Знак неравенства 1 страница

По большому счету у Серова сейчас уже не было выбора. Он загнал страну и себя в такой угол, из которого безболезненно уже не выбраться. Но даже здесь, в темном сыром углу, выбор все равно остается. Либо Россия, либо Серов.

Имеется, правда, еще метафизический третий вариант – строительство «сказочного царства».

Бескорыстин высокой пирамиды говорил о том, что надо вернуть «сознание ребенка к общей мечте – империи, где жизнь прекрасна, как в детском сне». Погружение в сказочный сон как новый этап развития России, - это все равно, что всей страной вместе с Серовым нырять на морское дно в надежде найти древнюю амфору. Море выйдет из берегов. Чтобы дружно погрузиться в этот сон наяву, паразитическим моховиком не обойтись. Здесь нужны более ядовитые грибы.

При объявленном моратории на смертную казнь очередной 12-летний (6+6) срок правления Серова можно спокойно приравнять к пожизненному сроку. Апокалипсические настроения создают подходящую атмосферу доверчивой обреченности. Это плодородная почва для выращивания паразитических моховиков. В действительности, всё не так безнадежно. Ставить знак равенства между Серовым и Россией еще рано.

То, что произошло между Серовым и его младшим партнером, теперь называют рокировкой. Вряд ли это рокировка. Скорее, это напоминает игру в подкидного дурака, причем краплеными картами.

Чтобы не поддерживать шулеров, для начала надо избавиться от дурной привычки садиться с ними играть. А дальше остается только длительная работа по налаживанию связей между преступлением и наказанием, потому что их власть основана не столько на нефти и газе, сколько на безграничной убежденности в своей безнаказанности.

«Пусть тебя не смущает, обещанный к завтраку суд. // Бог простит и себя, и его, и сто тысяч Иуд…», - как написал все тот же Суслов.

Но я бы за Бога принимать решения не торопился».

51.

После XII съезда Серов почувствовал себя помолодевшим. Он словно бы вернулся в конец прошлого тысячелетия, когда президент Ёлкин пригласил его для важного разговора.

Ёлкин тогда широко улыбался, но в глазах ощущалась тревога. Вскоре улыбка слезла с лица за ненадобностью, и они начали разговаривать о будущем. Ёлкин прощупывал Серова, задавал вопросы невпопад…

Они сидели друг напротив друга за столом. Нетронутый чай остывал. Серов чувствовал себя неловко. Он сам привык прощупывать и задавать наводящие вопросы, а когда Ёлкин вдруг заговорил о будущем президентстве, Серов недоверчиво переспросил:

- Вы говорите о должности президента России?

- Должность президента Америки я бы вам не предложил, - строго ответил Ёлкин.

- Но меня никто не знает, - неуверенно ответил Серов.

- Достаточно того, что все знают меня. К тому же, о вас хорошо отзываются разные люди, которым я привык доверять.

52.

На следующий день Серов по телефону пригласил к себе доктора Морга.

- Что-то случилось? – донесся до Серова встревоженный докторский голос.

- Да. Случилось. Мне нужна помощь.

… Доктор Морг никогда не видел Серова таким растерянным. Как будто его поместили в стиральную машину и прокрутили в барабане часа два.

- Что произошло?! – Доктор Морг приготовился к самому худшему.

Подразумевалось, что уголовному делу, которое некоторое время завели на Серова, все-таки дали ход. Серов был недостаточно осторожным, и все девяностые годы путался с такими людьми, с которыми личные контакты недопустимы. Переоценивал свои возможности.

- Мне поручили управлять страной, - ответил тихим голосом Серов.

- Страной? Какой страной? – вначале не понял доктор Морг.

- Томас, ты что – стал плохо соображать? – раздраженно произнес Серов. – Россией, конечно.

- Кто поручил?

- Ёлкин, кто же еще…

- Я так и знал, - неожиданно для самого себя сказал доктор Морг.

- Что ты знал?!

- Ну, не совсем… Но к этому все шло.

