Глава 44. 1 страница

Вторую ночь после Рождества я запомнил надолго. Накануне почти весь день провел в лесу, добыл пару зайцев на ужин, но так промерз, что весь вечер просидел у камина, стуча зубами.
После ужина Том вызвался заварить чай и делал это долго и сосредоточенно, по всем правилам. Ошпарил заварной чайник кипятком, долил воду один раз, второй... От тепла или чего-то другого меня стало неудержимо клонить в сон, так что, едва допив чай, я почувствовал, что засыпаю прямо за столом. Мама тоже клевала носом и наконец ушла наверх, оставив на кресле неоконченное вязание. Я побрел следом. Том остался помыть посуду и прибраться в кухне.
Добравшись до своей спальни, я уснул, как только коснулся головой подушки. Мне снилась платформа 9 и 3/4. Уже сообщили об отправлении, но состав никак не мог отправиться — он дергался, проезжал несколько футов и останавливался с душераздирающим скрежетом. Машинист, похоже, сам не знал, что с этим делать, и лишь без толку выпускал пар через свисток. Звук получался странный, неровный, пронзительный — от него-то я и проснулся.
Голова была словно ватой набита, и я еще несколько минут лежал, не двигаясь и пытаясь сообразить, что происходит. Вокруг было темно, хоть глаз выколи, и я даже не мог понять, где дверь, а где окно. Если это моя собственная спальня, значит, палочка должна быть на прикроватном столике... Я поднял правую руку, удивляясь тому, какая она тяжелая и с каким трудом дается каждое движение. Костяшками пальцев больно ударился о край стола, пошарил по его поверхности, прошептал: "Lumos" — и тут же зажмурился, таким резким и ярким мне показался свет.
Если верить будильнику, дремавшему на столе, было уже четыре утра. Комната выглядела привычной и спокойной — никаких теней по углам, никаких призраков у изголовья. И тем не менее в доме творилось что-то странное. Мерзкий звук из сна никуда не исчез — наоборот, теперь я слышал его куда отчетливее. Он становился то громче, то тише, то поднимался до свиста, то переходил в протяжный низкий гул, а все вместе напоминало завывание водосточных труб или...
Плач банши? От этой мысли мне сразу стало не до сна. Банши в наших местах никогда не водились, но мало ли — вдруг забрела. Только этой твари здесь не хватало... Интересно, Том ее слышит? Если пойдет ее выгонять, мое участие не потребуется — уж в чем в чем, а в нечисти он разбирается куда лучше...
Очень хотелось опять закрыть глаза, но я отругал себя за лень и все же вылез из-под одеяла. Тут же закружилась голова, да так, что пришлось ухватиться за спинку кровати. Руки и ноги были, как ватные. Я пошел к двери, шатаясь, как пьяный, и поздоровался со всеми стульями, стоявшими на пути. Да что же это такое?!
За спиной послышалось жалобное скуление. Обернувшись, я увидел Майка. Обычно он спал на коврике рядом с кроватью или у меня в ногах, поверх одеяла. Но сейчас пес забился в угол и весь дрожал. Шерсть на нем встала дыбом.
— Сиди тихо, — сказал я. — Сейчас разберусь, что там случилось, и вернусь.
Дверь поддалась с трудом, будто примерзла к косяку. Снаружи меня встретил такой холод, что зуб на зуб не попадал. Звук доносился откуда-то справа. Теперь он уже совсем не напоминал голос банши — скорее, что-то механическое, неживое. Почему-то в голове упорно вертелось слово "манок", хотя я не мог представить себе, каких птиц можно приманивать таким образом.
Вдобавок огонек люмоса вел себя странно — то вспыхивал, то гас, будто кто-то набрасывал на него мокрую тряпку. Тогда меня со всех сторон обступала непроглядная тьма. Дышать было трудно, словно рот и нос забили железной стружкой — я отчетливо слышал ее сухой, неприятный запах. Сердце колотилось, как безумное.
Впервые в жизни мне было страшно в собственном доме.
Звук внезапно затих, словно его обрубили. Еще шаг... еще...
Я водил палочкой во все стороны, но мечущийся огонек не выхватывал из тьмы ни единого существа, будь то человек или нечисть. Казалось, что, кроме меня, здесь вообще никто и ничто не движется. К тому же меня обманывали собственные глаза. Я видел ровный деревянный пол — но в то же время чувствовал, что иду вниз по склону, будто спускаюсь в огромную воронку. Ощущение было такое сильное, что я стал хвататься руками за стены, лишь бы не упасть и не покатиться вниз — точнее, вперед. Дышать стало почти невозможно. Я хватал ртом воздух, но его не было. Еще шаг — и мне разорвет легкие...
