Мир, в котором недоступны самые обычные вещи

Как ни утешай себя, а коляска – это резкий переход в другой мир. Рыбы живут в воде, птицы в небе, звери на суше. Точно так же в разных мирах живут люди, у которых есть ноги, и люди, у которых ног нет. У нас нет доступа к тому, что для других обыкновенно. Ни в кино, ни в учреждение, ни в гости к другу самостоятельно не попадешь.
Ты должен смириться и отказаться от того, что тебе когда-то было доступно. Но тогда что тебе остается в этой жизни? Очень трудно удержаться от обиды на всех, на судьбу. Можно запить и руки на себя наложить. Но мир на твои обиды не обращает внимания, а от водки лишь тяжкое похмелье, из которого тоже надо выходить. И за что-то браться, потому что есть-то надо каждый день. И достойную жизнь жене обеспечивать. Святой женщине.
К тому времени я уже снова был женат. И вышла за меня замуж не кто-нибудь, а моя медсестра. Уж она-то знала, что меня ждет ампутация всех конечностей и полная неподвижность. И все равно – вышла…
При моей болезни всегда что-нибудь происходит, пальцы отсыхают… Понадобилась очередная операция. Обычная, рядовая. Но на пути из операционной, уже в каталке, вдруг накатило удушье. Кома. Клиническая смерть. Так я оказался на том свете: сплошное сияние, ничего не болит, торжественность, блаженство и покой. И спрашивает меня Голос… Представьте себе голос матери, которая кормит грудью своего ребенка и шепчет ему самые ласковые слова. Вот такая же доброта и даже больше была в этом голосе: “Тебе нравится здесь?” Я про себя думаю: чудак, да кому ж здесь не понравится? Но я же не могу в таком тоне разговаривать с Ним. И говорю просто: “Да”. Он спрашивает: “Ты хочешь здесь остаться?” Снова думаю: чудак, да кто ж не захочет? И собираюсь ответить: “Да”. Но тут слышу, как мне кричат: “Дыши! Дыши! Возвращайся!” Сияние стало меркнуть, меркнуть, сменилось тусклым светом больницы. И я вернулся.
После этого мною овладело полное безразличие ко всему. Мне стала неинтересна моя жизнь, мой бизнес. Я сказал жене: “До тридцати восьми лет я был здоровым человеком. Потом стал калекой без ног. Но я не выпал из жизни, я умею и знаю, как бороться. А дети ничего не знают, их родители тоже в растерянности. Давай возьмем в дом пятерых мальчишек с парализованными ногами, я научу их бороться за полноценную жизнь”. Но жена сказала: “Я понимаю тебя. Но и ты меня пойми: ты без ног, они без ног, я с этим не справлюсь, вы же меня в гроб загоните”. Она, конечно, была права.
Не знаю, связан ли упадок моего бизнеса с моим настроением или просто так совпало. Бухгалтер мой сбежал со всеми деньгами. Повисли на мне огромные долги. Продал я свою мельницу, а денег мне за нее не выплачивают. Силикатный завод задолжал мне деньги за сто тысяч штук кирпича и тоже ни копейки не перечислил. Уж и суд обязал их все выплатить, а они и в ус не дуют. Правда, за двадцать тысяч штук кирпича бартером отделались: взяли на городском молочном заводе масло и отдали мне. Вот я и продавал его, чтобы деньги были на жизнь.
Так прошло три года. А потом случилось несчастье. У моей тещи Александры Федоровны обнаружили рак. Мы вызвали из Крыма брата жены, Геннадия. Он приехал со своей женой Любой, поселились у нас.
Этот день, 4 декабря, отпечатался не просто в памяти, он сохранен на видеопленке. Вечером к нам пришли давние знакомые, они на другом конце города живут. Посидели, поговорили. Потом моя жена и Гена с Любой пошли провожать гостей к автобусу. А я снимал их на видеокамеру, и, когда дверь за ними закрылась, на фоне двери на пленке отпечаталось: 04.12.97.21.45.
Больше я Галю и Гену живыми не видел. На темной, занесенной снегом улице водитель громадного джипа не справился с управлением и врезался в них на полной скорости…
Мое горе – это мое горе. Но горе матери… как она металась на кладбище между гробом дочки и гробом сына. Она не знала, чей гроб закрыть первым, от кого первым отказаться, она не давала закрыть гробы. А я сижу в коляске за ее спиной между двумя гробами. Господи, никому не пожелаю ни пережить, ни увидеть такое.
