Глава 2. Право на насилие, теракты, политическая игра, отсутствие социального, выборность 2 страница

Версия о «внутренних» терактах близка к идее о том, что американское правительство (или мафия, называемая мировым правительством) само устроило взрывы 11 сентября для того, чтобы, в свою очередь, оправдать ввод американских войск в Ирак; сама же «Аль-Каида», равно как и широко распиаренный бедуин Бен-Ладен, вполне возможно, не имеют отношения к данному теракту. В некоторых источниках мы находим предположение о том, что «Аль-Каида» - порождение американских (!) спецслужб[98]. В других работах говорится о внезапности сокрытия улик от независимых экспертов, о запоздалости проведения расследования по делу крушения зданий Всемирного торгового центра и вообще о слабых местах официальной версии[99], что неизбежно наталкивает на мысль о ее несостоятельности. Вообще, ряд независимых экспертов (которым все-таки, несмотря на серьезные препоны, удалось провести экспертизу) решительным образом опровергает официальную версию. Однако идеи о мусульманской агрессии намертво засели в головах западоидов, а реальные факты, по законам информационной войны, менее важны, чем содержание массового сознания. Да и во время холодной войны США почти каждую свою акцию оправдывало действием против СССР – империи зла, которая серьезно угрожает американскому населению. Это было достаточным объяснением для стереотипизированного народа, чтобы поставить общественно мнение (точнее, общественное чувство) на свою сторону. И даже, поверив в версию о мусульманском вторжении, мы с неизбежностью – вслед за некоторыми аналитиками постмодернизма – придем к мнению, согласно которому Америка сама (пусть даже не осознанно) породила эту угрозу; учитывая ее агрессию в странах третьего мира, ее бескомпромиссную империалистическую экспансионистскую политику, ислам просто не может не ответить такой же агрессией – и вполне оправданной. То, что Голливуд снимал в своих фильмах-катастрофах, США получили в реальности; кинематографический фантазм сбылся.

Может быть, и у нас и в Америке решили указать общественности на внешнего врага (не мнимого ли?), переложить ответственность с себя на него и тем самым попытаться сплотить народ вокруг того правительства, которое он имеет, а уж совсем не против него. Создавать образ врага правительству полезно, так как с помощью этого можно: 1) закрепить бинаризм (и архаичность) мышления, выраженное в когнитивно простом противопоставлении «своих» и «чужих», а вместе с ним и идеологическое единство масс, 2) мобилизовать массы посредством создания атмосферы ненависти и страха (негативная мобилизация), 3) использовать врага как фон, на котором собственные действия предстают в более выгодном свете, 4) оправдать некоторые актуальные для страны проблемы происками врага[100]. И хотя в современной России нет сверхмощной культивации образа врага, как это было в сталинские годы, все-таки образ существует, и он весьма выгоден властям. Интересно также то, что как в нашей стране, так и в США, запрещается лоббировать контрверсии, связывающие с терроризмом не указанного правительством внешнего врага, а само правительство. Так, многим американским журналистам, выдвигавшим альтернативные версии событий 11 сентября, пришлось искать новую работу. А некоторые русские писатели типа А. Литвиненко поплатились жизнью.

Вполне возможно, Путину нужно было найти контрверсию, и он использовал подозрительность населения к чеченцам, продолжив войну с Чечней. Конечно, данные концепции не подтверждены исчерпывающими доказательствами, и это не удивительно – вряд ли им дадут возможность стать «доказательными». Но далеко не все идейные оппозиционеры путинского режима указывают на состоятельность версии причастности ФСБ к терактам. Среди них Ю. Латынина, утверждающая, что война с Басаевым началась еще до взрывов, и это говорит об отсутствии необходимости Путину в поиске предлога для вторжения в Чечню, и что слух о причастности Путина ко взрывам был распространен Березовским, затаившим злость на Путина (олигарх помог Путину прийти к власти, а тот его выгнал)[101]. Однако эти слова, по моему убеждению, не оправдывают премьера и силовые структуры, поскольку другие авторы – А. Литвиненко и Ю. Фельштинский – приводят свидетельства того, что ФСБ было вовлечено в преступную деятельность задолго до прихода к власти Путина, еще в начале первой чеченской войны. Кроме того, они весьма подробно описывают случаи конца 90-х замешанности федералов не только в «политически необходимых» взрывах, но и в обычном махровом разбое, похищениях и мокрухе, которые спокойно с них списывались (в случае их разоблачения честными сотрудниками милиции), или же вообще ход расследованию не давался, а его инициаторов ждали увольнение или даже физическая расправа.

