Демократия при социалистическом строе

1. Формулируя заключения, начнем лучше с отношения между демократией и капиталистическим строем.

Идеология демократии, как она отражена в классической докт­рине, основана на рационалистической трактовке человеческих действий и жизненных ценностей. В силу предыдущих аргумен­тов (гл. XI) одного этого факта было бы достаточно, чтобы предпо­ложить ее буржуазную природу. История ясно подтверждает это

⁷ В Древнем Риме, термины которого мы имеем привычку неправильно употреб­лять, развилась автократия, которая на протяжении нескольких столетий обнаружи­вала определенные черты, сходные с чертами современной диктатуры, хотя анало­гию и не следует проводить слишком далеко. Но римская автократия использовала республиканский пост диктатора только в единственном случае — с Гаем Юлием Це­зарем. Диктатура Суллы была лишь временным магистратом, созданным для опреде­ленной цели (конституционной реформы). Других случаев нет, кроме самых "обычных

предположение: исторически современная демократия росла вме­сте с капитализмом и в причинной связи с ним. Но верно и обрат­ное: демократия в том смысле, который придает ей наша теория конкурентного лидерства, главенствовала в процессе политических и институциональных изменений, посредством которых буржуа­зия изменила форму социальной и политической структуры, пред­шествовавшей ее господству, и, с ее точки зрения, сделала ее более рациональной: демократический метод был практическим инстру­ментом этой реконструкции. Мы видели, что демократический ме­тод работает особенно хорошо в некоторых некапиталистических и докапиталистических обществах. Но современная демократия — продукт капиталистического процесса.

Является ли демократия одним из тех продуктов капиталисти­ческого режима, которые вымрут вместе с ним, это, конечно, дру­гой вопрос. И еще один вопрос, насколько капиталистическое об­щество подходит для использования демократического метода, ко­торый оно породило.

Что касается последнего вопроса, очевидно, что капиталистиче­ское общество благоприятствует демократии по крайней мере в од­ном смысле. Буржуазия располагает специфическим средством, которое позволяет сузить сферу политических решений до таких пропорций, где ею можно управлять методом конкурентного ли­дерства. Буржуазная система ограничивает сферу политики, огра­ничивая сферу государственной власти; она выдвигает идеал огра­ниченного государства, которое существует в первую очередь для того, чтобы гарантировать законные права буржуазии и обеспечи­вать жесткие рамки для независимых индивидуальных усилий во всех областях. Если сверх того учесть пацифистские — по крайней мере антивоенные — тенденции и тенденции к свободной торгов­ле, которые, как мы видели, присущи буржуазному обществу, будет видно, что важность роли политического решения в буржуазном обществе может, по крайней мере в принципе, быть постепенно со­кращена почти до любой степени, которая может требоваться исхо­дя из немощности политического сектора.

Теперь этот тип государства, несомненно, потерял для нас прив­лекательность. Буржуазная демократия — это весьма специфиче­ский исторический случай, и любые заявления от ее имени, оче­видно, зависят от принятия стандартов, от которых мы уже отказа­лись. Но абсурдно отрицать то, что политическое решение, которое нам не нравится, все же является политическим решением, а бур­жуазная демократия — демократией. Напротив, поскольку ныне его краски померкли, еще важнее осознать, как многоцветно оно было в лучшие времена; насколько широки и равны возможности, пре­доставляемые семьям (если не индивидам); насколько велика лич­ная свобода, даваемая тем, кто прошел испытания этого строя (или их детям). Важно осознать также, насколько хорошо, по крайней мере на протяжении некоторых десятилетий, оно выдерживало давление неблагоприятных обстоятельств и насколько хорошо оно функционировало, когда сталкивалось с требованиями, которые выходили за рамки буржуазных интересов и были враждебны им.

Капиталистическое общество в период расцвета хорошо подхо­дило для обеспечения успеха демократии еще и в другом смысле. Жить в нем легче тому классу, интересы которого лучше всего об­служиваются практикой демократического самоограничения, чем классам, которые по своей природе стараются жить за счет государ­ства. Буржуа, который в первую очередь поглощен своими частны­ми интересами, в целом — если только нет серьезной угрозы этим интересам — скорее будет обнаруживать терпимость к политиче­ским различиям и уважение к мнениям, которые он не разделяет, чем любой другой человеческий тип. Более того, пока буржуазные стандарты господствуют в обществе, такое мироощущение имеет тенденцию распространяться и на другие классы. Английские зе­мельные собственники приняли поражение 1845 г. [отмену хлеб­ных законов. —Прим. ред.] с относительной благосклонностью; ан­глийские лейбористы боролись за устранение несправедливостей, но до начала нынешнего столетия не торопились требовать приви­легий. Конечно, в других странах было значительно меньше при­меров такого самоограничения. Эти отклонения от принципа не всегда были серьезными или связанными только с капиталистиче­скими интересами. Но в некоторых случаях политическая жизнь сводилась к борьбе групп давления, и во многих случаях практика, которая была не в духе демократического метода, становилась до­статочно существенной, чтобы исказить его modus operandi (образ действия). Тем не менее заявление о том, что подлинной демокра­тии "не может быть" при капиталистическом строе, — это очевид­ное преувеличение⁸.

