Человеческая природа в политике

Остается ответить на наш вопрос об определенности и незави­симости воли избирателя, его способности наблюдать и интерпре­тировать и делать своевременно и быстро необходимые выводы. Этот предмет относится к той главе социальной психологии, кото­рую можно озаглавить "Человеческая природа в политике"⁷.

⁶ Из опыта Наполеона можно сделать и другие выводы. Он был автократом, ко­торый, когда дело не касалось его династических интересов или внешней политики, старался делать то, что, как он считал, необходимо или находится в соответствии с по­желаниями народа. Такого рода советы он давал Евгению Еогарне в отношении уп­равления Северной Италией.

⁷ Так называется откровенная, очаровательная книга одного из выдающихся пред­ставителей английской радикальной мысли Г.Уоллеса. Невзирая на все, что было по­том написано на эту тему, и особенно невзирая на детальные конкретные исследова­ния, которые теперь дают гораздо больше возможностей лучше понять вопрос, эту книгу по-прежнему можно рекомендовать как лучшее введение в политическую пси­хологию. Однако, после тоге как с удивительной и достойной всяческих похвал чест­ностью автор ратует против некритического принятия классической доктрины, он не делает очевидного вывода. Это тем более удивительно, что он с полным правом от­стаивает необходимость научного подхода я призывает к ответу лорда Брайса за то, что он в книге об Америке ратовал за~то~ чтобы любой ценой увидеть просвет в море необнадеживающих фактов. Г.Уоллес восклицает: "Что же мы подумаем о метеоро­логе, который с самого начала, не прибегая к изучению фактов, говорит о том, что он видит голубое небо". Тем не менее, излагая собственную концепцию, он в значитель­ной мере идет по тому же пути.

В течение второй половины прошлого века идея об однородно­сти человеческой личности и об определенной воле как главной движущей силе ее действий постепенно теряла привлекатель­ность, еще до того, как Теодюль Рибо и Зигмунд Фрейд сформули­ровали свои теории. В частности, эти идеи постепенно и неуклонно отбрасывались в социальных науках, где внерациональному и ир­рациональному элементам в нашем поведении придавалось все возрастающее значение (например, в работе Парето "Мысль и об­щество"). Из числа источников, свидетельствующих против гипо­тезы рациональности, приведу лишь два.

Один, — несмотря на то, что в дальнейшем проводились более подробные изыскания на эту тему, — связан с именем Густава Ле Бона, основателя или, по крайней мере, первого последовательного излагателя теории психологии толпы (psychologic des foules)⁸. Де­монстрируя, хотя и переоценивая, реалии человеческого поведе­ния под влиянием агломерации — в особенности внезапное исчез­новение в состоянии возбуждения моральных ограничителей и ци­вилизованных способов думать и чувствовать, внезапные взрывы примитивных импульсов, инфантилизма и криминальных на­клонностей, — Ле Бон поставил нас перед лицом нелицеприятного известного всем факта, на который ранее закрывали глаза, и тем самым нанес серьезный удар по картине человеческой природы, которая лежит в основе классической доктрины демократии, и де­мократическому фольклору о революциях. Без сомнения, следует подчеркнуть узость фактологической базы рассуждений Ле Боне, которые, например, не очень согласуются с нормальным поведе­нием английской или англо-американской толпы. Критики, осо­бенно те, для которых выводы этого направления социальной психологии не согласовывались с их собственными, хорошо ис­пользовали к своей выгоде уязвимые стороны его рассуждений. Но, с другой стороны, следует помнить, что феномен психологии толпы не следует сводить к картинам массовых столкновений на узких улочках городов Южной Европы. Каждый парламент, коми­тет, военный Совет в составе дюжины генералов преклонного

⁸ Немецкий термин (Massenpsychoiogje) предостерегает: понятие психологии тол­пы и психологии масс не следует смешивать. Первое не несет никакого классового содержания и само по себе не имеет ничего общего с изучением характера мышления и самоощущения, например, рабочего класса.

возраста демонстрирует, пусть в приглушенной форме, некото­рые из тех характерных черт, которые присущи вышеупомянутой толпе, в частности пониженное чувство ответственности, более низкий уровень энергии мысли и большую подверженность влия­нию нелогичных аргументов. Более того, такие феномены прису­щи не только толпе, понимаемой как физический конгломерат многих людей. Читатели газет, аудитория радио, члены какой-ли­бо партии, даже если физически они не находятся вместе, могут быть очень легко объединены в психологическую толпу и при­ведены в безумное психическое состояние, когда любая попытка привести рациональные аргументы лишь будит звериные инс­тинкты.

