13 страница. Как два дерева райского сада,

Как два дерева райского сада,

Два билета куда-то на север.

Только жили мы в разное время

И на разных, наверно, планетах.

Мы с тобой – безнадежное танго,

Две любви, затерявшихся где-то.

Голос за кадром: Михайлов Валерий. Слова, которые невозможно забыть.

Был первый летний день 2006 года. Часы показывали 12-48. Трубопроводов нехотя покинул постель. Полночи ему не давали уснуть расходившиеся под окнами недополовозрелые бесхвостые обезьяны, у которых уже начались брачные игры. На этот раз на них не подействовало обычно эффективное поливание из окна мочой и нашатырным спиртом. Разбудил Трубопроводова звонок в дверь.

-Вам заказное письмо, - сказала уставшая женщина лет сорока или больше.

Трубопроводов расписался, сказал спасибо... Обратного адреса на конверте не было. Вскрыв конверт, он обнаружил напечатанный на компьютере лист бумаги:

Дорогой Друг!

Это не письмо счастья и не «сектантский бред». Пожалуйста, удели ему одну-две минуты твоего времени. Поверь, то, о чем я хочу рассказать, стоит этого:

«История этой молитвы уходит своими корнями в такую древность, о существовании которой ты, возможно, даже и не подозреваешь. Текст Молитвы составлен согласно законам той древней науки о глубочайшей сущности человека, жалкие отголоски которой дошли до нас как «магия», «тайная доктрина», «эзотерическая наука» и так далее.

Как говорится в легенде, этот секрет сначала хранили атланты, затем древнеегипетские жрецы, после них тамплиеры, розенкрейцеры, истинные масоны (позже большинство лож превратилось в политические клубы), иллюминаты...

И вот теперь настало время открыть его в виде Молитвы людям.

Дорогой друг, мы не станем взывать к твоей алчности или страху, как это делают зазывалы сект, торговцы чудодейственными пилюлями и прочие мошенники. Мы не будем перечислять те блага и чудеса, которыми наделила своих обладателей эта Молитва. Мы также не будем пугать тебя несчастьями, которые пали на голову тех, кто проигнорировал наше Послание. Подобные ухищрения недостойны тебя, Дорогой Друг. Тем более мы не будем просить или уговаривать тебя перепечатывать какое-то количество копий этого письма и бездумно рассылать их друзьям и соседям.

Мы предлагаем тебе узнать самому, убедиться на своем опыте, насколько эффективны слова Молитвы. Для этого тебе надо на протяжении нескольких недель утром, прежде чем встать с постели и вечером, перед сном принять удобное положение тела, расслабиться и мысленно или вслух произнести слова молитвы:

«О, Величайшая из Насмешниц, Единственная Богиня Лжей! Воспоминание о тебе ввергает меня в состояние высочайшего блаженства!» или же: «О, Величайшая из Насмешниц – Единственная Богиня Лжей! Воспоминание о тебе погружает меня в состояние глубочайшего покоя!».

Вариант текста выбирается, исходя из твоих душевных потребностей, Дорогой Друг.

И только после того, как ты убедишься в чудодейственной силе этих слов и решишь продолжить практиковать эту молитву, мы просим тебя поделиться этим секретом и со своими друзьями».

Именно так, Дорогой Друг, поступил (поступила) и я. Поверь, только испытав на себе всю чудодейственную силу этих слов, я решил (решила) поделиться секретом Молитвы с тобой. Как поступишь ты, решать тебе. Можно, конечно, проигнорировать это Послание, можно бездумно переложить его в соседний почтовый ящик. Но что ты потеряешь, если попробуешь сделать то, что тебе предлагают. Тем более, это совсем не трудно. Лично я искренне благодарю того, кто открыл мне слова Молитвы, которые я повторяю теперь каждый день [55].

