Глава 41.

На следующий день Том выглядел невыспавшимся и хмурым. Видимо, он все-таки надеялся, что Минерва придет извиняться, так что прождал ее в своей подсобке весь вечер и всю ночь — вдруг она будет стучать, а он не услышит? Но Минни не появилась. Собственно, ее весь день не было видно — должно быть, не хотела встречаться с Томом. Ее однокурсницы, видимо, знали о случившемся, потому что бросали на Тома странные взгляды. В обед к нему подошел Аластор Моуди и попытался "поговорить по душам" — мол, не знаю, что у вас там произошло, но Минни плачет и... Том ответил ему резко и грубо. В переводе на литературный английский его фраза означала, что случившееся — личное их с Минервой дело, и никому другому он не советует в него лезть.
Я думаю, что Минерва все-таки не рискнула назвать кому-либо истинную причину разрыва, чтобы не выдать Тома. Но очевидно было, что мирить их бесполезно. Том был в таком настроении, когда попытки увещевания закончились бы дуэлью и ничем иным. В конце концов, по сути он был прав — Минни не просто заподозрила его в шпионаже, но еще и раскрыла его тайну врагу, так что вина была полностью на ее стороне, и извиняться следовало ей. Могли быть и какие-то другие подводные камни, о которых я не знал. Оставалось только надеяться, что к вечеру что-нибудь изменится.
Но ничего не изменилось. На праздничном ужине по случаю окончания учебного года Минервы тоже не было. Зато присутствовал Дамблдор. Когда все расселись, он объявил, что профессор Диппет попросил его сказать несколько слов, и вышел из-за преподавательского стола.
— Как вы все знаете, в последнее время наша школа переживала трудные времена. Я хотел бы, чтобы мы сейчас вспомнили Миртл Фиппс. Возможно, Миртл не слишком хорошо училась и не слыла душой компании, но это была добрая и безобидная девочка, вся вина которой состояла в том, что она оказалась на пути чудовища. Смерть Миртл была несчастным случаем. Я прошу вас запомнить это слово — "случай"... Такова природа чудовищ, и не следует обманываться на их счет — они не знают жалости, сострадания, пощады. Бесполезно ждать от них человеческих чувств. Если вы попадетесь чудовищу на пути к цели, оно уничтожит вас и не испытает никаких эмоций. Это просто досадная помеха. Просто случайность...
Студенты слушали Дамблдора внимательно; в Большом зале стояла тишина. Том сидел спиной к нему и смотрел в стол. Он казался очень спокойным, но вблизи было видно, как он бледен и изо всех сил стискивает зубы, чтобы не слышать, не реагировать, не отзываться никак на эту речь, о которой лишь несколько человек знали, к кому она на самом деле обращена.
Наверное, если я испытывал в жизни ненависть к кому-либо, то это был Дамблдор — с той самой минуты и навсегда. Глухая, слепая, ошеломляющая ярость накрыла меня с головой. Лишь много позже я понял, какую услугу оказал нам Дамблдор в тот день. Это была своего рода прививка, раз и навсегда излечившая от надежды честно выиграть у такого противника, от желания вообще играть с ним в игры. С людьми, подобными Дамблдору, может быть лишь одна тактика — терпеливо ждать, пока у тебя не наберется достаточно сил, чтобы их уничтожить. А потом сбрасывать шахматы с доски, наплевав на незаконченную партию. Может быть, авада в упор — не самый изящный способ завершения турнира, но уж точно самый эффективный.
Потом всем пришлось встать и поднять бокалы в память Миртл Фиппс. Однако на этом выступление Дамблдора не закончилось. Теперь он перешел к награждению и, взяв с преподавательского стола огромный кубок факультетов, объявил, что в этом году его выиграл Слизерин. С легким шорохом под потолком развернулись зеленые с серебром слизеринские флаги. Тому как старосте пришлось выйти на возвышение и принять кубок из рук Дамблдора. Я не представлял тогда — но представляю сейчас, — каких сил ему стоило идти под гром аплодисментов, держа спину прямо и улыбаясь, а потом еще пожимать Дамблдору руку, хотя легче было бы, наверное, выдержать испытание раскаленным железом.
Однако и это было еще не все — заместитель директора объявил, что Тому лично вручается награда за "особые заслуги перед школой", не уточняя, что это за заслуги. Я посмотрел в сторону возвышения. На какой-то миг взгляды Тома и Дамблдора встретились, и по привычке художника я запомнил выражение их лиц, так что мог бы нарисовать его годы спустя.
"Я сломаю тебя", — предупреждал спокойный взгляд Дамблдора.
"Сдохни", — отвечал взгляд Тома.
Вернувшись на свое место, Том отдал кубок факультетской квиддичной команде, а золотую медаль за заслуги просто швырнул на стол. Розье посмотрел на него обеспокоенно, но Том лишь пожал плечами:
— "Дело сделано", — сказал слепой" *...
— Что это значит?
— Ничего. Отрывок из магловской книжки. Не обращай внимания.
