Ларри Досси, доктор медицины 1 страница

Многим из нас снились сны, которые останавливали нас на нашем пути, заставляя подвергнуть сомнению главный жизненный выбор, предлагая поразительный новый образ любимого человека или вызывая большее осознание нашего истинного бытия. Такие «большие» сны рассказывают нам, что мы не те, за кого себя принимаем, и обнаруживают измерения за пределами повседневной реальности. Но даже когда мы встречаемся с видением такой величины, что она изменяет жизнь, остается вопрос: что именно должны мы с этим делать? И еще более провокационный вопрос: что этот сон хочет от нас?

С захватывающей ясностью эта книга излагает новый многослойный метод работы со сном и показывает, как он может помочь нам обнаружить наши величайшие возможности для подлинной, достоверной жизни. Приводя сотни примеров сновидений, автор проводит нас сквозь основы толкования и оценки, останавливаясь на различных аспектах жизни — здоровье, работе, отношениях и духовности, — которые могут быть преображены через вслушивание во внутренние переживания человека. Книга Исцеляющие сновидения показывает нам, что, сделав все, что в их силах, сны способны помочь нам принять наши собственные противоречия и исцелить разломы, которые возникли на главных перевалах жизни. Источник данных пятнадцати лет исследований, эта книга представляет собой самое важное дополнение к списку литературы о снах и намечает смелую перспективу: сны могут стать нашей величайшей надеждой в обретении целостности.

Марк Ян Бараш, ранее главный редактор журнала Новая Эра, соредактор издания Психология сегодня и полномочный редактор журнала Природное здоровье. Удостоен Национальной премии периодических журналов, дважды включен в краткий список претендентов на литературную премию ПЕН-клуба. Живет в Колорадо.

Неду Ливитту, хранившему невозмутимость и не снимавшему шляпы. Эйми Герц, поддерживавшей ход вещей, и Крису Кнатсену, ускорившему и направившему его дальше.

Столпам силы: Норману и Глории Бараш, Мими и Питеру Бакли, Мэрис Элиас, Алану Менкену, Нире Ньюман, Джону и Марго Штейнер. И ангелам сострадания: Мэри Бенджамин, Брюсу Фетзе- ру, Тому Герарди, Бобу Каплану, Джени Джоржан, Брю Джою, Синтии Лазарофф и Карлу Кюгелю, Ричарду Пэдди, Энни Сэндор, Джону Соломону, Робину Тэмплу, Дэвиду иЛоре ЛиТрессемер, МэрлУорз. Автор также признателен Гильдии авторов за своевременное содействие.

Добрым целителям: Дуайту МакКи, Джули Новик, Ронде Эйкин и Эй ко Кайлу, Марку Реннекеру, Зое Циммерман. И неустрашимым помощникам: Крису Катберсу-Дэвидсону, Кэлли Элкинс, Джейн Кэйгон и Эллери Смит.

Настоящим друзьям: Мэрилин Оуэр, Кристин Бразерсан, Майклу Чендеру, семейству Бараш (Лии, Лоте, Дугу, Линн, Кэти, Николасу), Келли Балкели, Джеффу Кону, Рэйвну Дану, Роз Добер, Джейни Гакенбах, Марку Герзону, Энни Готтлиб, Питеру Голдфарбу, Дэну и Таре Гоулеман, Биллу Грею, Джинни Холберт, Саре Харман, Дереку Харту, Норману Хьюманну, Эндрю Хейворду, Кэрил Хиршберг, Питеру Ингерсоллу, Катарине Инграм, Хелен Дженсен, Дэйву Кавеки, Кэрен Коффлер, его преподобию Карлу Коппу, Кэрен Литтман, Гаэтано и Ауэлит Маида, Диане Маркроу, Рону Масе, Сьюзан Ноэль, Джону и Эмме Пюрди, Тому Ротенбергу, Франку и Карине Роддам, Стиву Росу, Доре Раффнер, Тэйми Саймон, Тэйше Спаркс, Лоре Юлз, Еве Вэллас, Стэнли Вайсеру.

А также сновидящим[1] всего мира.

Примечание автора. Некоторые имена и характерные особенности были изменены с целью сохранения личной тайны. Некоторые из снов перефразированы или изложены в сжатом виде с целью сохранения последовательности изложения. При этом автор старался сохранить их точность и целостность.

