могла превратиться в историю любви.

Итак, это Грег Грегори? Вот какую задачу предстояло решить Лили, потому что временами она чувствовала чужое прикосновение к своим мыслям.

С Ксенией все хорошо, конечно, она, наверное, тоже не на свободе, но она пыталась связаться с Лили, она считывала ее сознание. И имеет ли Лили право уверенно рассказать — показать — целительнице только что узнанное лицо?

Четыре года с Малфоем явно не прошли даром... Лили сомневалась все больше и больше, что лицо Грега Грегори было настоящим лицом Маркуса Деверо.

Слишком быстро он ушел, словно... словно ему было тяжело быть вот таким. И Лили успела заметить капельку пота, что появилась на лбу метоморфомага. И дрогнувшую на миг руку. Он прилагал усилия? Но почему, если он и есть Грег?

Да и история этого человека явно не походила на историю Грега. Лили помнила, как встретила на Косой аллее одну из знакомых по Хогвартсу, и та рассказала ей, что приглашена на свадьбу Грегори. Лили была уверена, что это было в конце июня, в июле. Совсем недавно...

Но зачем? Зачем этот человек использовал Грега? Если бы она поверила, если бы она теперь считала, что именно Грегори ее похитил и мстит Скорпиусу...? Что бы это изменило? Ведь он не знает о ментальной нити между ней и Ксенией, не знает, что она может сообщить кому-то другому имя похитителя... Зачем тогда он показал ей это лицо?

Отомстить. Не только Малфою, но и Грегори. За что? Получается, этот человек знал хорошо обоих.

Слизеринец? Или кто-то из аристократических кругов? Или и то, и другое?

Лили поднялась и начала ходить по комнате. Это ей напоминало уроки Малфоя, когда он давал ей какую-то задачу, и она должна была, логически размышляя, найти ответ. Ей почти никогда этого не удавалось, но Скорпиус всегда ее хвалил.

Но каким образом даже это может причинить вред Грегу? Думай, Лили, думай.

Ей казалось, что если она найдет ответ на этот вопрос, то поймет, что же дальше, что же ее ждет.

Но ведь не может же он ее выпустить! Если он рассчитывает, что она кому-то расскажет о Грегори, значит, у нее будет такая возможность. Пусть небольшая, но будет...

Или же этому человеку просто важно, чтобы она, Лили, думала, что во всем виноват Грег. Чтобы она его возненавидела, испугалась. Почему? Ведь опять же — Грегори об этом не узнает...

Но, может быть, этому человеку достаточно того, что он об этом знает? Знает, что кто-то разуверился в чести и добропорядочности Грега? Такая мелкая пакость... Вроде как мимоходом получить и это удовольствие....

Но зачем тогда он рассказал свою историю? Потому что не боится, что ее узнает кто-то другой?

Столько вопросов, а ответов нет.

Лили снова села, уставившись на стену. Нужно как-то передать все это Ксении — в следующий раз, когда она коснется сознания Лили. Нужно, чтобы она смогла прочесть историю этого странного человека, который живет чужой жизнью и рушит чужие жизни.

Маркус Деверо.

Кто эта девушка, которой играл Малфой? Лили не очень много знала о прошлом Скорпиуса — до того, как он стал частью ее настоящего. Она никогда не расспрашивала ни брата, ни мужа (мужа...) о том, что они творили в школе. Она и так знал многое и не желала знать больше, тем более о девушках Скорпиуса.

С кем он встречался? С кем ходил на балы? Она не помнила этого...

Она знает историю похитителя... Зачем?

Ответ был один, но Лили боялась о нем думать. Возможно, этот человек устал и хочет, чтобы его нашли? Чтобы его остановили? Чтобы Малфой его нашел и посмотрел в его глаза?

Но ведь это будет верная смерть, похититель не может этого не понимать, если он настолько хорошо знает Малфоя.

Мерлин, я ничего не понимаю, так все сложно! Я не могу понять мотивов и поступков этого человека!

Ксения, где ты? Что с тобой? Сможет ли тебе помочь все то, что я тебе расскажу? И мне — помочь? Если не будет уже слишком поздно.

Рассказывать ли о Греге, или спрятать это имя, это лицо глубоко внутри себя? Малфой бы что сделал?

Он бы потребовал все, что она знает. Каждую мелочь.

Но тогда, если он узнает, он убьет Грега.

Зато у него, возможно, появится шанс найти ее.

Найти ее прежде, чем этот человека убьет ее.

Лили испугалась этой мысли: впервые она осмелилась подумать об этом. Иначе зачем бы ему рассказывать о себе так много?

Может, он солгал? Нет, это не было похоже на ложь, слишком сложно для лжи...

