Скрывание молодоженов

В брачной обрядности осетин, как и ряда других народов Северного Кавказа, существовал обычай свадебного и послесвадебного скрывания молодожена, или пребывания жениха в «чужом доме» (4, с.325).

Д.Т. Шанаев отмечал, что «с момента сватовства жених становился существом совершенно пассивным, как в деле сватовства, так и в деле свадьбы вообще» (10, с. 6).

«Какой позор для него (молодожена. — В.Г.), — писал М.А. Мисиков, когда кто-либо из старших увидит его выходящим из своей комнаты: скажут— он женолюбив» (5, с. 57).

В традиционном обществе молодожен должен был жить в «чужом доме» до года или до рождения ребенка, со временем этот срок сокращался. В наше время этот обычай почти не соблюдается. Человек, у которого он жил (шафер или какой-либо родственник), назывался «фысым» (оказывающий гостеприимство), а сам молодожен назывался «хъан». (Вообще «хъа-ном» у осетин называли воспитанника аталыка. Но, как отмечает В.И. Абаев, данное осетинское слово, вероятно, восходит к тюркскому «хан», «царь». Воспитанник назывался так потому, что был окружен особой заботой и почетом) (2, с262).

«Фысым» у осетин в первой половине XIX в. имела и невеста. А.М. Шегрен писал: «Приличие требует, чтобы молодые, смотря по состоянию, от трех месяцев, но не менее трех дней, не жили у себя, а у соседей, и виделись украдкою, так, чтобы никто из старых людей не знал о их свиданиях, потому что у всех горцев считается за порок, почти за бесчестие, если посторонние увидят мужа с женою, особенно молодых» (11, с 16).

По мнению Я. С. Смирновой, обычай свадебного скрывания у народов Северного Кавказа генетически восходит к тем же порядкам, что и выраставшее из него послесвадебное избегание, а причиной, надолго законсервировавшей это древнее обыкновение, было ритуализированное подчеркивание подчиненного статуса молодой семьи в патриархальном и патриархально-феодальном обществе. Вместе с тем, по мнению исследователя, поселение в «чужом доме» открывало возможность искусственного породнения (6, с.63).

На наш взгляд, обычай пребывания молодожена в «чужом доме» имел как социальные, так и мифологические основания.

Знаток осетинского быта С. М. Арчинов, говоря о свадебных обрядах, писал: «Уæдæ ус кæмæн æрхастой, уый та цы фæци? Зæгъæм Хъырым йæ ном. Хъырым йæ къухылхæцæджы хæдзары, уырдæм æм цæуынц адæм арфæтæм. Хъырым уым кæстæриуæг кæны. Уыцы къухылхæцæджы хæдзары хъуамæ фæуа æртæ мæйæ æхсæз мæймæ, хъуамæ йæхи ма равдиса адæммæ уынджы, æцæг адæм куы ысхуыссынц, уæд æрбацæуы, куыд ничи йæ фена, афтæ йæ уатмæ æмæ та талынгæй ацæуы йæ къухылхæцæджы хæдзармæ».

(«Тогда куда делся жених? Скажем, зовут его Хъырым. Молодожен находится в доме своего шафера, туда к нему идут с поздравлениями. Хъырым там выполняет роль младшего (прислуживает им. — В.Г.). В доме шафера он должен прожить от трех до шести месяцев, не должен показываться на людях на улице, лишь когда народ ложится, приходит в спальню так, чтобы никто его не видел, и опять затемно уходит в дом своего шафера») (1, с 16).

По разным источникам, молодой должен был Скрываться и избегать как старших членов своей семьи, так и не посещать ныхас и общественные мероприятия от шести месяцев до года или до рождения ребенка. Для того чтобы он стал опять полноправным членом своего социума, устраивался специальный ритуал — дзесхо (этимология слова нам не ясна).

«Йæ хæдзары бинонтæ иу бахсыстой бæгæны, сцæттæ иу кодтой арахъ æмæ фыс кусæрттаг. Афтæ-иу сцæттæ кбдта къухылхæцæг дæр. Æрымбырд иу кодтой къухылхæцæджы хæдзармæ фæсивæды æмæ сæ-иу уым хорз федтой, фæзарыдысты-иу. Лæппуйы бинонтæ дæр-иу арвыстой, чындзхæссæг чи уыдис, уыдонмæ æмæ сæ иу æрхуыдтой. Къухылхæцæджы хæдзарæй фæсивæд лæппуйы семæ ракæнынц заргæйæ æхсæвыгон, æмæ йæ æркæнынц йæ хæдзармæ. Хæдзары дуарæй куы бахизынц, уæд фæдзурынц, уазæг уæм фарнимæ фæцæуы, зæгъгæ. Хæдзары бадты адæм дæр сыстынц æмæ æмдзырдæй фæзæгъынц: амондджын уазæг æй Хуыцау фæкæнæд, алыбоны æгас нæм æрцæуæд! Ахæм сахат топпæй дæр фæгæрæхтæ кæнынц. Къу-хылхæцæджы хæдзарæй семæ æрхæссынц чъиритæ, физонæг, нозт æмæ сæ скувынц. Афтæ скувынц, сæхи хæдзары кæй сцæттæ кодтой, уыдон дæр. Дзесхойы фæстæ лæппуйæн йæ хæдзармæ æргом цæуын худинаг нал вæййы».