Потом я уткнулся в какую-то дверь, и она открылась сама собой, без малейшего усилия с моей стороны.
Я даже не сразу понял, где оказался. Лишь через пару секунд до меня дошло, что это спальня Тома — угловая комната с окном в виде фонаря. На столе горела одна-единственная свеча. Ее пламя заметалось от сквозняка, когда я открыл дверь.
Том сидел прямо на полу, спиной ко мне, внутри ровного белого круга, часть которого скрывалась под непонятным темным пятном. В комнате стояла прямо-таки ледяная стужа, а воздуха, казалось, не осталось вовсе. Перед глазами у меня уже плыли цветные круги, и я бы, наверное, потерял сознание еще на пороге — но в чудовищно искаженном пространстве, где я сейчас передвигался, вместо пола под ногами был самый центр воронки. Так что я по инерции соскользнул "вниз", оказался у границы круга — и каким-то чудом сумел стереть часть белой линии.
Тут же под зажмуренными веками будто взорвалась сотня фейерверков. Воздух хлынул со всех сторон. Оказывается, все это время его было невозможно много, он обжигал нос и гортань, как морская вода. Я успел подумать, как глупо было бы захлебнуться при попытке дышать... Голова раскалывалась от боли. А вокруг тем временем творилось что-то несусветное. Все падало, даже то, что никак не могло упасть, — слетел со стола таз для умывания, с лязгом покатился по полу серебряный кувшин, с окон сорвались занавески, упала и погасла свеча...
Я навел палочку на потолок, ни на что особо не надеясь. Но, оказывается, что-то в этом безумном мире еще работало нормально — лампы зажглись с легким шипением, осветив царивший в комнате разгром. Том все так же сидел на полу, не обращая на меня никакого внимания. Я схватил его за плечи, разворачивая лицом к себе, и чуть не вскрикнул от ужаса — глаза у него были полуоткрыты, но смотрели в никуда, а лицо было белым, как бумага. Темное пятно на полу оказалось лужей крови. Рубашка и брюки Тома тоже были в крови, а круг, который я поначалу принял за меловой, был на самом деле насыпан крупной солью. Его разделял на четыре части такой же соляной крест.
Как ни странно, в тот момент я не испытывал ничего, кроме злости. Что Том здесь затеял? По какому праву? В моем доме! Злость придала мне сил. Я перетащил его на кровать и стал искать рану. Впрочем, она обнаружилась сразу — вдоль левой руки, ниже закатанного рукава рубашки, тянулся длинный надрез, из которого крупными каплями сочилась кровь. Рядом было несколько свежих розовых шрамов. Видно, срабатывала стихийная магия и порезы затягивались, так что Тому пришлось вскрывать себе вены пять или шесть раз подряд
Я попробовал залечить рану заклятием, но ничего не получилось. Тогда я отодрал у себя кусок пижамы, перетянул Тому запястье, чтобы остановить кровь, и стал вспоминать, где хранится и как выглядит настойка ясенца. Призывающее заклятие сработало почти мгновенно — в моей ладони появилась бутылочка из темного стекла. Я капнул две капли на порез. Пошел зеленоватый дымок, и края раны мгновенно затянулись. Но нужно было срочно решить, что делать дальше, — Том потерял много крови, а кроветворного зелья у нас в доме не было...
Я кинулся к пустому холодному камину и ударил по нему палочкой. Вспыхнуло зеленое пламя. Хвала Мерлину, что мама не забыла заплатить за подключение к каминной сети! Ждать ответа из клиники святого Мунго пришлось, как мне показалось, целую вечность. Наконец раздалась высокая трель, и я торопливо сунул голову в пламя. Молодая ведьма, дремавшая за столом в кругу света от лампы, зевнула и посмотрела на меня неприветливо:
— Прием больных с семи утра.
— Мне нужен целитель на дом, прямо сейчас! Пожалуйста!
— По ночам мы аппарируем только на срочные вызовы. Что у вас там? Роды?
— Нет. Ранение... Сильная кровопотеря...
— Ладно, диктуйте адрес. Дежурная бригада будет через пять минут.
Времени у меня оставалось совсем мало, и я метался по комнате, как сумасшедший, — даже холод перестал чувствовать. Соляной круг на полу надо было срочно убрать. Я понятия не имел, зачем он нужен, но если Том решил поэкспериментировать с темной магией, целителям этого знать не обязательно...
