Прозрачный намек

Мухобойка

Литератор Ханов шагнул в создании тотальных инсталляций значительно дальше, чем Илья Коробков - самый известный на Западе российский художник. Коробков показывает свои трехмерные инсталляции вроде «Жизни мух» или «Туалета» где-нибудь на «Винзаводе» или «Гараже». То ли дело - Ханов. Никаких мух. Одни котлеты.

Это вам не коробковский советский коммунальный быт, это вам не «Игра в теннис».

У Ханова вместо бывшего здания автобусного парка – огромное русское поле. Вместо вагона – Холм, причем непременно Священный. И искусство бесцеремонно врывается в жизнь. Вихрь подхватывает и приносит к новоявленному Священному холму активистов партии «Единомышленников», школьников, студентов, солдат, священников, реставраторов, литераторов... А спустя некоторое время все это получает печатное моральное оправдание на триста восьмидесяти четырех страницах.

Прозрачный намек

Ханов все последнее время параллельно возводил целых два холма. Один - тот, что под Изборском. Другой – роман, на страницах которого мы можем обнаружить писателя Омонова, шахматиста Просперова, политика Германова, телеведущего Скворцова, композитора Турбина…С ними Ханов не церемонится. Турбин, например, кажется рассказчику «розовым липким моллюском с чуткой перламутровой слизью». Вдова петербургского мэра сенатор Парусова – так та вообще появляется в пансионате «Лесков» голая и прямо на берегу отдается своему охраннику.

Больше всего не повезло некоему вице-губернатору по фамилии Мельпоменов. Хороший человек. Хотя бы потому, что любит романы Коробейникова. Но пуля киллера настигает его прямо на берегу реки Великой. Во время массового праздника. Заказали вице-губернатора, судя по всему, депутаты-предприниматели из областного собрания.

Книга действительно могла бы получиться если не интересной, то хотя бы забавной. Однако мешает темперамент автора. Его все время переполняют чувства. Он постоянно восхищается, изумляется… Метафоры налезают друг на друга. Кажется, еще немного, и они, неподвластные автору, сцепятся и задушат друг друга. А заодно и все вокруг.

Альтер эго Ханова писатель Коробейников предстает перед читателями в исторический момент. «… Ему вменялось достичь города… Один, невидимый миру, он спасет Россию от гибели, убережет страну от распада, вернет народу былую мощь и величие. Таков был мессианский смысл послания».

Все уже догадались, что речь о Священном холме, который с подачи Ханова возвели в сентябре на колхозном поле под Изборском. «… Холм был квашней, где созреет новое русское время… он (Коробейников-Ханов. - Авт.), государственник,… был выбран для этой мистерии. Невидимая миру, мистерия воздействует на ход времен, повлияет на судьбу России… Он был избранник. Вел машину в город, повинуясь персту указующему»…

Но прежде чем ринуться навстречу судьбе, Коробейников общается со своей семьей. И тут выясняется, что люди даже в семейном кругу не могут изъясняться по-человечески. Чтобы вы сказали, если бы услышали от своей дочери:

«Ты наш патриарх, прародитель… Ты возглавляешь наш многолюдный и суматошный род. Ты откликаешься на каждый наш зов, на каждую нашу просьбу. Помогаешь не только делом, не только советом, но и просто своим присутствием среди нас. Ты – лучший из людей, кого я когда-либо знала. Я тобой горжусь, перечитываю твои книги, слежу за твоими телевизионными передачами…»

А что же патриарх-Коробейников? А он, оказывается, «внимательно, с серьезным видом внимал, принимая дар дочернего поклонения…»

Читать все эти выспренние речи невыносимо, но надо.

Сын рассказчика от своей сестры тоже не отстает:

«Хочу сказать тебе, папа, - сын был строг, сосредоточен, преисполнен сдержанного волнения… - …ты беззаветно служил стране, рисковал на войнах, без устали работал…. Когда пришла пора тебя поддержать, в девяносто третьем году мы были рядом с тобой, на баррикадах Дома Советов…»

Вот таким языком изъясняются положительные герои этого странного романа. Но ловить автора на слове как-то неохота. Наоборот, появляется желание его пожалеть, потому что перед нами не просто очередной роман. Ханов написал Завещание. Как мог, так и написал. С той долей искренности, на какую способен. Вложив туда весь талант, какой ему был дан свыше. Он не изменил себе. Отсюда и непроизвольная жалость, возникающая при чтении. А вдруг, он действительно так думает? Такими словами мыслит. Что же теперь, переучивать его? Поздно. Тем более что речь-то идет о Родине. А Родину он любит искренно, всерьез. До самоистязания. И ненависть к чужому – неотделимая часть этой любви.

Дата добавления: 2015-10-24