Я же, естественно, не претендую на знание истины в последней инстанции, поэтому указываю сейчас лишь на версии – вполне распространенные и во многих местах оправданные. Для окончательного вывода насчет терактов данных явно не хватает. Нельзя приписывать своему недругу все возможные и невозможные преступления только потому, что он недруг. Истина и объективность – дороже всего. Если существуют две (или несколько) противоречащие друг другу версии относительно одного события, каждая из которых не подкреплена достаточной доказательной базой, я могу только представить их на суд читателя, не навязывая ему строгих выводов в поддержку одной и, соответственно, в убыток другой. Хотя читатель может заметить, что я все-таки предпочитаю придерживаться неофициальной версии – слишком уж много черных пятен на полотне представленных правительством концепций и одновременно слишком уж явно проявляется запрет на альтернативы, что не может не заставить задуматься. К тому же, как я думаю, А. Литвиненко и Ю. Фельштинский в книге «ФСБ взрывают Россию» дали хоть и не совсем полную и свободную от дискуссий доказательную базу в поддержку своей концепции (многие сведения трудно или почти невозможно проверить), но по части обоснованности официальная версия ей значительно уступает. Как практики так называемых террористов покрыты пеленой таинственности, так и государственные «антитеррористические» меры держатся в строжайшей секретности…

Иногда кажется, что власть, погрязшая в клевете, заслуживает очернения любыми способами, но это не так. Поступать подобным образом – значит сознательно принимать и использовать грязную методологию врага, против которой как раз мы и выступаем. И далеко не всегда получается, что если одна сторона конфликта обманывает (сторонники власти), то другая (оппозиция) с неизбежностью говорит правду. Обе стороны могут врать, и уж не все враги диктатуры отличаются честностью и духовной непогрешимостью. Но если мы считаем себя противниками черного пиара, то не имеем никакого морального права брать его же на вооружение. Вообще, даже если бы мы были не противниками, а сторонниками обмана любой ценой, такая идеологическая позиция все равно не давала бы нам права его использовать. Только не все это понимают и не все этому категорическому императиву следуют. И как это ни парадоксально, к власти в основном приходят не герои, а антигерои, использующие богатый арсенал тяжелой артиллерии – черный пиар, подкупы, убийства, теракты. Именно они – коррупционеры, хамелеоны-подлизы, лицемеры-перевертыши и прочие преступники – получают «заслуженный» respect. Герои современности – не «верхи» спецслужб типа генералов Здановича и Патрушева, не Путин и Медведев, не толпы послушных и угодливых рабов, готовых ради своего счастья и успеха пойти по головам. Герои – как раз те, у кого находятся силы и смелость противостоять им.

Если мы на время отсечем идею о причастности силовиков к взрывам в России и признаем общепринятую версию, согласно которой виноваты служители Аллаха, то все равно отчасти упремся в вину не только шахидов, но и силовиков. Ю. Латынина утверждает, что в России самые дешевые теракты, потому что террористам (выходцам из исламского мира) помогают сотрудники милиции за мешок сахара. В Америке, например, спецслужбы в этом смысле не настолько коррумпированы, а потому там устроить теракт будет значительно сложнее[102]. Следовательно, если власть напрямую непричастна к взрывам, она прилагает к ним руку косвенным путем. Не искореняя, а только множа коррупцию как в своих верхних, так и нижних эшелонах, она не способна бороться с внешней угрозой. Повторимся, что взрывы вполне могут быть результатом не внешней, а внутренней угрозы. И не просто внутренней, а локализованной в самой власти.

