Знак неравенства 5 страница

«Россия должна наращивать военное присутствие во всех регионах, где люди просят защиты от оранжевых экспериментов, от разного рода цветных революций… Даже если России нужно будет участвовать в боевых действиях, этого не нужно сегодня бояться. Армии нужно, наконец, дать настоящую работу. И вот в этих действиях должен участвовать, по крайней мере, весь мужской элемент нашего народа, включая тех самых несчастных хомячков, которые очевидно могут исправиться только тогда, когда они столкнутся с реальной мужской работой, с военной работой».

«Зря я, все-таки, открывал с утра интернет, - подумал Ребров. – Мог еще хотя бы полдня прожить без него».

Слишком уж предсказуемым оказался голос пастыря. Протоиерей в своем коротком заявлении успел поддержать сирийского президента, расстреливавшего демонстрантов, и отчитать тех, кто ходит на митинги протеста.

О чем еще должен рассуждать священник? Ну, конечно же, о том, что Россия должна наращивать военное присутствие во всех регионах. Не о душе же ему говорить? Лучше уж о «реальной мужской работе».

Линдеру и прочим было бы неплохо перенестись в недалекое прошлое и оказаться в 5-м отделе Ленинградского УКГБ, входившем в систему 5-го главного управления. 5-й отдел курировал борьбу с идеологическими диверсиями противника. Там начинал свою карьеру Серов. Они бы быстро нашли общий язык. Правда, они и сейчас, большей частью, говорят на одном языке.

Поезд рано утром прибыл на Ленинградский вокзал. Когда Ребров проходил мимо купе десантников, то обнаружил, что эти «мужские элементы» все еще были абсолютно трезвы. Чтобы это значило?

92.

Музыкальный критик Турецкий сказал на митинге на проспекте Сахарова, что народ ничего не знает о личной жизни Серова. Зря он так сказал. Народ знал о его личной жизни если не все, то главное. И Турецкий тоже знал.

Серов нуждался в восторженной любви. И он, в соответствии с его запросами, ее регулярно получал. Но ему хотелось еще и еще. Организм требовал новых острых ощущений. Любовь одного, двух, ста, тысячи человек его уже давно не устраивала. Причем здесь неуловимая жена? Или прекрасная любовница. Ему срочно требовалась любовная энергия десятков миллионов. И не только в период выборов, а всегда. В любое время суток. Когда Серов захочет, тогда он и должен ее получить. Это интересовало Серова больше, чем большие деньги. Миллиарды невозможно было ощутить, а огромную любовь – возможно. Временами, необходимо было получить внезапный заряд.

Это было похоже на игру в хоккей. Серов увлекся хоккеем в пятьдесят восемь лет. Вначале клюшка ему была нужна, чтобы держаться на коньках. Чуть позднее, под мудрым руководством ручных олимпийских чемпионов, он научился забрасывать шайбы. А ручные олимпийские чемпионы быстро научились шайбы пропускать и произносить восторженные слова по поводу его умения играть в хоккей. Кто-то даже сравнил его с Харламовым и не поперхнулся.

Так вот, в хоккей Серов приезжал играть тогда, когда ему вздумается. Но ему нужны были спарринг-партнеры.

Никто, включая Серова, не знал, когда ему вздумается встать на коньки. А счастливая мысль встряхнуться игрой в хоккей могла прийти ему хоть среди ночи. И тогда же его именитые спарринг-партнеры должны были вскакивать с постели и мчаться в Ледовый дворец – развлекать народного любимца. И не просто мчаться, а делать вид, что это им ужасно нравится. Мало было уметь подыгрывать на льду. Имелась необходимость подыгрывать всегда, демонстрируя безудержную любовь и безмерное восхищение.

Когда Серов оказывался перед толпой заранее отобранных единомышленников, то получал от этого немыслимое удовольствие. Феромоны действовали на всех, включая его самого, без сомнения – джентльмена; простого, степенного, непьющего, в сущности – холостяка.

Так продолжалось много лет. Однако в последнее время механизм стал давать сбои. Формально все происходило точно так же, как и раньше. Толпы, улыбки, громкие восторги… Но Серова это уже не пронимало. Да и лица единомышленников были уже какие-то не такие. Кислый какой-то получался восторг. Вроде бы, слова любви по-прежнему произносились с надрывом. Только надрыв был в каком-то другом месте. Не там, где положено.