- Впереди выборы, - растерянно ответил Серов. – Ты понимаешь?

- Понимаю. Впереди выборы.

- Это значит, что наступает твое время.

- Это будет непросто.

- Нужны сильнодействующие средства.

Доктор Морг, до того сидящий в кресле, встал и подошел к окну. Ему страшно захотелось широко открыть створки и набрать побольше воздуха. Это было жизненно необходимо.

Глотнув свежего воздуха, доктор Морг повернулся к Серову.

- Всё мироздание находится в нашем сознании, - сказал он как можно менее пафосно.

- Это имеет практическое значение?

- Да, несомненно. В конце семидесятых я познакомился с Александром Шульгиным. Слышал о таком?

- Кажется, нет.

- Это американский химик. Он заново изобрел мескалин.

- Наркотик?

- Вещество, которое создает сильное состояния тепла, уюта и блаженства. Оно возбуждает эмпатию. Люди, попавшие под его воздействие, становятся невероятно доверчивыми. Вещество, которое синтезировал Шульгин, сам он называл Adam, но это название не прижилось. Зато прижилось другое название – экстези. – Доктор Морг впервые за последнее время искренне улыбнулся. – А не устроить ли нам на всю Россию эктези-пати? Как ты думаешь?

- Вообще-то, я думал, что ты воспользуешься феромонами.

- Феромоны – прежде всего. Но для уверенной победы все способы хороши. Универсального метода нет.

- Неужели – сработает? – недоверчиво спросил Серов.

- Время покажет. Думаю, хуже не будет.

53.

О. Гавриил, помолившись своему Богу перед сном, еще некоторое время считал звезды в окне, а потом незаметно уснул. И когда был разбужен шальным солнечным лучом, то настал уже понедельник, и ничего нельзя было с этим поделать.

Понедельник – это не так страшно. Но только не в этот раз. Из дула автомата, висевшего над кроватью, сильно дуло. Настоящий сквозняк. И одеяло, в которое о. Гавриил ушел с головой, не помогало. Пришлось вставать, преодолевая дрожь – двигаться, чтобы стереть хотя бы мурашки со своего несчастного тела.

Пока он двигал руками, изображая гимнастическое упражнение «гильотина», о. Гавриилу представились разные картины, одна другой ярче.

Например, он вспомнил, как один из монахов Покровского монастыря, предавшись вольнодумию, граничащему со злодеянием, покинул стены святой обители и пошел то ли в народ, то ли на народ – никто этого не уточнял – и стал вещать в среде богопротивных грешников не менее богопротивные истины.

Вся беда была именно в том, что это были все-таки истины, как их ни крути. Хоть задом наперед их ставь – ничего в них не изменится. От евангельских основ он тогда отошел полностью, и лишь словом владел с прежней силой, что усугубляло злодеяние.

В конце концов, он сшил джинсовую рясу и всюду только в ней и появлялся. При этом он стал еще красноречивее.

Однажды повстречавшись с ним, о. Гавриил, несмотря на непреодолимые различия во взглядах, все же был тронут его искренностью. И это была вторая опасность. Мало того, что существуют богопротивные истины, так еще есть искреннее заблуждение, от которого люди совсем сходят с ума.

Надев джинсовую рясу, тот самый странник-монах окончательно забыл, кто такой Бог. Только Бог его не забыл, вот в чем дело. Монах обещал первым встречным несбыточное, вроде мира и счастья, и тем притуплял людскую бдительность.

Но именно тогда о. Гавриил догадался, что проповедь может быть не только той, к какой он привык. В это же самое время, по совпадению, он первый раз поссорился со своим начальством, чья корысть перешла все дозволенное Богом и законом. И вот когда конфликт превратился чуть ли не в войну, он вынужден был перейти в отступление, покинуть свой приход и вернуться домой.

Оказавшись вне официальной церкви и не примкнув ни к какой другой, о. Гавриил вначале ужаснулся содеянному. Уж не дьявольский ли соблазн заблудившегося монаха сбил его с пути? Не поддался ли он ядовитым призывам? Не заманила ли его сладкая пустота?