Еще совсем недавно Трубопроводов уничтожил бы это послание, не читая, но сейчас, после всех его приключений, он жадно пробежал глазами текст. Его пульс заметно участился. Неожиданно для себя, повинуясь какому-то импульсу свыше, Трубопроводов включил телевизор. (Он никогда не использовал его как источник социального шума и смотрел только те программы, которые были ему действительно интересны). Показывали церемонию вручения Премии Мальтуса «За особые заслуги в деле сокращения численности населения Земли». Трубопроводова бросило в жар. Говоря образно, это был тот самый сквознячок, который появляется, стоит только приоткрыть дверь. На этот раз ОТКРЫВАЛИСЬ ВРАТА В ТОТ МИР, куда он так жаждал вернуться.

Собрав всю свою волю в кулак, Трубопроводов подавил волнение. От него требовалась точность нейрохирурга и чувствительность летучей мыши. В прошлый раз, поддавшись чувствам, он «потерял след», и, как знать, если он упустит и эту возможность...

-О, Величайшая из Насмешниц, Единственная Богиня Лжей! Воспоминание о тебе расправляет мои крылья восприятия и открывает ПУТЬ!!! – прокричал он несколько раз, затем оделся и выбежал из дома.

-Молодой человек!..

Буквально у самого подъезда он столкнулся с парочкой сектантских зазывал, мужчиной и женщиной лет по сорок. В руках у них были брошюры религиозного содержания. Они (брошюры) были настолько сильно пропитаны покорностью, что она буквально стекала густыми каплями цвета гноя на пол.

-Молодой человек, - обратилась к нему женщина, - уделите нам пару минут.

-Мне некогда.

-Тогда возьмите брошюру... – в ее глазах было столько мольбы, словно от его согласия зависела ее жизнь.

-Мне это не интересно, - ответил Трубопроводов, стараясь держаться от них на безопасном расстоянии. Он знал, достаточно одного соприкосновения с этой дрянью, чтобы влипнуть по самые яйца. Привыкание с ярко выраженным абстинентным синдромом, разрушение сознания, деградация интеллекта... И все это уже на начальном этапе болезни, которая пожирает людей подобно проказе. Да зачем я все это рассказываю, взгляните на кого-нибудь из сектантов, которые бродят по улицам, разнося свою болезнь словно благословение.

У остановки среди разношерстных такси скучал одинокий рикша.

-В Мелиополис, - сказал Трубопроводов, садясь в коляску или тележку.

-Это будет стоить полтора пиастра, - с почтительной улыбкой сообщил рикша.

-Поехали.

Получив согласие клиента, рикша проворно побежал вперед, ловко маневрируя в пробках.

За свернувшимся в петлю Мебиуса поворотом молдавские рабочие перекрашивали небо в зеленый цвет. Высунувшись до половины из реки, за ними в театральные бинокли наблюдала стайка рыб. С неба большими каплями падали мгновения.

-Это с какой стороны посмотреть, - авторитетно заявил телевизор стоматологическому креслу, на обивке которого красовался значок депутата государственной думы, - понятия «организм», «болезнь» и «лекарство» совершенно условны, и я бы даже сказал, носят произвольный характер, в зависимости от выбранной точки отсчета. Возьмем, например, какую-нибудь чуму. Для человека – это болезнь. Для природы – лекарство, спасающее ее от людей. Для самой чумы – организм. Или антибиотик: Для человека – это лекарство. Для чумы – болезнь. Для природы – косвенный фактор, приводящий к заболеванию. А для Земли? Конечно, если рассматривать как организм то, что они привыкли считать жизнью, то человек – это болезнь, которая с всевозрастающей скоростью убивает все вокруг, включая планету. А если то, что они считают жизнью, для планеты является аналогом грибковой инфекции, то люди, в этом случае, становятся той мазью, которая очищает ее поверхность от паразитов. Может, люди и были созданы, чтобы убить все живое, а потом умереть?

-Покрывало богини, однако, - пояснил рикша, превратившийся в Миф-о-Холокосте.

-Так вот куда проникли в своем воображении сначала дадаисты, а потом и сюрреалисты! – осенило Трубопроводова, раздувшегося до размеров национальной идеи.