И все же Серов уже не мог отказаться от массовых восторженных ритуалов, чем-то похожих на дежурную процедуру свального греха. Он нуждался в массовых проявлениях обожания со стороны женщин и мужчин. И не только он. Не меньше в ритуалах нуждались и его бизнес-партнеры, в смысле – старые друзья. Это было их Общее Дело.

Получать любовь по вызову – была важнейшая часть его работы. То есть даже если бы ему это не нравилось, обстоятельства вынуждали Серова следовать определенным правилам.

Но ему нравилось.

С каждым месяцем, с каждым годом все сложнее было вырывать у народа любовь. Необходимы были сильнодействующие средства и новые источники вдохновения. Их собирали по крупицам из самых неожиданных мест.

Точно также ссыпалась земля в Священный холм. Его Пятая Империя собиралась по крупицам. Земля с могилы Пушкина (Пушкин ведь – всенародный любимец), земля с полей великих ратных побед… Это был сбор всех погибших частей перед решающей битвой. Похожим образом собирались живые и мертвые в романах-фэнтези.

Любовь не знает преград. Она одна единственная способна преодолеть одностороннюю границу между жизнью и смертью.

93.

И все-таки у Реброва и Анюты всё закончилось как у людей - женитьбой. Точнее говоря, спектаклем «Женитьба» по Гоголю.

Перед тем как расстаться, они отправились вдвоем в театр.

На гастроли приехал Александринский театр. Прославленный режиссер Валерий Фомин из предвыборного штаба кандидата в президенты Серова продемонстрировал настоящее искусство. Искусство скольжения по поверхности.

Каток с балкона был виден неплохо. Да, каток. На сцене имелся настоящий лед, настоящие коньки… Все – и Подколесин, и Кочкарёв, и Яичница, и Анучкин, и, конечно же, Агафья Тихоновна два с лишним часа добросовестно наматывали круги. Играть актерам было, в общем-то, некогда. Настоящая игра могла бы начаться только в одном случае – если бы артистам выдали клюшки. А Агафью Тихоновну поставили бы на ворота.

Моряку Жевакину Валерий Фомин «удалил» ноги, но тот все равно катался, отталкиваясь ото льда руками.

После антракта мужчины-артисты разделись до семейных трусов, но коньки так и не сняли. Под конец Подколесин завалился в коньках в постель, прямо под одеяло. Зрители усердно смеялись. Но Ребров реагировал как-то вяло… Видит Бог, не такой женитьбы он хотел. Хотя… Уж лучше такая, чем никакой.

Анюта тоже сидела притихшая. Они расставались медленно и красиво. Точнее, не очень красиво – на спектакле «Женитьба».

Года полтора назад Ребров брал у Валерия Фомина интервью. Дело было в Петербурге, в Александринском театре.

Фомин, уставившись в стол, тогда долго рассуждал о притворстве в театре.

- Театр очень умеет притворяться живым, - говорил режиссер усталым голосом. - Зрители хлопают. Родственники по линии жены крикнут «Браво!», и артисты склонны верить в то, что действительно - «браво». Артисты, даже если понимают затылком, что что-то не очень хорошо, все равно себя уговаривают. Человек так устроен. И театр живет, все нормально. Хотя многие зрители и театральные люди про себя знают, что театр давно не в той форме. Это притворство, которое свойственно театральному организму – очень опасно.

Сейчас, когда Ребров сидел и смотрел на Подколесина, облаченного в семейные трусы, в голову, перебивая гоголевские фразы, лезли слова Фомина. Он когда-то сказал Реброву примерно следующее:

- Иногда классика идет в радикальной трактовке, но это не должно быть для того, чтобы удивить. Такая мода у нас сейчас повсеместна, особенно в режиссуре молодых поколений, когда она, охваченная клиповым общедоступным мышлением, превращает театр в аттракцион для собственного самовыражения. И тогда все равно – Островский, Гоголь, Пушкин… Важно, что режиссер удивляет. Главное – собрать зал. Какой ценой ты собираешь? На что ты собираешь? Для чего ты собираешь? Такие вопросы не стоят. Некоторые мои коллеги декларируют, что для них главное, чтобы ходил зритель. Но чтобы заполнить зал – много ума не надо. Для этого надо знать пять-шесть приемов. Ими надо только уметь пользоваться. Но для чего ты собираешь зал? Я уже не говорю о таких вопросах как: «а самому тебе не стыдно?». Мы забыли, что такое «стыдно».

