Глава 28. Эффи настаивает на физических нагрузках и почти насильно отправляет меня в

Эффи настаивает на физических нагрузках и почти насильно отправляет меня в тренировочный зал. В зале стоит звенящая тишина, кресла и столы на балконе, где заседали распорядители, зачехлены и сдвинуты к стенам, снаряды подёрнулись слоем пыли. Скольжу взглядом по манекенам для метания ножей, по мишеням и столу с красками; зажмуриваюсь, страшась увидеть затаившиеся среди них призраки своих прежних соперников. Мысль о том, что я хотела бы оказаться с ними, хотела бы не вернуться с Игр, становится всё назойливее, но теперь я даже не отгоняю её от себя. Она становится моим вечным спутником, моим лучшим другом и моим самым жестоким мучителем, ведь я понимаю что такая возможность навсегда упущена.

Стойка с луком и стрелами призывно выдвинута на середину зала, хотя остальные снаряды выглядят заброшенными – не иначе, Хеймитч или Эффи похозяйничали здесь до моего прихода. Подхожу ближе, нерешительно провожу пальцами по тетиве, по поблёскивающему в неоновом свете оперенью стрел. Мой умный лук – подарок Бити – заброшен в самый дальний угол моей комнаты на двенадцатом этаже, и я уже хочу отказаться и от этого, но ладонь сама собой смыкается на рукояти. Прищуриваюсь, вглядываясь в алый кружочек в центре мишени, не глядя кладу стрелу на тетиву. Обожжённые пальцы саднит, когда тонкая струна врезается в нежную кожу, но я не придаю этому значения. Физическая боль больше ничего не значит для меня – её навсегда затмила боль душевная.

Стрелы летят в разные стороны, ни одна из них не достигает цели. Чувствую себя маленькой девочкой, впервые взявшей в руки лук. Через час колчан опустел, а мои пальцы изранены до крови, а алая мишень яркой насмешкой всё так же глядит на меня. В ярости отшвыриваю от себя оружие, и тетива, жалобно зазвенев, рвётся, наткнувшись на какую-то преграду. Я не годна ни на что. Даже убивать.

Больше в тренировочный зал я не возвращаюсь. Коротаю слишком длинные дни в прогулках по огромному зданию, ловя на себе удивлённые взгляды окружающих. Наверняка, каждый из них задаёт себе вопрос, как случилось, что эта сломленная, разбитая девушка с искалеченной душой и израненным телом стала символом восстания и повела за собой тысячи людей.

Мне разрешают бродить почти везде, но в некоторые комнаты путь всё же закрыт. Стоя перед одной из таких, я отчётливо ощущаю ненавязчивый и тонкий, ненавистный до зубового скрежета, запах роз. Видя перед собой вытянувшихся по струнке солдат Тринадцатого, не могу сдержать облегченный вздох и уже разворачиваюсь, чтобы поскорее убежать от этого аромата, но тут солдаты отступают, освобождая мне путь. Словно в полусне, я толкаю дверь и оказываюсь в поистине огромной комнате. Ноги утопают в пушистом ковре, в комнате ни души, только бесчисленные букеты белоснежных роз, чей запах пропитал, кажется, каждую пылинку и каждую молекулу воздуха в этой комнате.

- А, мисс Эвердин! – знакомый голос президента Сноу доносится с балкона, а в следующий миг на пороге балконной двери появляется и сам президент. – Очень рад. Я ждал вас.

- Ждали…меня? – выдавливаю из себя,едва сдерживаясь, чтобы брезгливо не отшатнуться от него.

- Я никому не озвучивал своё последнее желание, но вы угадали его. Я польщён.

- Вы потратили на меня своё предсмертное желание?

Он утвердительно кивает, и на его полных губах рождается кривая улыбка. Сноу смотрит мне за спину, словно ожидая увидеть там ещё кого-то, а потом его взгляд возвращается к моему лицу.

- А где ваш жених? Я полагал, что мистер Мелларк тоже…

- Он мне не жених, - резко выпаливаю я.

Брови старика удивлённо ползут вверх.

- Вот как? Неожиданно. Вашей игре поверил даже я. Признаться, мне даже жаль юношу.

- Себя пожалейте.

Он смеётся заливистым смехом, а я лишь сжимаю руки в кулаки. Почему он веселится? Ему не жить – это ясно всем, и ему должно быть ясно тоже. Только глупец будет насмехаться над победителем, а Сноу вовсе не глуп. Так почему же он смеётся?