-Распишитесь, - приказал карманный инспектор, подсунув Трубопроводову чистый лист бумаги.

-Это еще что? – пробулькал тот на языке морзянки.

-Акт об изъятии хвоста и копыт.

-С копытами дальше нельзя, - подтвердил ставший чайником рикша.

-Хрен с вами, - согласился Трубопроводов, рассыпаясь на N-ное количество квантов.

-Доктор Торопулько! – хором позвали инспектор и рикша.

-Его нет, - ответила тишина.

-И что теперь? – спросил инспектор.

-А вот что! – просвистев это, рикша ловким движением клешни откусил Трубопроводову хвост, ставший до безумия похожим на Млечный путь. Из разреза посыпался Песок Времен.

-Копыта отбросишь сам, - разрешил инспектор, превращаясь в Лунную сонату...

-Полтора пиастра, хозяин, - напомнил рикша, останавливаясь возле небольшого кафе-театра.

-Держи, сдачи не надо, - Трубопроводов сунул ему две монеты.

-Спасибо, хозяин!

И словно боясь, что Трубопроводов попытается отобрать у него деньги, рикша быстро побежал прочь.

Внутри кафе было практически пусто. Кобыла сидела за своим любимым столиком и лениво потягивала коньяк. Напротив нее Лайма, шумно чавкая, пожирала овсянку. Чуть поодаль скучали за кальяном Ты и Август к. Остальные посетители покорно ждали начала представления.

Трубопроводов хотел уже, было, подойти к своим друзьям, но его остановил администратор кафе. В руках у него была бейсбольная бита.

-Вы заказывали столик? – спросил он.

-Нет, но там мои друзья...

-Тогда садитесь здесь, с краю. Сейчас уже будет начало.

-Но мне надо поговорить.

-После. Все будет после.

Решив с ним не связываться, Трубопроводов сел на предложенное место. Сразу же после этого, словно все ждали именно его, началось представление:

КОНЦЕРТ ДЛЯ ПРЕДАТЕЛЯ И ГЕРОЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Мальчиш Кибальчиш

Мальчиш Плохиш

Бармен - Некто в белом.

Посетители - несколько человек.

Бар. В баре пусто. За стойкой бармен - мужчина средних лет, среднего роста и средней наружности в свободных белых одеждах. Он неторопливо протирает бокалы.

БАРМЕН. САМ С СОБОЙ: Красота. Давно надо было. И что нам мешало? Всего-то делов - две подписи под листом бумаги, и тишь да гладь. Наконец-то можно спокойно уйти на пенсию и открыть бар. Всегда мечтал быть барменом. Сколько себя помню, всегда. По мне, так люди для того и созданы, чтобы иногда заходить ко мне в бар. Можно и не иногда.

В бар входит молодой человек в спортивном костюме, буденовке и пионерском галстуке, повязанном на манер шейного платка. Он идет к стойке и садится на табурет.

БАРМЕН: Чего желаете?

ВОШЕДШИЙ: Чего-нибудь от жажды.

БАРМЕН: Надеюсь, вы не мормон?

ВОШЕДШИЙ: Нет, а что?

БАРМЕН: Не люблю мормонов. Надоели со своим Смитом. Алкоголь нельзя, чай нельзя, кофе нельзя. Не говоря уже о девочках. Ну, взболтнул когда-то что-то там с перепою, не спорю, но кто с похмелюги скажет хорошо об этом. Каждый, небось, с завидной периодичностью кроет алкоголь, на чем свет стоит. А то, что воду в вино...

Наливает вошедшему водку.

ВОШЕДШИЙ: Оставь бутылку.

БАРМЕН: Как скажете.

В бар входит новый посетитель. Он высокого роста, слегка полноват. На нем дорогой английский костюм, дорогие туфли и галстук. В кармане "Паркер". Он тоже идет к стойке. Внимательно смотрит на посетителя, потом удивленно:

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: Киба!

ВОШЕДШИЙ РАНЕЕ: Мы знакомы?

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: И вправду Киба! Вот так дела!