Ребров спросил у Фомина об искусстве раздувать с помощью СМИ мелкое до размеров великого, и об искусстве эпатажа тоже спросил.

- Есть пять-шесть человек, которые прошли круги эпатажа, - с готовность ответил режиссер из Александринки. - Они прошли и стали тянуться к художественному объему, к художественности. А некоторые все ездят, как пони по кругу. То на сцене втроем спят, то вчетвером… Но это уже никого не волнует. Если несколько лет назад еще удивлялись тому, что люди раздеваются на сцене, то сейчас это никого не удивляет. Если НЕ раздеваются, то это даже вызывает интерес.

Фомин, разумеется, не имел в виду свои спектакли, где люди раздеваются с высокими целями, и если ездят по кругу, то не как пони, а как конькобежцы или фигуристы. А это принципиальная разница.

…Когда Ребров и Анюта вышли из театра, то почти сразу же натолкнулись на улице на розовощекого парня с глумливым взором, вокруг которого собралось человек пять-шесть любопытствующих. У парня на шее висел самодельный плакат с надписью:

«Молодой человек с честными намерениями ищет настоящую женщину, которая способна полюбить его раз и на целую ночь».

94.

В Дрезденской галерее висела Venere dormiente, то есть «Спящая Венера» Джорджоне. В общем, голая девка. И как голая девка она Серова устраивала. Даже, несмотря на то, что Джорджоне эту картину не закончил – умер. Но Венеру нарисовать успел. Все остальное на холсте дорисовал его ученик Тициан.

Доктор Морг, оказавшийся нешуточным любителем живописи, на одной из конспиративных встреч в галерее в конце восьмидесятых годов объяснил Серову, что кроме Венеры и сельского пейзажа, изображенных на картине, там было и кое-что еще: у ног спящей красавицы раньше сидел еще и putti.

- Кто? – вздрогнул удивленный Серов. И не просто вздрогнул, а забеспокоился.

- Putti – по-итальянски малыш, в данном случае – обнаженный мальчик, эрот, купидон, - пояснил доктор Морг.

- А-а, купидон… Как же, знаю… Клянусь Амуром! – ответил, повысив голос, Серов, в шутку повторив слова из «Много шуму из ничего», которые ему предписано было произнести на первой встрече с доктором Моргом. - И куда же он делся?

- Закрасили. Еще в XVIII веке.

- Понятно, а то я подумал…

- Нет-нет. В XVIII веке. Это точно. Ведь что такое – putti…

- Что?

- То же самое, что и amourette, только по-французски.

- А что такое amourette?

- Легкая, мимолетная любовь.

- Понятно. Пойдем лучше – пива выпьем.

Это было самое умное, что мог тогда сказать Серов.

Серова категорически не устраивала мимолетная любовь. Но и то, что putti устранили, как будто его и не было, – его тоже не устраивало. По крайней мере, сейчас.

Серов знал, что некоторые недоумки насмехались над тем, что он однажды во время прогулки в кремлевском дворе публично поцеловал незнакомого пятилетнего мальчика в живот. Недоумки не знали и, главное, не хотели знать, что он поцеловал его не просто как мальчика, а как putti.

Это же совсем другое дело. Но ему, в то время президенту страны, невозможно было оправдываться. Никто бы ничего не понял. Поэтому он ограничился фразой, произнесенной перед журналистами:

- Он показался мне таким невинным, нежным, беззащитным, захотелось помять его.

Сегодня Серову, готовящемуся снова стать президентом огромной страны, было очень важно, чтобы Венера проснулась. Этим putti всегда и занимались - будили. Таковы были их обязанности – сидеть у ног и в нужный момент, по сигналу, будить любовь.

Похоже, момент настал.

