11 страница. Остальные слова Жрицы исчезли вместе с Храмом в густом тумане

Остальные слова Жрицы исчезли вместе с Храмом в густом тумане. Из тумана вынырнула слегка пьяная Кобыла.

-Сон, - продолжила она тему голосом лектора или экскурсовода, – это истинное лицо Атлантиды, которая погрузилась на дно подсознания, спрятавшись там от любопытных за нескончаемым шумом разума. Атлантида никогда не была островом. Она – паутина, сеть, сотканная из бесчисленного множества следов. Прорываясь сквозь ментальность, первопроходцы создают миры своих путешествий. Даже в повседневной жизни мы сами структурируем так называемый мир-в-котором-мы-живем, не понимая, что каждый из нас живет в своем мире, в своей ячейке паутины, в своей клетке ума. Взгляни хотя бы на свой дневник. Что ты делаешь? Ты выбираешь одно, и отбрасываешь другое. Ты выкидываешь «неважное», фиксируешь «важное»... Но если бы твои предпочтения были несколько иными – реальность стала бы до неузнаваемости другой. Ты никогда не думал о том, что когда-то Земля действительно могла быть плоской и покоиться на тех же слонах, потом уже стать круглым центром Мира, а потом уже - одной из пылинок безграничного космоса? Параллельный мир, перпендикулярный мир... Называй все это, как хочешь. Все это лишь паутина, наброшенная на тебя умом, лабиринт, по которому носятся твои собратья, лабиринт, который и есть Атлантида. Все правильно Атлантида – это огромный, безграничный лабиринт. Она повсюду. Ее тень - вот все, что ты знаешь. Сама же она находится за пределами понимания, поэтому ее невозможно найти. Атлантида - это территория, карта которой находится у тебя в голове. А Псы – это шулеры, играющие в карты. Они так и не сказали тебе, что алкхи наслали на людей болезнь для того, чтобы согнать их с насиженного места. Да, они прогнали их, заставили искать выход за пределы параума. Алкхи ударили по нему, так как они считают его большим космическим тараканом или крысой: паразитом, которого следует уничтожать по возможности еще до того, как он успеет произвести на свет потомство...

В следующее мгновение Трубопроводова выбросило на улицу Мелиополиса. Город изменился до неузнаваемости. Он весь словно бы зарос «марсианскими джунглями» - именно это сравнение пришло в голову Трубопроводову. Всюду царило переплетение янтарно-золотистых «лиан» толщиной в человеческую руку, созерцание которых вызывало сильную головную боль и тошноту. Трубопроводов закрыл глаза, но это не помогло. Джунгли появлялись перед его внутренним взором, а головная боль только усиливалась. Трубопроводова стошнило на тротуар прямо под ноги какой-то старушки. В голове прояснилось настолько, что он понял, что пора убираться – он привлекает к себе слишком много внимания.

Пробурчав извинения в пустоту, Трубопроводов побрел вперед, куда глядели глаза. Его пошатывало, и встречные прохожие уступали ему дорогу, принимая за пьяного или наркомана. Постепенно Трубопроводов понял, что «джунгли» существовали всегда, вот только он, как и подавляющее большинство двуногих обезьян-переростков не видел их из-за шор, надетых на глаза в минуту рождения. Переплетения лиан образовывали знаки, из которых складывалась картина путеводителя по лабиринту сна. Знаки открывали перед ним Путь, и Трубопроводов решил следовать Пути, пока у него хватит сил.

Он почти выбился из сил, прежде чем пришло Понимание: Путь создавался каждым его шагом. Любое направление было равноценно истинным любому другому направлению Пути, и все вместе они образовывали Лабиринт, заново сплетающийся с каждым новым шагом идущего. И каждый идущий видел впереди себя следы Истины, той самой, за которой отправился в путь. И каждая истина была именно такой, какая могла заставить идущего бежать вслед за ней до смерти, до полной потери сил, до полной передачи себя этому Лабиринту, для которого идущий бы не более чем кормом. Вот и дверь по ту сторону лабиринта была всего лишь одной из истин, ничуть не лучше и не хуже других: ведь лабиринту было глубоко плевать на то, что заставит человека бежать вперед, отдавая ему всю свою жизнь: еще один стакан, еще одна Нобелевка, еще одна жертва во имя веры или еще одно сотворение империи...