- Знаете, мисс Эвердин… У нас были некоторые…проблемы с вашим напарником, - он закашливается и прижимает к губам платок, который тут же расцвечивается алыми пятнами, - когда его доставили к нам.

Холодный пот прошибает меня, когда я понимаю, о чём Сноу сейчас станет говорить. Мне хочется уйти отсюда или хотя бы по-детски зажать уши ладонями, но тело не подчиняется мне, и я продолжаю стоять, как загипнотизированная, ловя каждое слово старика.

- Что только мы не делали… Пит не реагировал ни на побои, ни на яд, ни на видео, ни на увещевания моих людей, которые подробно раскрывали каждый ваш поступок или слово, вытаскивая наружу всю поднаготную… Он так боролся, так верил в вас, мисс Эвердин, что я чуть было не сдался. А потом… - он усмехается, - …потом мы показали ему ваш поцелуй с вашим «кузеном». Мистер Хоторн, кажется? Один-единственный кадр, один-единственный поцелуй... И знаете, что? Он сдался.

Где-то глубоко внутри разливается щемящая боль. Я ненавижу Пита – это я знаю точно, но почему же мне тогда так больно? Руки так и чешутся ударить Сноу, болью стереть с его лица эту ненавистную усмешку, но я сдерживаю себя. Сноу повержен, а драться победителю с побеждённым… Нет в этом чести. Поэтому я лишь вздёргиваю выше подбородок и прищуриваюсь, представляя, как целилась бы ему в сердце.

- Вы лжёте, - отрезаю я. – Пит знал о моём поцелуе с Гейлом и не стал бы так реагировать. Я сама ему рассказала ещё во время Тура Победителей. Не знаю, зачем вы сейчас говорите это мне, но…

Небрежный жест Сноу обрывает мою гордую речь.

- Я знаю, что он знал. Но какой прок в том, чтобы иметь целую команду художников и программистов, если они не могут дорисовать вам пару памятных мистеру Мелларку царапин и синяков и подставить фоном пейзажи, скажем, Дистрикта-13?

В который раз я поражаюсь жестокой изобретательности капитолийцев. Что должен был чувствовать Пит, думая, что я бросила его на Арене, обрекла на муки в Капитолии, а сама находилась в безопасности в Тринадцатом, в объятиях Гейла? Другому и охмор был бы не нужен, чтобы возненавидеть меня за такое. Впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения.

- Вы хотели увидеть меня, чтобы рассказать о том, как мучили Пита? – слова сочатся презрением, но поверженный президент, кажется, даже не замечает этого.

- Вообще-то, нет. Я хотел, чтобы между нами не было недомолвок, и вы не составили бы обо мне превратного впечатления.

От изумления я не могу выговорить ни слова, и Сноу продолжает:

- Мне жаль вашу сестру.

- Вам – жаль? – он оскверняет память о Прим, просто говоря о ней, произнося её имя своими губами, думая о ней. – Вы убили её, а теперь вам жаль?! – я на грани истерики и жалею, что при мне нет даже самого маленького ножика.

Сноу хмурится и качает головой, выбрасывая руку вперёд в предостерегающем жесте.

- Я далеко не ангел, но чужих грехов на себя принимать не намерен. Мы договаривались не лгать друг другу, вы помните, мисс Эвердин?

Рассеянно киваю. Он с лёгкостью мог обмануть меня и тогда, и сейчас, но почему-то я верю ему. Он – враг, но, быть может, более честен со мной, чем кое-кто из моих друзей.

- Почему я должна вам верить? – упрямо произношу я.

Сноу пожимает плечами и прикладывает платок к губам.

- Как вы думаете, мисс Эвердин, будь у меня в распоряжении хоть самый захудалый планолёт, стал бы я использовать его для бессмысленного уничтожения нескольких десятков детей с тем, чтобы всё равно оказаться в такой нелепой ситуации? – он обводит рукой комнату, указывая на себя и на меня.