Голова раскалывалась, она чувствовала себя очень уставшей...

Сон пришел незаметно, будто накрыл волной — дурманящей, холодной, нежеланной, но необходимой.

Во сне тоже не было желанного покоя. Она брела в пустой, совершенно пустой серой комнате, никак не находя ее конца. Внутри было неприятно морозно. И так же пусто. Серые, безликие стены.

Она шла, потому что сзади ее подстерегал уже мрак. Она не знала, почему, но она его боялась, этого мрака, прижимая к груди холодные руки. Так было теплее, потому то внутри нее еще сохранялась частичка чего-то теплого. Даже горячего. Но это было такое крошечное тепло, что тьма грозила поглотить его, растоптать, стереть, уничтожить. И девушка вся сжималась, еще крепче прижимая к себе руки, не желая отдавать тьме эту частичку. И она шла, с надеждой глядя вперед, но там был лишь серый мрак... Позади — темнота.

И лишь внутри еще что-то светилось и давало надежду.

— Мама,— почему-то шептали губы, призывая на помощь родного человека. Почему-то казалось, что вот тут, в этом сумраке, только мама и сможет помочь — как в детстве, когда она отгораживала Лили от детских кошмаров.— Мама...

И она откликнулась, может, потому что Лили очень сильно хотела ее услышать. Пусть не увидеть — хотя бы услышать. И в рыжей вспышке волос она узнала ее, маму, так давно потерянную, но навсегда сохраненную внутри — там, где еще сохранялось тепло.

Рыжее тепло. Серебряное тепло. Зеленое.

— Мама...

Она не могла разобрать слов, но была рада их слышать. Она бросилась вперед, натыкаясь на серые стены. Она искала — но не знала, что.

— Главное внутри.

Она поняла это, она услышала маму.

— Но что там, внутри, мама?

— То, что ты ищешь. Ответы.

— Но...

— Главное — внутри, это вечно,— повторил голос, и Лили поверила: все будет хорошо, огонь внутри выстоит и выведет ее отсюда.

Ведь ей пообещала мама.

Она проснулась резко, внезапно, словно чего-то испугавшись. Села и тут же увидела поднос на столике у кровати.

Да, она была голодна.

Девушка подошла к подносу и взяла яблоко, надкусывая его. Из головы не шел этот странный сон. Да и все было странно, все.

Если ее кормят, значит, не хотят убивать. Хотя... Может, отравить?

Лили даже фыркнула от этой мысли — как это глупо-драматично прозвучало даже в ее голове. Скорпиус бы хохотал пару часов. Только он так умел хохотать...

Лили покачнулась и опустилась на кровать. Глупо? Сейчас она уже так не думала, потому что дурнота накатывала резко и безостановочно...

Не было боли, не было крови — только облако, что медленно накрывало ее, заставляя откидываться на подушки.

— Не бойся, я тебя не отравил...

Она попыталась повернуть голову в сторону говорившего, но не смогла. Она хотела закрыть глаза. Но не могла.

Ее будто парализовало.

Но он сам склонился над ней, над ее широко раскрытыми в ужасе глазами. Его дыхание коснулось ее щеки и обожгло.

— Я не знаю, больно ли это... Наверное, больно, но зато я избавлю тебя от этой опухоли... Я избавлю тебя от этого червя, что грызет тебя изнутри.

Лили еле дышала, страх требовал зажмуриться, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь, но она не могла. Она даже дышала с трудом.

— Не бойся: я умею это делать почти совершенно. У меня был замечательный учитель — мой названный папочка. Всего несколько минут, и ты избавишься от жизни, где тобою управляет Малфой... Ты будешь свободна... Наверное, это будет жизнь с чистого листа?

С серого, почему-то прорвалась мысль в заполненное паникой сознание Лили. Она видела, как похититель — с тем самым лицом, с которым он впервые появился перед ней, что наталкивало на мысль, что игра с Грегом Грегори ему не удалась особо — достает волшебную палочку.

И она вдруг поняла: поняла все. Поняла, почему он так много ей рассказал, почему держал ее здесь. Она поняла, зачем он похитил ее.

Чтобы причинить Скорпиусу самую страшную боль...

Ксения, чувствуешь ли ты мой ужас?

Он поднял палочку, улыбаясь. На его лице было почти благоговение, словно он действительно собирался спасти ее сейчас от чего-то ужасного.

— Прощайте, миссис Скорпиус Малфой.

Она не смогла закрыть глаза, но потеряла сознание — от боли, что разорвалась внутри, в затылке, а потом хлынула в лоб.

Наверное, так наступает смерть...

Дата добавления: 2015-10-28