Глава 44. 6 страница

***
Когда мы вернулись в дом, Друэллы нигде не было видно — наверное, заперлась в своей комнате и строчила послание "лапусику". Эльф успел прибрать в спальне Колина, выбросил пустые бутылки, а оставшиеся аккуратно выстроил в ряд на столе. Увидев это, Колин вполголоса ругнулся: "Да что же он делает! А вдруг мама увидит? Она меня потом в покое не оставит!", — и быстро припрятал все бутылки, кроме одной, которую замаскировал чарами, чтобы она походила на заварной чайник. Стаканы он трансфигурировал в чайные чашки. Мне подумалось, что если войдет миссис Розье, она вряд ли поверит в эту идиллическую картинку. Но Колин был убежден, что очень ловко все придумал.
Том сказал, что нужно заняться финансовыми делами, — завтра сюда аппарирует Касси Малфой, которому предстоит после Хогвартса заняться легализацией наших денег, и надо с ним все обсудить. Он достал тетрадку, исписанную колонками цифр, и мы честно попытались сосредоточиться на них, но ничего не вышло. Том практически не пил, зато мы с Розье прикончили три бутылки на двоих, и в таком состоянии я мог бы с тем же успехом читать учебник по русскому языку — все равно ничего не понятно. Единственное, что мне удалось усвоить из объяснений Тома, — что у нас есть примерно тысяча галлеонов общего капитала, которую надо "очистить", а потом куда-то инвестировать... Дальше я потерял нить беседы.
Колин тоже не был настроен говорить о деньгах. Вместо этого он стал выспрашивать нас о личной жизни. Наверное, надеялся, что мы признаемся в собственных матримониальных планах, и он будет не одинок. Но мне утешить его было нечем — при таком режиме, как у Саймондса, я успел забыть, что в мире существуют девушки. Тогда Колин переключился на Тома.
— Ну, давай, рассказывай, тут все свои... Ты же продаешь антиквариат всяким богатым теткам. Наверняка у тебя роман с какой-нибудь из них.
— Да брось! — смеясь, отговаривался Том. — Они все старые и страшные, как кикиморы.
— Неужели ты так и живешь монахом, с тех пор, как...
Колин запнулся. Наверное, Минерву не стоило сейчас упоминать.
— Ну, живу, — ответил Том, будто и не заметил неловкой паузы. — А что такого? Зато никаких проблем. Бабы же приставучие, как репей. Раз свяжешься — потом не отделаешься. Мне от них нужны деньги, и больше ничего.
Мне показалось, что он раздражен и не очень хочет говорить об этом.
— И много с них дохода? — спросил я, чтобы сменить тему.
— Да, — подумав, согласился он. — Больше, чем с клиентов-мужчин. Женщин гораздо легче "раскрутить". Я недавно продал одну безделушку, которой красная цена пять галлеонов, — знаете, за сколько? За четыре сотни!
— Это как? — заинтересовался Розье. — Ты что, империо на них накладываешь?
— Зачем? — Том разлегся на диване, держа в руках чашку, на дне которой плескалась лужица вина. — Чистая психология... Вообще-то это было на спор. Мы когда-то сидели с Борджином в кабаке, и он говорит: "Готов поспорить, что даже если тебе дать потрепанный старый веник, ты и его продашь по цене новой гоночной метлы". Я сказал, что насчет веника не знаю, но вообще взвинтить цену на какое-нибудь барахло — почему нет? А он предложил заключить пари. Откопал в кладовой серебряное ожерелье со стекляшками, в смысле, имитациями рубинов. Довольно уродливое, и ценности никакой, разве что сдать в ломбард на вес. "Продашь, — спрашивает, — за сотню?". Я говорю: "Даже больше". Он говорит: "Ну, все, что свыше ста галлеонов, — твое. А если не продашь, все равно будешь мне сто галлеонов должен".
— Я все понял, — сказал Колин. — Ты был пьян. Иначе ты бы такие пари не заключал. Это грабеж!
— Это бизнес, — улыбнулся Том. — Если я такой дурак, что задолжал собственному начальнику сто галлеонов на пустом месте, кто мне виноват? Но я действительно в тот день выпил двадцать граммов коньяка у клиента...
— Станешь алкоголиком! — предостерег Розье, погрозив Тому пальцем.
— Ну, и что дальше? — поторопил я.