Другой источник, который я приведу, более скромный по харак­теру — последствия у него не связаны с кровопролитием. Экономи­сты, начавшие более внимательно относиться к фактам, находя­щимся в их распоряжении, стали приходить к выводу о том, что даже в самых повседневных делах поведение потребителей не в полной мере соответствует постулатам, которые содержатся в учеб­никах экономики. С одной стороны, их желания не столь опреде­ленны, а действия, направленные на выполнение желаний, не столь рациональны и быстры. С другой стороны, они столь подвер­жены рекламе и другим методам убеждения, что производители чаще диктуют условия вместо того, чтобы самим руководство­ваться желаниями потребителей. Техника успешной рекламы в этом смысле наиболее поучительна. Почти всегда присутствует ка­кая-то доля апелляции к разуму. Но простое утверждение, часто повторяемое, имеет большее воздействие, чем рациональная аргу­ментация, так же, впрочем, как и прямое наступление на подсозна­ние, которое принимает формы попыток возбудить приятные ассо­циации чисто внерационального, очень часто сексуального ха­рактера.

Вывод, хотя и очевидный, следует делать весьма осторожно. Принимая часто повторяемые решения, индивид подвергается благотворному, рационализирующему влиянию положительного или отрицательного опыта. Он также находится под влиянием от­носительно простых, не вызывающих проблем мотиваций и инте­ресов, на которые лишь иногда оказывают влияние эмоции. С ис­торической точки зрения желание потребителей приобрести бо­тинки может хотя бы отчасти формироваться под влиянием дейст­вий производителей, предлагающих привлекательную обувь и проводящих соответствующие рекламные кампании; вместе с тем во все времена такое желание составляет жизненную необходи­мость, определенно выраженную и выходящую за рамки требова­ния "ботинок вообще", причем длительное экспериментирование в этой области очищает ее от тех элементов иррационального, кото­рые могли ее ранее окружать⁹. Более того, под влиянием таких простых мотивов потребители учатся действовать, основываясь на непредвзятом мнении экспертов по ряду вопросов (жилище, ма­шина) и сами становятся экспертами в некоторых областях. Не­правда, что домохозяек легко обмануть в вопросах продуктов пита­ния, известных предметов домашнего обихода или одежды. И как знает каждый коммивояжер на своем печальном опыте, они в большинстве своем умеют настоять и получить именно то, что они хотят.

Это, конечно, еще более верно применительно к производите­лю. Без сомнения, производитель может быть ленивым, может плохо оценивать различные возможности, некомпетентным в дру­гих вопросах. Но есть эффективный механизм, который его пере­делает либо вовсе устранит. Тейлоризм зиждется на том, что чело­век может делать простейшие операции вручную в течение тысяч лет и тем не менее делать их неэффективно. Но, однако, намере­ние действовать как можно более рационально и последовательное давление в целях добиться такой рациональности, бесспорно, су­ществуют вне зависимости от того, какой уровень производствен­ной или коммерческой деятельностимы анализируем¹⁰.

И это касается большинства повседневных решений, принадле­жащих области, которую может охватить сознание каждого инди­видуального гражданина. В общем эта область состоит из проблем, касающихся лично его, его семьи, работы, увлечений, его друзей и врагов, его квартала, клана, церкви, профсоюза или иной социаль­ной группы, активным членом которой он является, т.е. проблем, находящихся в сфере его непосредственного внимания. Эти проб-

В нашем контексте иррациональность означает неумение действовать рацио­нально в соответствии с определенным желанием. Речь не идет об оценке разумности желания как такового в соответствии с мнением наблюдателя. Это важно подчерк­нуть, ибо экономисты, оценивая степень иррационального поведения потребителей, часто переоценивают его, смешивая первое и второе. Так, желание фабричной работ­ницы хорошо одеваться (в рамках своего понимания) может показаться профессору показателем иррационального поведения, у которого нет другого объяснения, кроме как воздействие рекламы. На самом деле это может быть пределом ее мечтаний. В этом смысле ее затраты на выполнение этого желания могут быть строго рациональ­ны в вышеприведенном смысле.

¹⁰ Этот уровень, конечно, разнится не только в зависимости от времени и места,

но и в данном времени и месте между различными отраслями и классами. Такого по­нятия, как универсальная рациональность, не существует.