Но Трубопроводову не было все равно. Он больше не хотел блуждать среди бесконечных сплетений лабиринта, больше не хотел кормить его годами собственной жизни, больше не хотел...

Он сел прямо на тротуар, обхватил голову руками и закричал:

-Истины нет! Есть только версии.

В следующее же мгновение лабиринт рассыпался на мелкие осколки, как витрина шикарного магазина от удачно запущенного камня. Трубопроводов оказался наедине с ничто...

Реклама 5:

Интернат для уродов. Комната для игр. Утренник. Вдоль стен на стульях сидят обитатели интерната, один краше другого. Многие пускают слюни и сопли. В центре комнаты ужасного вида девочка лет девяти, заикаясь и пуская слюни, читает стихи Михайлова Валерия:

Прежде, чем поковыряться

Пальчиком в носу иль попе,

Надо вымыть руки с мылом,

Чтобы не было микробов.

Ведь микробы хоть и мясо,

А прожорливы как гости.

Сожерут тебя как пить дать.

Не оставят даже кости.

Голос за кадром: Михайлов Валерий. Слова, которые невозможно забыть.

«Брат Сирил покачал головой.

-Подожди, я попробую объяснить, - сказал он. – Вот скажи мне, что, по-твоему, серьезнее всего на свете?

-Религия.

-Ты прав. А теперь, что такое религия? Это душа, достигшая совершенства сама в себе путем божественного восторга. Таким образом, религия – это жизнь души. Но что такое жизнь, если не любовь, и что такое любовь, если не смех один? Значит, религия – это насмешка. Если Дионис и есть Пан, я имею в виду их духовный принцип; но и тот, и другой суть лишь две фазы все того же смеха, сменяющие друг друга. Вот и выходит, что религия – это насмешка. Теперь скажи, что на свете всего абсурднее.

-Женщина.

-Ты опять прав, поэтому она – единственный серьезный остров в этом океане смеха. Пока мы ходим на охоту, ловим рыбу, воюем и предаемся прочим мужским забавам, она трудится на ниве, варит пищу и рожает детей. Поэтому все серьезные слова – одна насмешка, и все насмешки серьезны. В этом-то, братец, и состоит ключ к моему Свету и моим полузагадочным фразам. [46]»

Слова Глории доносились до Трубопроводова гулко, как из бочки. Жутко воняло чем-то предельно тошнотворным. Но из-за пульсирующей в голове боли открывать глаза, шевелиться, вставать с постели ему не хотелось.

Глория отложила книгу и подошла к Трубопроводову.

-Вставай, лежебока, - сказала она, щипая его за живот.

-Ай! – трубопроводов вскочил.

Декорации оказались несколько иными, чем он ожидал. Он лежал в одежде на замусоленном старом диване в комнате, превращенной в химическую лабораторию. Повсюду царил бардак. На полу валялось всякое барахло. Посреди комнаты стоял стол. За столом суетился какой-то длинноволосый тип. На нем были стоптанные тапочки, спортивные штаны, краше выкидывают, и затрапезная футболка с надписью: «Мне не нужна свобода слова. Мне нужна свобода слова Хуй!!!». Он заливал в формы вонючую дрянь и ставил их в покрытый толстым слоем грязи холодильник.

-Ты помнишь Женю Банькова? – спросила Глория, имея в виду типа в футболке.

-А мы раньше встречались?

-Не далее, как вчера.

-Извини, не помню.

-Еще бы ты помнил, - подключился к разговору Евгений, - ты явился перевернутым на все сто. Как ты себя чувствуешь?

-Хреново, - признался Трубопроводов.

Порывшись в аптечке, Глория нашла нужные таблетки.

-Держи.

-А запить?

«Запить» была минеральная вода. Приняв лекарство, Трубопроводов лег на диван. Минут через тридцать, даже несмотря на вонь, к которой невозможно было принюхаться, стало значительно легче.

Закончив свое вонючее дело, Банько скинул, штаны и тапочки, надел предельно строгий дорогой костюм (причем пиджак прямо на футболку), и строгие туфли.

-Ладно, пойдем куда-нибудь перекусим, - предложил он.

Никогда еще воздух городских улиц не казался Трубопроводову таким вкусным.

-Вы что, готовитесь к химической войне? – спросил Трубопроводов, когда они сели в старенький автомобиль Банькова.

-Бери круче. Мы материализуем великие идеи, – с наигранным пафосом произнесла Глория.