95.

Первым делом надо было сменить съемную квартиру. В прежней Ребров больше жить не мог. В ней всё, включая бельевые прищепки и узоры на обоях, напоминало ему Анюту.

Затем надо было сменить работу. Там об Анюте не напоминало ничего, но Ребров чувствовал, что пришло время перемен. Писать газетные и журнальные статьи обо всем на свете он устал. Театр, музыка, политика, литература, экономика… Ребров был слишком навязчив, забрасывая читателей ворохом текстов. Редакторы разных изданий требовали от него все новых и новых статей. Долгое время это его устраивало, потому что его тексты никто не правил – принимали как есть. К тому же, Ребров никогда не согласовывал темы и говорил то, что думал. Но настало время остановиться.

Думать он, конечно, обо всем на свете не перестанет. Но не обязательно же по каждому поводу высказываться? Наживать врагов можно и как-нибудь иначе, и не в таких гигантских количествах.

Каждая вторая статья, даже невинная рецензия на второстепенный спектакль, приносила волну ненависти. С ним перестали здороваться люди, с которыми он еще в детский сад ходил. Многим казалось, что он словами уничтожает тот мир, в котором живет.

Оправдываться не хотелось. Но продолжать жить в атмосфере всеобщей ненависти было бы странно. Точнее, он мог бы продолжать в том же духе, но если рядом не было Анюты, то к чему эти мучения?

К Татьяне он не вернется. И в свой родной город он тоже будет стараться приезжать как можно реже. Несмотря на то, что там живет Шурик. Ребров подозревал, что Татьяна решила использовать Шурика, чтобы вернуть его, Реброва, к себе.

Он уже семь лет работал журналистом. Семилетний цикл подходил к концу. Надо было переходить в другую весовую категорию. В охранники, что ли?

96.

Когда Серову принесли его же газетную статью «Россия сосредотачивается», то Серов засомневался: не слишком ли туманное название? Может быть, сменить?

Но Серову вежливо объяснили:

- Не надо. Это очень важное название, связывающее две России – XIX века и нынешнюю.

Серов согласился и оказался прав.

Что делает сегодня Россия? Правильно, сосредотачивается.

Знатоки техники медитации подтвердят, что такое сосредоточение. Это медитация, которая способна отправить жить в четвертое измерение. Туда, где царит мир абстракции. Для этого надо достичь предельной концентрации и проявить терпение. Желательно, усесться в позу лотоса или полулотоса, избегая физической активности.

Сосредоточение – это непоколебимое устремление мысли на одну точку. Надо ли говорить, что это за точка?

Конечно же, это Серов. Именно к нему сегодня прикованы все взоры. Именно он не сходит с экрана телевизоров. Всем предлагается выбрать позу лотоса или, в крайнем случае, полулотоса (так и быть, эта поза – великодушная уступка специально для непримиримой оппозиции) и сконцентрироваться на главном и проявить терпение. Требуется совсем немного: не дергаться.

Короче говоря, Серов предложил России сосредоточиться на Серове.

Обычно, практика медитации направлена на раскрытие темных зон индивидуального сознания. Вместо темных зон, если долго сидеть, уставившись в одну точку, постепенно появляются светлые.

Так достигается просветление. Желательно, в первом туре.

А странные люди, кому поза лотоса и полулотоса кажется неудобной, объявляются несогласными агентами и наймитами.

Полезная информация для тех, кто все-таки внял призыву кандидата в президенты и решил сосредоточиться: позы лотоса («падмасана») и полулотоса («ардха-падмасана») подходят только для очень растянутых людей. Если у вас с этим проблемы, наиболее фанатичные последователи йоги рекомендуют провести операцию по удалению коленного хряща (не это ли имеют в виду те, кто до сих пор твердит о вставании России с колен?).

Цель сосредоточения - заставить позвоночник обрести извилистую конфигурацию. Самое ценное в позе лотоса – прогиб поясницы. Прогиб фиксируется регулярно.

Российские ветви власти давно научились сгибаться в нужном месте и требуют того же самого от всех граждан. В противном случае, ставят на них клеймо несогласных, не желающих, как все нормальные люди, организованно отправляться в четвертое измерение (это то же самое, что третий срок).