Палочка Тома валялась посреди круга. Рядом обнаружился тот самый нож с серебряными драконами на лезвии. Я с опаской протянул к нему руку, но нож был довольный, напившийся крови, так что спокойно позволил взять себя и спрятать в шкаф. Туда же я бросил палочку.
Поблизости я заметил что-то размокшее, похожее на тряпку. Это оказался дневник Тома, настолько пропитавшийся кровью, что страницы расползались под пальцами. Я швырнул и его на полку рядом с палочкой и ножом, а потом принялся заклятием убирать кашу из крови и соли на полу. Закончив, бросился к Тому, проверил пульс — он был слабый, но безумно частый, будто под кожей запястья билось, пытаясь вырваться, какое-то насекомое.
В это самое время я услышал снизу трель сигнализации и громкий стук во входную дверь.

***
Наверное, вид у меня был тот еще. В одной пижаме, весь перемазанный кровью, с диким выражением на лице... Но целители, должно быть, и не такого насмотрелись. Вслед за мной они взбежали по лестнице на второй этаж. Я открыл перед ними дверь спальни и попытался было войти следом, но меня решительно отодвинули и закрыли дверь перед носом.
Я остался стоять в темном коридоре, прислонившись к стене и обхватив себя за плечи, чтобы не дрожать. Откуда-то явился Расти, уселся рядом и, запрокинув голову, стал протяжно выть, как по покойнику. Я отпихнул его ногой:
— Замолчи!
Пес обиженно тявкнул и затих. Я сел рядом с ним на пол, обнял и уткнулся лицом в жесткую короткую шерсть. Расти тяжело дышал, жался ко мне и все время принюхивался — наверное, чуял кровь, а может, что-то еще.
Время тянулось мучительно медленно. Из-за тяжелой двери не доносилось ни звука. Мне показалось, что уже близится утро, хотя в реальности прошло, должно быть, с полчаса. Наконец дверь приоткрылась. На пороге стоял старший из двоих целителей.
— Входи.
Я перешагнул порог, чувствуя, как у меня подгибаются колени. В комнате остро пахло зельями. Том все так же лежал с закрытыми глазами, но щеки у него уже порозовели — жив... Его одежда, вся в бурых пятнах подсохшей крови, валялась на полу. Младший целитель — круглощекий, в очках — сворачивал в кольцо какую-то резиновую трубку.
Стол был заставлен пустыми пузырьками из-под лекарств. Отодвинув их в сторону, старший целитель призвал из саквояжа перо и пергамент, уселся поудобнее и спросил, кивнув на Тома: — Кто он тебе? Брат?
— В общем, да. В смысле, сводный, — соврал я, чтобы не усложнять ситуацию.
— И что здесь было? Попытка самоубийства?
Я торопливо закивал.
— Понимаете, его недавно бросила невеста, и...
— Ясно, — целитель махнул рукой. — Решил, значит, отомстить ей, а заодно всему миру. Ну что ж, ему практически удалось... Еще минут двадцать — и мы бы его не вытащили. Ладно, диктуй: имя, дата рождения...
Перо забегало по пергаменту.
— Вы оба несовершеннолетние? А где родители?
— Мама спит...
Я только сейчас сообразил, что мама за все это время не услышала шума, хотя обычно спала очень чутко.
— Молодец твой брат, ничего не скажешь, — раздраженно сказал второй целитель. — Сделал матери подарочек на Рождество!
Старший целитель поднялся, устало разогнув спину.
— Вот флакон с кроветворным зельем, до утра его хватит, а там уже аптеки откроются... Держи рецепт.
Колдомедики ушли; я запер за ними входную дверь. На обратном пути забежал посмотреть, как мама. Второпях мне показалось, что кто-то решил украсить дверь ее спальни орнаментом — вдоль косяка и порога тянулась сплошная вязь из каких-то знаков. Присмотревшись, я понял, что это выписанные мелом обережные руны. Я постоял рядом с кроватью, послушал, как мама дышит, зачем-то погладил ее по голове — а потом вернулся в угловую спальню.
Том по-прежнему был бледен, но дышал ровно и спокойно. Я не мог оставить его в этой комнате, где пахло кровью, как на бойне. Немного подумав, сунул в карман его палочку, а самого Тома укутал одеялом, отлевитировал в одну из гостевых спален и уложил в постель. Он не проснулся, даже веки ни разу не дрогнули. Я растопил камин, выгнал из комнаты собак и отправился к себе.