лемы ему хорошо знакомы независимо от той информации, кото­рую он получает из своей газеты, на их решение он может прямо повлиять и относительно них он имеет чувство ответственности, проистекающее из того факта, что благоприятные или неблагопри­ятные последствия того или иного действия имеют к нему прямое отношение.

Еще раз повторю: близкое знакомство с людьми и делами, чув­ство реальности или ответственности еще не гарантирует опреде­ленности и рациональности действия". Для этого необходим ряд других условий, которые часто не соблюдаются.

Например, поколение за поколением могут страдать от нераци­онального поведения в вопросах гигиены и вместе с тем не связы­вать свои страдания со своими же вредными привычками. До тех пор, пока это не будет сделано, объективные последствия, какими бы регулярными они не были, конечно же, не отражаются в субъ­ективном опыте. Так, человечество с огромным трудом осознало связь между инфекцией и эпидемиями. Факты указывали на эту связь, казалось бы, с исчерпывающей очевидностью, однако до конца XVIII в. доктора почти ничего не делали для того, чтобы предотвратить общение людей, зараженных инфекционными бо­лезнями, такими, например, как корь или оспа, со здоровыми людьми. И разумеется, что дела будут обстоять еще хуже, когда на­лицо не только неумение, но и нежелание признать причинно-следственные связи или существует заинтересованность в том, что­бы не признавать их.

Однако, несмотря на все это, в широких рамках человеческого поведения существует более ограниченное поле — различное по размерам у разных групп и индивидов и ограниченное скорее ши­рокими полосами, чем четко проведенной линией, — для которого характерны хорошая осведомленность, чувство реальности и от­ветственности. В границах этого поля существуют достаточно оп­ределенные индивидуальные устремления. Они часто могут ка­заться нам неумными, узкими и эгоистичными. Неясно, почему, когда дело касается политических решений, мы должны молиться у их алтаря, и еще менее понятно, почему мы должны считать

¹¹ Рациональность мысли и рациональность действия — два различных понятия. Первое не всегда гарантирует второе. И наоборот, последнее может присутствовать без каких-либо сознательных выводов и независимо от умения рационально обосно­вать собственные действия. Наблюдатель, особенно использующий интервью и опро­сы как источник информации, часто закрывает на это глаза и потому получает гипер­трофированное представление о важности иррациональных начал в поведении. Это еще один источник часто встречающихся оценок подобного рода.

всех их равноправными. Если, однако, мы сделаем такой выбор, то этот алтарь, по крайней мере, не будет пустым¹².

Эта относительная определенность желаний и рациональность поведения не исчезают вдруг, как только мы от повседневных забот дома и на работе, которые воспитывают и дисциплинируют нас, пе­реходим к заботам иным. В области государственных дел есть обла­сти, которые более поддаются анализу со стороны граждан, чем другие. Это касается, во-первых, дел местного масштаба. Даже здесь воля выявлять факты и действовать в соответствии с ними и чувст­во ответственности ослаблены. Мы все знакомы с людьми — и час­то вполне достойными, — которые заявляют, что местное управле­ние - не их дело, и лишь пожимают плечами при виде действий, которые он ни за что не допустил бы на его работе. Возвышенно мыслящие граждане, увещевающие избирателя и налогоплатель­щика проявить ответственность, всегда обнаруживают, что избира­тель не чувствует ответственности за действия местных властей. Несмотря на это, особенно в небольших по числу людей общно­стях, где все друг друга знают, местный патриотизм может быть важнейшим "двигателем демократического процесса". И проблемы города во многих отношениях сродни проблемам производствен­ного предприятия. Человек, понимающий последнее, часто до ка­кой-то степени понимает и первое. Фабрикант, торговец или рабо­чий не должен выходить за рамки привычного мира для того, что­бы иметь рационально обоснованное мнение (правильное или нет) относительно уборки улиц или деятельности муниципалите­та.

Во-вторых, существует ряд вопросов национального масштаба, касающихся групп и отдельных лиц непосредственно и поэтому пробуждающих вполне определенные, истинные желания. В пер­вую очередь речь идет о вопросах, непосредственно касающихся денежных доходов индивидуальных избирателей и их групп, та-

Следует отметить, что, говоря об определенных н подлинных устремлениях, я не хочу возводить их в ранг единственно возможных данных для социального анализа любого рода. Естественно, сами они — продукты социальных процессов и социально­го окружения. Я имею в виду, что этими данными может оперировать специальный экономический анализ, выводящий цены из вкусов или желании, которые в любой конкретный момент являются заданными и не нуждаются в дальнейшем анализе. Аналогично мы можем в наших целях говорить о подлинных и определенных желани­ях, которые в каждый конкретный момент независимы от попыток формировать их, хотя мы и признаем, что сами эти желания — результат прошлого влияния среды, в том числе пропагандистского. Различение подлинных и привнесенных, сформулиро­ванных желаний (см. ниже) — трудное дело, его нельзя осуществить во всех случаях, применительно к любой цели. В наших целях, однако, достаточно указать на сообра­жения очевидного здравого смысла.