Позже вечером я спросил его, что это за книжка и что означала цитата. Том недоуменно посмотрел на меня и сказал, что не помнит такой.
На следующий день поезд увез нас в Лондон. Том с нами не поехал, он договорился с Диппетом, что останется на лето в школе. Перед отправлением экспресса я видел Минерву — она стояла у вагона, вглядываясь в дорожку через лес, ведущую к Хогвартсу, словно еще надеялась, что Том придет. Волосы у нее были уложены небрежно, глаза покраснели и опухли. Мне очень хотелось подойти к ней, но я не решился.
Наверное, я был тогда слишком молод. Будь мне лет на двадцать больше, я бы не просто подошел, а насильно заставил ее вернуться в школу — пока еще можно было примириться и все исправить. Но, к сожалению, на тот момент рядом с Минни и Томом не оказалось взрослого, который сумел бы подтолкнуть их друг к другу. А какие были, те либо ничего не знали, либо оказались слишком равнодушны, либо намеренно старались развести их в стороны. Я думаю, что взрослые, как правило, вообще не в состоянии оценить юношескую любовь, потому что история собственных разочарований порождает в них цинизм и опустошенность. "Не привязывайся, — гласит их принцип, — не люби, не рискуй собственным душевным спокойствием ради чувств, потому что взамен получишь только прах и тлен". Подростки же, в свою очередь, не умеют ценить любовь. Жизнь кажется им бесконечной, будущее — прекрасным, хотя и туманным, и поэтому они с легкостью сжигают мосты и рвут отношения при первой же ссоре — потому что еще не знают, что такое настоящие потери и как бессмысленны все обиды перед лицом вечной разлуки.

***
В тот день я попал домой совсем поздно, потому что к общественному камину на платформе 9 и 3/4 стояла длинная очередь. Торнхолл встретил меня запахом пирога и свежей мастики для полов — мама постаралась к моему возвращению. Отоспавшись и отъевшись, следующим вечером я отправился в игорный клуб, сказав маме, что, как и прежде, буду работать ночным сторожем на фабрике метел. К тому времени она уже не очень верила в эту сказку, но на все расспросы я отшучивался или уходил от ответа, так что мама так ничего от меня и не добилась.
В клубе ничего не изменилось — все те же лампы под зелеными абажурами, столы, покрытые сукном, постукивание шарика рулетки. А вот игроки были почти все новые и незнакомые. Мне было страшновато туда возвращаться, хотя я твердо знал, что Бобби Крэйна больше не увижу. Однако прошла одна ночь, вторая — никто мною не интересовался. Лишь через неделю ко мне подошел высокий мускулистый волшебник — как выяснилось, его звали Пол Родс, и он был новым "покровителем" клуба. Мы с ним легко поладили, сговорились на двадцати галлеонах в месяц за защиту и возможность беспрепятственно появляться в Ночном переулке, и в дальнейшем я встречал Родса только раз в месяц, в дни выплат.
Игра тем летом шла довольно ровно, хотя и не слишком прибыльно — мой капитал ни разу не опускался ниже мною самим установленного предела в пятьдесят галлеонов. Но и повышался он медленно. Если удавалось выиграть две-три сотни за ночь, они уходили на следующей игре. К середине июля у меня было отложено всего около пятидесяти галлеонов чистой прибыли, да и те могли понадобиться в любой момент, если бы я проигрался.
Среди новых игроков один привлек мое внимание. Иногда мы оказывались за общим столом, иногда за разными. Как и многие в клубе, он не снимал капюшон мантии, чтобы лицо оставалось в тени. Но если судить по голосу, это был человек молодой, лет на пять-десять старше меня. Заметная хромота и поношенная военная мантия говорили о том, что он служил в Силах самообороны и, должно быть, не так давно был комиссован по ранению. Играл он слабо, неумело, быстро впадал в азарт и зачастую уходил без гроша — в том числе временами и с моей помощью. Но через день или два всегда возвращался, так что, видимо, имел постоянный источник дохода.
Незнакомец, которого я из-за хромоты мысленно окрестил "Тамерланом", курил дорогие крепкие папиросы. Несколько раз я одалживал их у него, когда было нечего курить, и в свою очередь приобщил его к своим любимым сигаретам с ароматом вишни. Этим наше поверхностное общение и ограничивалось. Но однажды Тамерлан проигрался особенно сильно — за вечер спустил около пятисот галлеонов. Попытался занять у соседей по столу, но никто, естественно, не стал ему помогать — человек он был в клубе новый, а доверчивых там не водилось. Сам не зная почему — наверное, внутренний демон подтолкнул, — я вдруг сказал, что могу его выручить, и подвинул к нему столбик пятигаллеоновых фишек.
— Спасибо, — слегка удивленно ответил он. — Какие условия?
— Стандартные. Пять процентов в сутки. И знаете, я бы на вашем месте пересел за другой стол. Этот для вас сегодня "холодный".
Хромой внял моему совету, и больше мы с ним в ту ночь не виделись. На следующий день он не пришел, и еще через день — тоже. Я не особенно расстроился. Пятьдесят галлеонов, конечно, жалко было потерять, но красивый жест стоил того. Для профессионального игрока неплохо прослыть щедрым.