— А дальше я задумался, что же делать, — сказал Том. — Деваться-то некуда... Если вещь сама по себе ничего не значит, надо создать вокруг нее легенду. Я посмотрел приходные книги, проследил историю ожерелья, покопался в старых газетах... Как выяснилось, это самое ожерелье лет пятьдесят назад один студент Академии зельеварения подарил своей невесте. Ну, собственно, потому оно такое дешевое — откуда у студента деньги? Но потом этот парень разорвал помолвку, чтобы жениться на другой девушке, за которой давали большое приданое. В день его свадьбы брошенная невеста отравилась, предварительно отправив сову счастливому молодожену. К лапе совы был прикреплен сверток с ожерельем. Дальше — это я уже от себя сочинил — жених, увидев посылку, все понял, аппарировал прямо со свадьбы, но было уже поздно. Его бывшая возлюбленная лежала мертвая и бездыханная. Тогда он осознал, что все это время любил только ее, и тоже покончил с собой. Их похоронили в одном гробу, потому что расцепить их руки не было никакой возможности...
— Я сейчас разрыдаюсь, — сказал Колин. — А как все было на самом деле?
— На самом деле жених, узнав о самоубийстве, пожал плечами, сказал: "Сама дура", и продал ожерелье на распродаже, — пояснил Том. — Но это неважно. Так вот, эту романтическую сказочку я скормил трем клиенткам по отдельности. Как бы случайно заводил разговор, расписывал трогательные сцены в красках, а потом, когда просили посмотреть ожерелье, говорил, что, к сожалению, оно уже продано, вот-вот через пару дней поступит платеж, и оно перейдет к новой владелице. Вы бы видели, что там началось... Все трое захотели его перекупить. В итоге так взвинтили цену, что в конечном счете дошли до четырехсот галлеонов. Можно было их разогреть и сильнее, но я боялся, что сделка сорвется, так что остановился на последнем предложении. Борджину отдал обещанную сотню, а еще три на законном основании положил себе в карман.
— Ну, твои клиентки и дуры, — заметил я. — Я бы на такую сказочку не купился.
— Тем, кто не купился бы, я ее и не рассказывал, — резонно ответил Том. — А вообще хорошо закрученная история сильно увеличивает стоимость вещи. Особенно если кто-то кого-то убил, или речь идет о загадочном проклятии. Можно сразу поднимать цену вдвое — так, для затравки... Ладно, теперь твоя очередь что-нибудь рассказывать.
Покопавшись в памяти, я припомнил пару случаев с клиентами Саймондса — ничего особенно выдающегося. Один разводил в своем саду павлинов, якобы для красоты, а на самом деле хранил в их желудках контрабандные бриллианты. Другой превратил своего конкурента в козла и держал его в хлеву на привязи... Честно говоря, девять десятых наших дел были банальны до крайности. Один волшебник заавадил другого или ограбил лавку, а потом все хором утверждают, что были под империо. Вот и возись с ними.
Колин сказал, что я неправ, и что у нас обоих интересная и насыщенная жизнь, а вот он корпит над учебниками, как книжный червь. Но потом повеселел и тоже рассказал пару историй из жизни разведчиков, которыми делились старшекурсники и преподаватели.
—...Не знаю, как фамилия этого типа — ну, пускай будет Джонс. Короче, живет этот Джонс в Германии, в магическом квартале Берлина, по немецким документам и под легендой разъездного торговца. А на самом деле он "групповод", то есть на него завязана агентурная сеть. И вот как-то один из агентов, который работал в канцелярии Гриндельвальда, связывается с Джонсом и сообщает, что удалось снять копии с секретных документов. Назначили встречу, Джонс пришел, получил документы, трансфигурировал их в серебряный талер для маскировки и положил в карман. Расстались с агентом, все нормально, хвоста нет... И тут, короче, Джонс решил зайти в лавку за сигаретами. Потом приходит на свою квартиру и обнаруживает, что отдал за сигареты тот самый трансфигурированный талер. И он ведь даже не знает, на сколько хватит действия заклятия! Представляете, что это значит, — провал! Сейчас у продавца в руках этот талер превратится в бумаги, продавец побежит в секретную полицию, вычислят, от кого получена монета, найдут и арестуют, а через него спалится вся сеть... В общем, Джонс покрылся холодным потом, и давай быстро-быстро концы подбирать — очистил квартиру на случай провала, все компрометирующее уничтожил, агентам разослал условленное сообщение, мол, надо лечь на дно, предупредил Центр, ну и все такое. А сам берет оборотку и бежит опять в ту лавку, что-нибудь покупать, чтобы ему этот талер, если повезет, дали на сдачу. Не вышло — он тогда возвращается еще под одной обороткой, еще под одной... Весь на нервах, потому что в любой момент может быть попытка задержания — мало ли, вдруг секретная полиция там уже побывала. В общем, думает, еще ходка, и все, надо бежать из города. И тут — представляете, как повезло! — покупает он под видом какой-то старушонки корм для низлов, и ему дают на сдачу этот самый талер! Джонс в тот же вечер уехал якобы в командировку. Неделю переезжал из города в город, менял гостиницы, проверялся все время, нет ли слежки. Через неделю вернулся, проверил квартиру — все нормально, чисто, никто в его отсутствие там не побывал, никто за ним не следит, все хорошо. Пронесло, короче. Так он и доработал спокойно до самой победы. Но страху натерпелся, конечно, полные штаны...