-Тебе не вредно дышать этой фигней? – съязвил Трубопроводов.

-Знаешь, что такое паранойя? – спросил Банько, лихо объезжая какого-то пердуна, вцепившегося до боли в пальцах в руль.

-Смутно, - признался Трубопроводов.

-Читай, - Глория достала из-под сиденья зачитанную книжку без обложки и дала ее Трубопроводову, открыв на нужной странице.

«Паранойяльный синдром с хроническим течением – простой синдром. Ведущий симптом – систематизированный бред. Явления психического автоматизма, ложные и истинные слуховые галлюцинации, нелепые бредовые конструкции отсутствуют. Обязательные симптомы: эмоциональная заряженность бреда, соответствующая его содержанию, и бредовое поведение. Последнее соответствует не только содержанию, но и выраженности и степени актуальности бреда. Паранойяльный синдром с хроническим течением имеет характерную динамику. Обычно вначале возникает монотематический систематизированный бред, в содержании которого нередко находят отражение реальные события. При этом в его развитии можно выделить ряд этапов, смена которых, как правило, происходит довольно медленно:

бредовое настроение – недифференцированное состояние внутреннего беспокойства, предчувствия надвигающейся опасности, реальная действительность кажется больному враждебной, загадочной, несущей угрозу;

бредовое восприятие – малодифференцированное состояние внутреннего беспокойства с выделением отдельных событий, явлений, объектов, на которых постепенно фиксируется внимание пациента и которым придается не соответствующее действительности значение;

бредовое толкование – патологическое объяснение разрозненных фактов и явлений без объединения их единой системой доказательств;

кристаллизация бреда – болезненное объединение разрозненных событий, происшествий, фактов единой, разработанной и продолжающей разрабатываться системой устойчивых доказательств. После кристаллизации бреда сразу наступает улучшение субъективного эмоционального состояния больных («гора сваливается с плеч»), возникает зараженность бреда, меняется поведение. Больные полностью захвачены переживаниями, которые приобретают доминирующее значение в их сознании. Содержание паранойяльного бреда на этом этапе может быть различным: реформаторство, ревность, сензитивный бред отношения, любовный, дисморфоманический, изобретательства и пр. Деятельность больных подчинена болезненным идеям и устремлена на их реализацию, а также сбор новых доказательств. Такой вариант паранойяльного синдрома носит название рудиментарного.

Последующее развитие паранойяльного синдрома с хроническим течением имеет следующие варианты: дезактуализации симптоматики с ее редукцией, что связано с постепенным уменьшением напряженности аффекта и упорядочением поведения; стационарное течение, при котором бред остается монотематичным и актуальным на протяжении длительного времени без признаков его трансформации в иные бредовые идеи; трансформация в синдром стойкого паранойяльного бреда с возникновением его политематичности и присоединением бреда преследования. В последнем варианте бредовые идеи отличаются детальной разработкой, постепенной генерализацией с вовлечением в содержание все большего круга конкретных лиц, которые расцениваются чаще всего, как преследователи. Наблюдается монотонное напряжение аффекта, сконцентрированное на больном пункте. Письменная и устная речь нередко воспринимается как обстоятельная. Однако при их анализе эта особенность оказывается бредовой детализацией сбора, систематизации, изложения и анализа своих патологических умозаключений, тогда как вне рамок болезненных переживаний стройность мышления оказывается нарушенной. Развитие порлитематичности не является признаком усложнения синдрома, сохраняющего свою моносимптоматичность и продолжающего исчерпываться систематизированным бредом.

Редуцирующийся и стационарный вариант паранойяльного синдрома с хроническим течением встречаются при реактивных состояниях (паранойяльная реакция). Трансформация симптоматики наблюдается при непрерывно текущей шизофрении [47].»

-И что? – спросил Трубопроводов.

-Знаешь, почему маньяков, которые, несомненно, являются психически больными людьми, судят как вменяемых? – ответил вопросом на вопрос Банько.

-?