Человеку, привыкшему черпать информацию из экрана телевизора и газетных страниц, дико не просто принимать на веру описанную выше концепцию терактов, но даже думать о ней как возможной. Действительно, предположить, что спецслужбы, призванные охранять гражданский покой, способны не только не обеспечивать его безопасность, а объявлять ему войну, обывателю непомерно трудно. Убеждение «этого не может быть» оказывает очень хорошее психологическое давление на сознание «простого человека», хотя кроме субъективизма в нем по сути ничего нет. Наконец, чисто психологически почти любой человек, будучи привязанным к какой-то референтной группе или этносу, станет кривиться при каждом услышанном обвинении в адрес этой группы или этноса и искать повод оспорить подобные обвинения, затронувшие СВОЕ – сослуживцев, приятелей, друзей, родственников и т.д. Свое – оно всегда свое, и поэтому оно и предстает в более хорошем свете. Приятней и комфортней «увидеть» неточности и ошибки в идеях, критикующих меня и мое окружение, чем согласиться с критикой. Приятней и комфортней отрицать критику, направленную на мое близкое или дальнее окружение, но все равно МОЕ. Такая вполне нормальная и понятная позиция является барьером для объективности[103]. Другое дело – оправдано ли воспринимать то правительство, которое мы имеем сейчас, в качестве референтной группы? Я уверен, что нет. Разве есть какие-то доводы, опровергающие известный факт войны НКВД или КГБ против собственного народа? Разве можем ли мы найти достоверные сведения, ставящие крест на многочисленных репрессиях, имевших места в не столь уж далеком прошлом? Так почему же следует современность рассматривать сквозь призму этого пресловутого «не может быть», когда есть много доказательств (пусть не совсем полных) для поддержки концепта «это вполне возможно»?

Если взрывы организовали они, то есть спецслужбы, то чудовищность этого преступления не имеет никаких мыслимых границ. Кто-то погиб под обломками зданий, а кто-то положил себя в Чечне, война в которой легитимировалась якобы чеченскими терактами. И к чему эти смерти? Ради чего? Ради величия России или ради величия тех, кто у ее руля? Скорее всего именно второе. Интересна следующая закономерность: теракты продолжаются, и под предлогом борьбы с ними предлагается все более и более ущемлять гражданские права (например, попытка ввести законопроект о расширении полномочий сотрудников ФСБ). Не хотелось бы думать, что теракты играют в этом смысле на руку тем, кто заинтересован в гражданском бесправии.

Обвинения в адрес спецслужб были обнародованы – и почти никаких гражданских возмущений не последовало! Почему? Не только потому, что основной массе все равно, кто за этим стоит. Не только потому, что многим обвинения в адрес спецслужб показались абсурдными. А еще и потому, что массы в обмен за безопасность потребовали деспотизма, то есть дали внегласное разрешение властям творить все что угодно, ввергая Россию в пучину бесправия. Однако наведение порядка в стране и борьба с преступностью не должны ограничивать гражданских прав, так как в ином случае это противоречит самой идее порядка и борьбы с преступлениями.

Вероятность попасть в автокатастрофу чуть ли не в тысячу раз выше вероятности погибнуть от действий террористов. Но мы не боимся садиться за руль. Почему? Потому что у владельцев СМИ нет цели создать у нас страх автокатастроф, вокруг которых нет такого ажиотажа по телевидению, как вокруг терроризма. Так что сила терроризма зависит от частоты упоминания о нем в СМИ. Нет СМИ – нет терроризма (равно как и множества других событий). Телевидение, донося до нас подробности последствий террористических актов, формирует иррациональный страх, в результате чего мы боимся возможных терактов значительно сильней, чем других угрожающих жизни событий, вероятность появления которых куда выше. А страх – это хороший инструмент блокировки здравого смысла. Охваченный страхом человек легче поддается внушению и верит почти в любое средство, которое презентуется как спасительное. Кроме того, когда в СМИ ужас террористических атак сменился на культивирование идеи эффективной борьбы государства с терроризмом, в обществе стало назревать убеждение типа «власти следует многое прощать, так как она защищает нас». Конституирование такого убеждения – чистой воды манипуляция сознанием и отвлечение внимания от преступлений власти. К тому же, пользуясь распространанностью среди масс такого убеждения, власть может идти еще дальше и под видом максимизации общественной безопасности лоббировать проект расширения полномочий сотрудников ФСБ. И если общество будет продолжать поддерживать вышеупомянутое убеждение, вряд ли оно в своей массе критически отнесется к наделению сотрудников спецслужб полномочиями беспрепятственно проникать в любую квартиру, проводить обыски, равно как и к другим выгодным верхушке нововведениям, необходимость которых объясняется под эгидой достижения общественной безопасности. Кстати, в Америке после 11-го сентября наблюдается чрезмерный уровень страха у населения, чем, естественно, американское правительство не брезгует пользоваться.