Следует сказать, что существуют некоторые отклонения от принципа демокра­тии, связанные с наличием организованных капиталистических интересов. Но исправ­ленное таким образом утверждение справедливо и с точки зрения классической тео­рии, и с точки зрения нашей теории демократии. В первом случае результат означает, что средства, которые есть в распоряжении частных интересов, часто используются для того, чтобы препятствовать исполнению воли народа. С нашей точки зрения, ре­зультат состоит в том, что эти частные средства часто используются для того, чтобы вмешиваться в механизм конкурентного лидерства.

Однако в обоих отношениях капитализм быстро теряет преиму­щества, которые у него были. Буржуазная демократия, обрученная с упомянутым идеалом государства, уже некоторое время испыты­вала возрастающие трудности. Частично это происходило в силу того обстоятельства, что, как мы видели раньше, демократический метод никогда не работает наилучшим образом, если нация сильно разделена по фундаментальным вопросам социальной структуры. И эта трудность в свою очередь оказалась особенно серьезной, по­скольку буржуазное общество явно не смогло выполнить еще одно условие для обеспечения эффективного функционирования демок­ратического метода. Буржуазия порождала индивидов, которые до­стигали успехов в политическом лидерстве, входя в политический класс небуржуазного происхождения, но не породила своего собст­венного лидирующего политического слоя, хотя третье поколение семей промышленников, по всей видимости, имело все возможно­сти сформировать его. Почему так произошло, было подробно объ­яснено во второй части. Все эти факты вместе взятые, похоже, дают почву для пессимистических прогнозов относительно будущего данного типа демократии. Они также объясняют ту очевидную лег­кость, с которой в некоторых случаях она уступает диктатуре.

2. Идеология классического социализма — отпрыск буржуазной идеологии. В частности, она полностью разделяет рационалисти­ческую и утилитарную подоплеку последней, и многие идеи и иде­алы, вошедшие в классическую доктрину демократии. Социали­сты действительно не испытали трудностей, присвоив эту часть буржуазного наследия и заявив, что те элементы классической док­трины, которые социализм не смог воспринять, — упор на защиту частной собственности, например, — в действительности противо­речат ее фундаментальным принципам. Подобные доктрины мо­гут сохраняться даже при совершенно недемократических формах социализма, и мы можем быть уверены, что писаки и фарисеи по­строят мостик из соответствующих фраз через любую пропасть между доктриной и действительностью. Но нас интересует практи­ка, а именно судьба демократической практики при социализме с точки зрения доктрины конкурентного лидерства. Следовательно, поскольку мы видели, что недемократический социализм вполне возможен, вопрос опять-таки состоит в том, насколько социализм подходит для демократического метода, если будет сделана попыт­ка его применения.

Главное — понять следующее. Ни один ответственный человек не может невозмутимо взирать на последствия распространения демократического метода, т.е., так сказать, сферы "политики", на все экономические дела. Веря, что демократический социализм оз­начает именно это, такой человек, естественно, придет к выводу, что демократический социализм должен потерпеть поражение. Но это не обязательно. Как отмечалось выше_? расширение области го­сударственного управления не обязательно предполагает соответ­ствующее расширение сферы политического управления. Предпо­ложительно, государственное управление может быть настолько расширено, что поглотит экономическую жизнь нации, тогда как политическое управление все еще останется в рамках, определен­ных ограничениями демократического метода.

Отсюда, однако, следует, что в социалистическом обществе эти ограничения вызовут гораздо более серьезную проблему. Дело в том, что в социалистическом обществе не хватает автомати­ческих ограничений, налагаемых на политическую сферу в бур­жуазной системе. Кроме того, в социалистическом обществе невоз­можно будет долее утешаться мыслью, что недостатки политиче­ской процедуры в конечном итоге являются оборотной стороной гарантированной свободы. Отсутствие эффективного управления приведет к отсутствию хлеба. Однако агенты, которые должны за­пускать экономическую машину, — Центральный орган, который мы упомянули в третьей части, как и подчиненные органы, кото­рым доверено управление отдельными отраслями промышленно­сти или концернами, — могут быть организованы и укомплекто­ваны кадрами таким образом, чтобы в выполнении текущих обя­занностей быть достаточно независимыми от вмешательства по­литиков, или, если на то пошло, беспокойных комитетов граждан, или, наконец, их собственных работников. Иначе говоря, они мо­гут быть достаточно далеки от атмосферы политической борьбы, так что им присущи лишь те недостатки, которые ассоциируются у нас с понятием "бюрократия", И даже они могут быть значительно ограничены при должной концентрации ответственности инди­видов и системе хорошо продуманных стимулов и наказаний, сре­ди которых важнейшая часть — назначения и продвижение по службе.