Неве, хранившей веру

Прошлой ночью

Прошлой ночью, когда я спал, Мне снилось — о чудесное заблуждение! —

Как в сердце моем Забил родник.

И я сказал:

Из какого тайного кладезя Ты приходишь ко мне, О вода новой жизни, Которую я никогда не пил?

Прошлой ночью, когда я спал, Мне снилось — о чудесное заблуждение! —

Что в сердце моем —

Улей.

А золотые пчелы Делали белые соты И сладкий мед Из прошлых моих неудач.

Прошлой ночью, когда я спал, Мне снилось — о чудесное заблуждение! —

Как пылающее солнце Светило в моем сердце.

Оно пылало, и я чувствовал жар как от очага, И я видел свет, И на глаза мои наворачивались слезы.

Прошлой ночью, когда я спал, Мне снилось — о чудесное заблуждение! —

Что в сердце моем Был сам Бог.

Антонио Мачадо

Предисловие

Я грезила в мечтах моей жизни, с тех пор навсегда оставшихся со мной и изменивших мои убеждения; они вошли, подобно тому, как в воду входит вино, в самую мою глубину и изменили цвет моей души.

Эмили Дикинсон

Пятнадцать лет назад меня насильно ввергли — другого слова не подобрать — в мир сновидений. Случилось это без всякого прецедента или преамбулы: занимаясь своим бизнесом, с присущей этому делу смесью высоких целей и низких средств, я неожиданно оказался в некой удаленной стране, из которой так и не вернулся назад.

Прежде чем я узнал, что есть сны и есть сновидения, я относился к ним, как и все остальные. Сны, полагал я, — это своего рода ночные перетасовки ментальной колоды, исполнение фантазий и желаний, это — психические объедки, своего рода эмоциональная кофейная гуща, бессознательные сексуальные побуждения и проявления жестокости, от которых избавляет человека по ночам некий внутренний Механизм.

Однако мои сны, обычно неясные и легко исчезающие, неожиданно претерпели резкие перемены. Появился реализм цветного кино. Таинственным образом они поражали как своей расплывчатостью, так и элементами необычного, бросающегося в глаза. Смысл их был для меня полностью непостижим.

— Странный сон! — заметила моя подруга как-то утром, когда я однажды, потерпев кораблекрушение и очутившись выброшенным на берег реальности, пересказывал очередную историю моих скитаний.

— Не сон, — возразил я, пытаясь описать мое ночное плавание. — Видение.

Посетив места, интенсивность воздействия которых носила почти что галлюциногенный характер, я просыпался пораженный. Небо там было ярко-сапфировым, трава — ослепительно-изумрудной, а удивительные голоса разрывали воздух, словно удары грома. Персонажи, встреченные мною во сне, казались настолько яркими и живыми, а пейзажи киногеничными, что мир после пробуждения выглядел жалким и недостойным сравнения.

Сны эти были по большей части угрожающими. В одном из них некий маньяк под громким именем «Величайший массовый убийца в истории человечества» убежал из камеры и преследовал меня с топором, чтобы отрубить голову, В другом — Смерть выглядывала из окошка в моем подвале; ее костлявое лицо, светящееся подобно фосфору под капюшоном, отлично дополняло остальную внешность. Пожалуй, загадочным лейтмотивом была шея: шесть длинных игл торчали из моей «шеи-мозга» — по аналогии с образом моего примитивного сородича; пуля времен Второй мировой застряла в моей шее, и ее удалил добрый хирург-китаец. Еще я полз по тоннелю из крошащихся костей в некрополе майя (пробудившись, я довольно удачно обратил внимание на слово «нек-рополь»[2], но так и не нашел разгадки).

В то время я работал редактором журнала, был окружен его аурой и отлынивал от обязанностей, ссылаясь на недомогание и надеясь, что следующая ночь не станет очередным просмотром ужастиков в автокинотеатре (меня самого). Но после одного душераздирающего сна — в нем мучители держали у моего подбородка утюг, набитый раскаленными углями, и я проснулся от крика, а ноздри мои еще ощущали запах паленой плоти, — я уже не мог не обращать на них внимание. Я был убежден, что чем-то серьезно болен. Каждый последующий сон подтверждал мою уверенность со все большей очевидностью: я не услышал этого слова, но увидел неоновую надпись: «рак».

