Негритюд

Чапека), так и на радио и телевидении (работы Ф. Дюр-ренматта, С.Лема).

Лит.: Бриттов А. Русский советский научно-фантастический
роман. Л., 1970; Кагарлицкий Ю. Что такое фантастика? О темах
и направлениях зарубежной фантастики вчера и сегодня. М., 1974;
Ханютин Ю. Реальность фантастического мира: Проблемы западной
кинофантастики. М., 1977; Ревич В. А. Не быль, но и не выдумка: Фан­
тастика в русской дореволюционной литературе. М., 1979; Черны­
шева Т. Природа фантастики. Иркутск, 1984; Неелов Е. Волшебно-
сказочные корни научной фантастики. Л., 1986; Ковтун Е. Поэтика
необычайного: Художественные миры фантастики, волшебной сказ­
ки, утопии, притчи и мифа. М, 1999; Lem S. Fantastyka i futurologia.
Krakow, 1970. Т. 1-2; Todorov Т. Introduction a la litterature fantastique.
P., 1970; Science fiction, today and tomorrow / Ed. R.Bretnor. N. Y, 1974;
Suvin D. Metamorphoses of science fiction: On the poetics of a literary
genre. New Haven; L, 1979; WolfG.K. Critical terms for science fiction
and fantasy. N.Y., 1986; BarrM.S. Lost in space: Probing feminist science
fiction and beyond. Chapel Hill; L., 1993; Willingham P. Science fiction
and the theatre. Westport (Ct), 1993; Anticipations: Essays on early science
fiction and its precursors / Ed. D.Seed. Syracuse (NY), 1995; Broderick D.
Reading by starlight: Postmodern science fiction. L, 1995; Ashley M. The
Gernsback days: The evolution of modern science fiction. San Bernardino
(Calif), 1995; Westfahl G. Cosmic Engineers: A study of hard science
fiction. Westport (Ct), 1996; Landau B. Science fiction after 1900: From
the Steam Man to the stars. NY, 1997. В.Л.Гопман

НЕБЫЛИЦА,скоморошина, перегудка — песенное или прозаическое произведение русского фольк­лора, поэтическую основу которого составляет нарочитое изображение абсурдной, полной несообразностей дей­ствительности, что должно вызвать комический эффект («Будем говорить, выговаривати, / Черно на бело вы-ворачивати»). Как и другие жанры народной сатиры, Н. призваны были рассмешить, возбудить веселье, создать оптимистическое настроение. В них использовалисьрштш, рифма (раёшный стих), гипербола, гротеск, литота, оксю­морон, метатеза, игра омонимами, реализованная ме­тафора, пародирование, комическое словотворчество. Н. имели сюжеты неразвитой формы, в которых возникали ком­позиционные повторы, контаминации, диалоги. Комичес­кая заданность Н. — главный принцип их художественной структуры. В основе сюжетов лежал комический или коми­чески поданный конфликт — к примеру, богатырский бой «наизнанку»: «Подралась Устюха с Настюхою / Толсты­ми большими мутовками, / Стрельба у них была кор-чежками». Н. могли бытовать как самостоятельно, так и в виде стилистической орнаментовки серьезных эпи­ческих произведений: волшебных сказок и былин, при­соединяясь к ним в начале или в конце. Перед исполне­нием большого произведения Н. обращали внимание на рассказчика, психологически подготавливали слушате­лей к общению с его искусством, а в конце они создава­ли разрядку после эмоционального напряжения. Это связано с профессиональным исполнением фольклора скоморохами: не случайно повсеместно распространен­ные сказочные концовки-Н. содержат намек на угоще­ние сказочника («И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало») или выражают в форме под­шучивания над самим собой его просьбу о «рубашон­ке», «лошадке», «красных сапогах», «синем кафтане». На севере Н. называли «скоморошинами». Другое народ­ное название Н. — «перегудки» — происходит от гудка, скоморошьего музыкального инструмента. Н. называли также «шутовы стйрины» («старины» — былины). Как отдельные самостоятельные произведения Н. разыгры­вались ряжеными во время народных увеселений (на

Святках, в Масленицу, в разгар свадебного веселья). При этом допускалась ненормативная лексика, обыгрывал-ся телесный низ, содержались намеки эротического ха­рактера. Часть скоморошьего репертуара была воспри­нята час/игушкалш-«нескладухами», в которых основную художественную роль играет комический абсурд. Вы­мысел, доведенный до нелепости и преподносимый в насмешливой, ироничной форме, предстает в народ­ных шуточных песнях, что сближает и их с Н. («Дуня-тонкопряха», «Фома и Ерёма»). Художественный прием абсурда использовала особая категория анекдотических сказок, построив на нем свои сюжеты: «Сожженная половина озера», «Пчела медведя задрала», «Подпоясался топором» и пр. Эти сказки также обозначают словом «Н.» (Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л., 1979. № 1875-1999. Небылицы). В отме­ченную нумерацию попали как собственно анекдотичес­кие сказки, так и Н.-присказки, обрамлявшие сюжеты волшебных сказок («Возвращение со свадебного пира сказочника») или бытовавшие и в качестве присказки, и самостоятельно («Богатые люди»).