Тамерлан появился только через неделю, когда я уже и думать о нем забыл. В перерыве между раздачами подошел ко мне и вернул семьдесят галлеонов — долг с процентами.
— Мне очень неловко перед вами. У меня были некоторые проблемы, так что я не мог появиться в клубе, иначе давно бы расплатился. Боялся, что вы подумаете, будто я нечестный человек...
Я ответил неопределенной вежливой фразой — не было настроения тратить время на разговоры. Но поиграть толком не удалось, потому что через полчаса сработал сигнал тревоги. Облава... Торопливо собрав деньги и фишки, игроки стали покидать клуб через черный ход. Тамерлан опять оказался поблизости и, заметив меня, встревоженно спросил:
— Что это значит?!
— Да ничего особенного. Министерские проверяют паб наверху. Это ненадолго, так что, если хотите, я покажу вам место, где можно переждать.
Я отвел его в свое излюбленное укрытие — на железную лестницу, которая вела на крышу одного из домов в переулке. Мы забрались повыше и уселись на ступеньках. Мой новый приятель поставил защитный барьер, чтобы нас не было видно снизу и можно было курить.
Когда он прикуривал от палочки, я заметил, как у него дрожат руки. Он, видимо, тоже понял, куда я смотрю, потому что смущенно сказал:
— Не могу слышать вой сигнального заклятия. Это у меня с войны. Сразу мерещится, что сейчас начнется атака.
— Понятно. Давно демобилизовались?
— Да месяца три уже.
— Тяжело привыкнуть после фронта?
— Есть немного, — он быстро, жадно курил. — Неприятно чувствовать себя калекой и сидеть в тылу, пока другие воюют.
— А ногу никак нельзя вылечить? — спросил я, кивая на его колено.
— Нет. Там было темномагическое заклятие... Его так и не сумели обезвредить полностью, так что нога понемногу сохнет, зараза. Через годик придется носить протез.
— Сочувствую...
— Да ладно, это все глупости. Бывает и хуже... Нас тут не засекут министерские?
— Нет. Никто и пытаться не будет. Все эти облавы — чистая формальность. Поищут для порядка вход в подпольный клуб, ничего не найдут, возьмут дань с владельца паба и уберутся восвояси. Уже много раз такое было.
Он посмотрел на меня, повернув голову, — огонек сигареты освещал капюшон мантии, лицо оставалось в полутьме.
— Простите, что спрашиваю, но... Вы намного младше меня. Учитесь в Хогвартсе?
Это уже был слишком личный вопрос, против всех правил, но я решил рискнуть.
— Да.
— А факультет какой?
— Слизерин.
— О! — обрадовался он. — Я ведь тоже со Слизерина. Как там старина Слагги? Студенты его еще не доконали?
— Живехонек, что ему сделается...
Мой новый приятель, подумав, протянул мне руку:
— Эндрю.
— Рад познакомиться. Рэй.
— А полное имя? Рэймонд?
— Да, — уклончиво ответил я, — где-то так.
— Необычное имя. А у меня самое простецкое...
Он рассмеялся
— Знаете, я сейчас вспомнил — у нас был один знакомый, так в их семье было принято называть всех сыновей на "Р". Из поколения в поколение. Как они только ни изощрялись, придумывая имена, — на эту букву их ведь не так много. Ромул, Руперт, Рубен... Каких только диковинных имен не было! Лично у меня бы фантазии не хватило.
Я прикурил от палочки, медленно-медленно выдохнул дым.
— Да, всякое бывает в жизни... А как этот знакомый назвал собственных детей?
— У него, кажется, всего один ребенок. Или двое, я уже не помню, — мой собеседник пожал плечами. — Это не то чтобы очень близкий друг — так, деловой партнер нашей семьи. Он умер не так давно.
Я промолчал. На душе было тоскливо. Эндрю-"Тамерлан" явно завел этот разговор не просто так.
Эх, предупреждал меня Саймондс, что рано или поздно в клубе кто-то меня узнает, и я наживу неприятностей себе на...
Но Эндрю уже заговорил о другом. Незаметно мы перешли на тему фронта, и он принялся рассказывать, как воевал в Африке. Примерно через час я спохватился, спустился на несколько ступенек и посмотрел на едва видимый в темноте силуэт здания, в котором находился клуб. Там временами мелькал золотой огонек — три вспышки, длинная пауза, еще три... Значит, все в порядке. Министерские ушли, путь свободен.
Вернувшись к Эндрю, я сказал ему об этом, и он осторожно принялся спускаться, держась за ржавые поручни. Когда мы оказались внизу, я не выдержал и спросил:
— А как была фамилия вашего знакомого? Ну, у которого всех мужчин в роду звали на "Р"...
— Что? — он рассеянно посмотрел на меня. — А, этот... Не помню, честно говоря.
Если он не лукавил и не пытался поймать меня в ловушку, то понятно было, отчего он ответил так неохотно, — человека всегда можно вычислить по списку его знакомых.