Я записался на прием к врачу, сходу выложив ему все свои страхи и смущаясь тем, что единственными моими симптомами была пригоршня кошмаров. Он скептически ощупал мою шею и сообщил, что не нашел ничего экстраординарного. Относясь ко мне не без симпатии, врач предположил, что мои терзания обусловлены стрессами на работе. Это выглядело вполне правдоподобным: целый год я носился с тем, чтобы сделать из невзрачного журнала «Новая Эра» мелованный национальный ежемесячник. Мне приходилось ежедневно заниматься рутиной и совершать броски на короткие дистанции. Перед своим уходом я неловко спросил, какой из органов тела мог соответствовать образу «шеи-мозга».

— Вероятно, шитовидная железа, — ответил врач с сомнением.

Однако проведенный анализ крови показал, что уровень гормонов у меня был в норме.

Кошмары продолжались и хлынули с еще большим напором, словно прорвав некую дамбу. Я уговорил врача провести более тщательное обследование. На этот раз, пальпируя шею, он нащупал твердую шишку — щитовидный узел. Было решено провести анализ. Я послушно проглотил несколько пилюль с незначительными дозами радиоактивного йода — щитовидная железа всасывает йод, как губка, и при этом (как мне было сказано) здоровые клетки станут «светиться» в отличие от аномальных. Снимок выявил темное подозрительное образование, которое, по уверению врача, было вполне доброкачественным. Однако несколько недель спустя опасения мои наихудшим образом подтвердились: тест на биопсию указывал на злокачественную опухоль, и мои сны были не простыми кошмарами.

Я взял отпуск на работе. Ко мне приходили друзья, родственники, коллеги, специалисты-медики, и каждый из них давал противоречивые советы и убеждал отмахнуться от моих снов. Вряд ли я мог их винить. В то же время я чувствовал себя парием, который сам себя изгнал из своего внутреннего мира своим непониманием. При этом близкие считали меня просто капризным человеком, полагая, что я уделяю ему чрезмерное внимание. Я выводил их из себя, пытаясь объяснить, что эти сны были иными — более глубокими, возвышенными и более реалистичными. Однако они, похоже, этого не понимали. Врачи стали относиться ко мне со снисхождением, а затем с плохо скрываемым раздражением. Друзья думали, что я слегка спятил. Мир метафизический обрушился на реальный подобно цунами, переполнив его многозначительностью, которую я не мог выразить.

Однажды вечером перед сном я в отчаянии нацарапал в своей тетрадке для записи снов простой вопрос: В каком направлении должно проходить исцеление?Той же ночью у меня было потрясающее видение.

Под землей белый змееподобный червь свернулся в форме правильной спирали. Когда голова его оказалась в центре, ослепительные лучи света разошлись в стороны, и торжественный голос нараспев произнес: «Ты жил на внешней оболочке своего существа. Выход — это Вход!»

Образ этот был гадок, как заплесневелая могила («Червяки заползают, и червяки выползают», — как поется в детской песенке). И только намного позже я понял, что это был символ спирального путешествия души — архетипического спуска, ведущего к цельности. В то время мое восприятие снов было слишком конкретным: я потребовал онкологическое заключение с четкими, как метеорологические знаки на телевизионной карте погоды, символами. Мистические иероглифы, однако, лишь растеребили мою рану. Медицинское обследование — постановка точного диагноза, поиск лучшего врача и средств исцеления — уже было достаточным. И теперь, когда все мое внимание было обращено вовне, сны мои приобрели центростремительную силу, все

больше толкая меня внутрь. В последующие дни и месяцы конфликт стал все больше сводить меня с ума. В конце концов я выбрал операцию не затем, чтобы спасти жизнь, а чтобы успокоить мои сны.

Последствия операции на щитовидке (мои сны приравнивали иссечение к гильотинированию, к некому ритуальному жертвоприношению) оказались более травмирующими, чем я ожидал. Лечение оставило раны на моем духе и теле. Я не мог и не был готов снова возвращаться к карусели честолюбивых замыслов. Мое стремление к успеху привело меня на край настоящей бездны. Движимый журналистским любопытством и желанием не чувствовать одиночества, я десять лет брал интервью у сотен больных и врачей, погружался в книги по медицине и мифологии, искал новые румбы процесса исцеления и новую карту моей души.

Со временем я издал две книги о связях разума и тела и сделался своего рода квазимедицинским экспертом. Однако даже после нескольких лет добросовестных исследований тайна продолжала меня преследовать. Что было источником потока образов, грозившим потопить меня в тот момент, когда я боролся за жизнь?