Качаю головой. Сноу жесток и хитёр, но он не дурак и собственную шкуру он ценит превыше всего. Разрозненные яркие осколки постепенно начинают складываться в моей голове в одно, но мне страшно увидеть цельную картину. Я не хочу ему верить. Память услужливо подсовывает мне то, что я безуспешно пыталась вспомнить с того момента, как впервые увидела замаскированную взрывчатку в руках у маленьких капитолийцев: яркие шары-капсулы в знакомых, разукрашенных шрамами от охоты и шахтной работы руках. Зажмуриваюсь, пытаясь прогнать видение, затем медленно открываю глаза. Сноу, прищурившись, вглядывается в моё лицо, словно ждёт чего-то. Он похож на змея, и я чувствую, как он гипнотизирует меня. Видя, что я молчу, старик разворачивается к перилам балкона, за которыми полыхает сотнями ярких огней Капитолий.

- Представляю, как бы удивились ваши друзья-мятежники, если бы поняли, насколько мы с Альмой Койн схожи, - задумчиво протягивает он. – Какое же жестокое разочарование ждёт всех вас, когда эйфория от победы рассеется…

Мне неприятно, ведь Сноу озвучивает мои собственные мысли, возникшие уже довольно давно и крепнущие с каждым новым днём. И даже эта затея с Голодными Играми, пусть я и одобрила её, говорит о многом. Мы все по-разному отнеслись к её предложению провести последние Игры, но глаза Койн горели от нескрываемого предвкушения. Её методы ничем не лучше методов Сноу, и это только начало. Сменился хозяин в президентском дворце, и форма миротворцев обрела иной цвет, а истекающий кровью Панем лишь получил одного диктатора вместо другого. Но я не должна даже мыслить так – я, солдат в подчинении у Койн. Только хочу ли я ей подчиняться?

- Какой прок теперь от ваших слов? – выплёвываю я, стараясь вложить в эти слова как можно больше ненависти и презрения. – Вас ждёт казнь, ваша внучка отправится на Арену… Вы проиграли, мистер Сноу.

Разворачиваюсь и торопливо иду к дверям, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Мне не хватает каких-то секунд, чтобы взяться за ручку, распахнуть дверь и выйти из этой комнаты навсегда, когда тихий смех старика заставляет меня обернуться. На его губах блестят капельки крови, но он не обращает на них никакого внимания. Смех замирает, когда наши взгляды встречаются. Сноу смотрит на меня серьёзно и, кажется, даже несколько сочувственно. Я вспыхиваю от возмущения при одной только мысли, что у него может хватить наглости жалеть меня. Открываю рот, готовая наговорить ему гадостей, но Сноу опережает меня:

- Но ведь и вы не выиграли, не правда ли?

Его слова больно бьют по сознанию, подстёгивая меня. Дверь за моей спиной с грохотом захлопывается, и я бегу, не разбирая дороги, придя в себя лишь в своей комнате. Срываю с себя одежду, отбрасываю подальше, но впитавшийся в кожу аромат роз жжёт тело. Влетаю в душ, с силой бью по первым попавшимся кнопкам на панели, и смеситель над моей головой извергает лавину дробных капель и пушистой пены с ароматом ванили. Но приятный запах тут же забивает запах тлеющей ткани, звук воды заглушает призрачный крик Прим, а мозг разрывается от ужасных воспоминаний. Я ударяю по стене душевой кабины, пытаясь вложить в удар всю свою боль от осознания того, что Гейл виновен в смерти моей сестры и что Сноу бесконечно проиграл. Я поставила на эту войну всё и всё проиграла. У меня нет больше ничего – только опалённые огнём крылья, которым не взлететь.

Ночью я погружаюсь в привычный уже водоворот кошмаров. Знакомые лица искажены болью и ненавистью, ласковые прежде руки рвут меня на куски, раздирают кожу на кровавые полосы, уста, что шептали мне слова любви и поддержки, проклинают. Я в забытьи мечусь по большой кровати, и мои крики отбиваются от безразличных стен, многократно усиливаясь и смешиваясь с противными голосами переродков, порождённых моим сознанием. Когда над Капитолием, наконец, поднимается розово-алый диск солнца, я чувствую себя выжатой и обессиленной, словно только что сразилась со всей армией Сноу и проиграла. Рука сама тянется к ампуле с успокоительным, но тут в комнату врывается Эффи. За её спиной я вижу заспанные лица своей команды подготовки. Сердце падает в пятки: что понадобилось им здесь в такую рань? Я – лишь бледная тень той Китнисс, что кое-как держалась перед камерами и толпами народа, а значит, меня вовсе нельзя показывать людям. Но они, по-видимому, считают по-другому.

