Причины выживания классической доктрины

Но почему доктрина, в такой степени противоречащая фактам, до сего дня смогла выжить и продолжает удерживать свое место в сердцах людей и в официальной фразеологии правительств? Оп­ровергающие ее факты всем известны; все признают их с абсолют­ной, часто циничной откровенностью. Теоретическая база, утили­тарный рационализм мертв, никто не принимает его за правиль­ную теорию политического организма. Несмотря на кажущийся парадокс, на этот вопрос нетрудно ответить.

Во-первых, хотя политическая доктрина коллективного дейст­вия может не подтверждаться результатами эмпирического анали­за, она подтверждается той опорой на религиозные представления, о которой уже шла речь. На первый взгляд это может не показаться очевидным. Утилитаристские лидеры были далеки от религии в общепринятом понимании. Напротив, они считали себя антирели­гиозными и почти все считали их таковыми. Они гордились сво­им, как они считали, неметафизическим мировоззрением и не симпатизировали религиозным институтам и движениям своего времени. Но стоит еще раз взглянуть на ту картину социального развития, которую они нарисовали, чтобы открыть, что она вопло­щает в себе ключевые элементы протестантизма и, более того, сама основывается на этой вере. Для интеллектуала, который отказался от своей веры, утилитаристские убеждения заменили ее. Для мно­гих из тех, кто остался при своих религиозных убеждениях, класси­ческая доктрина стала их политическим дополнением²⁰.

Переформулированные в категориях религии, эта доктрина и, как следствие, демократические убеждения, которые на ней основа­ны, изменяют саму свою природу. Больше нет места логическим

²⁰ Обратите внимание на аналогию с социалистическими убеждениями, которые также заменяли для одних и дополняли для других их христианские убеждения.

сомнениям относительно Общего блага и Высших ценностей. Все эти проблемы решены за нас Творцом, цели которого определяют и санкционируют все. Все то, что раньше казалось неопределен­ным или немотивированным, вдруг становится вполне определен­ным и убедительным. Например, глас народа есть глас Божий. Или возьмем Равенство. Само значение этого понятия сомнитель­но, и вряд ли есть какое-либо рациональное основание для того, чтобы принять его как постулат, до тех пор пока мы находимся в сфере эмпирического анализа. Но в христианстве есть сильный эгалитаристский элемент. Спаситель умер за всех: он не делал раз­личия между людьми различного социального статуса. Поступив так, он подтвердил непреходящее значение каждой отдельно взя­той души, без всяких различий. Разве это не обоснование, — как мне представляется, единственно возможное²¹, того, что "каждый значит столько же, сколько другой, никто не значит больше друго­го", — обоснование, которое придает неземное содержание демокра­тическому кредо, которому трудно подобрать какое-либо другое со­держание. Эта интерпретация, конечно, не исчерпывает всего. Од­нако она может объяснить многие вещи, которые кажутся необъяс­нимыми и даже лишенными смысла. В частности, она объясняет отношение верующего к критике: опять, как и в случае с социализ­мом, фундаментальные расхождения во взглядах расцениваются не как ошибка, а как грех; они вызывают не просто логические контраргументы, но моральное осуждение.

Можно иначе поставить вопрос и заявить, что демократия, обос­новываемая таким образом, перестает быть просто методом, кото­рый можно рационально обсуждать, как устройство паровоза или свойства дезинфицирующих средств. Она становится тем, что я с других позиций считал невозможным, т.е. идеалом или, скорее, ча­стью идеального устройства вещей. Само слово может стать знаме­нем, символом всего, что дорого человеку, что дорого ему в своей нации, независимо от того, рационально это или нет. С одной сто­роны, вопрос о том, как различные тезисы, предусматриваемые де­мократическими убеждениями, связаны с фактами политической

²¹ Можно возразить, что, как ни трудно придать общее значение понятию Равен­ства, такое значение почти всегда можно вывести из контекста. Например, из анализа условий Геттисбергской речи можно заключить, что, заявляя, что все люди созданы свободными и равными, Линкольн просто имел в виду равенство статуса в противовес рабству. Такое значение вполне определенно. Но если на вопрос, почему такое заяв­ление должно обязывать нас в моральном и политическом плане, не ответить: "Пото­му что все люди по природе одинаковы", то мы можем апеллировать лишь к божест­венной воле, в соответствии с христианской верой такое решение подразумевается словом "созданы".

жизни, станут ему столь же безразличны, как верующему католику безразлично, как совмещаются действия папы Александра VI" со сверхъестественным ореолом, окружающим институт папства. С другой стороны, демократ такого типа, принимая постулат равен­ства и братства, сможет принять, причем искренне, любую долю отклонений от них в собственном поведении или взглядах. Это да­же не нелогично. Простое несовпадение с фактами — не аргумент против этической максимы или мистической надежды.