Но внимательно прислушавшись к своему сердцу – даже ухо приложив и при этом необыкновенно согнувшись – он с радостью понял, что сердце бьется ровно, что сердце бьется верно. И если есть в нем несогласие, то Бог в этом не замешан. Всему виной отцы, по чьей-то неосторожности названные святыми. Православие по-прежнему вдохновляло его, но где его центр? Где правда светлее, а лжи меньше? Ведь есть же такие места, где лжи не так много и даже меньше, чем людей.

И чем больше думал о. Гавриил, тем бессильнее становился. Это частое побочное явление всякого рассуждения.

И вот, когда слабость совсем охватила его, он поддался неведомому искушению и выбрал центр православия сам. Отныне он мог видеть его ежедневно из своего окна. В нем, временно, располагалась детская художественная школа, но это было поправимо.

Успокоенный своими добрыми намерениями, о. Гавриил теперь мог строить немыслимые планы.

Сделав гимнастические упражнения и действительно разогревшись, теперь он мог действительно отбросить в сторону лишние мысли. Наступало время действия, упаси Боже!

54.

- С пивом хорошо соленую правду, - произнес Серов и изобразил на лице улыбку.

Этими словами Серов ответил на предложение одного их журналистов, который заикнулся о необходимости резать «беспощадную, соленую правду».

Таким образом, 4,5-часовой прямой эфир национального лидера вошел в историю как «пивной эфир».

Серов в этот декабрьский день действительно вел себя, словно в пивной. На закуску шли соленые шутки. Что же касается пива, то оно было разбавлено водой, которую Серов лил почти безостановочно.

Самая тонкая шутка, пожалуй, была посвящена Северному Кавказу.

- Много говорят о коррупции вообще и, особенно, о коррупции на Кавказе, – сказал Серов и постарался сделать «честный взгляд». Когда-то, при вербовке в Дрездене это у него получалось. – Но я уверен просто, что коррупционная составляющая в Чечне минимальная. Минимальная.

Если бы это был ситком, то здесь за кадром пустили бы истерический смех.

- Скажите, пожалуйста, конкретно, по фамилиям, увидим ли мы когда-нибудь новых людей, и начнутся ли "посадки"? – задался вопросом телеведущий, подразумевая борьбу с коррупцией. – Хотя понимаю, что, как правило, в нашей стране борьба с коррупцией – это "национальная забава" и начинается она с того, кто такой вопрос задает.

- С вас и начнем сейчас, – обрадовался подсказке Серов. – Ну, не с вас лично, а вообще.

- С бизнесом сейчас сложно. – Донесся до Серова хриплый голос. – Задушили откаты. На всех уровнях. Как быть?

Серов не растерялся и, как ему показалось, остроумно ответил:

- Значит, есть из чего откаты давать.

- Чиновников распирает чувство собственной значимости, - продолжали напирать на том конце провода.

- Вы сказали, что их распирает, – ответил Серов, прищурившись. – Знаете, когда шарик надувается, его распирает, распирает, берешь так иголочку, тук, бум, и нет шарика. Поэтому у общественности всегда есть эта "иголочка", которой она может воспользоваться.

Вопросы подбирались заранее. Приблизительно прикидывались и ответы. Чтобы показать свою близость к народу, было подобрано несколько «народных слов». Серов из предложенного набора выбрал три: «уконтрапупить», «хомячить», «хрена с два»…

Ребров посмотрел «пивной эфир» в записи. Услышав из уст Серова «хрена с два», Ребров не удержался и воскликнул:

- Ну, во-первых, не два, а четыре с половиной! Шоу продолжалось четыре с половиной часа. А во-вторых, в разговоре о внешней политике можно было бы выражаться более дипломатично, а не «хрена с два». А то ведь кто-нибудь мог подумать, что «хрена с два» это русское название слова тандем.