-Общество попросту не позволит признавать их невменяемыми. Такие люди должны быть строго наказаны, и если вместо электрического стула или хотя бы постоянного места жительства в тюрьме их будет ждать лечение в комфортабельной психушке, люди устроят бунт. И будут в принципе правы. Примерно также обстоят дела и с паранойей. Возьми любую идеологию, любую великую идею... Чем ярые сторонники или противники чего-либо отличаются от параноиков? Только тем, что сверхценное содержание их бреда является социально приемлемым или даже культивируемым. Социально приемлемая паранойя – это тот загон, в котором наши пастыри держат свои стада двуногих овец. Нам с самого детства пытаются навязать бред, будь то бред патриотизма, религиозный бред, бред нравственный, бред духовный... и так далее. Мы живем в мире культивированного паранойяльного синдрома, и даже более того, тех, кто не хочет страдать паранойей, обвиняют во всех грехах. Кто такие патриоты-революционеры, социальные борцы, террористы, религиозные фанатики, скинхеды и прочая сволочь? Параноики, и нас все глубже засасывает в эту зловонную жижу. Материализация великих идей – это наш ответ всеобщей паранойизации. Мы хотим, чтобы любой человек мог практически бесплатно получить любую из этих идей в виде ректальной свечи, чтобы на досуге с друзьями или наедине с собой, засунуть ее себе в жопу, где ей, собственно и место. В зависимости от характера идей наши свечи будут вызывать ощущения от легкого зуда, до боли, тошноты и поноса. Хочешь узнать, что такое гуманизм, патриотизм, национал-социализм, фашизм, нравственность, ислам, христианство, буддизм, и так далее – прими свечу.

-Я конечно извиняюсь, но мне это кажется забавной эпатажной выходкой, не более. И кроме негодования...

-Эта выходка по своей сути является одним из методов отделения зерна от плевел. Запущенные параноики начнут лаять и брызгать слюной. Особо ярые сожгут с десяток машин и разграбят дюжину магазинов. Но что они могут дать, эти негодующие фанатики, поклоняющиеся демону пафоса и серьезности, требующему от нас превратить собственную жизнь в пошагово расписанный ритуал собственных похорон? И дело даже не в том, что они хоронят себя заживо. ОНИ ПЫТАЮТСЯ ЗАЖИВО ПОХОРОНИТЬ И НАС, а лично я еще умирать не собираюсь. Мы же пытаемся открыть людям тайну, за одно знание о существовании которой раньше ждала неминуемая смерть: любовь бога – это любовь владельца похоронной компании к своим клиентам. Мы ищем тех, кто вместе с нами способен вернуться в лоно истинной веры: веры в Богиню, чьи атрибуты – смех и экстаз. И мы делаем все, чтобы отречься от греха серьезности, за которым, если разобраться, стоят все наши беды и горести...

-Приехали, - прервал он свой словесный поток, остановившись возле довольно-таки дорогого ресторана.

Швейцар попытался, было, преградить им путь, но Банько, дерзко глядя ему в глаза, произнес голосом короля, путешествующего якобы инкогнито:

-Нас ждет столик.

И действительно, столик был заказан. Несмотря на то, что внешний вид компании, мягко говоря, выходил за рамки формата ресторана, замечания сделать им никто не посмел. Трубопроводов сделал вывод, что либо Банько – косящий под босяка сын каких-то шишек, либо – с ним не хотели связываться.

Прежде чем приступить к пище Банько достал из кармана похожий на портсигар серебряный футляр тонкой работы, в котором лежали янтарного цвета небольшие пилюли. На крышке портсигара была эмблема: 691. Причем 6 и 9 образовывали нечто похожее на символ инь-ян, а единица создавала перпендикуляр к образованному ими кругу. Банько с Глорией взяли по одной пилюле.

-Будешь? – предложил Банько Трубопроводову.

-Что это?

-Молельная пилюля.

Пожалуй, я воздержусь.

-Насиловать тебя мы не будем, - с недоброй улыбкой произнес Банько и убрал портсигар в карман.

-Глория говорила, что ты познал уже милость Богини? - спросил Банько, ловко разделывая свой бифштекс.

-В какой-то степени, - ответил после незначительной паузы Трубопроводов.

-И Богиня открыла тебе свое имя?

-Увы, - Трубопроводов развел руками.

-Истинное имя Богини – Богиня Лжей. Она ткет свое покрывало истины, которое и есть мир-который-мы-знаем.

-Так что же, истина – это ложь? – удивился Трубопроводов.

-Все есть ложь, - хором ответили Банько с Глорией, - и это тоже.

-Как и то, что у Богини есть имя, - дошло вдруг до Трубопроводова.