Разбирая сны, я всегда отдавал бессознательное предпочтение концепции Фрейда. Сны являлись для меня сложным сокрытием для голодного на секс и на власть Оно: стоит сорвать маску, и вы обязательно обнаружите зловещие черты нашего инстинктивного существа. Любой сон — ужасающий, экстатический или просто необъяснимый — обладал предсказуемым механизмом, символизмом, подлежащим безоговорочному анализу. И все же сны мои подвергали сомнению самые основательные концепции. Они обладали почти мистической непредсказуемостью событий. (Можно ли назвать совпадением тот факт, что я видел сон, где хирург-китаец вырезал мне из шеи пулю, а несколько месяцев спустя китайский хирург — доктор Ванг, ведущий специалист по щитовидке и точная копия того образа из сна — прооперировал меня и вырезал опухоль?) Сны побуждали меня к действию против моей воли. Как могли сны, эти эфемерные ночные дымки, сочетать в себе мощь канзасского торнадо, мчащегося в сторону Страны Оз? И что это были за сны?

Сказка без конца

Просматривая недавно свои тетради, я с удивлением (как будто прочел послание в бутылке) обнаружил сон, который машинально записал за несколько месяцев до того, как узнал о болезни. Тогда я посчитал его бессмысленным.

Я летел на спине динозавра, разорявшего город с воздуха. Голова его напоминала морду кокер-спаниеля с носом, покрытым снегом. Затем моя девятилетняя дочь (которая странным образом оказалась и моей сестрой) и я плыли в лодке, потерявшей управление под сильным ветром. После этого я заболел и пытался сесть на самолет.

Несмотря на то что образы эти были удивительно яркими — я испытывал страх высоты, забираясь на спину чудовища, а ветер бил мне в лицо, — их смысл ускользнул от меня. Моя сестра умерла от лейкемии почти десять лет назад в возрасте двадцати двух лет: возможно, ее присутствие во сне отражало мою затянувшуюся скорбь или было сигналом некой иррациональной тревоги, что мою дочь Лию может постигнуть та же участь. Вскоре после пробуждения я забыл об этом.

Следующим вечером Лия и я вышли, чтобы купить мороженого, а затем решили пойти к местному кинотеатру. В его вестибюле я заметил плакат нового фильма для детей под названием Сказка без конца. На нем был изображен белоснежный дракон, его дурашливая внешность носила собачьи черты и напоминала покрытую снегом собаку из моего сна. Лия заявила, что она хочет в кино, и, заинтригованный, я купил два билета.

Фильм начался с того, что некий мальчик по имени Себастьян просыпается от кошмара. У вымышленного мальчика неприятности в школе, отец делает ему замечание за завтраком, советуя не грезить наяву и не витать в облаках. Вместо этого Себастьян тайком убегает с уроков. Он заходит в книжную лавку, хозяин вручает ему старинную книгу с вытисненными таинственными символами под названием «Сказка без конца».

Спрятавшись в заброшенной школьной кладовке, мальчик вскоре оказывается в волшебной стране, которой угрожает злая сила под названием Ничто, проявляющаяся в форме всесильного ветра. Сказке присущи характерные черты обычного квеста: мальчик-герой и дружелюбный дракон вызываются спасти принцессу, чье королевство гибнет, а сама она умирает от таинственной болезни. Однако по мере прочтения книги, Себастьян с волнением обнаруживает, что стена между миром книжных фантазий и его настоящей жизнью становится все более прозрачной. Когда в книге поднимается сильная буря, реальный дождь и молния неожиданно обрушиваются в его окно. А когда мальчик-герой всматривается в волшебное зеркальце, чтобы увидеть свое истинное «Я», Себастьян узнает... свое собственное лицо\

— Ну, это уже слишком! — кричит Себастьян в панике и швыряет заколдованную книгу в угол.

Тем не менее вымысел и реальность властно сливаются в одно целое. Снова принявшись за чтение, мальчик встречается с персонажами, постепенно убеждающими его в том, что именно он должен спасти принцессу (прекрасную светловолосую девочку, черты которой, к моему испугу, поразительным образом напоминали покойную сестру). Принцесса объясняет, что ее королевство, называемое Фантазией, умирает, потому что люди больше не заботятся о своих мечтах[3].