- Ладно, пускай Россия сосредотачивается, - махнул рукой Серов и отправился в спортзал – возиться с потными мальчишками на татами.

98.

До Калужской площади Ребров доехал на метро. Обычно, на станцию метро Октябрьская он приезжал, чтобы потом идти к Центральному дому художников. Но сегодня ему было в другую сторону. Сразу же за Калужской площадью, на Большой Якиманке, собирались участники шествия протеста против Владимира Серова.

За цепью полицейских стоял бородатый человек с необычным плакатом. У многих в руках были издевательские карикатуры на Серова, а у этого человека - изображение Иисуса Христа. Причем не плакат, а картина, хоть и прибитая к рукояти.

Ребров прошел мимо, но потом вернулся и задал мужчине почти провокационный вопрос:

- Зачем вам Большой Якиманке понадобился Иисус?

- Искусство должно быть там, где есть жизнь, - ответил мужчина, который оказался художником Михаилом Стручевским. - Вы меня не узнали? – почти без огорчения спросил он. - Когда-то я был известен. - И художник начал вспоминать: - В советские времена меня вышвырнули из страны. Я жил в Америке.

- И когда вернулись?

- В 1994 году. Тогда же, когда и автор «Архипелага ГУЛАГ».

Михаил Стручевский прав был, по крайней мере, в одном – жизнь на Большой Якиманке точно была. Особенно сегодня в полдень. Жизнь кипела, несмотря на мороз. Огромное количество людей собиралось быстрее, чем полтора месяца назад на проспекте Сахарова.

Прежде чем оказаться на Болотной площади, надо было пройти всю Большую Якиманку, где неподалеку от Калужской площади активно раздавали белые и зеленые шарики, наполненные гелием.

На белых шариках, дарованных только что созданной Лигой избирателей, красовалась надпись: «Еще раз меня надуют – я лопну». Имелся и более оптимистичный вариант: «Я не сдуюсь».

За шариками выстраивалась очередь. Люди тянулись вверх и отрывали шарики, словно лепестки у гигантского цветка. На счастье?

Позднее, когда рок-певец Юрчук со сцены споет песню о Родине, все шарики одновременно выпустят в небо. А пока что их раздавали людям абсолютно разных убеждений и статуса. Всем, кто имел наглость считать, что Россия доросла до честных выборов.

Вид клоуна с колокольчиком в носу, с деловым видом подвязывающего разноцветные шарики к своему желтому рюкзаку, навел Реброва на мысль о том, что сейчас начнется русский карнавал: русская зима, минус двадцать, рукавицы-валенки-треух… Но если обычный карнавал сопровождался маскарадом, то здесь все было иначе. Люди собрались, чтобы сорвать маски с той власти, которая, по их мнению, прикрываясь народом, грабит страну. Но праздником происходящее быть не переставало.

Клоун на Большой Якиманке – явная реакция на оскорбления сторонников Серова, называвших протестующих клоунами.

«Вы нас называете клоунами? Хорошо». На секунду Реброву тоже захотелось воткнуть в свои ноздри какой-нибудь колокольчик.

Людей на Большой Якиманке становилось все больше. Пенсионеры, студенты, преподаватели, рабочие, артисты, писатели, бизнесмены… У каждого десятого в руках имелся какой-нибудь самодельный плакат. Что-нибудь вроде «Выборы без фальсификаций, амфоры без Серова», «Put in trash» («Выброси в мусорное ведро») или «Зачем Володька сбрил усы?» (с портретами Сталина, Лукашенко, Каддафи и Серова).

Народное творчество было намного предпочтительнее того, что предлагали отдельные организаторы шествия.

Во всяком случае, кричалки и считалки «про Вову», доносящиеся из колонок, были слишком примитивны и резали слух. Наиболее громко и резко звучал над Москвой лозунг «Серов – вор»! Коротко и ясно. Хотя и не смешно. Но зато от истины недалеко.

Постепенно сформировались колонны. Левые, националисты, правые… Однако большая часть собравшихся представляла не партии, а самих себя. По большому счету, это было шествие беспартийных. Остальные – лишь примкнувшие. Любая из партий обычно собирают одну сотую от того числа людей, которые пришли на Большую Якиманку.