(«Семья молодого варила пиво, готовила араку, приносила в жертву барана. Те же приготовления делались в доме шафера. У него в доме собирались молодые люди, там они пировали и пели. Семья молодого приглашала тех, кто был на свадьбе поезжанами. Из дома шафера молодежь с песнями вела молодого в его дом. Когда они переступали порог его дома, говорили, что гость с фарном идет. Участники застолья вставали и отвечали, что пусть Создатель сделает его счастливым гостем. В такой час и из ружья стреляли. Освещались молитвой пироги, напитки и шашлык, принесенные из дома шафера, и те, что были приготовлены в собственном доме. После этого молодой мог открыто появляться в своем доме») (3, с.75).

Здесь уместно будет сказать и о военно-демократических традициях осетинского общества, которые требовали от мужчины постоянной готовности к военной тревоге (фæдис). Одна из словесных формул, на которых воспитывался юноша, была следующей: «Хъарм уат дын худинаг» («Теплая спальня для тебя позор»). В этом отношении любопытен еще один послесвадебный обычай.

На одной из этнографических зарисовок М.С. Туганова, которая называется «Испытание невесты в ловкости», изображена следующая сценка. В окружении группы мужчин, позади которых виднеются и силуэты женщин, молодая женщина держит мужчину за кинжал и пояс. «Комментарии» к этой сцене мы нашли в работах знатоков народного быта.

«Фæсивæд бауынаффæ кæнынц, цæуæм, æмæ, ус чи æрхаста, уыцы æмгармæ æгъдау бакæнæм. Бамбарын кæнынц лæппуйæн. Кæд æмæ сын фæндаг радта, уæд сæхи барæвдз кæнынц, лæвæрттæ сцæттæ кæнынц чындзæн. Бацæуынц иу изæр, æрбадынц уаты. Лæппу дæр æмæ чындз дæр уым хъуамæ уой. Лæппуйæн йæ ус фæсивæды цур хъуамæ скæна йæ дзабыртæ æмæ зæнгæйттæ, йæ куырæт æмæ цухъа, рон ыл бабæтта æмæ йын йæ худ ныккæна. Кæд ус уыдæттæ бакæнын бауæнда фæсивæды цур, уæд ын цы лæвæрттæ балхæдтой, уыдон раттынц æмæ усы банымайынц хорзыл æмæ йын арфæтæ фæкæнынц».

(«Молодежь договаривается между собой, чтобы пойти в дом к молодожену, по обычаю.

Доводят это до сведения супруга, и если тот разрешает им, то они готовят подарки молодой. Приходят в один из вечеров и располагаются в спальне. Молодые тоже должны быть там. Супруга должна одеть мужу при собравшихся чувяки и ноговицы, бешмет и черкеску, застегнуть пояс и одеть шапку. Если супруга посмеет сделать это все, то ей отдают приготовленные подарки, считается, что она хорошая жена, благодарят ее») (3, с.81).

Смысл этого обычая раскрывается при обращении к его другому варианту: «Лæппуйæн йæ æмгæрттæ иу къордæй баныхас кæнынц, нæ ног чындзæй æгъдау бацагурæм, зæгъгæ, æмæ балхæнынц лæвæрттæ: дыууæ цъындайы, къухтæ ыхсæн сапон, дыууæ туфлийы, кæлмæрзæн æмæ бирæ къафеттæ. Æхсæв рацæуынц æмæ уынджы, лæппу кæуылты цæуы, уым дыууæ дихæй бамбæхсынц, иутæ разæй, иннæтæ фæсте. Лæппу ницы фæзоны æмæ рацæуы, дыууæты æхсæн куы фæввæйы, уæд æй æрцахсынц æмæ иумæ ацæуынц. Ног чындз дуар бакæны.йæ лæгæн, æмæ уæд иууылдæр мидæмæ бацæуынц, лæппуйæн йæ дзаумæттæ раласынц æмæ фæзæгъынц: «Тагъд, чындз, дæ лæджы арæвдз кæн, фæдисы цæуын хъæуы». Чындз хъуамæ февнала æмæ йæ лæгыл дзаумæттæ ыскæна, дзабырæй, худæй. Лæппутæ фæкæсынц сахатмæ, уыдон раздæр сывæрдтой рæстæг. Кæд æмæ чындз рæстæгæй раздæр сарæхса йæ куыстмæ, уæд йын кæй балхæдтой, уыдон арфæтимæ æрбахæссынц æмæ сæ стъолыл цæвæрынц. Кæннод дæр фæкафынц æмæ рацæуынц. Рай-сом æппæлинаг: дысон нын Хъырымы ус хорз æгъдау радта».