Серьезные социалисты, когда они не занимались агитацией и были настроены ответственно, всегда осознавали эту проблему и тот факт, что "демократия" ее не решает. Любопытную иллюстра­цию представляют дискуссии в Германской комиссии по социали­зации (Sozialisierungs Kommission). В 1919 г., когда Социал-демокра­тическая партия Германии решительно выступила против большевизма, наиболее радикальные из ее членов все еще верили, что некоторая степень социализации неизбежна в силу практической необходимости, и в связи с этим была назначена комиссия для то­га, чтобы определить ее цели и методы. Она не состояла исключи­тельно из социалистов, но социалистическое влияние было доми­нирующим. Председателем был Карл Каутский. Конкретные реко­мендации были выработаны только по угольной промышленно­сти, но принятые под собирающимися тучами антисоциалистиче­ских настроений, не очень интересны. Гораздо интереснее точки зрения, которые возникли в ходе обсуждения, тогда, когда все еще превалировали более честолюбивые надежды. Идея, что управля­ющие заводов должны избираться их работниками, была откровен­но и единодушно осуждена. Рабочие комитеты, возникшие во вре­мя общего развала, были объектами неприязни и подозрения. Ко­миссия, которая старалась как можно дальше отойти от популяр­ных идей "промышленной демократии"⁹, постаралась придать им безобидную форму и не слишком беспокоилась о развитии их фун­кций. Намного больше она была обеспокоена усилением власти и обеспечением независимости управленческих кадров. Было выска­зано много мыслей о том, как не дать управляющим утратить ка­питалистическую живость и погрязнуть в бюрократических коле­ях. В действительности — если возможно говорить о результатах обсуждений, которые вскоре утратили практическую значимость, — эти социалистические управленцы не отличались бы от своих ка­питалистических предшественников, и во многих случаях на по­сты были бы вновь назначены те же самые люди. Таким образом мы пришли, только иным путем, к заключению, полученному в третьей части.

Но сейчас мы в состоянии связать этот вывод с вопросом отно­сительно демократии в условиях социализма. В определенном смысле, конечно, нынешние формы и органы демократической

⁹ Промышленная или экономическая демократия — это словосочетание фигури­рует в стольких квазиутопиях, что в нем сохранилось очень немного точного смысла. В основном, я думаю, этот термин означает две вещи: во-первых, господство профсо­юзов в промышленных отношениях; во-вторых, демократическое преобразование мо­нархической организации фабрики через представительство рабочих в советах или другие меры, рассчитанные на обеспечение их влияния при внедрении технических новшеств, общую политику предприятия и, конечно, дисциплину на конкретном заво­де, включая методы найма и увольнения. Излюбленным приемом является здесь раз­деление прибылей между предпринимателем и рабочим. С уверенностью можно ска­зать, что многое из этой экономической демократии растворится без следа при социа­листическом режиме. Это не так опасно, как может показаться, поскольку многие из интересов, которые должен защищать этот тип демократии, тогда просто перестанут существовать.

процедуры являются в такой же степени продуктом буржуазного мира, как и самого фундаментального принципа демократии. Но это не причина для их исчезновения вместе с капитализмом. Все­общие выборы, партии, парламенты, кабинеты и премьер-минист­ры могут по-прежнему оказаться самыми удобными инструмента­ми для решения тех вопросов в повестке дня, которые при социа­листическом строе останутся в сфере политических решений. Эта повестка будет свободна от всех тех вопросов, которые в настоящее время возникают из-за столкновений частных интересов и необхо­димости их регулировать. Вместо них появятся новые. Политическое решение будет приниматься по вопросам о том, каким должен быть объем инвестиций, каким образом следует изменить сущест­вующие правила распределения общественного продукта и так да­лее. Общие парламентские дебаты об эффективности экономики, комиссии по расследованию, подобные королевским комиссиям в Англии, будут продолжать выполнять их нынешние функции.