Отреагировал Серов и на митинги протеста, прошедшие по всей стране. Особенно вдохновили национального лидера белые ленточки, которые надели на себя сторонники честных выборов.

- Если говорить откровенно, - потупил глаза Серов, - я, когда увидел на экране что-то такое у некоторых на груди, честно вам скажу, неприлично, но, тем не менее, я решил, что это пропаганда борьбы со СПИДом, – поделился своими очередными психоаналитическими наблюдениями Серов, – что это такие, пардон, контрацептивы повесили. Думаю, зачем развернули только, непонятно. Но потом присмотрелся – вроде нет.

В этом месте предполагалось, что раздастся оглушительный смех специально подготовленной аудитории. Но шутка не прошла.

И все же, почувствовав атмосферу пивной, присутствующие в аудитории стали Серову подыгрывать. Один из присутствующих решил «добить» участников митингов протеста, объяснив Серову, что белые ленточки – символ борьбы с абортами и младенческой смертностью.

- Да ладно? – обрадовался Серов.

- Серьезно. Там есть еще одно значение, еще более страшное – это протесты против самоубийств геев-подростков, белая ленточка.

Заклеймив участников протестных митингов как людей, выступающих против самоубийств геев-подростков, участники «пивного шоу» не остановились на достигнутом.

Серов открыл народу страшную правду:

- Участникам протестных митингов денежки платили. Часть людей, которые задействованы в этих процессах, и не понимают, что их используют как исполнителей.

И тут в зале нашелся добрый советчик. Он обозначил программу-минимум:

- Касаясь того, о чем говорили только что, – сказал он, – я вспомнил хорошую очень поговорку ковбойскую: "Доброе слово и хороший "смит-энд-вессон" действует лучше, чем только доброе слово.

Советчиком оказался известный кинорежиссер Никита Хохолков.

Серов взглянул на Хохолкова с уважением и с сожалением. Серову, конечно, очень хотелось пальнуть из «смит-энд-вессона» поверх голов несогласных. Или даже не поверх, а прицельно, в глаз. Однако обстановка в стране и мире была такая, что стрелять было нежелательно. Хотя, если возникнет чрезвычайная необходимость, то почему бы и нет?

55.

О. Гавриил уложил АКМ в мешок из-под картошки, даже не вытряхнув оттуда пыль. В этом же мешке исчезли две буханки черного хлеба и консервы «Завтрак террориста», причудливо смешавшиеся с автоматными рожками. Бутылку дешевого бренди он засунул за пояс, как гранату.

На улице ветер гнал тепло на юг, куда и положено. Летающий мусор и бескрылые прохожие перемешались.

Где-то внутри у о. Гавриила появилась боль, происхождение которой заставило его идти более решительно. Сомнения резали душу на мертвые части. Медлить было нельзя.

Он хотел перейти дорогу на красный свет, но не успел. Пришлось идти на зеленый, отчего ноги заплетались.

Люди вокруг не имели значения. Они шли только мимо, их лица были обращены к кому-то другому. Это тем более подталкивало о. Гавриила.

Через несколько минут он оказался возле церкви Георгия на Плаву и с несмываемой ненавистью обнаружил на ней огромный, похожий на мину, висячий замок. В углу ветер трепал клетчатую бумажку, прикрепленную одной ржавой кнопкой. Простым карандашом на листке было написано:

«В связи с аварией водопровода занятия отменяются. О следующей аварии будет объявлено дополнительно». Потом, правда, повторное слово «авария» было зачеркнуто и заменено на повторное слово «занятия».

О.Гавриил почти растерялся. Возвратиться домой было невозможно. Вновь повесить автомат на десятисантиметровый гвоздь? Вновь затолкать буханки в хлебницу? Да они просто туда не влезут.

И о. Гавриил попытался придумать что-нибудь, все равно что, лишь бы не возвращаться домой.

Таким образом, он оказался у желтого здания средней школы, которая была неподалеку.