- Вставай-вставай, деточка, - пытаясь скрыть зевок, Бряк стаскивает с меня одеяло.

- Что происходит?

Лицо Эффи удивлённо вытягивается, она переводит рассеянный взгляд на Вению, Октавию и Флавия, но те лишь качают головами и пожимают плечами.

- Тебе что, не сказали?

- Не сказали о чём? – усталость не мешает мне насторожиться. Сюрпризы в моей жизни никогда не бывают приятными.

Женщина всплёскивает руками и возвращается к попыткам вытащить меня из постели.

- Всё узнаешь. У нас мало времени.

Меня усаживают в знакомое кресло перед зеркалом, всовывают в руки миску с овсянкой. Пару часов я равнодушно наблюдаю за попытками стилистов вернуть мне прежнюю привлекательность. Но, если им и удаётся скрыть синяки под глазами и алые шрамы на теле, то усталость и боль в серых глазах сломленной девушки напротив им не замаскировать ничем. Флавий расстёгивает неизвестно откуда взявшийся чехол для одежды и извлекает из него костюм Сойки-пересмешницы. Его почистили, но потёртости маскировать не стали, словно напоминая окружающим, через что я прошла для того, чтобы снова оказаться здесь. Напоминая мне. Пальто и брюки, что были на мне в момент смерти Прим, превратились в обугленные лохмотья, но запах пепла, тлеющей плоти и смерти насквозь пропитал и творение Цинны. Глаза чешутся, будто от слёз, я морщу нос, а руки сами тянутся к замкам на комбинезоне в надежде снять этот ужасный костюм, но вошедший в комнату Хеймитч перехватывает мои пальцы. Оглядев меня с ног до головы, он удовлетворённо кивает, но в его хмуром взгляде я не вижу привычного одобрения.

- Что происходит? – задаю я ему тот же вопрос, что и Эффи.

- О, солнышко, у тебя сегодня важнейшая миссия: ты убьёшь президента Сноу.

Кажется, я покачнулась, потому что ментор твёрдо обнимает меня, удерживая на месте. Интересно, знает ли он о том, что вчера у меня со Сноу была занимательная беседа? А Койн? Может ли она представить, что слова злейшего моего врага заронили в мою душу зёрна сомнения? Знал ли Сноу, что я стану его палачом? А если знал, то почему так задушевно говорил со мной? Стала бы я говорить так с человеком, от руки которого мне предстоит принять смерть? Нет, я бы не смогла. Осознание этого заставляет меня восхищаться мужеством поверженного тирана.

- У меня есть выбор? – голос сиплый и надломленный, словно не мой.

- Нет, Китнисс. Как всегда, - невесело усмехается ментор, беря меня за руку.

Как всегда. Ничего не поменялось со сменой президента. Я так и осталась послушной пешкой в руках опытного игрока, пусть все остальный думают обо мне, как о героине. Но и все остальные – пешки в руках Койн, её игрушки, которыми она вертит, как хочет. Кто положит этому конец? Слова Боггса, сказанные им, кажется, целую вечность назад, со всей своей силой обрушиваются на меня. Я понимаю, почему он так хотел, чтобы я избежала сетей, так умело расставленных этой женщиной. Но я попалась в них, ослеплённая ненавистью и злобой, не рассмотрела своего истинного врага и потеряла свой шанс всё изменить.

Хеймитч подводит меня к выходу на сцену. Лишь тонкая ткань кулис отделяет нас от бушующего людского моря. Сколько людей собралось сегодня здесь, чтобы увидеть смерть тирана? Уверена, выходкой с планолётом и детьми, Койн настроила против Сноу даже тех, кто до последнего был на его стороне. Глупые, наивные капитолийцы, привыкшие беспрекословно верить тому, что видят. Но меня-то не проведёшь, я-то видела эти бомбы раньше. Как Бити, как Хеймитч, который иногда заглядывал в Отдел Спецобороны… Интересно, почему они смолчали? Неужели боятся?

- У тебя один выстрел, - ментор протягивает мне мой лук и колчан с одной-единственной стрелой.

Я в ужасе отшатываюсь от оружия. Никто не знал о моём позорном походе в тренировочный зал, и теперь мне придётся сполна поплатиться за своё молчание.