К. Уилбер, рассуждая о различиях между естественной и патологической иерархиях, говорит о холоархии, согласно которой то, что является целым (холон) на одном этапе эволюционного процесса, становится частью (субхолон) целого на следующем этапе. Так, атомы – части молекул, молекулы – части клеток, клетки – части организма. Но когда какой-то холон, какой-то элемент вместо нормального превосходства и осознания себя частью чего-то большего оказывает подавление и нежелание становиться частью, хочет господствовать над своими собратьями по иерархическому уровню, «власть заменяет общность, господство заменяет общение, угнетение заменяет взаимность»[104]. И когда люди объединяются в многочисленные группы для достижения каких-то целей, эти группы людей находятся на одном уровне социальной иерархии, пока одна из них не начинает диктовать свои условия и правила, нисколько не учитывая интересов других групп и объединений. Она разрастается, как раковая опухоль, и в меру своих возможностей поражает все остальное, не желающее вступать в нее как часть в целое. В истории было множество случаев, когда какая-либо часть политической арены, забыв о том, что она – всего лишь часть, – начинала диктовать правила игры, и ввязывалась в борьбу. Побеждая, она праздновала свое господство над всеми остальными, жестко ею подавленными, политическими силами. Тогда понятие законности утрачивало для нее всякий смысл, она ставила себя выше закона, в качестве единственного субъекта (автосубъекта, чья воля сводилась к саморазвитию и самообеспечению) политического воления. Иначе говоря, она не только диктовала нормы и правила, но и обеспечивала (при помощи насильственных методов, в основном) выполнение этих норм другими политическими силами (при условии, если они остались), фактически находясь не под законом, а над ним. Именно так рождаются новые тоталитаризмы, у которых нет никакой законной легитимности. Именно такое положение у «Единой России», стоящей выше закона, выше Конституции, а потому позволяющей себе навязывать своим конкурентам и всему народу правила, выполнение которых обеспечит рост и процветание только корпорации – этого моносубъекта (или сверхсубъекта) политического воления – и только его.

М. Фуко, анализируя понятия безумия, монструозности и преступления, связывает воедино властителей и преступников, считая, что преступник – это тот человек, который пытается навязать общественному телу свой собственный интерес, противоречащий общесоциальным законам, тем самым разрывая общественный договор, под которым когда-то подписывался. «И преступление, являясь своеобразным расторжением договора, то есть утверждением, предпочтением личного интереса наперекор всем остальным, по сути своей попадает в разряд злоупотребления властью. Преступник – в известном смысле всегда маленький деспот, на собственном уровне деспотически навязывающий свой интерес»[105]. А значит, «преступник и деспот оказываются родственниками, идут, так сказать, рука об руку, как два индивида, которые, отвергая, не признавая или разрывая фундаментальный договор, превращают свой интерес в своевольный закон, навязываемый ими другим»[106]. И далее Фуко отмечает, что «своеволие тирана является примером для возможных преступников или, в своем фундаментальном беззаконии, разрешением на преступление»[107]. Современная политическая система практически не отличается от антиобщественных структур. Ее преступность заключена в стремлении любыми средствами установить собственную политическую гегемонию, «убрав в сторону» любые другие политические организации, дискурсы и идеологии, которые представляются неугодными.

