Краткий эволюционный взгляд на язык жестов

Именно взаимосвязь между движениями, используемыми в
языке жестов, с одной стороны, и при изготовлении и использо-
вании орудий — с другой, привела Гордона Хьюза и других
специалистов к убеждению, что язык жестов предшествовал
развитию устной речи. Как подчеркивает Хьюз, «визуальные,
кинестетические и познавательные возможности, используемые
при изготовлении и употреблении орудий, являются практи-
чески теми же самыми, которых требует язык жестов. С другой
стороны, овладение речью, использующей голосовой и слуховой
каналы, предполагает преодоление определенного неврологиче-
ского барьера... (а именно — организации связей между визу-
альными стимулами и звуками)». Иными словами, после того
как человек был вынужден научиться целенаправленно мани-
пулировать руками, чтобы изготавливать орудия труда, в связи
с чем и возникло давление отбора в пользу целенаправленных
коммуникаций, естественно было ожидать, что человек исполь-
зует для этого ту же самую свою способность программировать
последовательности двигательных актов.

Хотя язык жестов был хорошо приспособлен для молчали-
вого общения на больших расстояниях во время охоты,, он имел
и свои ограничения. Ограничено было общение в темноте. Язык
полностью занимал руки, так что «говорящий» не мог одновре-
менно делать ничего другого. Как подчеркивает Хьюз, в боль-
шинстве жестовых языков словарь насчитывает от 1500 до
2000 знаков — много меньше, чем их содержится в словаре
устного языка. Усвоить даже такое число знаков — задача, чу-
довищно трудная до тех пор, пока язык не «альфабетизирован»,
то есть слова не составлены из ограниченного числа исходных
единиц, или черем. Под жестким давлением отбора, определяет
мого развитием культуры, постепенно становившейся все более
всеобъемлющей и разнообразной, человеческий язик вполне
мог перейти от визуально-жестикуляторной систем|(Г к вохаль-
но-слуховой.

Хотя развитие коммуникации шло, вероятно, в направлении
от языка жестов к устной речи, Хьюз утверждает, что некоюрые
аспекты визуалыю-Аестикуляторного канала связи продол-
жают использоваться и сейчас. К началу палеолита человек
уи.е исчерпал первые преимущества языка жестов и довел его
развитие до естественного предела; тем не менее, по мере того
как расцветала устная речь, некоторые эстетические н техноло-
гические преимущества старого визуадъно-жестикуляторного
канала продолжали сохраняться.^/ Хьюз называет искусство
верхнего палеолита «застывшими жестами» и указывает на то,
что древнеегипетские и китайские иероглифы связаны с много-
численными жестикуляторными представлениями. Итак, прежде
чем устная.речь была закодирована в форме надписей, человек
преодолевал эфемерность языка, закрепляя его в жестах.

По мере того как речь все более отдалялась от своих техно-
логических и жестикуляторных корней, визуально-жестикуля-
торный и вокально-слуховой каналы связи, утверждает Хьюз,
поделили между собой различные функции. «Сларый визуально-
лестикуляторный канал стал предпочтительным способом ком-
муникации в таких передовых областях, как высшая матема-
тика, физика, химия, биология, а также в других науках и
технологических отраслях. Он используется в общеизвестной
форме алгебраических символов, структурных формул молекул,
потоковых диаграмм, карт, символической логики, элекгриче-
ских схем и всевозможными другими способами для представле-
ния сложных структур, описания которых выходят далеко за
рамки возможностей линейно-упорядоченной последовательно-
сти звуков речи. Вокально-слуховой канал продолжает удовлет-
вори гь потребность в непосредственном индивидуальном, лич-
ном общении, а также используется в пении, поэзии, драме,
религиозных ритуалах и бурных политических дискуссиях».
Короче говоря, комбинированная визуально-слуховая комму-
никация оказывается предпочтительной всюду, где язык и тех-
нология сливаются в некое неразрывное целое.