Когда он входил в школу, худой пятиклассник в квадратных очках спросил у него о сменной обуви. О.Гавриил показал на мешок с автоматом и молча прошел дальше. Только что начался урок, и бдительный пятиклассник перегнал расстригу по лестнице. От школьника сильно пахло табачным дымом.

Возле первого попавшегося кабинета о. Гавриил остановился, холодными руками выудил из мешка автомат и, забыв пристегнуть рожок с патронами, открыл дверь и шагнул внутрь. Там шел урок истории, и Павел Петрович читал вслух воззвание Антонова красноармейцам:

«… пробудись, русский богатырь! Отечество зовет тебя на подвиг».

Как раз при этих словам и явился бледный о. Гавриил в мятой рясе и с автоматом. Никто не приветствовал его вставанием.

Вместо того чтобы подойти к вошедшему и отобрать у него незаряженное оружие, преподаватель истории замер, пораженный увиденным. И все ученики поступили также.

- Панибратья и сестры, - начал о. Гавриил. – Оставайтесь на своих местах.

После этих слов он задумался, заметно волнуясь. Что дальше? Забыл.

- Что это значит? – наконец спросил историк.

Последовал дословный повтор.

В это время Никита окончательно оторвался от книжки - французского фэнтези - которую читал под партой, и захотел установить подлинность происходящего. Похоже, это был какой-то глупый предновогодний розыгрыш. Так не бывает, а если бывает, то не так.

В дальнейшем дело происходило следующим образом: одна из учениц получила из рук о. Гавриила записку, с которой отправилась к директору. В записке говорилось, что школа находится в руках боевого отряда организации «Слава и право». Там было требование возобновить переговоры с руководством московской патриархии. То, что эти переговоры никогда не велись, о. Гавриила не смущало. Возможно, он имел виду конфликт с начальством в своем бывшем приходе.

Директор вначале не поверил и хотел вызвать в школу родителей заплаканной ученицы. Мало ему, что каждую неделю звонят о якобы заложенных бомбах. В последний раз один первоклассник позвонил в кабинет директора по внутреннему телефону из учительской. Первоклассник грозил атомной бомбой. Установить – откуда звонили, не трудно было даже директору средней школы.

Не удивительно, что и сейчас директор не принял записку всерьез. Но когда он, красный от злости, подошел к кабинету истории и почувствовал на себе прицел, поверить все же пришлось. К этому времени о. Гавриил, опомнившись, успел пристегнуть рожок и предстал во всеоружии.

Директор распорядился эвакуировать учащихся и учителей, а также эвакуировался сам, не сомневаясь, что террористов в здании не меньше десятка. А может и больше. В этом его убеждали многочисленные очевидцы, в основном – до смерти испуганные практикантки, а также сам террорист, который, к тому же, добавил, что школа заминирована.

Минут через пятнадцать четырехэтажное здание, похоже, полностью опустело, и только в кабинете истории сидели двадцать пять притихших учеников и их учитель.

Террорист расхаживался по коридору, и его лицо с каждой секундой делалось все спокойнее. Когда к школе подъехало несколько полицейских машин, он, не открывая окна, сделал несколько предупредительных выстрелов, которыми загнал полицейских обратно в машины. Так наступила тишина. Только вахтерша баба Дуся исправно давала звонки.

56.

Обычно этих людей Ребров встречал на ярмарке интеллектуальной литературы в Центральном доме художника: Дмитрий Рыков, Борис Акулинин, Артемий Турецкий, Гарри Просперов… И значительная часть посетителей книжной ярмарки тоже оказалась здесь, на проспекте академика Сахарова в Москве. Авторы и читатели вышли на улицы, потому что слово и дело нуждаются друг в друге.

Ближе к полудню на проспект Сахарова начали стягиваться первые участники московского митинга за честные выборы.

У рамок металлоискателей собрались человек двадцать пять: на каждого по две рамки. Но люди пока в рамки не вписывались – их не пускали. Рано.