Власть инвестирует себя в общественное тело, в массовое сознание. Оно воздействует посредством приказов, распоряжений и т.д. Но – что важно отметить – стоит только власти усилить свое воздействие, как внутри объекта воздействия «неизбежно появляется притязание на свое тело против власти <…> И сразу же то, чем была сильна власть, превращается в средство нападения на нее… Власть проникла в тело, но оказалась «подставленной» в самом теле…»[108]. В продолжение этой мысли скажем, не без тени иронии, что исследования, подобные данному, созданы той властью, которая критикуется в настоящей работе. Да и все акции протеста, митинги и вообще дискурс несогласия возникли из-за той инстанции, против которой они направлены. Предпосылкой их существования является принцип, который они сами хотели бы нивелировать. Таким образом, заигравшаяся с деспотизмом власть столкнулась с создаваемыми ей же антителами, что и требовалось доказать. Проводя некую параллель с психоанализом, отметим, что понятие «бессознательное» в науке появилось не само собой, возникнув из ниоткуда, а в том числе благодаря следующему наблюдению: несмотря на приказы, строгие моральные, этические и прочие нормы, предписания и всякого рода императивы, люди во многих случаях ведут себя по-другому, не в соответствии с ними. Коммунизм как целостное течение оформился не сам по себе, путем просто кумулятивного прироста идей, в результате которого появилось цельное и внутренне непротиворечивое (парадигмальное) мировоззрение. Своим появлением оно обязано набиравшему обороты капитализму. Таким же образом оппозиция появляется не только благодаря мягкости власти, когда ничто не подавляется, а значит, цвести позволено всему, что угодно. Как это ни парадоксально звучит, в некоторых случаях оппозиция возникает, наоборот, как ответ на предельную жесткость эксплуататоров, как бунтарь, восставший против тирана; тирания сама (бессознательно) создает бунтарей против себя же – такая вот диалектика. Тезис рождает антитезис. Поэтому какой бы избыточной и жестокой власть ни была, она не сможет контролировать все и вся – и в любом случае за пределами пространства контроля останется внеконтрольная оппозиционная дискурсивность. Вот только противодействие редко бывает настолько же сильным, как действие.

Хитрость власти заключается в том, что она ради своего самосохранения и ликвидации очагов несогласия стала не только подавлять, но и стимулировать, заигрывать, поощрять, использовать вместо кнута пряник. Если бы власть действовала только по образцу подавления, то ее хрупкость была бы налицо. Отсутствие поведенческой и мыслительной гибкости приводит к саморазрушению. Как можно любить власть, которая только подавляет и налагает цензуру на все и вся, устанавливает жесткие цензурные ограничения? Лишь мазохист может хорошо к такой власти относиться[109]. Тоталитарные режимы подгрызаются снизу отсутствием у людей права на «грех», и чем серьезнее людей наказывают за «грех», тем сильнее режим разлагается изнутри. Путинский режим не борется с грехом полностью, он позволяет ради собственного сохранения ругать власть не в СМИ, а на кухне – поматерились, водки выпили и спать легли. Но грех не исчерпывается только неприятием власти, он может проявляться в том, что косвенно для власти кажется неугодным; так, в советское время неугодным были рок-музыка, потребительство и т.д. И когда контроль становится тотальным, вероятность «восстания пружины» возрастает.