-Изучая историю Истины, - вступила в разговор Глория, - мы видим, что под этим именем превозносилась любая чушь. И чем благоговейней и пафосней звучали Слова Истины, тем большей хренью оказывались они на проверку. Люди довели Истину до того, что ее синонимом стала Поебень, причем тоже с большой буквы.

-Поэтому, отрекаясь от Истины, мы поклоняемся Лжи, - вторил ей Банько.

-И это тоже ложь, - закончила речь Глория.

ИСТИНЫ НЕТ! ЕСТЬ ТОЛЬКО ВЕРСИИ, - вспомнил Трубопроводов, но вслух не сказал. После откровений в отделении милиции он решил больше молчать.

-Надеюсь, ты не откажешься посетить наш молельный дом? – поинтересовался Банько после того, как трапеза была окончена.

-До пятницы я совершенно свободен.

-Вот и отлично.

Спустя каких-то сорок минут они уже были на окраине города в районе, где жили далеко не бедные люди. Молельным домом оказался огромный дом с гектаром земли вокруг, охраной и электронными средствами слежения. Внутри шла работа: какие-то люди собирали и упаковывали компакт-диски, брошюры, листовки...

-Вот настоящий бог нового поколения, - сказал Банько, беря один из компакт-дисков, - игра! – Он преклонил перед диском колени, - ничто не обладает столь завораживающей властью, даже порнуха и наркота. Ежегодно мы покупаем лицензию на производство ряда наиболее популярных игр. У нас все законно, кроме маленькой шалости. Мы дорабатываем игрушку так, что ее воздействие на мозг включает поиск экстаза. Конечно, кто-то остановится на наркотиках или отправится в церковь, что с точки зрения развития осознания едино. Но будут и те, кто сумеет прорвать эту паутину и сможет найти след Богини.

-К Богине нельзя прийти, - продолжила Глория, - ей не нужны поклоны, либезения или жертвы. Ее вечные спутники Смех и Экстаз, и она сама выбирает возлюбленных.

-Богиня не ищет масс, - вновь заговорил Банько, - ей претит обожание черни. Ее путь – это путь экстатической любви с теми, кто может сравниться с ней в познании экстаза.

-Богиня сама выбирает себе возлюбленных, - вновь повторила Глория.

Послышался звук как минимум сотни колокольчиков.

-Время дневной молитвы, - пояснил Трубопроводову Банько.

Они поднялись на второй этаж дома, в молельный зал, который был совершенно пуст. Вдоль стен стояли унитазы в метре друг от друга. В зал заходили люди и занимали места возле унитазов. На их лицах было выражение почтения.

-Мы возвели в ранг священнодействия акт, который поборники греха серьезности способны делать лишь наедине с собой. Мы же относимся к акту дефекации как к одному из наиболее важных священнодействий. Конечно, если обстоятельства того требуют, можно возносить эту молитву и наедине, в личном и даже в общественном туалете. Последнее, правда, несколько затруднительно. И первое, что делает истинно верующий, входя в туалет – преклоняет колени перед унитазом, в котором он видит Золотой Трон Богини.

-Пав перед Троном ниц, истинно верующий читает следующую молитву, - продолжила Глория, когда все, как по команде, встали на колени перед своими унитазами. - О, величайшая из насмешниц, Единственная Богиня Лжей! Склоняюсь ниц перед Троном сиим, и прошу тебя о благословении величайшего из деяний, ради которого и был сотворен по воле твоей человек. И пусть этот дар дойдет до страждущих, как до меня доходят дары других слуг твоих.

Прочитав хором молитву, истинно верующие торжественно воссели на свои унитазы и принялись совершать свое Великое Деяние. Молельный зал наполнился ароматом Истины, сдобренным запахом молельных пилюль. После того, как священная вода смыла все следы Великого Деяния, верующие вновь пали перед Тронами ниц и принялись читать молитву: Благодарю тебя, о величайшая из насмешниц Единственная Богиня Лжей! Благодарю тебя за этот стул, за еду, без которой не было бы моего дара, за жизнь, и за трон твой, милостиво данный нам ради Великого Деяния.

После молитвы Банько занялся какими-то делами, оставив Трубопроводова наедине с Глорией, которая, воспользовавшись моментом, затащила его в одну из спален. К сожалению, я не умею описывать любовные сцены. Те выражения чувств, которые вполне естественны наедине с возлюбленной или возлюбленным, выглядят бледно или пошло, при попытки перевести их в слова для публичного прочтения. Те же сцены, которые наиболее удачно выглядят на киноэкранах или на страницах книг, при попытке воспроизвести их в реальности, тоже превращаются в жалкое подобие. Поэтому я не стану извращать любовь словами.