— Случайно, не Лестрейндж? — я пошел ва-банк.
Эндрю заметно напрягся.
— Не знаю... Не могу точно вспомнить.
— Я его сын.
— Не понимаю, о чем вы, — холодно ответил Эндрю.
Я сунул руку за пазуху, где носил на цепочке фамильное кольцо, и, вынув его, продемонстрировал "Тамерлану" герб в виде двух идущих львов. Он долго смотрел на него, потом перевел взгляд на меня и вдруг рассмеялся.
— Да-а, тесен мир. Давайте тогда знакомиться по-настоящему, что ли... Борджин. Андреас Борджин. Слыхали о таких?
Естественно, я слышал. Фирма "Борджин и Беркс" была одним из партнеров моего отца. В наши дни она скатилась до уровня сомнительной лавчонки в Ночном переулке, но тогда, в сороковые, "Борджин и Беркс" были солидным антикварным магазином в самом что ни на есть приличном районе, почти рядом с Гринготтс.
— Отец говорил мне, что Лестрейнджи разорились, — задумчиво сказал Эндрю. — Теперь понятно, что вы... что ты делаешь в игорном клубе. Слушай, пойдем выпьем, а?
В ту ночь мы в клуб не вернулись. Нашли какой-то сомнительный и не слишком чистый, зато работавший круглосуточно кабак неподалеку и там проболтали до утра, глотая дрянной огневиски и отгородившись заглушающими заклятиями от остальных посетителей. Пару раз к нам подсаживались девицы не первой свежести, интересовавшиеся, не скучно ли нам и не хотим ли мы развлечься, но Борджин, не глядя, отшивал их.
Видно, он давно не общался ни с кем, кроме как по службе, и ему хотелось выговориться. Вдобавок и алкоголь брал свое.
— Ты не представляешь себе, что такое — работать в семейной фирме, — говорил Эндрю, глядя на тонкий дымок от папиросы. — Я взрослый человек, прошел войну, а мной помыкают, как мальчиком на побегушках... Я, собственно, и не собирался этим заниматься. После Хогвартса уехал в Париж, на курсы антикваров. Там студенческая жизнь, посиделки, вино, девочки, ночные прогулки по Латинскому кварталу... Красота! Думал, сначала закончу курсы, попутешествую, а там и решу, чему себя посвятить. Но тут началась война. С учебой, естественно, пришлось завязывать. Я завербовался добровольцем, поучаствовал в боях с немецким десантом, а в прошлом году нас перебросили в Африку — там-то меня и ранило... После госпиталя демобилизовался, вернулся в Лондон, и тут уж волей-неволей пришлось идти на работу в магазин. Денег-то не было ни кната, а дожидаться милостей от папаши я мог бы еще сто лет. Он и так платит мне меньше, чем любому клерку, — мол, какие расчеты могут быть между родственниками? Вот, говорит, я умру — тебе и так все достанется. Так это еще когда будет... Нет, дай ему Мерлин здоровья, конечно, — ты не подумай, что я желаю смерти родному отцу. Просто иногда сил не хватает терпеть...
— А прибыль-то хоть нормальная? — спросил я, морщась от сивушного запаха огневиски.
— Какая там прибыль, — отмахнулся Борджин. — Твоя семья ведь тоже была в нашем бизнесе, так что сам все понимаешь. С одной стороны, время такое, что людям нужны деньги, и они готовы за бесценок продавать украшения, картины и все такое прочее. Но, с другой стороны, — покупателей-то тоже низл наплакал! У кого в кубышке запасена пара тысяч галлеонов, те придерживают их на черный день. Сегодня каждый думает сначала о хлебе насущном, а уж потом об антикварной мебели. Вот потому мы и сидим на бобах. Куча денег вложена в товар, а отдачи нет. Отец, конечно, твердит, что это до поры до времени, а там, мол, война закончится, к нам валом повалят богатые американцы и сметут все подряд. Но где он, этот конец войны? И где эти американцы? Пока что, если раз в неделю зайдет жена какого-нибудь нувориша, разбогатевшего на военных поставках, и купит фарфоровую статуэтку, — уже счастье. Так ведь она тебе за эту статуэтку будет три часа нервы трепать, требовать все сертификаты, и клейма, и чуть ли не родословную мастера... Сама еще вчера ела из глиняной миски, в фарфоре не смыслит ни уха ни рыла, а туда же!
— Трудно вам приходится...
— Еще бы! Вдобавок что отец, что его партнер, Карактакус Беркс, привыкли торговать по старинке, вот в чем сложность. В наши дни нужно быть гибче, расширять ассортимент. Торговать не только антиквариатом, но и магическими артефактами — не то чтобы совсем запрещенными, конечно, но... На них реально есть спрос. Я уже давно это предлагаю, но старым пням хоть кол на голове теши...
Он залпом проглотил свой огневиски, посмотрел на меня и улыбнулся:
— Вот и приходится ходить играть. А что поделаешь — надо же как-то взбодриться при такой жизни.