КИБА: Давно меня так не называли.

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: Еще бы. Я думаю.

КИБА: Я уже и не помню…

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: Еще бы. Ты герой, легенда. Ты не можешь себе принадлежать, как не можешь быть Кибой. Киба, Коба… Клички бандитов с большой дороги. У героев другие имена.

КИБА: Ты мне Кобу не тронь!

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: Конечно. Ты за него готов мне горло перегрызть.

КИБА: Да кто ты такой, что так хорошо меня знаешь?

НОВЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ: Не узнаешь?

Киба внимательно смотрит на нового посетителя

КИБА: Плохиш?!

ПЛОХИШ: Он самый.

КИБА: Иудушка!

ПЛОХИШ: Сам ты… И нечего тут передо мной героя корчить. Я не пионер - салют мальчишу. Это для них ты герой Кибальчиш, а для меня засранец Киба и друг детства. Тем более что ты всем обязан мне.

КИБАЛЬЧИШ: Тебе?!

БАРМЕН: Это уж точно.

КИБАЛЬЧИШ: Тебе-то откуда знать?

Бармен загадочно улыбается.

ПЛОХИШ: Он знает. Знаешь, кто сделал Иисуса Христом?

КИБАЛЬЧИШ: Религия - опиум для народа.

ПЛОХИШ: Временами и опиум лекарство.

КИБАЛЬЧИШ: И кто же?

ПЛОХИШ: Иуда.

КИБАЛЬЧИШ: Иуда?!

БАРМЕН: Иуда.

КИБАЛЬЧИШ: Предатель?!

БАРМЕН: Если бы не было предательства, не было бы и креста, а без креста не было бы воскрешения. Иисус никогда бы не стал Христом. Да и предательством это не было.

КИБАЛЬЧИШ: А что это, по-вашему?

БАРМЕН: Инсценировка. Зрелище на потеху публике.

КИБАЛЬЧИШ: Вы можете говорить все, что хотите. Легенда вытерпит все.

БАРМЕН: Легенда?

ПЛОХИШ: Он атеист.

БАРМЕН: Атеист, здесь?!

ПЛОХИШ: Он даже в загробную жизнь не верит.

БАРМЕН: Но это уж слишком.

КИБАЛЬЧИШ. ГОРДО: Я не предаю идеи.

ПЛОХИШ: Как трогательно! Бывший герой…

КИБАЛЬЧИШ: Бывший?

ПЛОХИШ: Бывший, бывший. Теперь там другие герои.

КИБАЛЬЧИШ: И кто же эти герои?

ПЛОХИШ: Колчак, Деникин, царская семья.

КИБАЛЬЧИШ: Врешь, собака!

БАРМЕН. НАПЕВАЕТ ТИХО: Дети, дети на качелях…

КИБАЛЬЧИШ: Что ты бурчишь там под нос?

БАРМЕН: Он прав. Злодеи становятся героями, герои злодеями и наоборот. История снова и снова раскладывает свои пасьянсы. Не ты первый, не ты последний.

КИБАЛЬЧИШ: Но как?

БАРМЕН: Как? Ты думаешь, герои всегда будут героями, а злодеи злодеями?

КИБАЛЬЧИШ: Конечно, и у героя могут быть минуты слабости.

БАРМЕН: Я не об этом.

КИБАЛЬЧИШ: Не об этом?

БАРМЕН: Маска героя - это не цвет волос, не группа крови, не черта характера. Герой - это оценка со стороны, каприз толпы, веяние моды. Но ничто так не переменчиво, как настроение черни.

Кибальчиш пытается возразить, но бармен не дает ему вставить слово.

БАРМЕН: Хорошо, не чернь, народ. Сегодня ты злодей, преступник, а завтра бог, или наоборот. Народ - это мерзкая шлюха с лицом демона.

КИБАЛЬЧИШ: Замолчи, человеконенавистник. За что ты ненавидишь людей?