- Что будет, если я промахнусь? – сглатывая ком в горле, говорю я.

Хеймитч пожимает плечами.

- Испортишь ей всё шоу. А эта женщина, - он понижает голос до едва слышного полушёпота, - непредсказуема. Так что лучше не рискуй.

Он подталкивает меня в спину, и я выхожу на сцену, сжимая в руке лук и стрелу. Бросив быстрый взгляд на площадь, я замечаю, что она заполнена до отказа людьми в ярких столичных одеждах и тусклой форме Тринадцатого. На трибуне стоит Альма Койн, на губах её играет победоносная улыбка, покровительственный, горящий триумфом взгляд устремлён поверх моря голов, словно она пытается обнять им весь город, всю страну. Позади неё толпятся ближайшие соратники… Я различаю Плутарха, командоров Пейлор и Лайм, Гейла, который почему-то прячет глаза. Губы сжимаются в тонкую полоску: мне никогда не забыть яркой бомбы, что унесла жизнь Прим, и никогда не забыть, что эту бомбу изобрёл он. Знает ли он, что, по сути, убил мою сестру? Я не успеваю задуматься над этим, потому что моё внимание привлекает ещё один участник этого действа: президент Сноу прикован к столбу в центре сцены, на лице его улыбка, а на лацкане пиджака – белоснежная роза, аромат которой, кажется, я чувствую и сейчас.

Койн произносит речь в полной тишине – многотысячная толпа у сцены молчит, как заворожённая, но я не слышу ни одного сказанного ею слова. Всё это время я смотрю на ухмыляющегося Сноу, и где-то в душе проклёвывается крошечный росток зависти: уже скоро он покинет этот мир и может позволить себе побыть наблюдателем в последние минуты своей жизни, а нам ещё предстоит жить в новом Панеме, который на самом деле ничуть не изменится.

Женщина замолкает и ободряюще улыбается мне. Улыбаюсь ей в ответ. Я не промахнусь.

Накладываю стрелу на тетиву. Движения сосредоточенные – от былой лёгкости не осталось и следа. У меня нет права на ошибку, моя рука не должна дрогнуть или опуститься. Улыбка Сноу словно приглашает меня к действию, и я ухмыляюсь ему в ответ. Я почти слышу, как сотни сердец бьются в одном ритме и замирают, когда я натягиваю тетиву. Ещё мгновение – и одно из них остановится. Я не промахнусь.

Тело падает на сцену с глухим стуком, и на какие-то доли секунды толпа цепенеет, а затем площадь ввергается в хаос. Крики и топот ног окружают меня, но я не двигаюсь с места, наблюдая, как Сноу давится собственной кровью у своего столба. Отведя взгляд от бьющегося в агонии мужчины, я замечаю солдат в серой форме, бегущих ко мне. Перед глазами проносятся следующие дни, которые станут для меня одной сплошной пыткой и болью. В лучшем случае меня ждёт участь Сноу, в худшем – сдохну в каком-нибудь подвале, каких здесь десятки. Но я – больше не пешка, и свою смерть вольна выбирать сама. Лук выпадает из онемевших враз пальцев, рука нащупывает капсулу «морника» в крошечном кармашке на рукаве, и тёплая волна благодарности к тому, кто забыл вытащить яд или нарочно оставил его, затапливает мою душу. Губы тянутся к рукаву, я мысленно прощаюсь с этим злым и жестоким миром, но зубы смыкаются на тёплой коже, а солоноватый вкус крови заполняет рот. От неожиданности я открываю глаза и вижу перед собой Пита. Он сжимает мою руку с такой силой, словно хочет сломать её, по его пальцам текут алые струйки, но он не отпускает меня.

- Отпусти, - шепчу я, молящим взглядом впившись в его лицо.

- Я не дам тебе уйти, - тихо, одними губами произносит он, но для меня звук его голоса звучит громче рёва толпы и отрывистых приказов командора Пейлор.

Краем глаза я замечаю обеспокоенный взгляд Гейла, продирающегося ко мне сквозь солдат, и Эффи, которая, кажется, близка к истерике. Обида, злость и страх смешиваются, образуя удушающий комок, просачивающийся солёными слезами. Поднимаю руку, надеясь посильнее ударить Пита и довершить начатое, но силы оставляют меня, и я проваливаюсь в вязкую черноту.

Дата добавления: 2015-08-17