ких, как прямые выплаты, защитные тарифы и т.п. Исторический опыт еще со времен античности свидетельствует о том, что в це­лом избиратели быстро и рационально реагируют в таких случаях. Но такого рода проявления рациональности мало что дают для поддержки классической доктрины демократии. Избиратели та­ким образом оказываются плохими, коррумпированными судьями и такого рода вопросах, и часто даже в вопросах¹³, связанных с их долгосрочными интересами, потому что только обещания, выпол­нение которых рассчитано на короткие сроки, имеют политическое значение, и, следовательно, здесь проявляется только рациональ­ность краткосрочного характера.

Если, однако, мы еще более удалимся от частных проблем семьи и работы в те области национальных и международных от­ношений, которые напрямую и непосредственно не связаны с ча­стными заботами, то индивидуальные желания, знание фактов и логики быстро перестают отвечать требованиям классической доктрины. Что меня удивляет более всего и кажется мне ядром проблемы — так это то, что полностью теряется чувство реально­сти¹⁴. Обычно крупные политические вопросы в сознании рядово­го, типичного гражданина занимают место наряду со способами проведения свободного времени, которые не достигли ранга хобби, и с темами малозначительных разговоров. Эти проблемы кажут­ся далекими; они совершенно непохожи по характеру на дело­вые предложения; опасности могут вовсе не материализоваться, а если это и произойдет, то они могут оказаться не столь серьезны­ми; у человека возникает ощущение, что он живет в воображае­мом мире.

Это ограниченное чувство реальности влечет за собой не только ограниченное чувство ответственности, но и отсутствие определен­ной воли. У каждого, конечно, есть любимые фразы, желания, меч­ты, поводы для раздражения и в особенности симпатии и антипа­тии. Но обычно они не складываются в то, что принято называть волей — психическим явлением, соответствующим целенаправ-

¹³ Причина, по которой бентамисты проглядели это обстоятельство, состоит в том, что они не видели возможности массовой коррупции, реализовавшейся в услови­ях современного капитализма. Делая в своей политической теории ту же ошибку, что и в экономической, они уверенно провозглашали, что люди — лучшие судьи своих ин­дивидуальных интересов, которые обязательно должны совпадать с интересами всех людей, вместе взятых. Им было тем легче это сделать, что фактически, хотя и не преднамеренно, они рассуждали с позиций буржуазных интересов, которые более вы­игрывали от бережливости государства, чем от прямого подкупа.

¹⁴ "Острое чувство реальности" по Уильяму Джеймсу. Важность этого обстоя­тельства особенно подчеркивалась Грэхемом Уоллесом.

ленному ответственному действию. Действительно, для частного гражданина, озабоченного делами государства, нет предмета для формирования такой воли, нет задачи, вокруг которой она могла бы выкристаллизоваться. Он — член недееспособного комитета, ко­митета, включающего в себя всю нацию, и поэтому на политиче­ские проблемы он тратит меньше целенаправленных усилий, чем на партию в бридж¹⁵.

Ограниченное чувство ответственности и отсутствие четко опре­деленной воли в свою очередь объясняют, почему рядовой гражда­нин не знает и не может судить о внутри- и внешнеполитических проблемах, что еще более потрясает в случае людей образованных и людей, преуспевающих в неполитических делах, чем тогда, когда речь идет о людях необразованных, занимающих в жизни скром­ное положение. Информации много, и она легко доступна, Но это ничего не меняет, и не стоит этому удивляться. Стоит только срав­нить отношение адвоката к резюме ведущихся им дел и его же от­ношение к политическим новостям, изложенным в газете, чтобы понять, в чем дело. В одном случае адвокат годами целенаправлен­ной, стимулируемой его собственными интересами профессио­нальной деятельности доказал что он может правильно оценить значение имеющихся в его распоряжении фактов; и теперь под влиянием стимула не менее мощного он использует свои знания, интеллект, волю для анализа дела. В другом случае он не дает себе труда достичь необходимого для суждений уровня; он не дает себе труда поглощать информацию или применять к ней те каноны критического подхода, которыми он умеет пользоваться; у него не хватает терпения на длинные или запутанные доводы. Все это по­казывает, что без инициативы, которая проистекает из непосредст­венной ответственности, несмотря на все обилие точной информа­ции, будет преобладать незнание. Оно будет преобладать даже в условиях, когда в обществе предпринимаются заслуживающие вся­ческих похвал усилия выйти за рамки простого изложения инфор­мации и организовать обучение тому, как ее использовать посред­ством лекций, классов, дискуссионных групп. Результаты этих уси-