Стоящий рядом с Ребровым старик в красном шарфе вслух яростно рассуждал об организаторах митинга.

- Все они – пятая колонна Кремля, такая же, как в свое время был Лебедь-масон при Ельцине, - рассуждал он с видом знатока, уточнив для прессы: - Им платят по 300 рублей за участие в митинге. По указке Килеры Хлинтон. Они сами мне это сказали.

- Неужели – сами? - усмехнулся его собеседник с профессорской бородкой, судя по всему – из демократического лагеря. – А вы тоже участвуете за деньги?

- Нет. - Коммунист гордо запрокинул голову и изрек: - Я пришел сюда, чтобы все это объективно описать!

- В Подмосковье у нас – тихий ужас, - торопливо рассказывала женщина, стоящая по соседству. – Поэтому я здесь.

Ребров миновал женщину и остановился возле немолодого мужчины в серой куртке.

- Я им не верю, - говорил он в пустоту. - Никому. Я верю только тому, кто сидит – Сергею Удалову. – Сергей - молодой, талантливый, ему деньги большие предлагали, чтобы отменил митинги. Но он не взял.

К беседующим медленно приблизился парень с огромной связкой надутых белых шаров, на половине из которых написано: «Нас надули».

За рамки пятидесяти металлоискателей, расставленных по всей ширине проспекта Сахарова, по-прежнему никого не пускали, поэтому Ребров уточнил у поклонника Сергея Удалова: что заставило его придти митинг? Явно же, что не призывы в «Фейсбуке».

- Мы все работали на вещевом рынке, - ответил он. - Летом рынок закрыли и сделали элитную автомойку. 800 человек осталось без работы, половина – работу не нашли до сих пор».

На далекой сцене тем временам включили музыку. На всю округу начали звучать песни – исключительно «ДДТ» и исключительно из альбома «Иначе ».

Мы раненую Родину несем на спине,
Щурясь, выползая на свет.

Но чтобы «выпозти на свет», надо было сначала пройти сквозь рамку металлоискателя.

После полудня полицейские стали запускать участников митинга. Митинг перед митингом заканчивается мирно. Начался прозвон, выворачивание карманов, проверка сумок. До сцены оставалось еще метров семьсот.

По пути попадались белые палатки движения «Лапидарность», в которых раздавали белые ленточки с надписью «За честные выборы». Те самые, которые Серов, по его собственному признанию, принял за презервативы.

Здесь же, в палатках, предлагали книги и брошюры: экспертный сорокостраничный доклад «Серов. Коррупция» и прочую «подрывную литературу».

Литературу, анкеты и белые ленточки выгружали из легковой машины с наклейкой на борту: «Поставь крест на воровской власти». Из одного из окон машины смотрел бывший олигарх Михаил Хорохорский, точнее – его портрет. Из другого окна был виден тот же Хорохорский. Во втором случае он за решеткой, в первом – нет.

У мужчины, выгружающего ленты и книги, на воротнике куртки был прикреплен большой бейдж с надписью «Долой вранье, воровство, произвол». Ленты и книги с удовольствием разбирали мужчины лет за пятьдесят, все очках, по виду – университетские преподаватели. Ребров сунул в карман две брошюры, отказавшись от книг с твердым переплетом, чтобы оставить руки свободными.

Молодежи почти не было.

Проспект Сахарова представлял собой какое-то отдельно взятое государство. По правую руку были установлены огромные рекламные баннеры: «Долой партию жуликов и воров», «Отменить результаты выборов» и тому подобное. Реброву казалось, что пройдя полицейский контроль, он попал в какое-то другое измерение.

Над сценой висел лозунг: «Россия будет свободной». Но еще выше, на крыше высотного здания, виднелась реклама «СОГАЗа».

Возле металлического барьера у сцены собирались первые митингующие. Многие из них явно не москвичи – приезжие.

Японское телевидение выбрало для блиц-интервью женщину с рукописным плакатом «Спасск-Деменск, Калужская обл. Узурпаторов вон».