— И что, его потом не уволили? — спросил я. — Он же идиот!
— Нет, — ответил Колин. — Ну, вздрючили, конечно, в Центре, когда он об этом доложил, да и все. Если всех идиотов увольнять, кто же работать-то будет?

***
Так, за рассказыванием профессиональных баек, мы провели время до полуночи. Потом закончилось вино. Колин, заглянув в горлышко пустой бутылки, вытряхнул последние капли в свою чашку и сказал:
— Рэй, сходи вниз, а? У папы в кабинете, кажется, есть начатое огневиски. Только тихо! Чтобы мама ничего не заметила...
Насчет "тихо" у меня, кажется, не очень получилось. Ступеньки на лестнице предательски скрипели, а удерживать равновесие было трудновато. Проходя мимо гостиной, я сквозь приоткрытую дверь увидел миссис Розье, которая вязала у камина и слушала радио. Я на цыпочках — насколько это мне удалось, — прокрался по коридору и нырнул в кабинет. Зажег люмос и стал осматриваться, соображая, где же здесь может быть виски. Колин мог бы и сам сходить, если на то пошло! А то чувствуешь себя полным дураком, обшаривая шкафы в чужом доме...
Наконец я отыскал бутылку в одном из ящиков стола. Если мистер Розье заметит пропажу, выйдет неловко, но пускай Колин сам с ним объясняется.
Едва я направился к выходу, как за стеной, в библиотеке, раздалась громкая трель каминного вызова. Мне сразу пришло в голову, что это моя мама. Наверное, дома что-то случилось! Я выскочил в коридор и только там вспомнил, что у меня в руках бутылка.
Пока я соображал, куда ее спрятать — трансфигурировать во что-нибудь я сейчас был не в состоянии, — как услышал торопливые шаги миссис Розье по коридору и вверх по лестнице.
— Том, иди скорей! Там мистер Борджин хочет с тобой поговорить. Должно быть, что-то срочное!
Я услышал, как Том сбегает по ступенькам. Миссис Розье опять скрылась в гостиной, а я на цыпочках двинулся в обратный путь, прижимая к себе бутылку. Том меня не заметил — он уже вошел в библиотеку, неплотно закрыв дверь, и я услышал его раздраженный голос:
— Я же просил меня здесь не дергать!..
И примирительное бормотание Борджина в ответ — кажется, он извинялся. Слов я, впрочем, разобрать не мог, а дальше Том, видно, спохватился, что разговор могут услышать, и дверь захлопнулась. В коридоре стало тихо.
Я двинулся дальше, стараясь идти неслышно. Благополучно миновал гостиную и стал подниматься по лестнице, размышляя о странном поведении Тома. Конечно, когда тебя вызывают в половине первого ночи, приятного мало... Но все равно в таком тоне не разговаривают даже с приятелями, не говоря уже о начальнике.
Когда я вошел в спальню, то обнаружил, что Колин спит, раскинувшись на кровати. Последняя бутылка портвейна свалила его с ног, и на огневиски уже сил не осталось. Он довольно громко похрапывал. Я снял с него ботинки и перевернул на бок. Колин что-то недовольно пробурчал, вцепился в одеяло и опять уснул.
Меня и самого клонило в сон. Я кое-как пристроил бутылку на столе, открыл окно — от сигаретного дыма в комнате дышать было нечем, — и рухнул на диван. Дверь скрипнула — вернулся Том.
— Что там случилось? — спросил я.
— Да ничего особенного. Одна клиентка хочет купить ореховый гарнитур эпохи королевы Анны, но требует заключение независимого оценщика. Вот Борджин и велел мне этим заняться, как только вернусь в Лондон.
Даже будучи пьян, я все равно подумал, что это звучит не слишком достоверно. Чтобы решить такой рутинный вопрос, не нужно связываться по камину среди ночи. Кроме того, ни один оценщик раньше третьего января на работу не выйдет — зачем такая спешка? Но я не стал об этом говорить, а Том, видно, не слышал моих мыслей. Он занимался уборкой, уничтожая пустые бутылки и очищая пепельницу.
— Рэй, ты совсем спишь?..
— Почти. Но могу проснуться, если очень надо, — сказал я, зевая.
— Вот, держи. Спрячь куда-нибудь, чтобы не потерял.