Было уже почти шесть утра. Я завел будильник на семь, потому что кроветворное зелье следовало давать каждый час. Потом лег — и мгновенно провалился в сон.

***
Разумеется, я проспал. Когда открыл глаза, сквозь шторы уже пробивался серенький утренний свет. Часы показывали девять, а будильник совсем охрип от воплей и теперь молчал — только возмущенно шевелил стрелками. Кое-как продрав глаза, я бросился к Тому, ожидая увидеть его холодным и неподвижным. Но он был вполне себе жив — сонно вздохнул и попытался перевернуться на бок, когда я потряс его за плечи.
Заставив его сесть, я поднес к его губам ложку с кроветворным зельем. Том сначала отворачивался и морщился, но потом все-таки выпил и тут же лег обратно, не открывая глаз. Я укрыл его потеплее и ушел к себе одеваться — дел впереди еще было по горло.
В холле я столкнулся с мамой. Она решительно преградила мне путь.
— Рэй, что все это значит?! Я спала ужасно, мне всю ночь снились кошмары... А с утра нашла у себя на двери руны, а гостиной — вот это письмо из святого Мунго. Чем ты был занят ночью? Что случилось?!
Было ясно, что на этот раз отговорками не отделаешься... Я обнял маму, бормоча что-то вроде: "Не беспокойтесь, все в порядке", — и при этом осторожно вынул палочку из левого рукава. А потом, чувствуя себя полным негодяем, коснулся палочкой маминой спины и прошептал: "Imperio".
Я не ожидал, что это будет так легко… По руке вниз словно прошла теплая волна. Мама вздрогнула и тут же обмякла. Я отодвинул ее от себя, глядя в глаза — пустые, бессмысленные.
— Ничего плохого не случилось, — сказал я так нежно, как только мог. — Не обращайте ни на что внимания. Вы ведь не замечаете ничего странного, правда? Все идет, как обычно.
Мама кивнула. На душе было так тяжело, что хоть плачь.
— Простите меня, — я поцеловал маме руку. — Простите меня, пожалуйста.
— За что ты просишь прощения? — удивленно спросила она. — Что-то натворил?
— Нет, мама, все хорошо. Это я так... Приготовьте, пожалуйста, завтрак. И дайте мне это письмо.
Она послушно кивнула и ушла на кухню, оставив мне свиток пергамента. Это оказался счет на двадцать с лишним галлеонов из клиники святого Мунго. Я отправил им сову, привязав к ее лапе мешочек с деньгами, потом задумался, куда двигаться дальше.
Проще всего было купить зелья в Косом переулке. Но у меня были еще и другие дела, так что я прихватил метлу и вышел из дома. На снегу виднелись крохотные цепочки следов — видно, садовые гномы, испугавшись того, что здесь творилось ночью, решили убраться куда подальше. Я сел на метлу, набросил на себя разиллюзионное заклятие и полетел в Шеффилд.
Магический квартал в Шеффилде был крохотный — всего одна улочка. По случаю рождественских каникул почти все лавки были закрыты, и я уже собирался наведаться в Лондон, как вдруг обнаружил открытую аптеку. Там мне продали все зелья, указанные в рецепте. Возвращаясь обратно, я приземлился на краю холма и дальше пошел пешком. Слева от тропинки, среди каменных глыб и осыпей, росли кусты можжевельника. Я срезал большой пучок веток, перевязал его веревкой и заколдовал, чтобы он плыл за мной по воздуху, — со стороны это напоминало кособокую рождественскую елку. Потом, спустившись вниз, свернул в лес за шиповником и вернулся домой нагруженный ветками, словно хворостом.
Сгрузив свою добычу в холле, я взял у мамы тарелку с овсянкой и поднялся на второй этаж. Том все еще спал, свернувшись калачиком под одеялом. Я вымыл руки в тазу, потом подергал его за плечо, чтобы разбудить, и сунул ему под нос кроветворное зелье. Том покорно выпил, поморщился от горького вкуса и спросил, не открывая глаз:
— Рэй, что случилось сегодня ночью?
— Хороший вопрос! Это я должен спрашивать, что ты здесь вытворял.
— Пытался поставить эксперимент, — ответил он слабым голосом. — Но, кажется, неудачно...
— Миленькое дело — "эксперимент"! С чего тебе вздумалось заняться некромантией? И самое главное — какого черта в моем доме?!
— Извини, — тихо ответил он, не открывая глаз. — Я не хотел причинить вред.