— Я понимаю, — сказал я.

***

Примерно через неделю после этого разговора мне пришло письмо от Тома. Тем летом он писал редкие и короткие письма — не хотел слишком распространяться о своих делах. В Хогвартсе ему было скучно. Чтобы он не терял даром времени, директор приставил его помощником к Принглу, и Том теперь целыми днями подсчитывал, сколько банок краски требуется для ремонта школы и сколько парт, поломанных так, что не помогало никакое Reparo, нуждаются в замене. В конце июля он куда-то уезжал на неделю, не сказав, зачем, — должно быть, выполнял задание от Пикеринга. Я не стал спрашивать, в чем оно состояло.
Однако нынешнее письмо было оптимистичное и даже возбужденное.

...Из родственников Минни пока никто не появлялся — наверное, она запретила им лезть в наши дела. Ну, это только к лучшему. Дамблдор, к счастью, тоже давно убрался из школы и перестал мозолить глаза.
А у меня к тебе просьба. Ты же знаешь много народу в Лондоне — можешь найти кого-нибудь, кому можно продать старинные редкие вещи? У меня есть несколько. Двадцать процентов от суммы — твои...

Я, естественно, сразу вспомнил о Борджине и на следующую ночь в клубе осторожно завел с ним разговор. Борджин не проявил особого желания принимать на комиссию вещи неизвестно от кого, но все же согласился и назначил встречу — через три дня, в обеденный перерыв, в одной из забегаловок в Ночном переулке.
Я отправил Тому сову, и он явился в назначенное время. За лето он похудел, зато отоспался — тени под глазами пропали, и вообще он выглядел куда веселее, чем недавно. Я познакомил его с Борджином, и мы ушли в отдельный кабинет при ресторанчике. Обстановка здесь была такая же убогая, как в общем зале, зато нас не тревожили посторонние.
Заказав пиво и еду на троих, Борджин установил заглушку и сразу перешел к делу:
— Показывай, что там у тебя.
Том вынул из кармана что-то похожее на блокнот и увеличил его. Это оказалась тетрадка — такая старая, что чуть ли не рассыпалась на отдельные листочки. Страницы пестрели нотными знаками. Борджин бережно полистал их, присмотрелся к почерку, потер бумагу.
— Записям лет триста, как я посмотрю…
— Судя по тому, с какими книгами они лежали вместе, — триста пятьдесят, — уточнил Том. — Это магические музыкальные партитуры, которые исполняют во время Великого делания, чтобы ускорить получение философского камня.
— Хм-м, — Борджин посмотрел на него с сомнением. — Не думаю, что это реально работает... Я, конечно, могу взять тетрадь для изучения и найти эксперта, который подтвердит ее подлинность. Но боюсь, что покупателей отыскать не получится. В наши дни никто не увлекается алхимией — слишком неблагодарное занятие. Разве что какой-нибудь чокнутый коллекционер старинных рукописей... А еще что-нибудь есть?
Том, казалось, был слегка разочарован, но все же принялся рыться по карманам. Выложил на стол перо, гребенку и еще что-то круглое, завернутое в носовой платок... Потом, наконец, достал полотняный мешочек. Внутри оказались тяжелые золотые серьги в виде переплетенных змей.
— Ого, — сказал Борджин. Достал лупу и стал внимательно их рассматривать. — Это уже интересно... Гоблинская работа, примерно вторая половина одиннадцатого века.
Том подвинул к нему кольцо. Рукавом он задел свой сверток, платок соскользнул - внутри оказалось большое красное яблоко. Оно покатилось по столу и остановилось рядом с Борджином.
— Откуда они у тебя? — спросил Борджин, внимательно глядя на Тома.
— От родственников. По материнской линии я происхожу от Гонтов.
— Понятно... Распродаешь, значит, фамильное наследство. Что ж, это я тоже могу взять на комиссию, но должен тебя разочаровать — на антикварную ювелирку сейчас спроса нет. Разве что на вес продавать, как лом.
— Да ну? — спокойно спросил Том. — Нет спроса на украшения норманнской эпохи? Вдобавок на них обережные заклятия. До сих пор действуют, кстати.
— Не нравятся условия — проваливай, — усмехнулся Борджин. — Ищи другой магазин, где их примут. Только будь готов, что тебя тут же загребут в аврорат. Документов-то на золото нет... Дуракам будешь рассказывать сказки о семейном имуществе. Я-то вижу, что ты их просто стащил.
Я сидел, как на иголках и не мог понять, почему Борджин так себя ведет, — обычно он был вежлив и спокоен. А Эндрю тем временем заводился все сильнее, впрямую обвиняя Тома в воровстве и угрожая прямо сейчас вызвать министерских.
— Ты мне подсовываешь краденое?! Да за кого ты меня принимаешь, щенок? У нас приличная фирма!
— Мы, пожалуй, пойдем, — вмешался я. Мне было стыдно перед Томом, и я страшно жалел, что привел его к Борджину.