БАРМЕН: Я ненавижу Народ. Но я люблю людей, а это, заметь, не одно и тоже. Например, Советский народ и Российские люди, население. В России так население всегда было врагом народа.

КИБАЛЬЧИШ: Герой - это герой, злодей - это злодей.

БАРМЕН: Не скажи. На самом деле это одни и те же люди, да и движут ими одни и те же мотивы. Только для одних они герои, для других злодеи.

КИБАЛЬЧИШ: И ради этого…

БАРМЕН: Ты прекрасно знаешь, ради чего.

КИБАЛЬЧИШ: И ради чего?

БАРМЕН: Ради нее, родимой, ради славы. Ради этой капризной шлюхи, предпочитающей кровь бриллиантам.

КИБАЛЬЧИШ: Но почему кровь?

БАРМЕН: Такова слава героя. Кем бы были Цезарь, Жанна Д'Арк, Ленин, Сталин, Лазо без крови, без моря крови. Да и без своих предателей.

ПЛОХИШ: Да и у вас, помнится, не обошлось без разборок в саду.

БАРМЕН: Имеющий уши, да не болтает языком.

ПЛОХИШ: Это точно. Но почему у меня ничего еще нет?

БАРМЕН: Чего желаете?

ПЛОХИШ: Что-нибудь легкое и изысканное, как музыка Шопена.

БАРМЕН: Надеюсь, вы не мормон?

ПЛОХИШ: Упаси меня бог! Вы всех так встречаете?

БАРМЕН: Мормоны… хотя в последнее время они ко мне не заходят.

Наливает Плохишу вина.

ПЛОХИШ: И себе. Выпьем за встречу.

БАРМЕН: Спасибо, не откажусь.

ПЛОХИШ. БАРМЕНУ: Вот всегда хотел вас спросить: вам то это зачем?

БАРМЕН: Всегда хотел быть барменом.

ПЛОХИШ: Я имею в виду, крест, воскресение… театральщину, одним словом.

БАРМЕН: С ними по-другому нельзя. Они непробиваемы. А тут еще как назло кто-то… я уже и не помню, написал, как это должно быть. И попробуй хоть на шаг в сторону от протокола. Иуду пришлось подставлять.

ПЛОХИШ: А где он?

БАРМЕН: Поехал затариваться. Никому больше нельзя доверить.

ПЛОХИШ: Это точно.

КИБАЛЬЧИШ: Так все это было зря!

ПЛОХИШ: Почему зря? Глянь, какой бар.

КИБАЛИЧИШ: Я не об этом.

ПЛОХИШ: Тоже не зря. Очень поучительная история вышла. С моралью. Даже с двумя. Как у него (кивает в сторону бармена).

КИБАЛЬЧИШ: Как это с двумя?

ПЛОХИШ: Ну, на первом плане героическая сказка для дураков со своими предателем и героем. Те же, кто поумнее, видят в ней руководство к действию.

КИБАЛЬЧИШ: Хочешь сказать, что все умные предатели?

ПЛОХИШ: Одним нужны бананы, другим ящики для бананов. Кому что нравится. Одним слава, другим варенье с печеньем. Причем варенье с печеньем - это всегда хула, как бы ты их ни зарабатывал. Все равно будешь гадом. Восхищение у толпы вызывает только подвиг, причем, чем глупее, тем лучше. У них там культ глупости. Только они называют это нравственностью, и зорко следят друг за другом.

БАРМЕН: Ох уж эта нравственность! Вы здесь совсем недавно, а я с ними намаялся до поворота. Они что там жить не умели, что здесь.

ПЛОХИШ: Но одно доброе дело они все же сделали.

БАРМЕН: Умерли?

ПЛОХИШ: Заставили вас подписать конвенцию.

БАРМЕН: Ты представить себе не можешь, какая тут с ними была тоска.

ПЛОХИШ: Зато сейчас рай.

БАРМЕН: Если бы не мормоны.

ПЛОХИШ: Чем они вам так насолили.

БАРМЕН: Заявятся в лучшее время и начинают: То им накурено, то алкоголь - это грех, чай, кофе - грех, девочки - и те грех. Все настроение клиентам испортят.