Лит.: ИвлеваЛ.М. Скоморошины: Общие проблемы изучения //
Славянский фольклор. М, 1972; Фёдорова В.П. Небылицы//Проблемы
изучения русского народного творчества. М., 1975. Т. В. Зуева

НЕГРИТЮД (фр. negritude). Зарождение Н. в 1930-е свя­зано со стремлением к духовной деколонизации и са­моутверждению обучавшихся во Франции антильских и африканских студентов. На формирование идей Н. оказала влияние поэзия афроамериканцев Л.Хьюза, С.Брауна и К.Маккея и движение «Гарлемского ренес­санса» (1918-28) с его лозунгом «Независимость Аф­рике». Термин «Н.», или «негритянтство», впервые по­явился как неологизм в поэме «Дневник возвращения на родную землю» (1939) антильского поэта Эме Сезэ-ра. Разоблачая миф колонизаторов о неполноценности «черных», Сезэр противопоставил рациональной, прагматичной мудрости «белых» специфические свойства и духовные ценности народов Африки: интуитивную мудрость, гармоничное слияние с миром природы и кос­мических сил, дар образного видения мира, ритмотворче-ство. Вторым провозвестником и «отцом» Н. был сенегаль­ский поэт Леопольд Седар Сенгор. В стихах и поэмах 1930-60-х (сборники «Песни в сумраке», «Черные жерт­вы», «Ноктюрны», «Эфиопские мотивы») он воспевал «черную красоту», спонтанную отзывчивость африкан­цев на ритм, песню, танец, их героическое прошлое, традиционный быт и духовные ценности. В поэме «Пусть мне вторят коры и балафонги» (1939) Сенгор употребил термин «Н.» в значении духовной опоры, от­рады и убежища негро-африканцев, противопоставляя его, как и Сезэр, картезианской логике, лицемерию и расчетливой злобе белых колонизаторов. В складыва­ющейся с конца 1930-х концепции Н. переплелись идеи особости, исключительности представителей черной расы и призыв к солидарности, единению, союзу всех рас и народов. После статьи Ж.П.Сартра «Черный Ор­фей» (предисловие к «Антологии новой негритянской и мальгашской поэзии на французском языке», изданной Сенгором в 1948) Н. получил распространение как фи­лософский термин со значением комплекса особых свойств представителей негроидной расы. По призна­нию Сенгора, до второй мировой войны в движении Н. преобладал дух гетто, стремление идти вглубь, к исто-

«НЕИСТОВЫЕ РОМАНТИКИ»

кам черной расы и ценностям негро-африканской циви­лизации. В период обострения антиколониальной борь­бы проповедь Н. принимала порой оттенки «черного мессианства» и националистического экстремизма.

После второй мировой войны Н. эволюционирует от «укоренения» к «откровению». Сенгор постепенно при­ходит к идее культурного симбиоза и взаимодополняе­мости африканской и европейской культур как залога общечеловеческого прогресса («Негритюд и гуманизм», 1964; «Поэзия действия. Беседы с Мохамедом Азизой», 1980; «То, во что я верю», 1988). В 1950-е, в разгар на­ционально-освободительного движения, теория Н. ста­ла подвергаться критике со стороны африканских писа­телей и деятелей культуры (мартиникский публицист Франц Фонон, сенегальский писатель Шейх Анта Диоп, гвинейский поэт Нене Кхали). После завоевания в 1960-е независимости большинством стран Африки теория Н. утрачивает ту трагическую остроту и напряженность, которая, по мнению Сартра, была свойственна творче­ству негритянских писателей и поэтов, олицетворенных им в образе Черного Орфея, отторгнутого от Эвриди-ки — негритянского начала. В творчестве апологетов Н. постколониального периода исчезает жесткий анта­гонизм противопоставления Европы Африке. Принад­лежа к романтическому направлению в африканских франкоязычных литературах, они воспевают красоту родной земли и природы, пластический идеал черноко­жей женщины как символа негритянской сущности и неких мистических свойств африканского мира. Идей­ная доминанта — протест против колониализма, расо­вой дискриминации — уступает место воспеванию чер­ной красоты, ориентации на фольклор, живописанию картин традиционного быта, обрядов и верований. Кон­голезец Жан Батист Тати-Лутар, заирец Антуан Роже Боламба, камерунцы Элолонго Эспанья Йондо, Жан Луи Донгмо, Жан-Поль Ньюнай, Окала Алене, Эрнест Али-ма, Жан Мартен Эно Белинга, сформировавшиеся под сильным влиянием Сенгора, сохраняют основные свой­ства его поэтики (белый стих\ метафоры, подчеркива­ющие единство человека и природы; слова и выраже­ния местных языков).