Сила власти заключена в том, что она производит влияние посредством рождения у масс желания, желания этой власти. На производство желания работает все – от имиджмейкеров, придающих Медведеву и Путину облик компетентных, добрых, серьезных, рассудительных людей до разного рода телевизионных ток-шоу и рекламы (песни о Путине, кириешки под названием «Путинки», лозунги типа «все путем!» и многое другое). Но от этого заигрывания с массами сущность власти не изменилась, власть не стала более гуманной, а просто расширила свою методологию. Насилие осталось, но в мимикрированном виде. И, соответственно, есть какая-то часть населения, которая верит в легитимность этой власти. К ней относится, помимо народных масс, значительная часть чиновничьего состава, которая демонстрирует свою преданность не столько из-за страха перед властью, сколько из-за веры в ее легитимность. Путинская власть действительно легитимна для чиновников, так как дает им право пользоваться своим должностным положением и позволяет им разводить огромного масштаба коррупцию, – это и есть реализация принципа справедливости лишь для некоторых, но не для всех. Любому преступному лидеру необходимо руководствоваться этим принципом для того, чтобы удержать банду. Любому диктатору нужны не только боящиеся, но и преданные подчиненные, преданность которых формируется благодаря идее, оправдывающей именно эту власть. Хотя это не значит, что легитимность должна устанавливаться для большинства, ее хватит лишь для ключевых фигур, которые способны держать под контролем общественные чувства, настроения и действия. «Нехватка легитимности среди населения в целом не говорит о кризисе легитимности режима, если эта нехватка не начинает инфицировать элиту, связанную с самим режимом, особенно тех, кто держит монополию на власть; например, правящую партию, вооруженные силы и полицию. Когда мы говорим о кризисе легитимности в авторитарной системе, мы говорим о кризисе в тех элитах, сплоченность которых только и позволяет режиму функционировать»[110]. Примером ослабления элитарной сплоченности служит заговор против Муссолини, в котором принимал участие зять дуче. Однако власть хочет добиться признания со стороны всех, так как ей ни к чему ненавистники даже в лоне простого люда, от которых собственно мало что зависит. Для этого она идет на различного рода манипуляции и ухищрения – не на помощь народу, не на службу ему, а на включение мегамашины убеждения людей в том, что власть им подчиняется. Высокий уровень легитимности для чиновников оборачивается низким уровнем легитимности для народа. Ф. Фукуяма рассматривает недостаток легитимности в качестве решающей слабости авторитарных режимов, из-за которого может произойти провал самого режима. Мало того, он считает тоталитаризм хрупким и недолговечным образованием, рискующим пасть благодаря в первую очередь внутренним раздорам. Но я не совсем согласен с этим положением, поскольку власть работает не на заслужение реальной легитимности, а на создание лишь ее образа. И во многих случаях эти попытки увенчиваются успехом. Власть, способная управлять мыслями, способна также создавать легитимный образ самой себя. У нее есть необходимый кредит доверия, располагая которым, в случае идеологической и моральной шаткости своего положения она склонна вместо самоуничтожения отдать на съедение волкообразным массам какого-нибудь чиновника, олигарха или псевдоолигарха (вспоминается М. Ходорковский), предварительно указав пальцем на вину якобы только его. Конечно, если эта шаткость проявляется в максимально серьезном смысле, уже недостаточно отправить кого-то в отставку, а кого-то посадить. Но именно для предупреждения этого, ради профилактики исчезновения легитимного образа власти пускаются в ход разного рода манипуляции.

Другой вариант – значительно более сложный. Издается закон о местном самоуправлении, согласно которому последнее призвано быть формой народного осуществления власти, обеспечивающей самостоятельность решений вопросов местного значения исходя из народных интересов (подобный закон уже издавался в 2003 году[111]). Казалось бы, вполне народный закон. Вот только не исполняемый. И после его принятия большинством источников финансирования и прочими ресурсами продолжают распоряжаться центральные власти, а вся ответственность за отсутствие общественно полезных политических и экономических решений ложится на органы местного самоуправления. И власть всегда может сказать что-нибудь типа «мы закон приняли, бразды правления им передали, так с них и спрашивайте».