ПЛОХИШ: О здоровье на том свете надо было думать.

БАРМЕН: Так и я о том же. Ладно, говорю я им, предположим, что там это все вредно, но здесь, здесь, что вам мешает?

ПЛОХИШ: А они?

БАРМЕН: Не для того, говорят, мы Иисусу служили, чтобы тебя здесь слушать.

ПЛОХИШ: Так и говорят?

БАРМЕН: Так и говорят.

ПЛОХИШ: И никто не узнает?

БАРМЕН: Представляешь, из этих - нет. А твой приятель даже в жизнь после смерти не верит.

КИБАЛЬЧИШ: Я - комсомолец, и идеи не предаю.

ПЛОХИШ: Так они сейчас в церквях во втором ряду. Аккурат за коммунистами.

КИБАЛЬЧИШ: Ты коммунистов не тронь! Я за это…

ПЛОХИШ: Ну да, жизнь отдал, помню. Только ты не кипятись. Жизнь идет, времена меняются. Коммунисты теперь тоже другие.

КИБАЛЬЧИШ: Все равно не тронь.

ПЛОХИШ: Хорошо, хорошо, остынь только. Давай лучше еще выпьем. БАРМЕНУ: И себе.

БАРМЕН: Спасибо.

ПЛОХИШ: А крутой мы тогда фейерверк устроили.

КИБАЛЬЧИШ: Пол города как не бывало.

БАРМЕН: Вы же вроде в степи были?

ПЛОХИШ: Ага. Сказка, как и про тебя. А когда склад рванул, так пол города и накрыло.

БАРМЕН: И не жалко тебе было людей взрывать?

ПЛОХИШ: Я то тут при чем? Это наш герой не знал, с какой стороны к орудию подходить. А на меня все свернули.

БАРМЕН: Мы вот, помнится, тоже разок погуляли. Погуляли так погуляли. Даже глухой Лазарь прибежал попросить шуметь потише.

ПЛОХИШ: Так ведь он был мертв.

БАРМЕН: Это ребята уже для понта приврали.

ПЛОХИШ: Это точно. Про нас вон тоже анекдоты ходят.

КИБАЛЬЧИШ: Не слышал.

ПЛОХИШ: Рассказать?

БАРМЕН: Он еще спрашивает.

ПЛОХИШ: Я от третьего лица. Слушайте. Мальчиш-Кибальчиш бегает по бастиону, красным знаменем размахивает:

-Измена! Измена!

Плохиш, уплетая варенье за обе щеки:

-Да? А меня на хавку пробило.

Плохиш с барменом смеются.

КИБАЛЬЧИШ. РАЗДРАЖЕННО: Вот только этого не надо. Этой мелочной пошлости не надо.

БАРМЕН: Хороший анекдот. Чем тебе…

КИБАЛЬЧИШ: Не надо пошлости. Как вы не понимаете, что это подло, низко. Это еще хуже предательства.

ПЛОХИШ: Это слава. Тут ничего не поделаешь.

КИБАЛЬЧИШ: Избавь меня от такой славы. Мы не ради такой славы шли погибать.

ПЛОХИШ: Вы? Вы шли погибать? Это киты идут погибать, когда на берег выбрасываются. Вы же шли убивать, пожирать друг друга, а вместе с собой на тот свет старались прихватить как можно больше народу. Умирать они шли! Ну и что получилось? Что?

КИБАЛЬЧИШ: Кто же мог знать, что получится именно так. Идея…

ПЛОХИШ. ПЕРЕДРАЗНИВАЯ: Идея. А ты не знал, что чем красивее идея, тем в большее дерьмо попадаешь в результате? Не знал? Вон у него спроси. Тоже ведь про любовь говорил, а сколько костров зажгли? Сколько?

БАРМЕН: А ты знаешь, сколько бы их было без меня?!

КИБАЛЬЧИШ: Сам то ты кто, чтобы так говорить?!