Прошли поминки. Потом сорок дней. Разъехались люди. И остались мы вдвоем в огромном пустом доме. Сижу я за письменным столом в коляске, смотрю в окно на пасмурный январский день. Вдруг слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь. Стоит Александра Федоровна, покорная, отрешенная, глаза пустые, отжившие… И говорит мне: “Шамиль, я все понимаю, я старая, больная, ты сам без ног, еще я у тебя на руках. Зачем я тебе? Отдай меня в дом престарелых, не бойся, я готова там закончить жизнь, я все понимаю…”
У меня душа перевернулась. Я взял ее за руки и говорю: “Александра Федоровна, у вас были дочь и сын, у меня была жена, теперь у вас нет детей, а у меня нет жены, теперь я вам буду вместо сына и дочки. И запомните: пока я жив, пусть и без ног, вы ни в чем не будете нуждаться и будете жить со мной до самых моих последних дней”.
Я боролся за ее жизнь до конца. Но рак есть рак. Два месяца лежала она недвижно в постели. И в ночь на 19 июня, когда стояла жара, она задыхалась – рак легких, – Александра Федоровна тихо-тихо отошла у меня на глазах.

“Я представил себя ребенком-инвалидом...”

Взять в дом несколько мальчишек с парализованными ногами, научить их жить и бороться – эта мысль так меня и не оставляла. Только думал я уже не о домашнем интернате, а о большом, настоящем, но частном, моем. Решил: деньги, что выиграл по суду, надо получить и вложить в этот интернат.
Встретил вскоре бывшего ректора нашего пединститута. Рассказал о своих планах, он сразу: “Действуй, пиши программу, мы тебя поддержим”. И я сел за программу. Ни в одном интернате не был, ни одной специальной книги не прочел, откуда что рождалось – не знаю. Я просто представлял себя ребенком-инвалидом, смотрел на мир его глазами: как бы я хотел жить, где и как учиться, что бы меня радовало, к чему бы я стремился.
Человек полноценен, когда он востребован обществом. А почему не может быть таким же востребованным инвалид? Да просто потому, что его нигде и ничему не учат. Вся жизнь дома, в четырех стенах. С годами он озлобляется, начинает пить, требовать у матери: “Дай на бутылку!” Она умоляет: “Сыночек, от пенсии ничего не осталось, нам еще жить на последние деньги!” А он рычит: “Да плевал я на такую жизнь! Это, по-твоему, жизнь? Зачем ты меня родила?! Почему не задушила в пеленках? Кому я нужен? Дай хоть напьюсь и забудусь!” И мать сразу сникает.
А ведь у этого парня могла быть вполне достойная жизнь. Но он вынужден довольствоваться жалкой подачкой от государства и страдает от своей униженности, потому что его поставили в такое положение. Не надо, нельзя, преступно растить несчастных!
Ребенок-инвалид, с детства обреченный на одиночество, полностью погружается в свой внутренний мир, в свои фантазии, очень часто – мрачные фантазии. У него изменяется характер, проявляются патологические черты. А надо, чтобы больные дети учились вместе с обыкновенными детьми в обыкновенных школах, чтобы они с помощью взрослых постепенно определили, что для них реально и достижимо в этой жизни.
В моей программе эти два закона самые главные: закон компенсации и закон приспособления к реальностям жизни. Да, дети-инвалиды многого лишены. Никто из них не станет футболистом, монтажником-верхолазом. Но скажите, вы очень страдаете, что вы не прима-балерина? Нет. Потому что понимаете: вам это не было дано, и вы реализуете себя в других профессиях. Аналогия не безупречна, но что-то в ней есть, согласитесь. Конечно, если мальчишку с парализованными ногами все время таскать на футбол, в нем разовьется комплекс неполноценности. А вы отведите его в стрелковую секцию, в шахматную, мало ли куда! И тогда он скажет себе и другим: “Да, ты силен в футболе, а я в стрельбе, в шахматах, в компьютерах!”
Если ты чего-то лишен от природы или по воле злой судьбы, не отчаивайся, а максимально используй то, что тебе дано.
Один мальчишка из нашего интерната, Букейхан Амиржанов, ложку и ту с трудом доносит до рта. Писать не может, авторучка прыгает по бумаге. Но видели бы вы, что он творит за компьютером! Не просто легко и быстро пишет, излагает свои мысли, он рисует, у него великолепная компьютерная графика! Значит, надо максимально развивать то, что ему дано, на этом базировать его будущее. И тогда он не останется в стороне от жизни.