Кое-как открыв глаза, я увидел, что Том протягивает мне листок бумаги с водяными знаками и сложной виньеткой по краям. Пришлось долго щуриться, чтобы его рассмотреть, пока до меня не дошло, что это чек на шесть с половиной сотен галлеонов.
— Это тебе на выплату долга перед Гринготтс. Деньги с моего счета в банке, все "чистые", через кассу, подоходный налог уплачен, так что проблем быть не должно.
— Ты с ума сошел?! — я попытался вернуть ему чек. — Тебе самому они понадобятся! Том, я расплачусь с банком, не делай глупостей!
Он засмеялся.
— Только не думай, что это накопления всей моей жизни. Я не настолько альтруист. На самом деле это мой заработок за две недели.
— Серьезно?!
Том кивнул и наколдовал себе тряпку, чтобы протереть заляпанный вином стол.
— Правда, это были две недели перед самым Рождеством — все покупают подарки, и антиквариат расходится, как горячие пирожки. Я за эти дни устал, как собака, если честно. По шестнадцать часов в сутки мотался от клиента к клиенту, потом к страховщику, потом в банк... Зато расторговался — не поверишь, — на одиннадцать тысяч! Старик Беркс просто обалдел, когда увидел общий итог. Пока я не пришел туда работать, у них такой выручки за полгода не было... А вот это, — он кивнул на чек, — положенные мне пять процентов от сделок, плюс бонус.
— Послушай, но ведь такая выручка будет не всегда! Деньги тебе еще пригодятся!
— Не всегда, — согласился он. — В "мертвый сезон" до сотни в месяц еле дотягиваю. Но все равно у меня есть еще примерно шестьсот наличкой, так что не думай, будто оставишь меня без куска хлеба.
Я стал его благодарить, но Том не хотел слушать и только отмахивался. Потом он ушел в ванную, а я спрятал чек в карман и прикрыл глаза. Думал, что вот полежу немножко, а потом встану и перейду в гостевую спальню, которую отвела нам миссис Розье. Почищу зубы перед сном, как приличный мальчик, переоденусь в пижаму… Но сил оторваться от дивана и дойти до своей спальни уже не было. У Тома, наверное, тоже, потому что я слышал сквозь сон, как он толкает меня и говорит: «Подвинься». Потом он потушил свечу, забрался ко мне под плед, и мы оба мгновенно заснули.

Глава 50.
читать дальше
Когда на следующий день нас разбудил Касси Малфой, Колин спросил, какого черта он приперся в такую несусветную рань?! На что Малфой весело сообщил, что уже два часа пополудни. Пришлось вставать… У меня жутко болела голова, а при одной мысли о завтраке начинало тошнить. Зато жажда мучила, будто я год ходил по пустыне. Я влил в себя, наверное, цистерну воды и все никак не мог напиться. Одежда пропахла сигаретным дымом и выглядела так, словно ее корова жевала. Я отдал свои вещи постирать эльфу, а сам напялил домашние брюки и рубашку Колина, которые были мне на размер велики.
И Колин, и Том выглядели ничуть не лучше — такие же опухшие и помятые. Зато Касси на нашем фоне казался непристойно бодрым и свежим. Колин сказал, что стыдно с его стороны являться трезвым, когда нам так плохо. Потом мы принялись вливать в себя кофе, и прикончив три кофейника, наконец почувствовали себя готовыми взяться за финансовые дела.
Поначалу Малфой нервничал и чувствовал себя не очень уверенно. Деловые таланты дедушки — одно, а способности внука-школьника совсем другое. Но постепенно он расслабился, заговорил спокойнее, и оказалось, что если опыта ему и недостает, то наследственная хватка на месте.
Касси согласился с нашей схемой "очистки" денег через букмекера, чтобы потом купить на них какой-нибудь бизнес. Он заявил, что нужно зарегистрировать фирму, иначе мы переругаемся по поводу того, на чье имя записывать купленный паб, или что там еще будет. Сказал, что не очень знает, как все это делается, но, кажется, несложно. Насчет офиса можно не беспокоиться — дед, наверное, согласится за символическую плату сдать нам в аренду комнатку при своей фабрике. Если с ним поладить, то он же поможет с ведением бухгалтерии.
Регистрацию фирмы возложили на меня, как единственного, у кого было какое-никакое представление о юридических тонкостях. По поводу названия мы решили не морочить себе голову, а окрестить фирму в честь той самой тайной организации, которую придумали когда-то, дурачась, на четвертом курсе, — Walpurgis Knights Investment Co.