— Да я заметил! Ты все предусмотрел, умница! Напоил нас снотворным, чтоб не мешали...
— Прости. Но, понимаешь…
— Ничего не хочу понимать! Лучше помолчи, ладно?
— Я знаю, что виноват, — Том вздохнул. — Можешь дать мне пощечину.
Именно этого мне и хотелось, однако я сдержался.
— Спасибо за милостивое позволение! Но, знаешь, лежачих не бьют. Вот встанешь на ноги — тогда я тебя отделаю. От всего сердца.
— Хорошо, — очень серьезно ответил Том. — А почему ты думаешь, что это была некромантия?
— Ты меня за полного дурака держишь? — я сунул ему тарелку с овсянкой. — Я, конечно, не разбираюсь в таких вещах, но кое о чем наслышан. Если ты не пытался открыть Врата, то не знаю, что это могло быть... Ешь давай! Я не собираюсь кормить тебя с ложечки.
— Спасибо, — он открыл глаза и рассеянно посмотрел на овсянку. — Да, Врата... Я не думал, что все будет так быстро и так... Был уверен, что сумею удержать контроль.
Я чуть не застонал.
— Какой же ты идиот… Волшебникам постарше и посильнее тебя это не удавалось. Ты хоть понимаешь, чем могло закончиться?! Мы все могли оказаться на том свете!
— Рэй, — сказал он, глядя мне в глаза, — я знаю, что поступил, как последняя сволочь. Но я искренне думал, что с вами ничего не случится…
— Да, конечно! Нарисовал обережные руны и решил, что этого достаточно!
Том прикусил губу — он терпеть не мог, когда его критикуют. Но сейчас был не тот случай, чтобы оправдываться.
— Я плохо представлял, с чем имею дело, — признал он с неохотой. — Я не должен был идти на такой риск. Клянусь, что больше под твоей крышей такое не повторится.
— Причем тут это? Обещай, что вообще не станешь баловаться с этими вещами! Все равно, где.
— Я...
Он запнулся.
— Что молчишь? Думаешь, как ответить, чтобы оставить себе лазейку?
— Рэй, я не могу обещать, а врать не хочу.
— Да зачем тебе это нужно?! Если не терпится на Авалон, так есть способы попроще. Назвать парочку?
— Ты ошибаешься, — он опять посмотрел мне в глаза. Зрачки у него были такие огромные, что закрывали почти всю радужку. — Я не хочу на Авалон. Я туда не собираюсь, поверь мне.
— Тогда не смей больше играть в такие игры! Слышал?
— Да больше и не надо... Кстати, это ты меня нашел?
— Ага. Видел бы ты себя со стороны! Ни дать ни взять поросенок, из которого выпустили кровь на колбасу. Жаль, что у меня нет знакомых вампиров — а то можно было бы открыть для них бесплатную столовую...
Том вздохнул, отодвинул тарелку и закрыл глаза.
— Такая слабость, что даже есть не могу... Рэй, я сам понимаю, что сделал глупость. Существует другой путь, но он показался мне трудоемким, да и занимает куда больше времени. Я думал, что с кровью будет легче.
— Что именно легче? Другой путь для чего?
— Потом расскажу. Честно-честно. Но сейчас не могу. Тем более что, кажется, все равно ничего не вышло... А как тебе удалось меня откачать?
— Это не мне удалось, а целителям.
— Ты вызывал целителей?! — Том мгновенно открыл глаза.
— А что оставалось делать? Да не бойся — соляной круг и все прочее я перед их приходом убрал.
— Спасибо, — он выдохнул и откинулся на подушку. — Не хватало еще, чтобы они донесли в Министерство... Кстати, как им удалось ввести мне кроветворное зелье? Я ведь был без сознания и не мог глотать.
— Понятия не имею. Думаю, что через клизму.
Том не то рассмеялся, не то всхлипнул.
— Какой позор...
— Так тебе и надо, — мстительно сказал я.
— Слушай, — спросил он задумчиво, — а где дневник? Там должен был быть дневник.
— Я спрятал его в шкаф, но не думаю, что от него будет польза. Он весь пропитался кровью, так что проще выбросить.
— Нет, — быстро сказал Том. — Не надо. Дай мою палочку.
Он зажмурился и сосредоточился, но дневник так и не появился.
— Не получается призвать. Хм-м, интересно... Рэй, а ты можешь за ним сходить?