Существуют данные, подтверждающие точку зрения Хьюза,
согласно которой язык жестов предшествовал устной речи.
Реконструкции надгортанных структур (органов, необходимых
для произнесения согласных и гласных звуков) неандерталь-
цев, проделанные Филипом Либерменом и Эдмундом Крелином,
привели их к убеждению, что неандертальцы, наши непосредст-
венные предки, были не в состоянии произносить полный набор
звуков, доступных современному человеку *. Они высказывают
гипотезу, что такая ограниченность могла привести к гибели
неандертальцев в конкуренции с их много лучше артикулиро-
вавшими соседями-кроманьоннами. Они также обращают внима-
ние на то, что гортань и полость рта новорожденного ребенка
более сходны с таковыми у неандертальца, чем у современного
взрослого Человека, и это может служить еще одним свидетель-
ством сравнительно недавнего в эволюционном смысле возник-
новения речи. И глухонемые от рождения дети, и шимпанзе
обучаются своему первому осмысленному жесту задолго до того,
как нормальные дети произносят свое первое слово. Вот еще
одно подтверждение, что и филогенетически, и онтогенетически
мы овладевали языком жестов до того, как успевали освоить
речь.

Исследований естественных языков жестов, в частности тех,
которыми пользовались североамериканские индейцы, абори-
гены Австралии и некоторые другие народы, к сожалению,
немного; однако антрополог Глен Мак-Брайд, ссылаясь на мне-
ние Ла Монт Веста, пишет, что в этих языках используются
те же синтаксические формы, что и в других человеческих
языках. Если это действительно так, то, как полагает Мак-
Брайд, «разумная эволюционная гипотеза состоит в том, что
глубинные структуры современного языка тесноссвязаньгс ана-
логичными структурами естественных языков жестов». Эта
идея перекликается с представлением Хьюза о том, что «глу-
бинные структуры» представляют собой грамматику, которая
при своем первом эволюционном появлении позволила людям
организовывать последовательности двигательных актов. В рам-
ках этой же схемы «порождающая грамматика» Хомского
в действительности может отражать переход в процессе эволю-
ции из русла жестикуляторного языка к речи.

Данные относительно Уошо также подтверждают теорию
Хьюза. Лишенная дара речи, она все-таки смогла далеко про-
двинуться в овладении языком жестов. Уошо и другие шим-
панзе обладают примерно тем же объемом мозга, что и австра-
лопитеки, наши древнейшие предки из числа гоминид. Хотя
предпринятые попытки реконструкции голосового аппарата

* Ф. Либермен и Э. Крелин показали, что неандерталец не мог про-
износить все гласные современного английского языка. Поскольку и
сейчас существует немало языков с гораздо меньшим набором гласных,
чем в английском языке, работа этих исследователей не доказывает, что
неандертальцы не владели членораздельной речью.— Прим. ред.

австралопитека показали, что говорить он не мог, в свете дости-
жений Уошо нет причин не допустить, что он обладал способ-
ностью к 'зачаткам языка жестов. Хьюз отмечает, что австрало-
питеки были на голову выше шимпанзе в отношении изготов-
ления орудий (если не принимать во внимание успехи, дости-
гаемые шимпанзе в неволе). Изготовление орудий труда авст-
ралопитеком представляется даже еще более правдоподобным,
чем использование им какого-либо типа планирующего языка.
И, как считает Хьюз, если он был лишен голосового аппарата
и возможностей управлять речью, то скорее всего для комму-
никаций он использовал те же органы, которыми он целена-
правленно изготовлял орудия — то есть руки.