— Сидеть! — рявкнул Эндрю. — Ты тоже та еще дрянь! С кем ты меня свел? С ворюгой?
— Довольно! — я вскочил. Нужно было срочно уходить, пока никто не схватился за палочку.
— Стоп, — вдруг очень спокойно сказал Том. Он протянул руку, взял свое яблоко, все еще валявшееся на столе, и аккуратно завернул его в платок. — Давайте-ка пять минут посидим молча.
Он поднял голову и посмотрел Борджину в глаза. Тот растерянно заморгал, сделал глубокий вдох и откинулся на спинку стула. Я медленно подтащил к себе стул и тоже сел, не сводя глаз с них обоих. Том, как ни в чем не бывало, пододвинул к себе тарелку и принялся за еду.
Ровно через пять минут Борджин встряхнулся, будто просыпаясь, и провел рукой по лбу, стирая пот.
— Что это было? Что за чертовщина?!
— Именно, — ответил Том, улыбаясь и откладывая вилку с ножом. — Именно что чертовщина, в смысле, артефакт. Так называемое "яблоко раздора".
— Интересно, — протянул Борджин. Он залпом выпил полстакана пива, потом взял у Тома яблоко, завернутое в платок, и коснулся его палочкой. Но ничего не произошло.
— На нем нет никаких заклятий, — пояснил Том. — В этом и прелесть — магическая проверка ничего не обнаружит. Все дело в каких-то веществах, выделяемых самим яблоком. Если вам надо поссорить кого-нибудь, просто принесите яблоко к ним в дом и подложите в вазу с фруктами. Или можете бросить на пол, сунуть куда-нибудь в шкаф — неважно, лишь бы был доступ воздуха. И готово — через полчаса в этой комнате будет скандал, а еще часа за три все, кто живет в доме, возненавидят друг друга. Если принести много яблок, то дело может дойти и до смертоубийства. Одна проблема — на воздухе аромат быстро выдыхается и действует всего пару суток. Но и этого бывает достаточно.
— А если его съесть, например? — Борджин рассматривал яблоко, держа его через платок.
— Ничего не случится, — ответил Том, пожав плечами. — Самое большее — пронесет. Оно же не отравленное, просто сорт такой. Но вы при всем желании не сможете его съесть, потому что эти яблоки страшно кислые. Попробуйте, если хотите убедиться.
— Да нет, спасибо, — Борджин аккуратно завернул яблоко в платок и завязал узлом. — И где же ты такое взял?
— Вот этого я вам не скажу, извините, — ответил Том с улыбкой.
— А там еще есть?
— Есть.
— И сколько ты хочешь за эти яблочки?
— Пятьдесят галлеонов.
— За фунт? — уточнил Борджин.
— За штуку.
Эндрю откинулся на спинку стула и фыркнул.
— Нет, послушай, так дело не пойдет. Это же просто смешно! Да любой встречный может пойти в лавку зеленщика, купить два фунта яблок на галлеон, накачать их ядом и...
— И если он попытается использовать их, а потом начнется расследование, то аврорат быстренько его сцапает. Я же вам объясняю — главное достоинство этих яблок в том, что их действие нельзя обнаружить магическими методами. Тот, кто подбросит их своему врагу, останется чистеньким. Противники сами успешно прикончат друг друга. Кто же заподозрит, что в этом замешан невинный фрукт?
— Хорошо, — задумчиво ответил Борджин. — Ладно, так и быть. Даю за этот экземпляр двадцать галлеонов.
— Ф-ф, — сказал Том. — За такие деньги я лучше из него варенье сварю.
Он протянул руку и забрал яблоко.
— Как хочешь, — сказал Борджин. — Была бы честь предложена. Попробуй найди на него покупателя сам, раз такой умный.
Том пожал плечами и поднялся. Сгреб со стола тетрадь с нотами и золотые серьги.
— Спасибо за беседу. Рад был познакомиться.
— Ладно, — сказал Борджин и усмехнулся. — Тридцать.
— Сорок, и ни кнатом меньше.
— Тридцать пять, и это последняя цена.
— Идет, — Том вернул ему яблоко и получил в обмен пригоршню галлеонов.
— Еще что-нибудь в таком духе есть?
— Есть, — Том порылся в карманах и вынул громоздкую окаменевшую раковину. — Это "труба Эола". Но с ней посложнее, потому что нужно суметь пробраться в чужой дом и установить ее на крыше с наветренной стороны. Когда дует ветер, «труба Эола» порождает особый звук, недоступный человеческому уху, который вызывает тоску и беспричинные приступы паники. За месяц можно довести жителей дома до сумасшествия или самоубийства. Тоже никаких заклятий, все дело во внутреннем устройстве самой раковины.
— Действие проверено?
— Нет. На себе я его, естественно, не проверял, — Том слегка усмехнулся. — Но у меня есть основания полагать, что это чистая правда.
— Много я за нее не дам, — Борджин рассмотрел раковину, потом приложил ее к уху. — Сам понимаешь, покупать кота в мешке... Двадцать.
— Полторы сотни.
— За непроверенный артефакт?