Рядом в первый ряд встала женщина с розовым полиэтиленовым пакетом с надписью «Подружка». В другой руке у нее воздушный шарик с той самой надписью «Меня надули» (привет председателю Центризбиркома).

Людей вокруг становилось все больше. Среди них ходил паренек с рюкзаком и из полиэтиленового пакетика, словно конфеты, раздавал маленькие красные свистки – «против Серова».

Самое сильное впечатление от митинга у Реброва осталось от того, как заполнялось огромное пустое пространство проспекта. Полчаса назад кроме рядов полицейских здесь почти никого не было. И вот уже проспект переполняется людьми, которые медленно надвигаются из-за поворота, как в широкоформатном кино. И все это происходит под музыку групп «ДДТ» и «Кино».

Этому митингу вообще предшествует музыкальная подготовка. Из динамиков доносятся специально подобранные песни. Если две недели назад на Болотной площади, вскоре после выборов, самой заметной стала песня группы «Кино» «Мы хотим перемен», то на проспекте Сахарова более актуальной была их же более радикальная вещь – «Дальше действовать будем мы». Дважды прозвучала «All Along The Watchtower» Боба Дилана в исполнении Джимми Хендрикса.

Люди перед сценой на холодном воздухе разогревались под записи групп «АукцЫон», «Баста», «Гражданская оборона», «Океан Эльзы», «Ляпис Трубецкой»… Набор групп соответствовал пестрому составу участников митинга.

Слева в первом ряду у сцены устроились здоровые мужики с десантными флагами. Справа собралась интеллигенция и пенсионеры-коммунисты. Первые ряды по-прежнему на две трети состояли из очень немолодых людей.

За час до начала митинга молодежи стало значительно больше.

Слева от Реброва устроилась рыжая девушка в зеленой куртке. В правой руке она держала желтую розу, а в левой руке - белый воздушный шарик с надписью «Вы нас даже не представляете» и одновременно той же рукой беспрерывно слала sms-ки. Шарик прыгал в такт движению большого пальца.

Справа от Реброва встал добродушный парень и деловито надписывал черным маркером надутые белые шарики. Надпись была очень простая: «Серов – вор».

Ближе к началу состав собравшихся начал резко меняться. Правую сторону оккупировали молодые люди лет 25-30 с имперскими черно-желтыми-белыми стягами – русские националисты. Они встали плотной стеной и вели себя максимально вежливо (вежливости им хватило ненадолго).

Из динамиков в очередной раз донеслась песня группы «Ляпис Трубецкой» про хлеб и соль. И вдруг Ребров неожиданно обнаружил, что девушку и парня уже куда-то оттеснили, и он находится между двумя националистическими координаторами. Один из них дает распоряжения своим соратникам: сосредоточиться, чтобы создалась иллюзия того, что русских националистов здесь как минимум половина.

- Это, конечно, не так, но нам надо сделать вид…, - сказал он, ухмыляясь.

Началась раздача листовки «Слово – русским» с портретами Овального, Чернова и Кормушкина.

Националисты попытались оккупировать все первые ряды возле сцены, но им это не удалось. Однако их флагов вокруг стало так много, что сцены со стороны Реброва почти не видно, хотя он стоял в третьем ряду перед барьером. Флаги били Реброва по щекам. Националисты веселились, размахивали флагами, пели грубые частушки про Серова и иногда выкрикивали: «Один за всех, все за одного!» и «Россия для русских!».

Перед самым началом митинга Ребров понял, что надо срочно покидать это место. Окружение становилось все агрессивнее и действовало исключительно по команде.

Слева сосредоточились левые. Там же колыхались пиратские знамена с «Веселым Роджером» и просто черные флаги. В центре расположились антифашисты и люди без очевидных идеологических предпочтений.

Ребров переместился к ним. Лица здесь были совсем другие. Сделалось светлее. В основном, вокруг стояли улыбающиеся молодые юноши и девушки. Впрочем, кого только здесь не было.

Дата добавления: 2015-10-24