Духовная школа и церковная наука на рубеже веков

В “Отзывах” архиереев на предложение Святейшего Синода высказаться о состоянии церковной жизни, поступивших в конце 1905 года, с пристальным вниманием обсуждалось состояние Ду­ховных школ. Веских оснований для тревог епископата скопилось немало. Чрезвычайно велик был “отсев” Духовных школ — уход выпускников Семинарий в университеты, а кандидатов богословия на светскую службу. С 1900 по 1910 гг. Духовные А.кадемии окончило более 1600 человек, на в 1911 году во всей России на приходах и в бесприходных церквах служило менее 700 священников с академическим образованием, из которых добрая половина прошла академический курс еще в XIX веке.

Нецерковные настроения, захватившие значительную часть семинаристов, выливались порой в волнения и беспорядки, осо­бенно в революцию 1905 г. В 18 Семинариях произошли тогда забастовки, доходившие до покушений на ректоров, инспекторов и преподавателей.

Некоторые архиереи в своих “отзывах” давали самую мрач­ную характеристику всей системы духовного образования. Архи­епископ Волынский Антоний (Храповицкий) писал: “Строй духов­но-учебных заведений, как унаследованный из мира западных еретиков, приводит дело Духовной школы до крайнего безобра­зия”. В своем “отзыве” он передает слова неназванного им маститого архиерея: “Должно всю ее разогнать, разломать, вы­рыть фундамент семинарских и академических зданий и взамен прежних на новом месте выстроить новые и наполнить их новыми людьми”.

Но большинство архиереев, давая более умеренные оценки, склонялось к проекту, выдвинутому в свое время архиепископом Димитрием (Муратовым): разделить существующие Семипарии на школы двух типов: всесословные пастырские школы и общеобра­зовательные средние школы для детей духовенства. Ведь нецер­ковные, а часто и прямо нигилистические настроения вносили в Осминарии те выходцы из духовных семей, кто учился в них не потому, что хотел посвятить себя пастырскому служению, а потому, что в Семинариях, в отличие от гимназий, образование для них было бесплатным.

Особо обсуждался вопрос о высшей школе. Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) высказался за широкую автономию Академий, но при этом он считал обязательным епис­копский сан для ректора, через которого Академия канонически подчинялась бы священноначалию. Митрополит Петербургский Ан­тоний (Вадковский) приложил к своему “отзыву” записку про­фессора Н.Н. Глубоковского, предлагавшего открыть при уни­верситетах богословские факультеты “для свободного развития богословской науки”, а Академии сохранить в качестве “научно-апологетических институтов Православной Церкви”.

Архиепископ Волынский Антоний предлагал сократить в академических программах преподавание богословских систем и расширить изучение Священного Писания и отцов: “Система пра­вославного богословия есть еще нечто искомое, — писал он, - и потому должно тщательно изучать его источники, а не списы­вать системы с учений еретических, как это делается у нас уже 200 лет”.

В 1908 г. Синод назначил ревизию Духовных Академий. Пе­тербургскую и Московскую Академию инспектировал архиепископ Херсонский Димитрий (Ковальницкий), Казанскую — епископ Псков­ский Арсений (Стадницкий), Киевскую — архиепископ Волынский Антоний. Ревизоры обнаружили в Академиях слишком много “свет­ского духа” и церковного либерализма, упадок дисциплины.

В результате этой ревизии частичная автономия, предос­тавленная Академиям в 1906 г., была отменена. В 1910 г. вышел новый Устав Духовных Академий, некоторые дополнения были вне­сены в него в 1912 году. Устав предусматривал расширение пре­подавательского персонала, введение практических занятий для студентов, увеличение числа кафедр, вновь открывались кафедры истории Византийской и Славянских Церквей. Особое внимание уделялось религиозному и нравственному воспитанию студентов и укреплению дисциплины. Посещение Богослужений стало обяза­тельным и для студентов и для преподавателей. Устав отмечал важность соблюдения постов студентами. Для повышения автори­тета администрации для ректора Академии устав предусматривал епископский сан, а для инспектора — сан архимандрита. От пре­подавателей Академий устав требовал читать лекции в строго православном духе. Предпочтение отдавалось профессорам и пре­подавателям в священном сане. То обстоятельство, что в про­фессорских корпорациях преобладали миряне, вызывало озабочен­ность Святейшего Синода: в Московской Академии из 27 препода­вателей лишь 9 состояли в священном сане, а в Петербургской даже через 7 лет после издания нового устава из 33 преподава­телей 27 оставались мирянами. Устав предоставлял более широкие административные права ректору Академии и усиливал власть епархиальных архиереев над высшими Духовными школами.

Научный уровень академического богословия в эту эпоху был весьма высок. Па рубеже столетий русская богословская мысль переживала расцвет, который однако таил в себе серьез­ную опасность отрыва от церковного Предания.