После проявлений нежности и страсти влюбленные погрузились в глубокий, сытый сон, который бывает только после подобной любви...

Мы ждали. Она должна была прийти ночью, этой чертовой ночью. Уже с обеда замолчали обычно переговаривающиеся между собой собаки, исчезли, затихли птицы. Даже ветерок, легкий ветерок, который обычно бывает даже в тихую погоду, тоже забился подальше в нору, и тихо боялся, как те, кто был на цепи и не мог мчаться прочь со всех четырех ног, жадно ловя ртом холодный, зимний воздух.

К вечеру почувствовали ее и мы. Маме, которой не помогал обычный набор "от сердца", "от давления", "от головы", пришлось делать укол: двойная доза лекарства, а потом еще…

Она была в тяжелом, лишенном жизни воздухе, который давил на уши, словно я был глубоко под водой, воздухе, вызывавшем усталость и одышку. Она была в боли, которая пульсировала в сдавленном спазмами затылке, оставшейся даже после двух или трех таблеток Баралгина, хотя обычно мне хватало одной. Была она в боли и ломоте, терзающих мое тело, словно был разгар гриппа. Была она и в страхе, противном животном страхе, заставляющем бояться всего и вызывающем липкий противный пот. Больше всего мне хотелось забраться с головой, как есть в одежде, под одеяло, спрятаться, закрыть глаза и ни о чем не думать.

Вместо этого я тихо выматерился и начал собираться на улицу.

-Ты куда? – спросила мама.

-В гараж за ключами. Надо отсоединить газовый баллон. На всякий случай, - добавил я, чтобы как-то приободрить маму.

-Ты ж не долго?

-Конечно, ма.

А на дворе светило солнце, был легкий мороз. Свежий, еще совсем чистый снег приятно скрипел под ногами. Мне вдруг захотелось курить.

-Вот черт! – сказал я себе. Надо же, после шести лет воздержания от табака. Правда, что эта зараза остается навсегда.

Я быстро отсоединил баллон и хотел сначала отнести его в сарай, но, подумав, решил положить его в огороде, подальше от дома. Конечно, это был, скорее, способ успокоения, чем выход, но лучше уж так. Лучше уж так… Газ заканчивался, и баллон был сравнительно легким. Вот так, между кустами роз будет нормально. Я обошел наш старый саманный дом, обложенный кирпичом, проверил хлипкие ставни, словно это могло помочь. Ближе к ночи я потушил и вычистил печку. На какое-то время тепла батарей еще хватит, потом. До потом надо еще дожить. Никогда еще эти слова не были столь актуальны. Главной, а, пожалуй, единственной надеждой был погреб. Хорошо, что я сохранил вход из дома. Чтобы хоть чем-то себя занять, я освободил крышку, "на всякий случай" спустился в подвал, осмотрелся. Ничего, только надо заранее принести теплые вещи. Тогда будет не до них.

-А мы в детстве прятались под кровать. Тогда у нас часто были воробьиные грозы. Не знаю, почему они так назывались. Молнии били одна за другой, не переставая. Столько домов тогда сгорело. Стоило начаться грозе, как мы: я мама, Лена, Катя (мамины сестры) заберемся под кровать и сидим, словно это могло спасти… А в войну мы прятались в погреб. У нас тогда были глубокие погреба. И мы по несколько семей… Вот все помню, а как мы тогда в туалет ходили, не помню, хоть убей.

Ночью, часов в одиннадцать отключили свет.

-Включить свет? – спросил я у матери.

-Так отключили.

-Я имею в виду свечи.

-Где ты их будешь искать? Иди лучше сюда. Посидим…

Я сел рядом с матерью на кровать. Она взяла меня за руку. Мы тихо сидели и слушали, как тикают часы.

-Хоть посидим вместе, - сказала мама.

Ее слова вызвали в моей душе приступ боли. Хоть посидим. Неужели нужно ожидание, подобное ожидание как сегодня для того, чтобы вот так посидеть, просто посидеть с самым близким, самым родным человеком! А ведь я целыми днями мог заниматься своими делами, так с ней и не заговорив, а она все держала в себе, моя одинокая рядом с сыном мама!