Во-вторых, следует иметь в виду то обстоятельство, что формы и фразы классической демократии для многих наций ассоцииру­ются с событиями их истории, которые с энтузиазмом восприни­мает подавляющее большинство населения. Любая оппозиция ус­тановленному режиму скорее всего будет их использовать вне зави­симости от того, какие намерения и социальные корни она имеет²². Если она одержит победу и последующий ход событий окажется благоприятным, то эти формы укоренятся в идеологии нации.

Соединенные Штаты — яркий тому пример. Само их существо­вание как суверенного государства связано с борьбой против мо­нархической и аристократической Англии, За исключением меньшинства роялистов, американцы во время администрации Гренвилля", по-видимому, перестали считать английского монар­ха своим королем, а английскую аристократию — своей аристокра­тией. В войну за независимость они воевали против тех, кто и фак­тически, и по их внутреннему ощущению стал для них иностран­ным монархом и иностранной аристократией, препятствовавши­ми осуществлению их экономических и политических интере­сов. Однако с самого начала они представляли войну за свои наци­ональные интересы как противостояние "народа" и "правителей" в терминах неотъемлемых Прав Человека и в свете основных принципов классической доктрины демократии. В тексте Декла­рации независимости и Конституции эти принципы приняты на вооружение. Поразительное развитие этой страны увлекло и удов-

* Александр Борджиа (1431-1503). Прославился организованной им серией убийств своих политических противников.

²² Может показаться, что следует сделать исключение для оппозиций, победы ко­торых привели к возникновению откровенно автократических режимов. Но большин­ство этих режимов, как показывает исторический анализ, родились демократическим путем и правили, опираясь на поддержку народа. Цезаря убили не плебеи. Но ар»-стократы-олигархи, убившие его, также использовали демократическую фразеологию.

" Джордж Гренвилль (1712-1770) — английский государственный деятель, госу­дарственный секретарь и канцлер казначейства. Он был автором закона о почтовых сборах в Американских колониях, который послужил одной из причин Войны за неза­висимость этих колоний от Англии.

летворило большинство ее граждан и тем самым, казалось, под­твердило истинность доктрины, лежавшей в основе священных документов нации.

Оппозиции редко удается одержать победу, когда правящие группы находятся в зените власти и успехов. В первой половине XIX в, оппозиционные силы, придерживавшиеся классических принципов демократии, укрепились и постепенно одержали побе­ду над правительствами, некоторые из которых, как, например, в Италии, явно находились в состоянии упадка, стали воплощением некомпетентности, грубой силы и коррупции. Естественно, хотя и не в силу логических доводов, это усилило позиции самих этих принципов, которые смотрелись в выгодном свете, особенно при сопоставлении с невежеством и предрассудками, которые отстаива­ли данные правительства. В этих обстоятельствах демократиче­ская революция означала наступление свободы и порядочности, а демократические принципы представлялись святыней разума и человеческого рода. Ясно, что это преимущество в дальнейшем было утеряно, и разрыв между доктриной и практикой демократии неизбежно был обнаружен. Но ореол вокруг демократии угасал очень медленно.

В-третьих, нельзя забывать о том, что существуют социальные структуры, в которых классическая доктрина демократии может со значительной долей приближения соответствовать фактам. Как уже подчеркивалось, это относится в первую очередь ко многим небольшим и примитивным обществам, которые, между прочим, служили для авторов этой доктрины прототипами. Это может так­же касаться и непримитивных обществ при условии, что в них нет глубокого расслоения и серьезных проблем. Швейцария — луч­ший пример такого рода. Почти нет спорных вопросов в той стра­не крестьян, где, за исключением гостиниц и банков, почти нет ка­питалистической индустрии и проблемы государственной полити­ки настолько просты и стабильны, что подавляющее большинство может понять их и достичь согласия. Но сделав вывод о том, что в таких случаях классическая доктрина приближается к реальности, мы должны немедленно добавить, что это происходит не потому, что она описывает эффективный механизм принятия политиче­ских решений, но лишь потому, что нет необходимости прини­мать важные решения. Наконец, случай с Соединенными Штата­ми можно опять взять в качестве доказательства того, что классиче­ская доктрина иногда, похоже, совпадает с фактическим развитием событий даже в большом обществе с высокой степенью расслоения, перед которым встают крупные проблемы, требующие реше­ния при условии, что благоприятное стечение обстоятельств лиша­ет эти проблемы остроты. До вступления этой страны в первую мировую войну общественное мнение было в основном озабочено эксплуатацией экономических возможностей окружающей среды. До тех пор, пока ничто серьезное этому не препятствовало, ничто и не имело жизненно важного значения для рядового гражданина, который добродушно презирал проделки политиков. Какая-то часть общества могла волноваться по поводу тарифов, серебра, проблем местного управления, очередной стычки с Англией. На­род в целом оставался равнодушным, кроме единственного случая серьезных разногласий, который породил национальное бедствие, Гражданскую войну.

И в-четвертых, политики любят фразеологию, которая льстит массам и дает прекрасную возможность не только для того, чтобы избежать ответственности, но и для того, чтобы во имя народа со­крушить противников.

Дата добавления: 2015-10-24