С точки зрения Хьюза достижения Уошо не только не угро-
жают человеку, но дают ему возможность лучше понять самрго
себя и заполнить пробелы в далеко не полном сценарии эволю-
ционного развития нашего языка. Если бережливая природа
при реализации первых попыток человека к планированию
в области технологии и языка использовала сначала лишь его
руки и только позднее, когда нагрузка на руки стала чрезмер-
ной, коммуникативные функции были переданы вокально-слу-
ховому каналу, то Уошо можно рассматривать как иллюстра-
цию некоторого промежуточного, предшествующего появлению
речи уровня в развитии способностей к планированию. В рам-
ках «сценария» Хьюза у Уошо есть своя роль, которая практиче-
ски отсутствует в жестких рамках концепции, развиваемой Бел-
яуджи, Броновским и Брауном, цель которой — изолировать
поведение Уошо от любых типов поведения, считающихся при-
сущими исключительно человеку. Их концепция оставляет без
ответа многие вопросы: как Уошо может воспринимать слова-
жесты в качестве символов, не понимая принципов, связываю-
щих символы между собой? Как шимпанзе могут проявлять
высокий интеллект, решая абстрактные задачи, и в то же время
ие обладать соразмерной способностью объединять слова в при-
митивные конструкции? В рамках этих представлений дости-
жения Уошо скорее затемняют общую картину, нежели проли-
вают на нее свет. Дело обстоит совершенно противоположным
образом, если справедлива точка зрения Хьюза.

Я попытался здесь суммировать взгляды наиболее убежден-
ных критиков и при этом сосредоточить внимание на том, что
считается самыми существенными чертами, отличающими язык
от различных форм коммуникации у животных. Для Беллуджи,
Броновского и Брауна цитадель человеческой природы зиж-
дется на способности реконституировать символы, смещенные
в пространстве и во времени относительно вызвавших их собы-
тий в окружающем мире, а лингвистическим проявлением такой
способности считается порядок слов в предложении. Другие
критики, такие, как Добржанский, ссылаясь на эти критиче-
ские замечания, основанные на определенном представлении
о роли порядка слов, формируют свое собственное отрицатель-

ное отношение к достижениям Уошо. Однако уже беглое зна-
комство с языком жестов обнаруживает существенные различия
между ним и речью, отчего язык жестов не перестает быть язы-
ком. Он не сводится просто к переводу с речи. Оба языка обла-
дают различными адаптивными функциями; на общение посред-
ством этих языков накладываются неодинаковые ограничения:

язык жестов носит более телеграфный характерной менее избы-
точен, и, что наиболее важно, различна грамматика этих язы-
ков. Порядок слов в английском языке, обозначающий опреде-
ленные синтаксические отношения, может пе иметь того н.е
значения в амслене. Беллуджи и Броновский не знали этого,
когда писали свою статью для Science, поскольку в то время,
как впоследствии признала сама Беллуджи, они имели очень
слабое представление об амслене. В письме к Футсу Беллуджи
говорит: «И в конце концов, всех пас, писавших о порядке
слов в предложении и о его структурном смысле, следовало бы
по меньшей мере заставить съесть все нами написанное».

После этих критических замечаний сомнительными стали
выглядеть не способности Уошо, но все традиционные концеп-
ции язьжа. Уошо представляет собой глубокую аномалию
для устоявшейся модели, определяющей поведение животных
и человека. В результате энергия, потраченная на попытку
включить поведение Уошо в рамки этой модели, обернулась
неожиданными последствиями и вызвала потрясение самих ос-
нов наших представлений о языке в целом.

Роджер Футс делит аргументы об уникальности человече-
ского языка на две основные группы: «анкетный» и структу-
рально-физиологический подходы. Критики, использующие ан-
кетный подход (Беллуджи и Броновский), утверждают, что
шимпанзе не пользуется языком, поскольку эти животные, ко-
торым подчас трудно отказать в свойстве семантичности, не об-
ладают такими, например, признаками, как реконституция.
Сторонники структурально-физиологического подхода (Леннеп-
берг и Хомский) утверждают, что языком обладает только че-
ловек, поскольку только человек располагает нервной системой,
необходимой для создания и освоения языка. Поясняя суть этих
подходов, Футс пытается представить себе, как можно было бы
их использовать при решении вопроса, являются ли кадиллак
и фольксваген автомобилями. Сравнивая кадиллак и фольксва-
ген, физиолог-структуралист смог бы утверждать, что фолькс-
ваген не является автомобилем, поскольку у него нет радпа-
тора. «Анкетчик» согласился бы с этим заключением, но его
рассуждение состояло бы в том, что у фольксвагена нет четырех
дверей, усилителя рулевого управления и автоматически уста-
навливающихся передних сидений. При обоих подходах рас-
сматриваются различия, а не общие свойства, и ни один из судей
не заглянул под капот. Оба основывали свои рассуждения о при-
сущей кадиллаку уникальности (или уникальности, присущей
языку) па эмпирически неопровержимом принципе, согласно