Себастьян может ее исцелить и победить Ничто, только если станет жить в своем воображаемом мире. Кульминационный пункт фильма — принятие мальчиком реальности воображаемого мира. Одержав победу, он с триумфом возвращается на спине дракона в повседневную реальность, камнем падает на улицы города и задает взбучку перепуганным школьным задирам под крещендо музыкальной темы: «Живи мечтой — и исполнится то, о чем ты грезишь».

Хотя я был удивлен тем, что некоторые детали фильма повторяли мой сон накануне, я предпочел считать это чистым совпадением. Однако взяв недавно напрокат видеокассету, я был поражен, что фильм на самом деле заполнил недостающие части головоломки моего сна. Фильм, казалось мне, содержал направленное послание: сны мои были настоящими, а я сам — в точности как маленькая принцесса и моя сестра — должен был противостоять смертельному и всепожирающему Ничто.

Такая взаимосвязь мира снов и мира реальною находилась в противоречии с моим пониманием природы снов. Из текстов по психологии, изучаемых в колледже, я знал о существовании разных школ интерпретаций снов, которые, однако, редко говорили друг с другом на одном языке. Одних можно было бы назвать символистами. Они считали элементы снов изображениями скрытых значений, поддающимися расшифровке искусными толкователями. С другой стороны, существовали феноменалисты, утверждавшие, что в снах нет занавесов, которые бы что-либо скрывали — сны являются костюмированными репетициями новых способов существования и практической жизни; такие опыты могут способствовать личному росту индивидуума.

И, наконец, были и психологические упрощенцы, настаивавшие на том, что сон — не более чем нервная разгрузка, когда «шумящие сигналы, посланные из ствола мозга» создают несвязанные образы. Доктор Давид Фулкс (David Foulkes), ведущий поборник этой ныне возродившейся теории, писал: «Причина, по которой сновидящие не могут понять смысл снов, в том, что они ничего не значат». Сон, как

он полагал, не содержит послания; более того, «если мы все же его ищем, то занятие наше равносильно подсчету ангелов».

Однако именно подсчетом ангелов я и вынужден был заниматься за неимением другого. Я захотел знать, какие еще сокровища сокрыты в моих дневниках сновидений. Я листал их как некие записки пехотинца с поля боя, нацарапанные второпях посредине сражения, без всякой надежды, что их кто-то прочтет. В последующие годы я все больше и больше углублялся в их изучение: каждое слово и каждый образ этого личного апокрифа были подлинной книгой тайн. Раскрыв целый комплекс новых значений, я понимал, как много от меня ускользало и каким скудным набором аналитических средств я обладал. Казалось, я пытался разобрать отлаженный хронометр при помощи молотка, сфотографировать мыльницей Большой каньон или перочинным ножом огранить алмаз.

Морская звезда

Мою болезнь сопровождало множество причудливых снов, один из которых стоит особняком из-за своего удивительного своеобразия. Любопытно и то, что окончательный его смысл я весьма наглядно обнаружил только через несколько лет. Сон этот пришел в мою жизнь через неделю после того, как мне сообщили диагноз. Оглядываясь назад, я удивляюсь тому, насколько несмелыми были мои усилия разгадать его. Вероятно, мое положение можно понять. Мой врач произнес зловещее слово «рак» так торжественно, как это делает судья при вынесении приговора. Я был напуган и сбит с толку, я бегал от целите- лей-вегетарианцев к эндокринологам, будучи уверенным, что промедление смерти подобно. Однако спустя годы я понял, что сон, который я посчитал свалкой психологических отбросов, — место археологических исследований, которое дожидалось своих раскопок.

Я стою на жилой улице, наблюдая, как частный самолет «Сессна» взрывается в воздухе. Кабина падает во двор к светловолосому мальчику с Запада, затем отскакивает на лужайку ремонтника [4]. Пораженный, я замечаю, что в катастрофе выжила священная разумная морская звезда. Она едва подает признаки жизни, однако ремонтник уже принялся за дело и поместил ее в ванну с соленой водой, чтобы помочь процессу самоисцеления. Неожиданно за ней приходит мальчик, в чьем дворе она приземлилась. С неохотой мы отдаем звезду, хотя мне ясно, что он ничего не смыслит в уходе за ней. С ужасом я наблюдаю, как мальчик вынимает ее из воды. Она тут же высыхает, превращается в сухую оболочку и безвозвратно рассыпается в его неловких руках. Я безутешен из-за этой утраты, поражен тем, что прекрасное создание уничтожено так бездумно.