Закон компенсации напрямую связан с законом приспособления к жизни. Важно не только получить профессию, но еще и возможность реализовать себя в профессии. А это для инвалида в тысячу раз сложнее, чем для обычного человека. Значит, наш будущий выпускник не должен быть прикован к дому. Значит, надо сделать так, чтобы у каждого выпускника был пусть старенький, но автомобиль с ручным управлением. А он потом будет работать и выплачивать деньги за этот автомобиль. Чтобы такой же автомобиль, на его деньги купленный, дожидался сегодняшнего первоклассника. Есть в этом и смысл, и моральный долг, и еще многое другое, о чем словами не скажешь, так ведь?
Все это изложил я в своей короткой программе, взял выписки из решения суда и отправился в областной департамент образования. Попросил: дайте какой-нибудь большой дом для интерната, а в оплату заберите деньги, которые мне причитаются за мельницу и кирпич.
Пока мои бумаги кочуют по инстанциям, я хожу по кабинетам, агитирую. Однажды в коридоре городской администрации встретил начальника передвижной механизированной колонны. Он предложил: “Шамиль, купи нашу контору, мы из нее выселились”. Я говорю: “Да ты что, она же за городом, у черта на куличках!” А он: “Поезжай, посмотри, там хорошо, как раз для интерната!”
Я и поехал. Петропавловск наш небольшой, двести тысяч населения, вообще-то все рядом. С запада город ограничен рекой Ишим. За Ишимом район частных домов – Заречье. За ним – еще один поселок при старом кирпичном заводе. А за поселком – объездная дорога вроде Московской кольцевой. И вот там, в березовой роще, двухэтажное здание. Тихо, спокойно, красиво. Лучшего места для детей не найти. Запал мне в душу этот дом в березовой роще!
А начальник ПМК торопит: мол, уже другие претенденты объявились… Я – опять по кабинетам, по знакомым бизнесменам. К нашему благочинному, отцу Сергию обратился. Он меня спрашивает: все ли ты сделал, что мог? Говорю: вроде бы все. А он: дело хорошее, и если оно угодно Богу, то все уладится, состоится. Тогда я не был таким верующим, как сейчас, даже обиделся на него: помог, называется… Но со временем, ночами раздумывая, как-то странно успокоился: если Богу будет угодно…
23 октября 1998 года, в пятницу, пребывал я в горе. Узнал, что объявился покупатель на здание. С готовыми деньгами. А у меня ничего нет. Прощай, мечта!
В таком состоянии и застал меня сын Вадим. Говорит, что завтра идет на прием к акиму (губернатору) области Даниалу Ахметову. Ситуация обычная. Знаменитый спортсмен завершил спортивную карьеру, и теперь аким будет разговаривать с ним о дальнейшей жизни, о государевой службе. Я так и вскинулся! Говорю: положи акиму на стол мою программу! И меня с собой возьми!
На следующий день, в субботу, едем в акимат. С Вадимом договорились: если моя программа заинтересует акима, если начнет задавать вопросы, то я тут, рядом. Если нет, то нет. Не помню, сколько времени я провел в приемной. Открывается дверь: “Заходите”.
Разговор долгий, горячий, на эмоциях. Аким меня поддержал, но сказал:
– Шамиль Тауфикович, это не только ваше частное дело. Проблема государственная, и интернат будет на государственном бюджете.
Помню, расстроился я. Ну, думаю, сделают постылый интернат-казарму, оказенится все, а губернатор между тем вызывает начальников разных служб, и на трех машинах мы едем в Заречье. Осмотрел аким здание, окрестности и говорит:
– А ведь такого красивого места, пожалуй, больше нет! Детям здесь будет хорошо. Решено, Шамиль Тауфикович, принимай здание!
Так я стал директором. Хотя ни сном ни духом не помышлял. Думал, что раз интернат решено сделать государственным, то мне доверят лишь общественную, консультативную роль. Роль своеобразного переводчика, проводника между здоровыми людьми – учителями, воспитателями – и детьми-инвалидами. Ведь здоровому трудно, почти невозможно понять, проникнуть в систему бытового мышления человека с парализованными ногами. А я побывал в обеих ипостасях.
Вообще-то все получилось правильно. Если я задумал интернат, то я и должен держать все в руках. Начиная с реконструкции здания, с приспособления его под детей-инвалидов, кто лучше меня знает, каким должен быть дом для нас?

Дата добавления: 2015-09-02