IV категорический императив и традиция веротерпимости

Итак, принудительно-безусловной силой обладают лишь немногие основные требования, конституирующие человеческое общежитие: всегда и при любых условиях людям заказаны любые виды обмана, насилия и злоупотребления выпавшей на их долю властью.

Этическое утверждение этого важнейшего постулата социально-гражданского человеческого бытия — великая заслуга Канта, оценить которую может лишь история этики, принимающая во внимание круг политико-юридических интересов, характерных для философии XVII-XVIII вв. Вместе с тем, это меньше того, чего надеялся добиться Кант. Ведь его теоретической целью был "канон моральной оценки наших поступков"¹, — всех без исключения, т.е. не только граждански значимых, но и входящих в область интимно-повседневного обихода; не только запрещаемых, но и запрашиваемых.

Немецкая университетская philosophia moralis, катехизисом которой в течение многих лет оставалась "Философская этика" А. Баумгартена, делила человеческие обязанности на "совершенные" (в точном смысле "совершенно обязательные") и "несовершенные". Деление это в общем и целом соответствовало давнему теологическому членению божественных заповедей на общепринудительные ветхозаветные "требования" и евангельские "советы", обращенные к тем, кто устремился к высшему (например, монашескому) идеалу совершенства. В свое время Лютер ополчился против такого разделения как послабительного для мирянина. Однако более поздние протестантские моралисты и

представители раннего Просвещения восстановили его в новом контексте и под новыми именами. Принадлежащий к этой традиции А. Баумгартен именовал "совершенными обязанностями" негативные, запретительные предписания типа "не убий", "не лги", "не прелюбодействуй", "не богохульствуй", образующие своего рода "нижний этаж", "minimum minimorum" человеческой моральности. Под "несовершенными обязанностями" — да простит мне читатель невольный каламбур, возникающий при переводе соответствующих латинских терминов на русский язык, —...под "несовершенными обязанностями" он разумел позитивные предписания, содействующие "совершенствованию человека". Таковы требования добросердечия, участия, трудолюбия, заботы о реализации индивидуальных дарований и т.д. Следуя Вольфу, Баумгартен понимал совокупность этих требований как конкретизирующийся, все более и более детальный нравственно-инструктивный кодекс, позволяющий посредством назидания (а если потребуется, то и посредством полицейского принуждения) делать "хорошего человека наилучшим".

Кант видит, что по понятиям университетской philosophia moralis сильная версия универсализации максим, т.е. наиболее строгая и ясная версия категорического императива, этически легитимирует только "совершенные обязанности" (еще точнее: только некоторые из них). И хотя он довольно выразительно отличает пафос трансцендентальной этики от предписательного духа этики Баумгартена, хотя с достоинством новатора заявляет, что "не намерен здесь давать отчет... принятому в школах словоупотреблению"², все-таки для него сохраняет свое значение задача если не инструктирования, то по крайней мере однозначного ориентирования человека и в отношении обязанностей "несовершенных". Решению данной задачи призвана служить расширенная версия универсализации максим, получившая в кантове-дении название "слабой". Это, пожалуй, наиболее уязвимый раздел в учении о категорическом императиве.

Вместе с тем именно он исключительно интересен апоретически, — богат скрытыми возможностями, из которых вырастут многие современные морально-философские учения. Вслушиваясь в их полифонию, мы можем сказать: Кант не осуществил желаемого, но одновременно сделал даже больше, чем желал.

Дата добавления: 2015-09-05