¹⁵ Нам легче будет прояснить эту проблему, если мы зададимся вопросом, поче­му же партия в бридж демонстрирует нам настолько больше ума и ясности мысли, чем, например, политическая дискуссия между неполитиками. Игроки в бридж имеют определенную задачу; дисциплинирующие их правила; при этом успех или неуспех четко определены и от безответственного поведения удерживает то обстоятельство, что каждая ошибка тут же скажется и будет немедленно отнесена на счет того, кто ее сделал. Эти условия, неприменимые к политическому поведению рядового гражда­нина, показывают, почему в политике ему не хватает той живости ума и рассудитель­ности, которые он демонстрирует в своей профессии.

лий не равны нулю. Но они малы. Людей нельзя внести вверх по лестнице — они должны карабкаться сами.

Поэтому, как только обычный гражданин затрагивает полити­ческие вопросы, он опускается на более низкий уровень умствен­ной деятельности. Он аргументирует и анализирует так, что это по­казалось бы ему самому инфантильным применительно к сфере его собственных интересов. Он вновь становится дикарем: его мышление становится ассоциативным и эффективным¹⁶. И это влечет за собой два серьезных последствия.

Во-первых, даже если бы не было политических групп, пытаю­щихся оказать на него влияние, то рядовой гражданин в вопросах политических скорее всего поддавался бы нерациональным или иррациональным предрассудкам и импульсам. Недостаточно ра­ционального осмысления политических событий и отсутствия эф­фективной логической проверки получаемых им выводов вполне хватит, чтобы это объяснить. Более того, потому что он не до конца "вовлечен е это", он может ослабить обычные нормы морали и мо­жет поддаться влиянию темных импульсов, которые условия его частной жизни помогают ему подавлять. Но, что касается мудро­сти или рациональности его выводов и заключений, то, если он бу­дет пылать праведным гневом, это будет иметь столь же негатив­ные последствия. Это помешает ему видеть правильный масштаб вещей, рассматривать их не с одной, а с нескольких сторон одно­временно. Следовательно, если однажды он выйдет из обычного состояния неопределенности и проявит определенно выраженную волю, постулированную классической доктриной демократии, то он может превратиться в еще более неумного и безответственного субъекта. В определенных случаях это может оказаться роковым для всей нации¹⁷.

Во-вторых, при слабости логического элемента в общественном мыслительном процессе, отсутствии рациональной критики и принуждающего к рациональности влияния собственного опыта и ответственности возрастают возможности групп, которые преследу­ют свои корыстные цели. Такие группы могут состоять из профес-

^!7 Важность таких взрывов не вызывает сомнений. Но можно усомниться в их ис­тинности. Анализ во многих случаях показывает, что они вызываются действием ка­кой-либо группы и не исходят спонтанно от волеизъявления народа. В этом случае они являются феноменом иного рода, который мы будем анализировать. Лично я ду­маю, что истинные взрывы существуют. Но я не уверен в том, что скрупулезный ана­лиз не откроет какого-либо психотехнического усилия, лежащего в основе этого явле­ния.

сиональных политиков, представителей экономических интересов или даже разного рода идеалистов, которые попросту заинтересова­ны в постановке политических шоу. Социология таких групп не имеет отношения к нашей проблеме. Здесь имеет значение только то, что, поскольку человеческая природа в политике такова, какая она есть, они могут формировать их в очень широких пределах, влиять на волю народа и даже создавать ее. При анализе политиче­ских процессов мы в большей степени сталкиваемся не с подлин­ной, а со сфабрикованной волей. И часто эта последняя и составля­ет ту общую волю, о которой говорит классическая доктрина. До тех пор, пока это так, воля народа есть продукт, а не движущая сила политического процесса.