Группа журналистов, в том числе и Ребров, столпились возле предводителя общей колонны – Владимира Рыжикова. Он – в синей куртке с белой ленточкой на груди - постоянно переговаривался по мобильному телефону и давал интервью. В частности, он произнес:

- Вчера разговаривал с Михаилом Пороховым – он ведет колонну в две-три тысячи.

Ребров, учитывая размах миллиардера и кандидата в президенты Порохова, тут же попробовал уточнить:

- Две-три тысячи чего? Миллиардов долларов?

Но Рыжиков в шуме вопрос Реброва не расслышал.

- Музыки не хватает, - чуть позднее сказал Рыжиков с сожалением. - Должны включить музыку.

Музыку включили только минут через двадцать. Это был Владимир Высоцкий. Высоцкого неожиданно сменили The Clash – песня «London Calling».

Главный девиз шествия был – «Россия без Серова». Этот баннер растянули почти на всю ширину Большой Якиманки.

Справа от Реброва встал улыбчивый парень с деревянной доской-плакатом с надписью «Долой серость!». На обратной стороне было написано: «Сера». Доска была толстая – сантиметров десять. Иногда парень поднимал доску над головой, а иногда клал под ноги, сразу же становясь на голову выше окружающих. На митингах это – незаменимая вещь, тем более что топтаться, прямо-таки втаптывать «Серу» - одно удовольствие.

Якиманка, конечно, большая, но и ее ширины на всех не хватило. Люди все подходили и подходили, опережая по тротуару тех, кто встал впереди на проезжей части.

Колонна несколько раз пыталась отправиться в путь, не дождавшись команды. Но сзади народ радостно начинал дружно скандировать: «Стоять! Стоять!» Так сказать, самоуправление в действии.

Полпервого, после нескольких фальстартов, колонна, наконец, по-настоящему тронулась с места. Впереди, вместе с плакатами и партийными флагами, развивались «Веселый Роджер» и десантные флаги. Среди них Ребров заметил одинокий Андреевский флаг.

На грузовике, который ехал справа, включили песню «Анархия» группы «Кино». Однако в колоннах никакой анархии не было. Зато постоянно шло общение.

Ребров внедрился в самую гущу толпы.

Незнакомые люди рассказывали друг другу о том, что заставляет их уже в третий раз выходить с протестом на улицы Москвы. Общее ощущение – заставляет хаос. То есть то, чем пугают сторонники Серова, утверждающие, что если Серова не изберут, то в России наступит хаос.

По мнению собравшихся, хаос уже наступил. При Серове и из-за Серова. Во всяком случае, рассказы о том, что происходит на заводах, на рынках, в вузах, в больницах, в армии – наводили на эту нехитрую мысль.

Коррупционная экономика не справляется. И коррупционная политика не справляется. У российской власти были неограниченные возможности и ограниченная совесть.

Колонна двигалась почти без остановки. Парад плакатов продолжался. Впереди над головами колыхалось: «Какое счастье: умные друзья и враги-идиоты. Борис Акулинин», «Серов – кидала, мы ему не верим» и «Ботекс не греет». Всюду мелькали портреты Михаила Хорохорского.

Из окон окружающих домов то и дело выглядывали люди. Многие фотографировали. С некоторых балконов свисали белые ленты.

В открытом окне неожиданно возник оголенный по пояс мужчина с фотоаппаратом. Видимо, проснулся, глянул в окно и обалдел.

- Спускайся! – крикнули мужчине из толпы.

- Кремль уже виден! - раздался чей-то бодрый голос. Сказано было многозначительно. Действительно, впереди показались башни Кремля.

У мужчины, который шел впереди Реброва, на голове был головной убор «а ля Северная Корея» с надписью: «Мы не корейцы – плакать не будем». Соседний плакат гласил: «Нам холодно, но мы пришли».

Впрочем, мороз не слишком мешал. Ребров боялся, что будет намного холоднее. Если одеться по сезону – совсем не холодно. Градусов 20 ниже нуля с легким ветерком. Даже капюшон поднимать не пришлось. Слова на лету не замерзали. Жить было можно.