Тогда мы, разумеется, и не представляли себе, что из названной в шутку компании когда-нибудь вырастет финансовая империя с оборотом больше десяти миллионов в год. Мы скорее играли в бизнесменов, чем были готовы заняться этим всерьез, а проблемы, которые нас занимали, были куда более мелкого калибра: например, как объяснить мистеру Розье исчезновение бутылки огневиски из его кабинета…

***
У Колина я задержался на неделю — мы еще отметили день рождения Тома. Но все равно наступил день, когда пришлось вернуться к Саймондсу.
Январь 1946 года вслед за декабрем оказался непривычно теплый. Снег в Лондоне если и выпадал, то сразу таял, и каждое утро я шлепал на работу по лужам. Грязно-серые сугробы остались только под стенами дома в Треножном переулке, а капающая с крыш и балконов вода проделывала в них шахты и пещерки. Клиенты являлись к нам в легких пальто и первым делом, войдя в приемную, искали стойку, чтобы сунуть туда мокрый зонт.
Первые дни у миссис Портер не доходили руки, чтобы снять остатки рождественских украшений. Но однажды утром, когда я пришел в контору, разноцветные шары и гирлянды уже лежали в коробке, и офис приобрел привычный унылый вид.
Чтобы составить учредительные документы Walpurgis Knights, мне нужны были справочники. Взять их без спросу в конторе я не решался и попросил позволения у Саймондса, подчеркнув, что буду читать в нерабочее время. Саймондс спросил, зачем нужны справочники, и я не очень охотно рассказал, боясь услышать, что занят глупостями. Но на удивление начальник не стал возражать.
Едва полистав книги, я понял, что все гораздо сложнее, чем представлялось мне поначалу. Описаниях "полных товариществ" и "коммандитных товариществ" казались китайской грамотой. Пришлось продираться через мили неудобоваримого текста, чтобы уяснить, чем отличается компания с ограниченной ответственностью от компании, ограниченной гарантией. Я понял, что самонадеянно взялся за дело, к которому не готов, но отступать было уже поздно.
В итоге из перечисленных в справочнике видов фирм я выбрал ту самую компанию с ограниченной ответственностью, потому что она показалась мне самой простой. Доли в ней мы решили распределить поровну, чтобы не усложнять дело. Вместе с Долоховым, Ноттом и Малсибером нас получалось восемь акционеров — каждому по 12,5%.
Создать фирму, как выяснилось, было не так легко. Для этого требовалось составить список участников, сочинить меморандум и устав, подписать его, заверить подписи у нотариуса, потом зарегистрировать все это в Регистрационной палате Министерства. В принципе, очень простые шаги, но мне, совершенному новичку в юриспруденции, они казались страшными, прямо-таки неодолимыми препятствиями.
— Лестрейндж, принесли бы хоть посмотреть, что вы там насочиняли, — обронил однажды Саймондс. Мне было стыдно показывать свои еле-еле вымученные черновики, наверняка пестрившие ошибками, но я подчинился. Утром на работе Саймондс просмотрел их, но ничего не сказал, а уходя около полудня, забрал свитки с собой.
Вернувшись через полтора часа, бросил их передо мной на стол. Текст был весь исчеркан красными чернилами, а местами абзацы кто-то полностью переписал.
— Я сегодня обедал с Джимом Гарретом, это мой однокурсник по школе права, — пояснил Саймондс. — Он специалист по корпоративному законодательству и согласился немного подправить ваше, с позволения сказать, творчество. Вот его визитка, можете обращаться, если что-то неясно. Мне все это обошлось в две бутылки шабли, стоимость которых я, конечно, вычту из вашей зарплаты, но все равно это дешевле, чем официальная консультация.
Обращаться к Гаррету я долго не решался, но потом все же рискнул. Выяснилось, что это добродушный и спокойный волшебник средних лет, совсем не похожий по стилю общения на Саймондса. Он очень мне помог, и я был невероятно благодарен за то время, которое он потратил, объясняя зеленому юнцу элементарные азы профессии.
Так что к середине марта я, наконец, совершил свой подвиг Геракла, и Walpurgis Knights появилась на свет — с генеральным директором в лице студента-семикурсника Касси Малфоя и c ворчливым стариком-бухгалтером из фирмы его деда.
С Томом за все это время я встретился лишь единожды, чтобы он подписал учредительные документы — за себя и, по доверенности, за Долохова. Том, как всегда, куда-то спешил, выглядел рассеянным и нервным, так что мы почти не говорили. Застать его в магазине было в те дни невозможно — он постоянно разъезжал по клиентам. Иногда мне удавалось поймать его дома, в комнатке над магазином, при вызовах через камин, но это бывало уже поздно вечером, и приходилось долго ждать ответа. Том появлялся перед камином сонный, растрепанный и, поговорив со мной пару минут, зевал и отправлялся спать.