Возвращаться в угловую комнату совсем не хотелось, но мне все равно предстояло там убирать. Пустая спальня встретила все той же гнетущей тоской, и если бы это был чужой дом, я бы с радостью запер дверь и никогда больше туда не возвращался. Перешагивая через разбросанные на полу вещи, я открыл шкаф. Нож с бурыми пятнами на лезвии лежал там же, где я его бросил, дневник валялся рядом. Преодолевая брезгливость, я протянул руку — и замер.
Черная обложка была совершенно сухой и чистой.
Я вытащил дневник и полистал его. Страницы чуть-чуть покоробились, но на них не было ни пятнышка. Словно и не эта тетрадка несколько часов назад мокла в кровавой луже.
Когда я принес дневник, Том заметно оживился. Жадно выхватил его у меня из рук, провел ладонью по корешку, пошуршал страницами.
— Получилось! — казалось, он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Рэй, у меня все получилось!
— Да что именно?
Он сделал вид, что не услышал вопроса. Вместо этого призвал со стола перо и чернильницу.
— Ну и черт с тобой, — сказал я. — Не хочешь отвечать — молчи. А я пойду, у меня еще работы непочатый край.
Том рассеянно кивнул. Когда я, выходя из комнаты, обернулся, он уже склонился над дневником и что-то торопливо писал.

***
Я был так зол на Тома, что рвался поработать, лишь бы сбросить раздражение. Так что, вернувшись в угловую спальню, сразу принялся за дело. Навел порядок, расставил все по местам, повесил занавески. Тщательно вымыл пол, воду вынес за пределы сада и там выплеснул на землю, потом уничтожил испачканную кровью одежду. Покончив с этим, наколдовал переносную жаровню и развел в ней костерок, затем надел рукавицы и принялся ломать и бросать в огонь ветки можжевельника. Когда вся спальня наполнилась горьковатым смолистым дымом, я зажмурился и трижды перешагнул через пламя. Потом сунул по колючему прутику шиповника под порог и подоконник, сгреб тлеющие угли из жаровни в совок для угля и двинулся с ним по всему дому, окуривая дымом каждый угол и раскладывая шиповник то там, то здесь. Майк сунулся было ко мне, но тут же сбежал — ему не понравился запах дыма.
Когда я вернулся к Тому, он по-прежнему что-то писал в дневнике. Спаниель лежал рядом на коврике — наверное, решил, что нашел идеальное убежище. Рядом с кроветворным зельем на столике теперь стоял полупустой флакон противоаллергенного снадобья и валялся скомканный носовой платок.
Увидев меня с дымящимся совком в руках, Майк возмущенно залаял и полез под кровать. Я заставил Тома выбраться из-под одеяла и перешагнуть через тлеющие угли. Он попытался было сопротивляться:
— Зачем это?
— Ты был слишком близко к Вратам. А дым можжевельника отгоняет любую нечисть.
— Рэй, — он рассмеялся, — это же суеверие! Неужели ты и вправду думаешь, что какой-то дым способен...
— Как умею, так и поступаю. А ты бы лучше помолчал. И так уже наворотил дел.
— Подожди, — он обернулся. — Мне там, кажется, ответили...
Он схватил дневник. Я заглянул ему через плечо.
По странице бежали строчки, написанные знакомым легким почерком, но почему-то ярко-алыми чернилами:

"Что-то наверняка пошло не так. Я не предполагал такого результата. Но все еще можно исправить. Только не спорь. Мы оба знаем, что это возможно, хотя и очень трудно. Ты лжешь, утверждая, что ничего уже не изменить. Просто тебе нужно, чтобы я был заперт здесь.
А может, я и есть настоящий, а ты всего лишь занял мое место? Создание, вытеснившее своего создателя, фантом, симулякр, чудище Франкенштейна... Естественно, ты никогда не выпустишь меня обратно, — ведь ты не более чем самозванец, захвативший мою оболочку..."

Том с досадой выдохнул и быстро написал ниже: "Бред".
Слово будто утонуло в листе бумаги, и тут же на его месте появились новые строчки:

"Как быстро ты стал отвечать... Значит, задело за живое?
Я знаю, что ты не собираешься меня вытаскивать. Подумать только, я своими руками загнал себя сюда! Какая страшная насмешка…
Ты не представляешь себе, как здесь жутко. Я словно парализован, не могу пошевелить даже пальцем, потому что нет ни рук, ни ног, — но при этом я их помню, мне кажется, что я их чувствую. Уже от одного этого можно свихнуться.
Здесь полная пустота — только мой разум и твой голос. А когда его нет, остается только кричать в пустоту.