(«Группа товарищей молодого договаривается между собой, потребуем де соблюдения обычая (æгъдау) от нашей новой невестки. Они покупают подарки: чулки, мыло, пару туфель, платок и много конфет. Вечером выходят и устраивают с двух сторон засаду там, где проходит молодой. Когда тот, ничего не подозревая, проходит между ними, товарищи ловят его и идут вместе с ним. Молодая открывает дверь мужу, и все заходят. Они снимают с мужа вещи и говорят: «Быстро, невестка, снаряди мужа, надо идти по тревоге». Невестка должна взяться и быстро одеть мужа с ног до головы. Товарищи мужа смотрят на часы, они заранее определяют время. И если невестка справится раньше времени со своим заданием, то ей с наилучшими пожеланиями приносят то, что купили, и кладут на стол. В любом случае танцуют и уходят, а завтра хвастают, что вчера жена Хъырыма хорошо исполнила перед ними обычай») (1, с.15–17).

По мнению А.Р. Чочиева, обычай испытания невесты был пережитком древнего обычая, связанного с послесвадебным годичным походом (балцом), в подготовке которого активное участие принимала молодая супруга (9, с.71).

Этот послесвадебный сюжет получил свое отражение и в фольклоре. Так, в песнях, где невеста давала жениху трудное задание для испытания его способностей, жених тоже предлагал невесте условие: за день снарядить всадника. Например: «Уæдæ æз та ахæм ус курын, æмæ боны рухсæй изæры рухсмæ барæг чи сцæттæ кæна» («Азджериты Куыцыччы зарæг»).

Надо сказать, что не только молодожен, но и молодая в течение года хоть и жила в доме мужа, но не имела право заходить в помещение, где находился очаг (хæдзар). Она соблюдала обычай избегания (уайсадын). После свадьбы невеста не имела право говорить с старшими как в доме супруга, так и по соседству, с мальчиками старше десяти лет и юношами. По этому поводу существовало выражение, что, дескать, десятилетний мальчик старше невесты («Дæсазыдзыд лæппу чындзæй хистæр у»). Она могла присматривать за детьми своих заловок (если они были), рано утром подметать у своих ворот и ворот своих ближайших соседей, стелить и убирать членам своей семьи постель. Еду ей носили также в отдельную комнату. Для того, чтобы молодая могла заходить в хадзар и не скрываться, совершали специальный обряд.

Скрывание невесты заканчивалось не ранее чем через год, а в более поздние времена — через два месяца после свадьбы. Первый выход невесты в село носил праздничный характер и был связан с тем, что ее вели к реке за водой. Молодую одевали в свадебное платье и давали ей небольшое деревянное ведерко или кувшин. Вместе с девушками и молодыми женщинами она отправлялась по воду. Все это сопровождалось игрой на гармошке и танцами. У реки освещались молитвой ритуальные пироги и напитки. Водой брызгали друг на друга, просили у Донбеттыра (Покровителя вод) и водяных дев благой и целительной воды. По возвращении домой водой, которую принесла молодая, возносили молитву и причащались все, в особенности старшие и дети. Пир продолжался до заката солнца.

С этого дня молодая уже свободно исполняла свои обязанности как вне дома, так и по домохозяйству[12] (8, с. 265).

Итак, брачный обычай скрывания жениха имел в своем основании как мифологические модели, так и военно-демократические, рыцарские традиции осетин. Не вызывает сомнения и то, что обычай скрывания молодоженов связан с их лиминальным состоянием. Вместе с тем этот обычай способствовал соблюдению этического комплекса осетин — «æфсарм», который культивировал личную сдержанность и соблюдение общественных норм молодыми. Обычай скрывания жениха и обычай избегания невестой соблюдались у осетин и в XX в., но уже в редуцированном виде.

Литература

1. ОРФ СОИГСИ, ф. 273, п. 125.

2. Абаев В. И. ИЭСОЯ. Т.2. Л.: Наука, 1973.

3. Каргиев Б.М. Ирон æгъдæуттæ. Владикавказ, 1991.

4. Меретуков М. Я. Семья и брак у адыгских народов. Майкоп, 1987.

5. Мисиков М. А. Материалы для антропологии осетин. Одесса, 1916.

6. Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа (вторая половина XIX-XX вв.). М.: Наука, 1983.

7. Хетагуров К.Л. Особа //Хетагуров К. Л. Собр. соч. в 3-х т. Т. 2. М.: Худ, лит., 1974.

8. Xозиты Ф. Уæлладжыры комыл — Туалтæм. Дзæуджыхъæу: Ир, 1999.

9. Чочиев А.Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали: Ирыстон, 1985.

10. Шанаев Д. Т. Свадьба у северных осетин // ССКГ. Вып. 4. Тифлис, 1870.

11. Шегрен А.М. Религиозные обряды осетин и ингушей, и их соплеменников при разных случаях // «Кавказ», 1846. №28.

Дата добавления: 2015-09-01