Замечательных библеистом был профессор Московской Акаде­мии М.Д. Муретов, автор текстологического исследования о Чет­вероевангелии и работ о ветхозаветном храме, о Филоне Алек­сандрийском. Он написал блестящую апологетическую книгу про­тив Ренана, которая, из-за неразумного цензурного запрета (чтобы опровергать Ренана, автору пришлось изложить его до­воды) опоздала на 15 лет. Профессор М.Д. Муретов занимался также переводами творений святых отцов на русский язык.

Одним из крупнейших богословов был профессор Н.Н. Глу-бвкозский (1863-1937). Выпускник Московской Академии, «н читая лекции в Петербургской Академии. На студенческой скамье Н.Н. Глубоковский написал 2-х томное магистерское сочинение “Бла­женный Феодорит, епископ Кирский”, напечатанное в 1890 году.

Этот труд принес ученому мировую известность. Крупнейший труд Н.Н. Глубоковского по Новозаветной экзегетике и исагогике озаглавлен “Благовестие апостола Павла по происхождению и существу”(1905-1912). Это исследование является примером блестящего применения историко-филологического метода длл анализа новозаветного текста. Книга поражает энциклопедичес­кой эрудицией автора, глубиной и тонкостью его аналитической мысли.

Событием в богословской науке стало издание в 1895 г. магистерской диссертации иеромонаха Сергия (Страгородокого), будущего Патриарха, “Православное учение о спасении”.

Одним из самых талантливых духовных писателей рубежа веков был Преосвященный Антонии (Храповицкий), впоследствии митрополит (1864-1936). Он родился в дворянской семье. После окончания гимназии поступил в Петербургскую Духовную Акаде­мию. В 21 год принял постриг. После окончания Академии нача­лась его церковно-педагогическая служба. С 1887 г. он препо­давал в Петербургской Академии. В 1890 г. архимандрит Анто­ний был назначен ректором Московской Академии. Из Москвы его перевели в Казанскую Академию, в 1897 г. состоялась его хи­ротония во епископа Чистопольского. С 1900 г. епископ Антонии занимал Уфимскую кафедру, потом — Волынскую, и наконец, с 1914 г. — Харьковскую. В 1918 г. митрополит Антоний был изб­ран на Киевскую кафедру.

Его статьи и лекции по пастырскому богословию отлича­лись свежестью взгляда и вдохновением. Пастырство для преосвя­щенного Антония — это прежде всего дар деятельной, сострада­тельной любви, дар духовного единения пастыря с пасомыми.

Учение Преосвященного Антония о пастырстве органически связано с его пониманием догмата искупления. Он писал: “Во­преки школьным богословским системам, Божественное искупление заключается, главным образом, именно в восстановлении сего новоблагодатного единения любви и послушания людей с Богом, со Спасителем и между собой”. Основным в искупительном под­виге Христа он считал Гефсиманское борение, оставляя в тени и Голгофу и Воскресение. В этом смещении акцентов проявилась главная слабость его догматической и пасторологической систе­мы; чрезмерный морализм и психологизм. Для епископа Антония пастырство заслоняло священство. Сакраментальный момент в жиз­ни Церкви в его статьях остается нераскрытым. Справедливо упрекая схоластическое богословие в безжизненности и отвле­ченности, епископ Антоний стал искать выхода в нравственном раскрытии догмата. Объясняя смысл Голгофы, он писал: “Телес­ные муки и телесная смерть Христова нужна прежде всего для того, чтоб верящие оценили силу Его душевных страданий, как несравненно сильнейших, нежели телесные муки Его”. Не на та­ком языке говорили о тайне Крестной смерти святые отцы.

В своей антропологии епископ Антошей недалек от вполне пелагианокого отрицания первородного греха. “Адам, — писал он, был не только виновником нашей греховности, сколько первым по времени грешником, и если бы мы не были его сынами, то все равно согрешили бы”. Отрыв моралистического богословия епис­копа Антония от сотериологии святых отцов очевиден.

Широкая популярность епископа Антония в церковных кругах объяснялась в значительной мере его особой чуткостью к совре­менным общественным проблемам. У него было острое чувство не­зависимости Церкви от мира. Будучи убежденным монархистом, он, подобно славянофилам, был непримиримым противником синодальной системы и обличал ее с редким бесстрашием, которое ставило его в постоянно натянутые отношения с обер-прокурорами Синода. Громче всех своих современников он высказывался за восстановление Патриаршества.

Стремясь усилить воздействие Церкви на мир, епископ Анто­ний особые надежды возлагал на ученое монашество, и в бытность ректором Академий он многих студентов убедил принять постриг.

Но в монашестве он, вопреки церковной традиции, видел не столько поприще аскетического подвижничества, собирания души, сколько своеобразный церковный авангард, призванный оказывать действенное влияние на церковную и политическую жизнь страны.