Это все равно, как если бы меня похоронили заживо. Но при этом я не могу даже умереть! Ты хоть можешь себе представить, каково это, — бесконечно задыхаться в гробу и не иметь возможности сдохнуть?! Я хотел бы вправду сойти с ума — но должно быть, здесь и это не удастся.
Я не могу так. Сделай что-нибудь! Я хочу жить... Я так хочу жить…"

Все это напоминало кошмарный сон. Один Том сидел рядом со мной на кровати. Второй был в строчках дневника, написанных красными чернилами, и мне казалось, что я почти слышу его голос — далекий, слабый, как у человека, который так долго кричал, что сорвал связки. Я видел их обоих и не мог понять, кто из них настоящий. А вдруг какая-то нечисть пробралась из-за Врат и заняла место Тома? Хотя нет, это чушь, конечно… К нечисти пес бы не подошел. Вдобавок я ни разу не слышал, чтобы у выходцев с того света была аллергия на шерсть.
— Опять истерика, — пробормотал Том, глядя на страницу. — Неужели у меня такой же бабский характер?
"Успокойся, — написал он ниже. — Тебе нужно взять себя в руки, мы потом все спокойно обсудим".

"Что обсудим?! — словно взорвался дневник. — Способ есть, и он тебе известен! Кто-то должен по доброй воле позвать меня обратно. И все! Это же так просто!"

"Да, с маленькими поправками...".
Том отвечал так быстро, что предыдущие строчки едва успевали исчезнуть.
"Есть вероятность, что позвавший заплатит за это жизнью. Ничто не берется из ничего — или ты из-за своей истерики так поглупел, что даже этого не помнишь? Тебе не жаль других людей? Ты готов пожертвовать ими, чтобы обрести плоть? Но заметь, у тебя есть хоть какое-то бытие — а у них не будет никакого".

"Как трогательно, что ты стал заботиться о других… Не замечал раньше за собой такого альтруизма. Или расщепление личности пошло тебе на пользу? Напиши об этом Дамблдору — вот он порадуется...
Конечно, я не жду, что ты пожертвуешь своей драгоценной жизнью — даже ради самого себя. Все-таки не первый год вместе, уж прости за неуклюжую шутку. Но, поверь, не все рассуждают так, как ты. Я знаю как минимум одного человека, а то и двоих, которые могли бы мне помочь, даже сознавая, какой это риск. Хочешь проверить?
Я понимаю, что тебе смешно, — ты ведь никогда ни к кому не был по-настоящему привязан. Ты не представляешь, каково это, — ценить чужую жизнь больше, чем свою. Ты умеешь вызывать любовь к себе, как фокусник вытаскивает кролика из шляпы, но при этом сам не способен полюбить. Ты вор, потому что берешь и не возвращаешь. Ты мошенник, потому что все твои улыбки, взгляды и слова рассчитаны до мелочей — люди отдают тебе самих себя, а ты расплачиваешься с ними фальшивкой..."

"Какой ты знаток любви, оказывается!..".
Том-здешний так спешил, что пропускал буквы в словах.
"Так подтверди свои слова делом. Полюби. Слабо? Рассуждаешь о высоких материях, а сам готов, как утопающий, схватиться за кого угодно, лишь бы выкарабкаться на сушу, — и плевать, что твой спаситель пойдет на дно...".
Я отвернулся и отошел к окну. Мне было мерзко, тоскливо, противно. Я чувствовал себя разменной фигурой, которую мимоходом, случайно подставили под удар, а теперь откровенно и цинично обсуждают, не подставить ли еще разок.
— Рэй…
Я обернулся.
— Ты что, принял это всерьез? — Том упорно пытался поймать мой взгляд. — Нашел, кого слушать! Он сейчас и не такого наговорит. Ему нужна любая зацепка, чтобы выбраться. Ты принимаешь это за чистую монету?
— Что он такое? Или...
Я не знал, как подобрать слова.
— Кто он?
— Как бы тебе объяснить… Мое второе «я». Понимаешь, при определенных условиях можно отделить часть своей личности и перенести ее в некий предмет. В этом был смысл опыта.
— Замечательный опыт… Поздравляю с успешным завершением.
Я бросил взгляд на серенький зимний день за окном. Вспомнил, как стоял ночью в коридоре, судорожно пытаясь сделать хотя бы глоток воздуха; как останавливал кровотечение из вскрытых вен; как накладывал империо на маму...