ПЛОХИШ: Я жертва вашего героизма. Ваши подвиги прошли по мне асфальтовым катком. 2000 лет христианства и три четверти века большевизма сделали жизнь на одной шестой суши невыносимой. А у меня там дети. И все из-за таких, как вы. Перекоп, дом Павлова, Брестская крепость… Да лучше бы я сейчас немецкое пиво пил. Ну и что, что под домом Павлова погибло больше людей, чем при взятии Парижа? Париж вон стоит, до сих пор стоит, а что от дома Павлова осталось? Что? Тоже мне герои! Водки!

БАРМЕН. НАЛИВАЯ: Ты не прав. И в первую очередь ты не прав по отношению к этим людям. В большинстве своем это очень хорошие, достойные люди. Люди, которые были изначально преданы такими, как ты. Большинство из них погибло, а выжившие - дважды герои. И второй их подвиг на порядок выше первого, если конечно можно сравнивать подвиги. Им предстояло жить каждый день. Брошенным и всеми забытым, а многим еще предстояло пройти через ад, заботливо предоставленный родной страной.

ПЛОХИШ: Подло все это, гадко.

КИБАЛЬЧИШ: Потому, что когда мы гибнем, вы жиреете.

ПЛОХИШ: А ты пробовал жиреть, герой хренов?!

КИБАЛЬЧИШ: Твоими молитвами.

ПЛОХИШ: Нет, не моими. Я такая же кукла, как ты. Ирония судьбы такова, что предатель оказывается, предан еще раньше своей жертвы. Таков закон предательства.

КИБАЛЬЧИШ: А у предательства есть законы?

БАРМЕН: Все есть закон.

ПЛОХИШ: Героизм - это как уровень лейкоцитов в крови. В повышенном состоянии он хорош только во время болезни. В момент же выздоровления они выходят гноем вместе с поверженным врагом. В мирной жизни герой будет только мешать. Лезть везде со своими подвигами, куда его не просят, обличать, экстремалить. Мешать людям спать в честно захваченных тепленьких креслах. Кому это надо? Герой же сам не живет и другим не дает. Поэтому нужен предатель, как защитный механизм общества. Точно так же в организме все железы существуют со своими антиподами, которые служат для того, чтобы уровень секрета, не дай бог, не поднялся бы выше допустимого уровня. Предатель - это антигерой. К тому же предатель сам обычно бывает обманут. В конечном счете, его ждет скорая смерть и позор. Ибо те, кто загребает жар чужими руками, очень заботятся о сохранении тайны, как и об облике героя, о внешнем торжестве справедливости. Но справедливость торжествует всегда после смерти героя, когда он уже не опасен, когда его можно подретушировать, подредактировать, подкрасить, поменять фасад. Предателя же ждет только позор, и зачастую предатель страдает сильнее героя.

КИБАЛЬЧИШ: Какие мы бедные и исстрадавшиеся.

ПЛОХИШ: Какие есть. И не тебе судить. А кое-кто пошел на предательство, как на подвиг.

БАРМЕН: Это и был подвиг. Он бы предал, если бы не совершил…

КИБАЛЬЧИШ: Что вы несете?! Предательство – это подвиг… конечно…

ПЛОХИШ. ПЕРЕБИВАЯ: Ты же не знаешь, о чем… о ком идет речь!

КИБАЛЬЧИШ: Ну и о ком?

ПЛОХИШ: О ком? Да спроси хотя бы у него, как был предан Иуда.

БАРМЕН: Никто его не предавал. Ни он, ни его. Наши роли были написаны задолго до нашего появления на свет. Кто-то должен был быть предателем, чтобы я пошел на крест. А на такое дело абы кого не отправишь. Гаутаме с учениками повезло больше.

ПЛОХИШ: Да и с судьбой, пожалуй, тоже.

БАРМЕН: Я не жалуюсь на судьбу. К тому же по сравнению с Мансуром, я отделался легким испугом.

КИБАЛЬЧИШ: Что за дурная привычка перебивать.