Таким образом, политики в кабинете, в особенности политики во главе Министерства производства, без сомнения, будут ут­верждать влияние политического элемента как при помощи зако­нодательных мер, касающихся общих принципов управления эко­номическим механизмом, так и власти назначать исполнителей, которая будет вполне реальной. Но они должны делать это только до тех пор, пока это продиктовало соображениями эффективности. И министру производства не нужно будет вмешиваться во внутрен­нюю работу отдельных отраслей промышленности больше, чем английский министр здравоохранения или министр обороны вме­шивается в работу соответствующих учреждений.

3. Совершенно очевидно, что управлять социалистической де­мократией указанным способом будет совершенно безнадежной задачей, за исключением случая, когда общество удовлетворяет всем требованиям "зрелости", перечисленным в третьей части, в частности, обладает способностью установить социалистический порядок демократическим путем и бюрократией соответствующего уровня и опыта. Но общество, которое удовлетворяет этим требова­ниям, — я не буду рассматривать никакие другие — в первую оче­редь будет располагать преимуществом, возможно, решающей важности.

Я подчеркивал, что нельзя ожидать эффективного функциони­рования демократии до тех пор, пока подавляющее большинство людей во всех классах не согласится подчиняться правилам демок­ратической игры, что в свою очередь означает, что они в основном согласны с фундаментальными принципами институцио­нальной структуры. В настоящий момент последнее условие не удается выполнить. Очень много людей отказались и еще большее число собирается отказаться от лояльности к нормам капитали­стического общества. Уже по одному этому демократия обречена па возрастающие трудности. На рассматриваемой стадии, однако, социализм может устранить раскол. Он может вновь установить со­гласие об основном принципе построения общественного строя. Если он сделает это, оставшиеся антагонизмы будут как раз такого типа, с которыми вполне может справиться демократический ме­тод.

В третьей части указывалось также, что число и важность этих антагонизмов будут уменьшаться путем устранения столкновений капиталистических интересов. Отношения между сельским хозяй­ством и промышленностью, мелкими и крупными предприятия­ми, сталепроизводящей и сталепотребляющими отраслями, отрас­лями, заинтересованными в протекционизме и ориентированны­ми на экспорт, возможно, перестанут быть политическими вопро­сами, которые улаживаются на основании относительного веса групп давления, и станут техническими вопросами, на которые специалисты смогут дать бесстрастные и недвусмысленные отве­ты. Хотя, может быть, утопично ожидать отсутствия четких эконо­мических интересов и конфликтов между ними и еще более уто­пично ожидать, что вне сферы экономики будут вопросы, по кото­рым будут разногласия, вполне можно ожидать, что общее количе­ство спорных вопросов будет уменьшаться по сравнению с тем, что было при чистом капитализме. Не будет, например, политических краснобаев, обещающих людям золотые горы. Политическая жизнь будет очищена.

На первый взгляд социализм не может предложить очевидного решения проблемы, которая в других формах общества решается благодаря наличию политического класса, имеющего устойчи­вые традиции, Я говорил раньше, что при социализме будут про­фессиональные политики. Может возникнуть и политическая элита, размышлять сейчас о качестве которой было бы беспредмет­но.

Таким образом, социализм имеет преимущества. Еще можно спорить о том, что это преимущество легко уравновешивается ве­роятностью возможных важных искажений. До некоторой степени мы это предусмотрели, настаивая на экономической зрелости, которая среди прочего предполагает, что ни от какого поколения не потребуются великие жертвы ради следующего поколения. Но даже если нет необходимости принуждать людей к самопо­жертвованию средствами Госплана, демократического курса мо­жет быть очень сложно придерживаться. Обстоятельства, в кото­рых индивиды, стоящие у руля, успешно будут с этим справлять­ся, не легче себе представить, чем обстоятельства, в которых перед лицом паралича, распространяющегося с политической сферы на всю национальную экономику, они будут вынуждены придер­живаться недемократического образа действий, который всегда представляет собой искушение для человека, сосредоточивающего в своих руках огромную власть над людьми, свойственную социа­листической организации. В конце концов эффективное управле­ние социалистической экономикой означает диктатуру не пролета­риата, но над пролетариатом. Правда, люди, подчиненные столь жесткой производственной дисциплине, будут независимы на вы­борах. Но так же, как они могут использовать свою независимость, чтобы ослабить дисциплину на фабрике, так и правительство — а именно правительство, которое заботится о будущем нации, — мо­жет использовать дисциплину, чтобы ограничить их независи­мость. На практике социалистическая демократия может в конце концов оказаться более лицемерной, чем когда-либо была капита­листическая.

В любом случае эта демократия не будет означать увеличения личной свободы. И, уж конечно, она не будет означать приближе­ния к идеалу, заложенному в классической доктрине.

Дата добавления: 2015-10-24