Проснувшись, я ухватился за образы, имеющие смысл с точки зрения медицины. «Частный самолет, — подумал я, — это метафора тела, личного транспортного средства души. Кабина пилота, где находятся приборы управления, возможно, обозначала область головы и шеи, а морская звезда — щитовидную железу, саморегулирующийся, «разумный» источник священной жизненной энергии».

Если первые образы служили своего рода анатомической схемой, то были и образы, представляющие лечение. Светловолосый мальчик олицетворял моих врачей с Запада. Сначала я действительно оказался в их «дворе» — обратившись за получением диагноза — и решался теперь (без всякой амбивалентности) на то, чтобы отдать свое тело в их руки. В то же время я не оставлял надежды найти более естественное средство.

Пожалуй, такое толкование было довольно простым. Но на следующий день моя дочь упросила меня сводить ее в Бостонский музей естественных наук, мимо которого мы проходили по дороге из школы.

Раньше мы никогда не заходили в морской павильон, и случилось так, что молодой и энергичный экскурсовод сунул мне в руки живую морскую звезду, отчетливо продекламировав при этом необычную фразу: «Она может регенерировать!» Позже в тот же день один мой друг, снимающий документальные материалы для общественного телевидения, заехал ко мне и упомянул о своей недавней поездке в Неваду, где должен был «снимать взрыв самолета» в рамках эксперимента Управления федеральной авиации по выявлению фактора «распыления топлива» при авиакатастрофах. В двигателе топливо смешивается с воздухом в карбюраторе — устройстве, с которым мои врачи часто сравнивали щитовидку, регулирующую «смесь» метаболической энергии тела. „

Сосредоточенное изучение текста сна в дневнике было похоже на возникновение четкой картинки на медленно проявляющемся фотоотпечатке. Я припомнил мое неуважение к ремонтнику из сна, мое раздражение из-за той медлительности и глуповатости, какую он демонстрировал после этой страшной катастрофы. Слово «ремонтник» (tinkerer) в моем карманном словаре толковалось как «человек, плохо выполняющий работу; делающий безуспешные попытки что- то починить или отремонтировать». Однако теперь, заглянув в большой словарь Вебстера, я с удивлением узнал, что коннотация «любитель, попусту суетящийся человек» не является первоначальным значением этого слова. В стародавние времена оно имело значение «лудильщик, починщик кастрюль, сковородок, как правило, ходящий из дома в дом» и, кроме того, «мастер на все руки». Таким образом, ремонтник — это своего рода целитель, приходящий в дом по вызову как старинный доктор; он неутомимо чинит сосуды для приготовления пищи, топлива тела.

Но в нашем обществе одноразовой посуды к таким ремонтникам относятся презрительно. Они не нашли бы понимания среди хирургов, практикующих радикальное иссечение. В своей душе я также их недооценивал. Характеристики этих двух образов из сна — терпеливого ремонтника и импульсивного, агрессивного мальчика — отображали как в зеркале две стороны моей индивидуальности, всегда враждебных друг другу. Кроме того, сама морская звезда была существом противоречивым. Животное-гибрид, творение как небес, так и океана, она самим существованием предполагала некое равновесие, которое я стремился, по большей части безуспешно, установить в своей жизни: я хотел быть звездой на медиа-небосклоне и, одновременно, хотел оставаться в своей заводи, в своих личных глубинах. Образ этот также предполагал рискованное психологическое трюкачество: морская звезда летала слишком высоко, она была рыбой без воды и существовала отчужденно, пользуясь своим личным частным самолетом.

Растолковать значение слова «Сессна» оказалось не так-то просто. Само название, казалось, не раскрывало его смысл. Однако эта модель была излюбленным транспортным средством наркокурьеров, поэтому Сессна, возможно, выражала мою тревогу относительно «зависимости» от фармацевтически пересаженного гормона после операции. И лишь через пять лет последний кусочек головоломки встал на свое место. Я вернулся в Боулдер, штат Колорадо, где арендовал со своими друзьями беспорядочно застроенный пригородный дом. Наша хозяйка проживала от нас на расстоянии десяти кварталов, и в тот день я должен был относить деньги за жилье. Но уже на выходе меня остановила соседка. «Вам туда не пройти, — сказала она. — Улица оцеплена. Самолет упал во дворе через два дома от места, где она живет». Было первое апреля. Я насмешливо взглянул на нее. «Нет, — продолжала соседка. — Я не шучу. Разбилась небольшая «Сессна».