Крайнем представителем “морализма” в русском богословии был профессор М.М. Тареев (1866-1934). Он занимал в Московс­кой Академии кафедру нравственного богословия. Главный труд Тареева назван “Основы христианства”. В этой книге содержит­ся открытая критика “исторического христианства”. Тареев убежден в том, что мир внешний, исторический, в котором дей­ствуют свои естественные законы, и мир личной человеческой жизни по Евангелию совершенно разомкнуты. Церковь из этого мира приобретает своих чад, но христианству нечего делать в истории и в мире. Для Тареева “Церковь” есть “второстепенная” или “производная реальность в христианстве”. “Внутреннее хрис­тианство всецело божественно, — писал он, — Церковь же имеет земной вид, носит черты человеческой условности, исторически развивается”.

В своей последней книге “Христианская философия” (1917) Тареев ставит под сомнение святоотеческое учение, подозревает его в искажении первоначального христианства. Учение святых отцов он обвиняет в гностицизме, сводит патристику к нацио­нально-греческому, византийское типу миросозерцания, чуждо­му духовному складу русского народа. Весьма скептически от­носился Тареев и к догматике, противопоставляя ей христиан­скую этику. “Догматист, — писал он со странной под пером пра­вославного богослова иронией, — учит о том, — что было, когда ничего но было, что происходит на небо и что будет за гробом, а о том, что происходит в христианской душе, здесь на земле, теперь, у него и терминов нет, слов нет”. В “христианской философии” М.М. Тареев повторял те возражения против церков­ного учения и святоотеческого Предания, которые несколько веков назад были выдвинуты зачинщиками Реформации.

Моралистическому уклону в богословии начала века про­тивостояла онтологическая школа религиозно-философской и богословской мысли. К этому направлению принадлежали профессора С.Н. и Е.Н. Трубецкие, С.Н. Булгаков (впоследствии про­тоиерей), священник П.А. Флоренский (1882-1943) философ, бо­гослов, математик, искусствовед, автор “Столпа и утверждения истины” (1914). Это — очень личная книга, в ней отразился опыт личного восприятия святоотеческого Предания, в котором автор особенно дорожил “александрийским направлением”, свя­занным с платоновским онтологизмом. “Столп и утверждение ис­тины” — труд не столько богослова-догматиста, сколько рели­гиозного философа, который стремился подчинить свою мысль суду церковного разума.

В последние годы синодальной эпохи появились замечатель­ные работы талантливого богослова архимандрита, впоследствии архиепископа Илариона Троицкого (1886-1929), профессора Московской Академии. В своих экклезиологических построениях архимандрит Иларион, подобно митрополиту Антонию (Храновицкому), принадлежал к тому направлению в богословии, которое находилось под сильным влиянием А.С. Хомякова. Архимандрит Иларион не уставал повторять мысль о том, что единство Церк­ви строится не только на единстве веры, но и на единстве бла­годатной жизни, что Церковь подобна живому и деятельному ор­ганизму. Поэтому общества, отделившиеся от Единой Церкви, он, независимо от меры их догматических отступлений, считал со­вершенно безблагодатными. Впадая в крайности, в ригористи­ческую нетерпимость, архимандрит Иларион был прав в главном: превыше всего он ставил сохранение единства Церкви.

Среда крупных деятелей церковной науки начала XX века следует также назвать имена несравненного знатока и иссле­дователя патриотического наследия профессора В.И. Попова, замечательных канонистов С. В. Троицкого и В.Н. Бенешевича, пасторолога В.Ф. Певницкого, церковного историка Н.Ф. Каптерева (1847-191?).

Ученик протоиерея А.В. Горского, профессор Каптеров выбирал для исследования узкие темы, но ему удавалось вклю­чить их в широкую перспективу исторического процесса. Ему принадлежит фундаментальная монография “Патриарх Никон и царь Алексей”, посвященная одному из самых переломных момен­тов в истории Русской Церкви и Русского государства.

Церковноисторические работы писал и В. 0. Ключевский (1841-1912), крупнейший русский историк, который занимал в Московской Академии кафедру русской гражданской истории. Для его исследований характерен тщательный анализ источников, материалов, тактов, но в анализе документов ему удавалось избежать гиперкритизма Е.Е. Голубинского, В. 0. Ключевский был мастером исторического синтеза. В своих работах, в том числе и церковно-исторических; “Древнерусские жития, святых как исторический источник”. “Значение Преподобного Сергия для русского народа и государства” — он обнаруживал незауряд­ный литературный дар: со страниц его книг и статей встают мастерски написанные живые картины минувших эпох.

В духовной литературе рубежа столетий совершенно особое место занимают книги Е. Поселянина, посвященные житиям нека­нонизованных праведников и подвижников; “Жизнеописания под­вижников благочестия ХУШ-Х1Х веков”. Вез этих книг наше пред­ставление о синодальной эпохе было бы ущербным и невосполни­мым. Труды Е. Поселянина убеждают в том, что и в этот кризис­ный период своей истории, когда потускнел образ Святой Руси, Русская Церковь, возрастившая сонм святых подвижников и пра­ведников, оставалась Святой Церковью.

Дата добавления: 2015-09-04