Я не был единственным ребенком в семье. У меня есть брат, старший брат, но после… Мы не виделись уже несколько лет.

Ожидание. Для тех, кто хоть раз ждал, так как мы, достаточно этого слова, остальным все равно не понять, каково это, вот так ждать.

-Кажется, становится легче, - неуверенно сказала мама, и вдруг одна, а следом другая залаяли собаки, зарычал мотор трактора.

-Кажется, обошлось. Который час?

-Пол шестого.

-Надо, наверно, вставать.

-Пойду открою ставни.

На улице было светло, почти как днем. На чистом и особенно звездном небе светила огромная, полная луна. Было светло настолько, что можно было читать.

-Сережа! Сергей!

Возле калитки стояла Галина, новая жена брата. Вот так сюрприз.

-Пойдем, скорее, - она схватила меня за руку, когда я подошел к калитке.

-Что случилось? – Галина была в истерике.

-Пойдем, там… - она тянула меня за руку через забор, не давая открыть калитку.

-Да не тяни ты! Дай выйти.

-Извини, - она отпустила мою руку, но стоило мне оказаться за двором, как она снова схватила меня за руку и потащила за собой к старой церкви, которая была рядом с домом.

Навстречу нам шел брат. Он немного постарел с того времени. У него был грустный и какой-то обреченный вид. Когда между нами осталось несколько шагов, его лицо огрызнулось в зверином оскале волчьей пасти. За обликом брата скрывался монстр, чудовище, порождение ночных кошмаров. И это после того, как я уже вздохнул с облегчением! Я был не в силах что-либо сделать, чтобы помешать ему. В бессильной злобе я кричал слова проклятия. Он улыбнулся. Он улыбнулся мне, мой старший брат. Глаза наши встретились, и вдруг я понял. Я все понял! Уже тогда, несколько лет назад…! И это ради нас! Ради нашей безопасности!

-Прости! – крикнул я брату, но он уже метнулся черной тенью за угол церкви, заметив что-то позади меня.

Ко мне спешила мама. Она услышала крики, и поспешила на помощь, в чем была, даже не подумав одеться.

-Все нормально, мамочка, все хорошо! – повторял я, идя ей навстречу, а по моим щекам текли слезы.

Проснулся Трубопроводов от собственного крика, заглушавшего тихий голос Жрицы Вали:

-Беги, - шептала она, - беги как можно быстрей.

Реклама 5:

Интернат для уродов. Комната для игр. Утренник. Вдоль стен на стульях сидят обитатели интерната, один краше другого. Многие пускают слюни и сопли. В центре комнаты ужасного вида девочка лет девяти, заикаясь и пуская слюни, читает стихи Михайлова Валерия:

Поведал старый винодел

За чаркою – другой:

“Лишь то вино пьянит сердца,

Что стало вновь водой”.

Голос за кадром: Михайлов Валерий. Слова, которые невозможно забыть.

Трубопроводов очнулся у себя в комнате с пачкой сигарет в руках. Часы показывали 17-00 – только что закончила звучать нота «фа». Все события последних месяцев, начиная со спровоцировавшего их разговора с Валей, оказались ничем, фикцией, игрой воображения. Он вдруг понял, что вся его жизнь была говном бродячих собак, пустой тратой времени, и только несколько месяцев, которые он прожил в собственном воображении, были действительно жизнью, несмотря на всю свою видимую абсурдность. Вернувшись в реальность, он словно бы умер или выблевал душу на ковер...

Ну вот, пиздец, я снова дома!.. – как до сих пор не сказал Поэт.

Трубопроводов возвращался в мир реальный, как наркоман возвращается из мира кайфа. Все вокруг было обрыдло бесцветным, мысли - тупыми, а чувства - вялыми. Хотелось бросить все и вернуться обратно в тот, пусть даже воображаемый мир, но двери туда не просто захлопнулись, а исчезли, словно их никогда и не было. Трубопроводов же, как наркоман, готовый платить собственной жизнью, не говоря уже о чужой, за еще одну порцию кайфа, готов был отдать все, чтобы вернуться в мир собственных грез. Зло швырнув сигареты на стол, словно именно они и были главной причиной всех его бед, Трубопроводов схватился за голову. Он хотел сдохнуть.

Дата добавления: 2015-09-01