Я не мог больше тут оставаться и пошел к двери. Том окликнул меня. Я обернулся, уже стоя на пороге. Он пытался что-то сказать, но я остановил его жестом.
— Послушай… Я не знаю, какая часть твоей личности отделилась, а какая осталась. Не знаю, в чем была суть эксперимента и что из себя представляет твой дневник. Не знаю, кто из вас настоящий, а кто нет… Но одно могу сказать точно — я вас обоих видеть не хочу.

Глава 45.
читать дальше
Следующие двое суток тянулись нестерпимо медленно. Погода была серая, мерзкая: то туман, то мелкий колючий снег, — и в мыслях у меня, ей подстать, держалось что-то похожее на вязкую овсяную кашу.
Ни один нормальный человек не остался бы в доме, где ему высказали то, что я наговорил Тому. При всей своей бесцеремонности Том прекрасно это понимал и, наверное, не замедлил бы уехать, но вот загвоздка — он не мог пройти и десяти шагов, чтобы не хлопнуться в обморок. Так что нам поневоле пришлось терпеть общество друг друга.
Не то чтобы мы особенно много разговаривали, конечно. Я бы с радостью вовсе не встречался с бывшим другом, но не просить же маму довести его до туалета...
Мама и без того проводила с Томом много времени — слишком много, на мой взгляд. К сожалению, запретить ей было невозможно, а еще раз прибегать к империо я не хотел.
Уж не знаю, что Том наплел ей о причинах своей болезни — я предоставил ему возможность выкручиваться самому. Но мама очень беспокоилась за него и сидела с ним чуть ли не целыми днями. Приносила ему поесть, следила, чтобы пил зелья, а в промежутках корила меня за бесчувственность.
— Как ты можешь так поступать с другом, когда он болен?! Из-за чего вы поссорились?
— Матушка, это наше дело.
— Ты не хочешь говорить, потому что тебе стыдно! Чем ты его обидел? Вместо того, чтобы строить из себя несчастного, пошел бы и извинился, как порядочный человек!
— Я его обидел?!
От возмущения я не находил слов.
— Это он вам сказал?
— Нет, конечно! Том не захотел говорить, в чем дело. Сказал только, что вина полностью на нем. Видишь, как много в нем благородства! Понятно, что он не хочет о тебе плохо отзываться, но я-то знаю тебя не первый день! Наверняка ты сделал что-то бестактное, как тебе свойственно, или наговорил лишнего. Рэй, как ты ведешь себя с людьми? Если так будет продолжаться, останешься совсем один, а все из-за твоей грубости и заносчивости! Ты постоянно устраиваешь истерики, не умеешь держать себя в руках…
— Хватит!
— Вот! Теперь ты и на меня кричишь, а все потому, что не хочешь посмотреть правде в глаза!
— Мама…
В такие минуты я действительно был на грани срыва. Тогда мама пугалась и обнимала меня.
— Рэй, я же хочу тебе добра… Я понимаю, как тебе тяжело. Вы всегда так дружили… Что случилось? Вам обоим нравится одна и та же девушка? Из-за этого вы поссорились?
— Да нет же, мама! Никакая чертова девушка здесь ни при чем!
— Ну вот, теперь ты еще и выражаешься, как уличная шпана… Мерлин великий, я не понимаю, что с тобой происходит! Рэй, я так боюсь за тебя…
Наши разговоры не приводили ни к чему, кроме того, что мама расстраивалась, а у меня начинала болеть голова. Тома я был готов возненавидеть, но не находил в себе сил выставить его за порог, пока он не оправится после болезни.
Может быть, я просто устал. Том умел отдавать очень много, но взамен требовал еще больше, и я иногда чувствовал себя опустошенным, выпотрошенным, как рыба на продажу. Может, в его поведении сказывалось приютское детство, опыт человека, рано узнавшего, что такое голод. Том и подростком, и взрослым никогда не мог наесться досыта, с той разницей, что ему нужна была не физическая, а эмоциональная пища: чувства, воспоминания, люди, события...
Позднее мне не раз приходилось видеть, как Темный Лорд ломает людей. Буквально выжимает их мозги досуха и оставляет вместо человека пустую оболочку, будто белье, тысячу раз стиранное и брошенное в таз: хочешь — развесь, а хочешь — выкинь.
Со своими он, правда, никогда такого не проделывал. Почти никогда…
Впрочем, это было потом. А тогда, в те дни, я хотел только одного — чтобы все как-нибудь закончилось и пяти лет знакомства с Томом Риддлом вообще не было в моей жизни.

Дата добавления: 2015-09-01