которому не существует данных в пользу противоположной
точки зрения. Цель Гарднеров и Футса состояла как раз в сборе
таких данных. Эти данные всегда существовали; Гарднеры и
Футс просто были первыми исследователями, действительно
занявшимися их поисками. Утверждается, что нервная органи-
зация шимпанзе недостаточна для овладения языком; однако
фактически никто не занимался исследованием соответствующих
участков мозга шимпанзе.

Футс и Гарднеры не могут сказать, существуют ли в мозге
шимпанзе участки, ответственные за пользование языком, по-
добно тому как это обстоит у человека; это занятие для невро-
лога, и именно в этом направлении собирается работать доктор
Норман Гешвинд. Но Футс 'может исследовать способности
шимпанзе, пользуясь некоторым приемлемым списком общих
свойств, характеризующих собой язык. Этим он и собирается
заняться в следующей серии экспериментов.

Первые работы Гарднеров с Уошо были новаторскими. Уче-
ные разработали приемы, с помощью которых человеку удалось
установить двустороннее общение с представителями другого
вида. Однако причина блестящего успеха состояла в том, что
исследователи сумели отрешиться от распространенного пред-
рассудка, согласно которому язык и речь — это одно и то же;

их рассуждения являются скорее свидетельством здравого
смысла, чем проявлением гениальности. Обнаружение способа
«заговорить» с шимпанзе было результатом убежденности в том,
что это возможно, а также попыток найти пути для решения
практических проблем, оказавшихся камнем преткновения в
предыдущих попытках обучить шимпанзе разговаривать. Можно
лишь удивляться, почему все это не было сделано раньше.

Одна из причин парадокса стала ясна в результате анализа
многочисленных критических замечаний, в основе которых ле-
жат различные подходы: большинство исследователей делали
ставку на то, чтобы доказать, что животные не могут обладать
языком, вместо того чтобы попытаться продемонстрировать об-
ратное. Поэтому, когда результаты экспериментов с Уошо впер-
вые получили огласку, они были восприняты как угроза, а не
как новое направление исследований. В действительности,
если Уошо — это единственный шимпанзе, способный исполь-
зовать амслен, то на него можно было бы не обращать внимания
как на досадную аномалию. Но после того, как один шимпанзе
проник в храм языка, за ним быстро последовали другие и час
от часу становилось все труднее выгнать их оттуда.

В Институте по изучению приматов в настоящее время живет
с десяток шимпанзе, в той или иной мере владеющих амсленом.
Футс начинает расширять и видоизменять первые эксперименты
проведенные с Уошо. Хотелось бы думать, что критические за-
мечания в адрес этих экспериментов дадут некоторые отправные
точки для его новой работы, а критики используют успехи
Уошо, чтобы сфокусировать внимание на некоторых фундамен-

тальиых лиятввстических способностях, исследование которых
Футс мог бы поставить теперь своей целью. К сожаленмю^ кри-
тики сосредоточили свое внимание на глубоком беспокойстве,
вызванном идеей, что шимпанзе может оказаться способным
владеть языком. В результате Футс вынужден, по существу,
начинать все сначала, используя успехи Уошо в качестве фун-
дамента для построения нового взгляда на язык, а не опираться
на них для совершенствования старых точек зрения.

Дата добавления: 2015-08-26