БАРМЕН: У Гаутамы был Ананда, который был его тенью двадцать четыре часа на протяжении двадцати лет, если я не путаю, ну да срок здесь не важен. И то каждая сутра начинается словами: я слышал. Не Будда сказал, а я слышал. Каково?

ПЛОХИШ: Все правильно. Будда мог сказать слово в слово, но совсем другое. Как бы точно не был написан текст, одной погрешности Ананда все равно не мог избежать. В тексте нет облика Будды.

БАПРМЕН: Моих же интересовало лишь, кто какой куш урвет в царстве небесном. Настоящим учеником был один Иуда, да и тот должен был умереть.

ПЛОХИШ: Если бы только умереть.

БАРМЕН: Так было написано. И я не мог поступить иначе. Евреи хуже чиновников - ничего не хотят видеть дальше своих книг.

ПЛОХИШ: Все равно они в тебя не верят.

БАРМЕН: Да, но первые христиане были евреями.

ПЛОХИШ: Первыми и последними.

БАРМЕН: Не скажи.

ПЛОХИШ: А кто еще?

БАРМЕН: Франциск, например.

ПЛОХИШ: Франциск был Франциском.

БАРМЕН: Так точно. Я, кстати, тоже не был христианином в их понимании.

ПЛОХИШ: Иудеем ты тоже не был.

БАРМЕН: Я был собой, и в этом моя религия. Итак. Я подозвал к себе Иуду, пока все спали, и рассказал ему все. Я не скрывал от него, какая участь его ожидает.

-Учитель, скажи мне, мы встретимся там? - Спросил он меня.

-Сразу же после смерти, - Ответил я.

-Когда я смогу прийти к тебе?

-Дней через несколько.

-Я сделаю, как ты скажешь.

Больше он ничего не сказал, но я видел, что он близок к нервному срыву. На пиру я всячески пытался подбодрить его, но все переделали.

ПЛОХИШ: Прости их, Господи, они не знают, чего творят.

БАРМЕН: Этого я тоже не говорил. На кресте, знаешь ли, не до лирики.

ПЛОХИШ: Но слова вполне в твоем духе.

БАРМЕН: Не знаю, сколько там моего духа.

ПЛОХИШ: Много. Ты слишком яркая личность, чтобы тебя можно было полностью убить написанным словом.

БАРМЕН: Ты не ведаешь силы слов. Иуда сделал все, что я ему сказал.

ПЛОХИШ: Не совсем все.

БАРМЕН: Ты прав. Но это был наш последний поцелуй в той жизни. Как видишь, никто никого не предавал.

ПЛОХИШ: Иуду предали мы. И продолжаем предавать своими хулениями, забывая, что это он помог тебе стать Христом. Мы клеймим как предателя единственного преданного тебе ученика. Тогда как настоящие предатели те одиннадцать.

БАРМЕН: Не будем вспоминать им эту минутную слабость. К тому же в дальнейшем…

ПЛОХИШ: Один только Фома умер своей смертью в Кашмире?

БАРМЕН. НАЛИВАЯ ВСЕМ ВОДКУ: Давайте лучше помянем их.

Пьют стоя.

КИБАЛЬЧИШ: А разве они не здесь?

БАРМЕН: Здесь. Все живы, здоровы. Каждый занят, кто чем.

КИБАЛЬЧИШ: Но тогда…

ПЛОХИШ: Тебе не понять.

БАРМЕН. КИБАЛЬЧИШУ: Расскажи лучше о военной тайне.

КИБАЛЬЧИШ: Это был блеф.

ПЛОХИШ: Дурь это была мальчишеская. Сам посуди: Откуда таким соплякам знать тайну, да еще и военную. Смех, да и только. На допросе все под столы попадали от хохота, когда этот заявил, что ни какие пытки не заставят его выдать военную тайну.

КИБАЛЬЧИШ: Я…

ПЛОХИШ: Наш герой готовился к пыткам, мучениям, к железу каленому, а его встретили хохотом. Как тут не обидеться.

Дата добавления: 2015-09-01