При этом он при случае по-прежнему присылал мне длинные-длинные письма. Видно, сочинял их урывками, будучи в разъездах, потому что письма были написаны разными чернилами, и иной раз между началом и окончанием проходило дня три. В основном там были разные наблюдения, смешные случаи и заметки обо всем подряд, что приходило Тому в голову, — от особенностей гоблинского оружия до погоды.
О работе Том почти никогда не писал, и я решил, что у него, наверное, испортились отношения с Борджином, раз его имя теперь вообще не упоминалось. Может, Том собрался уволиться?.. Пикеринг, ясное дело, тоже в письмах не появлялся, хотя я подозревал, что значительная часть поездок Тома связана именно с ним.
О своем финансовом положении Том говорил лишь время от времени, но я всегда выписывал эти цифры. Сам не знал, зачем — просто хотелось знать о его доходах. Суммы были разные, в зависимости от того, как шли продажи: всего пятьдесят галлеонов в "глухом" январе, когда покупатели экономят после рождественских трат; сто тридцать в феврале, не иначе как благодаря дню Святого Валентина; семьдесят галлеонов в марте; двести с лишним в апреле — ну, понятно, там ведь Пасха...
В начале мая, возвращаясь вечером с работы, я случайно встретил Тома на улице. Он как раз выходил с Борджином из магазина. Эндрю запирал дверь, накладывая защитные чары, а Том ждал его — должно быть, они собирались куда-то отправиться вместе.
Я остановился в нерешительности, не зная, стоит ли к ним подойти. Было уже почти совсем темно, вокруг фонарей с гудением кружились майские жуки, в стороне сверкала огнями вывеска кафе Фортескью. Том и Борджин разговаривали, как мне показалось, по-дружески, так что я решил, что, пожалуй, был неправ, думая, что они в ссоре.
Обернувшись, Борджин оказался под фонарем, и я не мог не заметить, как он изменился. Он хромал теперь еще сильнее и при ходьбе тяжело опирался на трость, но в остальном удивительно похорошел. Когда мы только познакомились в игорном доме несколько лет назад, Эндрю-«Тамерлан» был желчным, озлобленным человеком. Сейчас он будто светился изнутри, и благодаря этому черты предков-итальянцев проявлялись сильнее, словно Борджин прямиком сошел с картины кого-то из старых флорентийских мастеров. На нем будто лежал золотистый отблеск южного солнца, и сразу становилось видно, какие у него правильные черты лица, так что он казался почти красавцем. Даже в хромоте, из-за которой он передвигался, заваливаясь на бок, будто краб, было своеобразное обаяние.
Эндрю улыбался, что-то рассказывал Тому, оживленно жестикулируя и легко перебрасывая трость из руки в руку. Он засмеялся, когда трость слишком сильно ударила по мостовой, — казалось, собственное увечье его ничуть не угнетает. Я услышал, как Том смеется в ответ, и сделал шаг назад, уходя еще глубже в тень соседнего здания. Стоя там, я достал сигареты и выкурил подряд четыре или пять штук. Потом вышел из тени и двинулся в сторону общественного камина. Тома и Борджина уже нигде не было видно.

***
Не скажу, что я долго думал об этой встрече. Собственно, я выбросил ее из головы почти сразу же — не до того было. На работе шел аврал за авралом, а вдобавок Саймондс повадился брать меня с собой на заседания в Департаменте правопорядка и Визенгамоте. Он требовал от меня делать конспекты и приходил в ярость, если я упускал мельчайшие детали процесса.
К тому времени я окончательно обжился в конторе и даже познакомился с семьей начальника. Его жена, красивая белокурая волшебница, иногда появлялась у нас по вечерам, окутанная облачком духов и сверкающая бриллиантами. Взяв ее под руку, Саймондс отправлялся с ней в театр или в гости. Я же оставался корпеть над документами, иной раз до полуночи, и потом долго отмывал руки от чернильных пятен, прежде чем потушить лампы, запереть дверь и отправиться домой.
Пару раз у нас бывал и сын Саймондса, Роберт, которого почему-то сокращенно называли "Бонни", — восьмилетний худенький мальчишка. Как выяснилось, он учился в Аппинкорте — той же частной подготовительной школе, которую я когда-то заканчивал. Если было время, я расспрашивал его о школе: как там дела, кто ведет немецкий вместо фройляйн Пфорцбах, интернированной в самом начале войны, и как поживает директор, которого за выпученные глаза прозвали "Спрутом".
Иногда я даже тайком подписывал дневник Бонни вместо Саймондса. Бонни опасался показывать отцу свои отметки и вообще боялся папаши до дрожи в коленях — что, впрочем, неудивительно.