Женщина рассказала, что пилот и пассажир погибли. Единственным наземным пострадавшим оказался старик, ремонтировавший по воскресеньям старые автомобили. Часть самолета упала на его гараж. Отправься я туда несколькими часами раньше, как было запланировано, — я стал бы непосредственным очевидцем падения «Сессны» с неба — жуткого зрелища, однажды увиденного во сне.

Я произвел небольшое расследование этого инцидента — как сообщала местная газета, власти назвали его «весьма эксцентричным» — и наткнулся на странные совпадения с ситуацией пятилетней давности. Пассажир самолета был убежден в том, что он неизлечимо болен раком головного мозга (обычная его разновидность — астроцитома, названная так из-за звездоподобной формы). Следователи окрестили его «покупателем врачей», потому что он ходил от одного врача к другому, выясняя свой диагноз. Подобная ситуация вполне характеризовала меня самого в момент моего сна. Написав прощальное письмо родственникам и друзьям, человек этот арендовал самолет, намереваясь совершить самоубийство. После взлета он напал на летчика, что и стало причиной катастрофы. По иронии судьбы вскрытие после смерти не выявило наличия рака: версия о крайне тяжелом физическом состоянии оказалась неубедительной. Однако я вспомнил о предсмертных письмах, написанных друзьям: я был убежден в неизбежности смерти и только позднее узнал, что моя опухоль была медленно растущей и менее опасной разновидностью.

И все же странно, что через пять лет после того сна я оказался всего в нескольких кварталах от дома ремонтника, куда упала Сессна. Возможно, событие это было прямым указанием на то, что сфера воображения может вторгаться в «реальную» жизнь. Обстоятельства эти укрепили меня в мысли, что любая известная мне теория сновидений была если не неверной, то весьма неполной.

Возможно, сон нужно рассматривать не только как серию метафор, но как собрание рассказов, словно расходящихся в разных направлениях, подобно конечностям морской звезды, — рассказы эти могут иногда прорывать пределы времени и пространства.

Сон о морской звезде стал для меня моделью многомерной концепции, используемой при толковании «больших» снов, поскольку истории, в нем изложенные, отсылают одновременно ко многим проблемам. Одна история посвящена насущным яичным проблемам: в моем сне я был рыбой без воды, а старался стать звездой, что и вело меня к катастрофе. Свойства эти представляли разные стороны меня самого: морская звезда — редкое и ранимое существо (ее лучи — как множество рук — намекают на возможность и опасность одновременного выполнения сразу нескольких дел); ремонтник — воплощение заботы и терпения; агрессивный мальчик — классическая теневая личность, представляющая нежелательные черты (невежество, презрение и импульсивность), на которые мне не следовало бы закрывать глаза.

Следующим сюжетом стало предупреждение, назидание относительно выбора врача: не стоит доверять импульсивной и молодой западной медицине. В этом случае меня могла постичь участь морской звезды. В послеоперационный период мое самочувствие было плохим и даже отвратительным. Подобно звезде, я также мог рассыпаться, потеряв нечто ценное и незаменимое. Кроме того, сон, как это часто бывает, предполагал альтернативный подход к решению проблемы — в данном случае, чтобы помочь пораженному органу в его собственной среде (ранние психологи называли это подкормкой почвы — nourishing the terrain). Я увидел существо, выражающее самый дух пораженного органа, и узнал о его способности к самоисцелению (щитовидная железа является одним из немногих органов, которые, как и печень, могут регенерировать ткань).

Сон этот совместил общепринятое отношение к телу как к механизму с древней концепцией, считающей органы человека сакральными, живыми существами. (В даоистской медицине, например, в легких человека живет белый тигр, в сердце — красная птица, а в селезенке — феникс[5]. Все они — разумные существа, которых следует уважать и беречь.)

Во сне, кроме того, присутствовали отчетливые сексуальные обертоны, знакомые фрейдистам: налицо явная игра слов — морская звезда находилась в кабине пилота[6]; позднее она превратилась в оболочку (cod) (согласно моему словарю, cod — архаическое слово для обозначения мошонки), высыхающую в противоположность влажному эросу морской звезды. (И в самом деле, я был поглощен работой и моя сексуальная жизнь сходила на нет). Двойная фрейдистская тема агрессии также выражена в слове cockpit [7] — места проведения петушиных боев — и предполагала, как мне казалось, соперничество с моим отцом.

Дата добавления: 2015-10-02