— Кто вас заставляет говорить покупателям, что он непроверенный?
— А если покупатель потом придет с рекламациями?
— Да ну! — Том расхохотался. — Может, он еще в "Ежедневный пророк" напишет? "Я хотел свести с ума своего соседа и с этой целью приобрел темномагическое устройство в "Борджин и Беркс". Однако мне продали некачественное изделие, и сосед до сих пор жив-здоров, так что я требую возврата денег"...
Борджин тоже улыбнулся.
— Ты же понимаешь. У серьезных людей свои методы выбивания средств... Ладно, тридцать галлеонов.
— Сто тридцать, и то только потому, что я не могу дать гарантий.
В итоге они сошлись на восьмидесяти. Отсчитав деньги, Борджин с интересом посмотрел на Тома:
— А ты, я смотрю, та еще птица... Ладно, посмотрим, как пойдет твой товар. И украшения давай на комиссию. Будем сотрудничать.
— Договорились, — ответил Том. Потом они с Эндрю подписали договор комиссии и обменялись рукопожатиями. Борджин подозвал официанта-эльфа, мы расплатились, разделив счет на троих, и покинули забегаловку.

***
Когда мы вышли на улицу, Эндрю, извинившись, сразу ушел, потому что опасался насторожить отца долгим отсутствием. Мы остались — Том хотел посмотреть на Ночной переулок, где до того ни разу не был. Я показал ему лавки, где продавались яды, паб со входом в игорный клуб и прочие местные достопримечательности. Потом мы поднялись вверх по улице, почти до пересечения с Косым переулком, и там сели передохнуть на тротуаре. Я курил, а Том ел купленное с тележки мороженое.
— Откуда ты взял все это добро? — спросил я. — Серьги, яблоко, раковину...
— О-о, — протянул Том, смеясь, — я нашел у нас в Хогвартсе пещеру Аладдина. Она прячется за неприметной дверью на восьмом этаже — не найдешь, если не знаешь, как. Я наткнулся на нее случайно. Внутри — огромный зал, и все от пола до потолка забито разным барахлом. Думаю, это место, где столетиями собиралось все забытое, ненужное и потерянное в Хогвартсе. Я там успел осмотреться совсем чуть-чуть, но, как видишь, уже кое-что полезное откопал.
— Но ведь все эти вещи — чьи-то...
— Брось. Их хозяева давно умерли, так что вещи принадлежат нашедшему.
— И яблоко тоже оттуда?
— Почти. Я нашел похожее в одном из шкафов. Оно было старое и сморщенное, но при этом так старательно завернуто и упаковано, что я решил — здесь дело нечисто. Взял его с собой, чтобы разобраться, и в тот же вечер насмерть рассорился с Принглом. Он чуть ли не с кулаками на меня бросился. Потом я брал яблоко в "Три метлы", положил незаметно рядом с одним из столов — там вспыхнула драка. Тогда я выковырял семечки, отнес их в Запретный лес и посадил в укромном месте. Одно проросло. Пришлось немало поколдовать, чтобы яблоня быстро вытянулась, зацвела и принесла плоды. Вот уж никогда бы не подумал, что стану заниматься садоводством... Зато теперь у меня целый ящик таких яблок. Я пока держу их в спальне под кроватью. Ящик, естественно, накрыт крышкой, а каждое яблоко завернуто в пергамент, иначе я бы с ума сошел.
Он выбросил обертку от мороженого и довольно потянулся. Потом осмотрелся:
— А интересно здесь... Оказывается, и в Ночном люди живут.
— Еще как живут, — ответил я.
Жизнь вокруг и вправду била ключом. Над головами у нас женщина, стоя на балконе, вытряхивала половики. Во дворе соседнего дома маленькая девочка пыталась надеть кукольное платье и чепчик на толстого черного кота. Кот вырывался и орал. На противоположной стороне улицы играл маленький бродячий оркестр, а рядом какой-то оборванец предлагал всем желающим купить у него обезьянку. Мартышка сидела у него на плече, стреляя во все стороны блестящими черными глазками. Улучив момент, она стащила у хозяина из кармана папиросу и жадно принялась ее жевать. Перед лавкой мясника кто-то разбил бутылку, и большая флегматичная свинья, которая, видимо, пока не успела разделить судьбу своих товарок, пила вино из лужи, довольно похрюкивая.
На стене дома рядом с нами трепетали на ветру пожелтевшие объявления. Угрожающего вида бланк с шапкой Министерства магии требовал от всех незарегистрированных привидений в трехночный срок явиться для регистрации в Управление по контролю за магическими существами. Рядом болталась написанная от руки просьба: "Утеряна мужская тень, рост примерно 5 футов 6 дюймов, в пальто и цилиндре. Нашедшего просят вернуть за вознаграждение". Маленький белый листок сообщал о том, что сдается в аренду хорошо выдрессированный великан для строительных работ — обращаться по такому-то адресу, спросить Джека. Чуть ниже большая яркая афиша извещала о дате и времени начала соревнований по плаванию в супе.