Лет десять спустя Роберт закончил с отличием Слизерин, но идти по юридической стезе отказался, а вместо этого стал ведущим на радиостанции под псевдонимом «Бонни Саймон». Мы с ним редко встречались лично, но я часто слушал его передачи и думал, как же он в своих язвительных политических комментариях становится похож на отца…*
В двадцатых числах июня мне пришла сова от Розье — дату свадьбы наконец-то назначили. После бесконечных споров, внутренних терзаний и сотен порванных пергаментов с астрологическими выкладками Эвелин наконец решилась на воскресенье, четырнадцатое июля. А шестого июля планировалось провести мальчишник — отметить прощание Колина со свободной холостяцкой жизнью.
Я еле сумел выкроить минутку, чтобы отправить Розье сову с ответом. В те дни я работал, как проклятый, а все из-за одного докучливого клиента, общение с которым миссис Портер с удовольствием свалила на меня. Я даже помню, как он появился: краснолицый, тяжело отдувающийся волшебник ввалился к нам однажды около полудня и, едва открыв дверь в контору, принялся бранить строителей, воздвигающих такие высокие дома. Ему явно хотелось обругать идиотов, которые помещают офис на шестом этаже, но он не рискнул. Видно, очень рассчитывал на помощь Саймондса и не хотел с ним заранее ссориться.
Клиента, как выяснилось, звали Обадия Смит, и его обвиняли в убийстве — вот почему потребовался адвокат. Это было первое дело, в котором я в одиночку готовил все документы для Саймондса, так что выучил его почти наизусть.
Погибшая — волшебница по имени Хепзиба Смит, 78 лет от роду — приходилась Обадии Смиту теткой. После смерти своего мужа она унаследовала немалое состояние. Детей у нее не было, так что она жила одна в большом усадебном доме в Чешире вместе со старой эльфиней Хоки.
Именно Хоки и нашла свою хозяйку мертвой. По утрам Хепзиба вставала поздно, поэтому Хоки ее не будила и до одиннадцати часов спокойно занималась уборкой. Но когда хозяйский колокольчик не зазвонил и в половине двенадцатого, Хоки встревожилась. Не дожидаясь вызова, она взяла завтрак на подносе и поднялась наверх, в спальню.
Открыв дверь, Хоки обнаружила, что хозяйке никакой завтрак уже не понадобится. Хепзиба лежала на кровати вся распухшая, посиневшая и, по всей видимости, не дышала. Перепуганная эльфиня выронила поднос и побежала к камину, чтобы вызвать целителя из клиники Святого Мунго. Прибывший целитель констатировал смерть, предположительно от яда, и сообщил в Департамента правопорядка.
Позже вскрытие показало, что Хепзиба Смит действительно умерла от отравления. Яд в большом количестве обнаружился в чашке с остатками какао, стоявшей у кровати. Когда Хоки стали допрашивать, она вдруг забилась в рыданиях, а потом призналась, что это, наверное, она отравила хозяйку.
Из сбивчивых показаний Хоки следователь узнал, что накануне эльфиня убирала в подвале и обнаружила, что там завелись бандиманы — неприятные существа, похожие на зеленоватые комки слизи с большими моргающими глазами. Для человека они безвредны, но вырабатывают жидкость, которая разрушает камень и дерево, так что, если дать бандиманам размножаться, они могут подточить фундамент, и дом рухнет. Подав хозяйке обед и вымыв посуду, Хоки отправилась в Косой переулок, где купила два фунта специального ядовитого порошка, который собиралась рассыпать в подвале. Аптекарь отвесил ей порошок в коричневый бумажный пакет, на котором проставил, как полагается, штамп аптеки и оттиск "Осторожно! Яд!". Но сделал он это в спешке, так что штамп и оттиск оказались сбоку и были плохо видны.
После аптеки Хоки зашла к зеленщику, а потом в бакалею, где купила два фунта сахара в таком же бумажном пакете. Продукты она сложила в одну корзину с ядом, чего делать ни в коем случае не следовало. Но эльфы вообще небрежны в этом смысле.
Вернувшись домой и выгружая продукты в полутемной кухне, Хоки, которая к тому же была подслеповата, перепутала пакеты. Тот, в котором был сахар, она спрятала в шкафчик с ведрами и тряпками, а ядовитый порошок поставила в буфет. Вечером Хоки готовила какао для хозяйки и положила в него полных четыре ложки яда. Белые кристаллы отравы для бандиманов очень похожи на сахарный песок, а вдобавок их подслащивают, чтобы бандиманы охотнее сползались на приманку. Поэтому неудивительно, что ни сама Хоки, ни ее хозяйка не заметили подмены.