Неподалеку от Малого Каменного моста из ирландского паба степенно вышла компания с плакатом «Спасибо что живой» и портретом Серова. Даже на фоне прочих сатирических плакатов их кандидат в президенты смотрелся вызывающе смешно. К компании устремились фотографы и желающие сфотографироваться на историческом фоне.

Возле Малого Каменного моста, как раз под подходящим указателем «Студии братьев Люмьер», собралось множество телеоператоров и фоторепортеров. Здесь выгодная точка, чтобы запечатлеть почти всех участников шествия.

Перешли мост и свернули направо, к Поцелуеву мосту, двигаясь мимо аллеи деревьев, целиком состоящих из навесных замков – символов крепкой любви. Навесных замков здесь было тысячи. Наверное, сегодня в России проще было ногтем открыть все эти замки, один за другим, чем честно победить на выборах. Но это - сегодня. Завтра-послезавтра всё может измениться.

Возле сцены, над которой висел лозунг «Россия будет свободной», на больших экранах показывали записи Высоцкого, Цоя. Затем включили клип «Поезд в огне» «Аквариума».

Начало митинга получается слегка смазанным. Слово предоставили музыкальному критику Артемию Турецкому, и он затянул песню собственного сочинения, призывая не столько подпевать, сколько подтанцовывать под припев: «Шайку Серова на нары! Ша Пу На На!»

Над Москвою в исполнении Турецкого зазвучало:

Маленький Вова выиграл в лото

Больше России не нужен никто

Граждане в коме, урки рулят

Стражи порядка на стрёме стоят

Это очевидная антихудожественная самодеятельность сменилась выступлением группы «Десант свободы» с еще одной песней про Серова («Мы требуем мирно - тиран – уходи!»).

Народ, конечно, от нечего делать, это приветствовал, но особого энтузиазма видно не было. По крайней мере, там, где остановился Ребров. Примитивный стеб и угрюмый протест не совсем соответствовали настроению тех, кто пришел на Болотную площадь в общегражданской колонне.

Учитывая мороз, количество выступающих было ограничено. Так же как и время для выступлений. Однако писатель Мила Люлицкая высказалась совсем уж кратко. Да, к тому же, еще и тихо. Она произнесла:

- В толпе стоят несколько будущих президентов.

Толпа в ответ начала скандировать:

- Громче, не слышно! - тем самым заглушая и без того тихую речь.

Столь же тихо, мимо микрофона, выступила и журналист Ирина Яснова. Ее вывезли на инвалидной коляске.

- У кого-то нет ног, - сказала она, - у кого-то нет рук, у кого-то нет совести, у кого-то нет чести. Если ноги и руки ты не можешь себе вырастить сам заново, то совесть и честь в себе можно воспитать. И мы должны с вами работать над тем, чтобы нами руководили с честью. Это зависит от нас, это зависит от того, что мы тут собираемся. Это зависит от того, что нас так много.

Неожиданно на Болотной Ребров заметил американский след. Но это совсем не след Госдепа США. К сцене сквозь толпу продвигаются люди с плакатом «Мы должны держаться вместе, чтобы нас не повесили порознь». И подпись: «Бенджамен Франклин, 1776 год».

Наиболее доходчиво говорили Илья Юшин и Сергей Удалов, у которых опыта выступления на протестных митингах предостаточно (как и опыта отсидки после этих митингов).

Юшин начал скандировать: «Долой самодержавие! Да здравствует республика!»

А лидер левых Удалов с надрывом и матом ответил тем, кто утверждал, будто на митинги протеста приходят в интересах США.

- Это ложь и провокация! – закричал Удалов. - Я в 1999 году, когда бомбили Сербию, был у американского посольства. Там закидывали посольство американское всем дерьмом до пятого и шестого этажа. Вот, я лично до пятого этажа бросил! А где был Серов? Где была вся эта шайка? Я их там не видел…Они говорят, что революция норковых шуб. Что вы врете, гады?! Я вот в этой куртке уже третий год хожу! Где тут шубы норковые? И шубы, и миллиарды, и виллы за границей! Поэтому мы выступаем в интересах большинства, которое сегодня унижено

Дата добавления: 2015-10-24