Пути, с помощью которых формируется воля общества по тем или иным вопросам, и сами эти вопросы в точности совпадают со способами воздействия коммерческой рекламы. В обоих случаях речь идет о попытках воздействия на подсознание. И здесь, и там одни и те же способы создания приятных или неприятных ассоци­аций, которые тем более эффективны, чем менее рациональны. И здесь, и там те же оговорки и умалчивания, тот же способ формиро­вания общественного мнения с помощью постоянно повторяемых утверждений, которые лучше всего достигают цели тогда, когда они обходят рациональные аргументы и не рискуют разбудить критические способности людей. И так далее. Все эти средства бо­лее применимы в сфере политической, чем в сфере частной и про­фессиональной жизни.

Так, портрет красивейшей из девушек на обертке в конечном счете не сможет поддержать на неизменном уровне продажу пло­хих сигарет. В области политических решений столь же эффектив­ных средств защиты нет. Многие решения жизненной важности носят такой характер, что общество не может позволить себе на до­суге поразмыслить и поэкспериментировать с ними. Даже если это оказывается возможным, суждение не так просто вынести, как в случае с сигаретами, потому что здесь не так просто оценить по­следствия.

Но эти психотехнические трюки в степени, которая совершенно нехарактерна для коммерческой рекламы, проникают в такие фор­мы политической рекламы, которые апеллируют к разуму. Безза­щитная жертва вызывает у наблюдателя иррациональное или во всяком случае нерациональное сочувствие, которое вовсе не стано­вится сильнее, когда оно подкреплено аргументацией и различного рода фактами.

Мы уже говорили выше о том, что почему так трудно дать об­щественности беспристрастную информацию о политических про­блемах и сделать из нее необходимые выводы и почему происхо­дит так, что информация и аргументы, касающиеся политических вопросов, попадут в цель, только если они соответствуют уже сло­жившимся взглядам гражданина. Как правило, однако, эти взгля­ды недостаточно определенны для того, чтобы предопределить конкретные выводы. Поскольку сами эти выводы можно сфабри­ковать, то эффективная политическая аргументация почти неиз­бежно предполагает попытки придать определенные очертания уже существующим волевым проявлениям, а не просто провести их в жизнь или помочь гражданину составить собственное мнение. Поскольку в своих интересах или для достижения своих целей че­ловек легко солжет, то мы предполагаем и на самом деле находим, что эффективная аргументация в политике всегда является фаль­сифицированной или выборочной¹⁸ и состоит в том, чтобы превра­тить некоторые положения в аксиомы, а иные, наоборот, замол­чать; таким образом, она сводится к психотехническим приемам, о которых говорилось выше. Читателю, считающему меня слишком большим пессимистом, стоит только вспомнить о том, что он сам слышал — или говорил, — что о тех или иных неудобных фактах не стоит говорить открыто, а те или иные аргументы, хотя и пра­вильные, приводить нежелательно. Если люди, которые по обще­принятым оценкам достойны всяческого уважения, мирятся с этим, то разве они тем самым не выказывают своего отношения к достоинствам и даже к самому существованию воли народа?

Конечно, всему этому есть пределы¹⁹. И есть правда в мысли Джефферсона о том, что в конечном счете народ мудрее каждого отдельно взятого индивида, или в высказывании Линкольна о не­возможности "дурачить всех все время". Но оба эти высказывания не случайно подчеркивают долгосрочный аспект. Без сомнения, можно утверждать, что со временем коллективное сознание людей вырабатывает мнения, которые весьма часто представляются в вы­сшей степени разумными и даже проницательными. История, од­нако, состоит из последовательных краткосрочных ситуаций, кото­рые могут в корне изменить ход событий. Если в краткосрочной

¹⁸ Выборочная информация, правильная сама по себе, есть попытка солгать, гово­ря правду.

¹⁹ Вероятно, их можно было бы более четко очертить, если те или иные вопросы решались бы на референдумах. Вероятно, политики прекрасно знают, почему они почти всегда отрицательно относятся к этому институту.

перспективе можно одурачить всех и заставить их принять то, чего они на самом деле не хотят, и если это не исключение, на которое можно закрыть глаза, то никакое количество ретроспективного здравого смысла не меняет главного вывода: не народ в действи­тельности поднимает и решает вопросы, эти вопросы, определяю­щие его участь, поднимаются и решаются за него. Приверженец демократии более, чем кто бы то ни было, должен принять этот факт как данность, тогда никто не сможет утверждать, что его вера в демократию основана на притворстве.

Дата добавления: 2015-10-24