Доза яда оказалась смертельной. Согласно результатам вскрытия, Хепзиба Смит умерла примерно через полчаса после того, как сделала последний глоток — где-то между полуночью и часом ночи третьего июня.
Случай выглядел очень простым, но следователь попался молодой и дотошный. С Хоки ему пришлось помучиться: эльфиня была очень стара, и в голове у нее все перепуталось. То она говорила, что, выходя из аптеки, встретила кого-то из знакомых хозяйки и остановилась поболтать. То думала, что это был хозяйкин родственник, только не могла припомнить, кто именно. А то утверждала, что это было вообще в другой день…
Уцепившись за ее слова, следователь предположил, что возле аптеки Хоки встретила Обадию Смита. По его версии, услышав о покупке яда и зная, что Хоки плохо видит, в тот же день Смит под предлогом визита к тетушке проник в дом и подменил пакеты. Обадию вызвали к следователю и взяли подписку о невыезде. Он страшно перепугался и сразу после допроса аппарировал к нам, чтобы нанять Саймондса защищать его в суде.
Мотив у Смита-младшего, безусловно, имелся. Тетка была невероятно богата, а он считался ее единственным наследником, так что ее смерть оказалась ему очень на руку. Правда, у Смита было алиби — тот вечер он провел в клубе со знакомыми и никуда не отлучался. Но алиби ведь можно списать на сговор или применение оборотного зелья...
В общем, Обадия истекал потом, трясся, как студень, и уже воображал себя в Азкабане.
Саймондс, со своей стороны, считал дело очень простым и не беспокоился.
— Все дело в показаниях Хоки, — объяснял он мне. — Эльфы прекрасно умеют умалчивать и увиливать от ответа, но врать они не могут. На прямой, конкретно поставленный вопрос эльф вынужден отвечать правду. Он может солгать, если прикажет хозяин, но тогда это будет заметно — эльф начнет раскачиваться, тяжело дышать и попытается причинить себе боль. Кроме того, чтобы совсем исключить возможность лжи, эльфов, которых допрашивают как свидетелей, перед началом заседания продают судье за символическую сумму в один галлеон, чтобы они были обязаны отвечать на его вопросы...
Так что слова Хоки были как минимум искренни, даже если у нее в голове все смешалось. А эльфиня была твердо уверена, что в тот вечер не то что Обадия, а вообще никто к хозяйке не приходил.
Вдобавок эльфиня очень гордилась тем, что ни сама хозяйка, ни кто-либо из ее родственников и гостей ни разу за все время службы Хоки не вошли в кухню. Ведь если хозяева даже сами готовят себе чай — это страшный позор для эльфа! Это значит, что он неумеха, лентяй или бездельник, неспособный вовремя предугадать желание господина! Хоки, по ее словам, сгорела бы со стыда, случись такое.
Зная психологию эльфов, я бы скорее заподозрил, что Хоки нравилось безраздельно властвовать на кухне и раздражало, когда ей мешали. Эльфы, особенно старые, при всей своей внешней услужливости — очень упрямые и хитрые существа, которые вертят хозяевами, как хотят... Но так или иначе, знакомые Хепзибы подтверждали слова Хоки. А значит, шансы Обадии быстро сориентироваться в кухне, где он никогда не бывал, и разобраться во множестве баночек, коробочек, склянок и кастрюлек, уж не говоря о незаметной подмене сахара ядом, становились призрачными.
Исключалось и вторжение неизвестного. Хепзиба страшно боялась воров, и дом у нее прямо-таки гудел от защитных заклятий. В ночь смерти хозяйки ни одно из них не было нарушено. Вдобавок ничего из вещей не пропало, во всяком случае, на первый взгляд, и деньги тоже были все на месте.
Саймондс сражался за клиента, как лев, приводя все новых и новых свидетелей, и обвинению в конце концов пришлось отступить. Хоки проверили на следы империо, а затем подвергли легилименции, но не нашли воспоминаний о визите Обадии Смита или кого-либо другого накануне смерти хозяйки. Правда, легилимент отметил, что память Хоки пестрит провалами, оборванными или нечитаемыми воспоминаниями. Но, учитывая преклонный возраст эльфини, это было вполне естественно.
Так что смерть Хепзибы Смит в итоге признали результатом неумышленного убийства. Аптекаря оштрафовали за халатность, Хоки приговорили к нескольким годам Азкабана, и на том все и закончилось. Только я в то лето намучился, раз за разом навещая Обадию и выслушивая его бесконечные жалобы на то, как несправедливо обошлась с ним судьба, как запятнано его честное имя и как дорого стоят услуги адвоката.

Дата добавления: 2015-09-01