В 1970-80-е реанимация идей Н. происходит под влиянием поисков африканской интеллигенцией путей и моделей национальной реконструкции и интеграции в мировую цивилизацию. Идеал традиционного пат­риархального уклада и традиционные моральные ценности противопоставляются негативным последстви­ям урбанизации и внедрения в африканскую действитель­ность капиталистического (Кот д'Ивуар, Камерун, Сене­гал) или социалистического (Мали, Гвинея, Народная республика Конго) путей развития. Камерунский пи­сатель Франсис Бебей в романах «Ашантийская кукол­ка» (1973) и «Король Альбер из Эффиди» (1977) видит перспективу примирения «своего» и «чужого», тради­ционного и нового укладов посредством воспитания у африканской молодежи убеждения в особом афри­канском пути исторического развития. Эхо Н. слышит­ся в романе «Изгнанники в священном лесу» (1981) конголезского (проживающего в Сенегале) писателя Жана Пьера Макуты Мбуку, где прославляются ирра­циональная духовность и эмоционально-интуитивная одаренность африканцев. Священный лес — аллегория самодостаточного гармоничного социума всеобщей любви и согласия, основанного на традиционных усто-

ях и противопоставленного Городу — символу запад­ного бесчеловечного мегаполиса. Футурологическая па­стораль Макуты Мбуку воскрешает один из основных мотивов Н. — аутентичного убежища в особую негри­тянскую самобытность: «Когда в жилах есть хоть капля негритянской крови, человек остается негром и откры­вает, что он никогда и не переставал им быть (Makuta Mboukou J.P. Les exiles de la foret vierge. P., 1981. P. 37). В Кот д'Ивуаре в романах «Уаззи» (1977) Жана Додо, «Массени» (1977) Тидиама Дема, «У порога ирреального» (1980) Амаду Коне воздействие Н. проявляется в этногра­физме, воссоздании стереотипов родового сознания, ак­центировании эзотерических ритуалов и суггестивной деятельности колдунов и тайных религиозных обществ. В романе «Заря на исходе ночи» (1984) Габриэля Данзи (Центрально-Африканская республика) воскресает со­циальный идеал Н. — приоритет семьи, рода, традиций; гальванизируется «особость» негро-африканцев — ис­ключительное жизнелюбие, исключительное интуитив­но-эмоциональное постижение смысла жизни.

Лит.: Мосейко АН. Негритюд и современная фшюсофско-эстети-ческая и теоретико-литературная борьба в странах тропической Афри­ки // Теории, школы, концепции: Художественный процесс и идеологи­ческая борьба. М, 1975; Ляховская Н.Д. Леопольд Седар Сенгор. М., 1995; Piquion R. Les trois «grands» de la negritude. Port au Prince; Haiti, 1964; Senghor L.S. Negritude et humanisme. P., 1964. Н.Д.Ляховская

«НЕИСТОВЫЕ РОМАНТИКИ» (фр. frenetiques)— группа литераторов, возникшая в 1810-е в период «заво­евания» Франции «северной» литературой, т.е. тогда, когда в стране революционных перемен и недолгих реставра­ций старого режима появилось много читателей «чер­ных», или готических, английских романов, немецких «рыцарских» или «разбойничьих» прозаических драм, наполненных привидениями и «чертовщиной», немецких пьес, изобилующих сценами «страшных», «неблагород­ных» казней и убийств. В сравнении с «благородной» ли­тературой классицизма и сентиментальным романтизмом «северные» драмы и романы казались проявлением безу­мия, умственного исступления и болезненного неистов­ства. Поговаривали об их опасности для нравственного здоровья нации. Ш.Нодье, рассказывая в статье начала 1820-х о «страшном» немецком романе (Х.Шпис. Малень­кий Петер, 1823), впервые употребил понятие «неистовая словесность» как литературный термин, заметив также, что таинственность и мистическое начало были и у просвети­телей конца 18 в. Оккультизм был свойствен и многим немецким романтикам начала 19 в., о чем рассказывала в своей книге «О Германии» (1810) Ж.де Сталь. Изобра­жая «жестокую правду» жизни, «северные» авторы, в от­личие от сентименталистски идеализировавших действи­тельность французов, показывали «зловещую изнанку жизни», обнажали ее «тайны и ужасы», раскрывая их через фантастику и приключения. «Неистовые» герои бродят по мрачным замкам, загадочным коридорам со множеством пугающих дверей, глухим подземельям, попадают в сумасшедшие дома, прогуливаются со све­тильником в одной руке и окровавленным кинжалом в дру­гой. В романах возникают монахи-святотатцы, мертвецы, сбежавшие из могил, физические и нравственные вампи­ры, инфернальные личности, настигающие невинность. Эти сюжеты и образы попали на полотна художников (Ж.Калло, Э.Деверия) и в музыкальные произведения, в частности, в оперы, написанные по произведениям

---

Дата добавления: 2015-08-20