— Что за плавание в супе? — спросил Том, не глядя туда — видимо, услышал мои мысли.
— Народная забава. Участники уменьшают себя до высоты в два дюйма, после чего должны переплыть большой котел с овощным супом. Я никогда не пробовал, но, говорят, это нелегко — мешают капуста и морковка. Хотя настоящие мастера, конечно, соревнуются в лапше. Это самый сложный этап.
— Забавно...
Стоявшая возле нас бочка шевельнулась, и из нее вылез заспанный бородатый тип в мантии лохмотьями. Потянувшись и сладко зевнув, он пнул бочку, и та с грохотом покатилась вниз по переулку. Музыканты на другой стороне заиграли громче, чтобы перекрыть шум. Какая-то красивая девушка с длинными черными волосами, проходя мимо, остановилась послушать их, а потом стала пританцовывать под музыку. Постепенно она разошлась — каблуки отбивали быстрый ритм по брусчатке, пышная юбка вздувалась колоколом. Потом из соседнего дома вышла растрепанная тетка и принялась кричать на танцорку:
— Я тебя за чем послала? Бездельница!..
Девушка остановилась, как вкопанная, — а жаль, мне нравилось на нее смотреть, — потом вздохнула и, кивнув музыкантам на прощанье, отправилась к мяснику. Через пару минут она вышла из его лавки, неся на подносе голову ягненка.
Мимо нас прошаркали две старые ведьмы. Одна, склонив голову к другой, говорила ей громким шепотом:
— И главное, проследи, чтобы она с утра не съела ни кусочка и не выпила ни глоточка...
— Вот с этим у меня вечно загвоздка, — отвечала вторая басом.
Вслед за ведьмами вдоль тротуара катилась большая деревянная шарманка, покрытая облупившейся позолотой. Хозяина нигде не было видно. Остановившись перед нами, шарманка спросила скрипучим голосом:
— Молодые люди, не хотите ответить на три вопроса? Всего за десять сиклей!
— Нет, спасибо, — отозвался я.
Но Том сказал, что хочет, встал и бросил в прорезь шарманки две монетки по пять сиклей. Шарманка хрипло сказала:
— Покрути ручку. Вот так, молодец. Хм-м... ага... Ну, давай для затравки такой вопросик: два человека пришли к развилке дорог. Одна дорога была узкая и каменистая, вторая — широкая и гладкая. Один выбрал одну, другой — другую. Кто из них более прав?
— Тот, кто пошел через поле напрямик, — мгновенно ответил Том.
— Этого не было в вопросе! — возмущенно сказала шарманка.
— Зато есть в ответе.
— Тоже мне, умник нашелся... Ладно, пойдем дальше. Кто из людей наиболее свободен?
Том немного подумал.
— Ребенок, который еще не зачат.
— Почему? — подозрительно спросила шарманка.
— Потому что его судьба не определена никакой случайностью.
— Ладно, пусть будет... Третий вопрос — кто всегда видит вещи такими, какими они есть?
— Ну, это же совсем просто, — ответил Том, пожав плечами. — Свет.
Шарманка закряхтела и затрещала, потом спросила обиженно:
— Слушай, а хочешь сыграть на приз? Брось еще десять сиклей, и если ответишь правильно, получишь пакетик орешков.
— Давай.
Зазвенели монеты, проваливаясь в щель. Шарманка откашлялась.
— Как ты думаешь, почему люди готовы платить деньги за три дурацких вопроса?
— Потому что одновременно боятся и надеются услышать тот вопрос, который задают сами себе. Верно?
Шарманка не ответила. Вместо этого откуда-то из ее чрева вылетел маленький бумажный пакетик и шлепнулся в подставленные ладони Тома.
Вернувшись, он сел рядом со мной на тротуар и отсыпал мне половину орехов — их было ровно шесть штук.
— Как-то нелогично, — сказал он, разгрызая орех. — Ни на один из этих вопросов нет однозначного ответа. Получается, можно говорить, что угодно, и все равно получишь приз?
Я от смеха чуть не подавился:
— Том, дело же не в этом! А в том, что ты сейчас купил за двадцать сиклей пакетик орехов, который в любой лавке стоит пять.
— Мудрость бесценна, — возмущенно квакнула шарманка.
— Тогда бы орехи всем раздавали бесплатно, — ответил я. — Пошли перейдем на ту сторону, здесь солнце припекает.
Мы перешли на другую сторону и сели в тени, оставив шарманку жариться на солнце и ждать новых простаков. Мимо сновали люди, музыканты продолжали играть, а девушка, которая недавно несла на подносе голову ягненка, теперь кормила требухой кота, избавившегося от платья и чепчика. Что до нас, то мы сидели на тротуаре и глазели по сторонам, а мостовая Ночного переулка лежала перед нами, как сверкающая под солнцем река.

_________________________________

* ""And now that's done," said the blind man", — цитата из романа Р.Л. Стивенсона "Остров сокровищ". Эту фразу произносит слепой Пью после того, как вручил Билли Бонсу черную метку.

Дата добавления: 2015-09-01