По мнению С. Кара-Мурзы, в тоталитарных государствах манипуляций над сознанием нет, так как призывы диктаторов не заставляют реципиентов захотеть их выполнять, а просто заставляют выполнять. Манипуляции – скрытные сообщения, которые не подавляют физически, а идут в обход сознания, мотивируя человека самому захотеть выполнить то, что с помощью них внушается. Они, согласно Кара-Мурзе, присутствуют только в демократических обществах. Кара-Мурза выделяет следующие признаки манипуляций: 1) обращение с людьми как с вещами, 2) скрытность воздействия, 3) внушение желаний, противоречащих индивидуальным нормам и ценностям реципиента[112]. Однако с данной концепцией не во всем следует соглашаться, поскольку по-настоящему демократичных обществ нет, а есть более или менее демократичные. Да и вряд ли стоит говорить, например, о сталинизме как эпохе, лишенной манипуляций. Чем же следует считать стахановщину, морозовщину и призывы к рабскому труду, замаскированные под обещания светлого будущего? Вообще, любое мифотворчество, которое очень распространено в тоталитарных и авторитарных государствах, также следует считать манипуляцией. Церковники призывали людей к чему-либо далеко не всегда для спасения их душ, но и ради своих меркантильных целей, коммунисты также не во всех случаях руководствовались только идеалами построения коммунистического общества, а лишь прикрывались ими. И хоть Кара-Мурза указывает на прямоту призывов тоталитарной номенклатуры, они, естественно, едва ли были искренними и чистыми. Прямой обман лишен скрытого воздействия, но все-таки его следует считать манипуляцией, поскольку его субъект относится к адресатам как к вещам и инструментам для своих собственных целей и внушает массам то, что выгодно в первую очередь ему самому. Этот обман присутствует и в наше время, когда Путин говорит о борьбе с коррупцией и вообще о святости своего правительства. Примечательно, что в современную потребительскую эпоху, где вещизм становится нормой, к людям обращаются исключительно как к вещам, к инструментам укрепления существующей системы. И люди относятся к вещам намного серьезней, чем к ситуации в стране; им больше свойственно устраивать шопинг за безделушками, чем отстаивать свои гражданские права.

Сам Кара-Мурза в ходе повествования не совсем придерживается убеждения о том, что в тоталитарных государствах манипуляций нет. Так, говоря о манипуляциях, он часто ссылается на практику ведомства Геббельса, которое принадлежало Германии явно не демократических времен. Или же автор, обсуждая вопрос манипуляционной разнузданности в годы перестройки, пишет о том, что тогда тоталитарность контроля за прессой была значительно больше, чем в «годы застоя». Он признает, что для успешной манипуляции нужно сокрытие правдивых сведений и блокада тех, кто может разоблачить манипуляторов.

К. Шлегель дает нам прогноз развития ситуации насилия. «Тоталитарное насилие заканчивается только поражением или внутренним разложением. Лишь когда это происходит, наступает делегитимация культа насилия. Цена демистификации культа насилия в Европе в этом веке была высока: она была оплачена ценой полного истощения ее народов и их культуры. Это загадка истории, что после крушения тоталитарных режимов его носители и сообщники оказываются «невинными» и «соблазненными»[113]. Да, они останутся невинными – возможно, виновным будет народ, совокупность людей, не обладающих правом выбирать свою судьбу.

И кто же выбирает за нас нашу судьбу? Вопрос не требует ответа. Когда американцы спрашивали Путина об отсутствии гражданских прав у населения России, он по сути отвечал вопросом на вопрос, апеллируя к тому, что в США ущемляются права негров – мол, кто бы говорил, на себя посмотрите. И вот тебе раз! В Америке появился черный президент. Так американцы утерли нос Путину и прочим нашим «борцам за народные права»… Нос-то утерли, понимающие люди посмеялись, однако в России ситуация остается прежней.

Только выбирающего человека В. Мухина и О. Дембицкая называют личностью и гражданином[114]. Исследователям выбор представляется в образе результата рефлексии и проявления своей внутренней позиции по отношению к жизненным и социальным явлениям. Выбор — это деятельность, совершаемая по личной воле, требующая знаний и сформированной субъектной позиции. Однако часто выбор человека толпы происходит не по его сознательной воле. Исследователи считают, что личность – это одновременно носитель социальных отношений и индивидуальной свободы. Но «партия элиты» совсем не учитывает никакой свободы личности, никакой позиции и воли. Поэтому электорат, отдающий свой голос за авторитарную «Единую Россию», можно без всякого преувеличения назвать толпой, бездумной массой. Человек не имеет выбора, и даже этого не замечает. Он действительно думает, что волен выбирать, в то время как перед ним стоит всего лишь иллюзия выбора. У него просто есть примитивное понимание того, что делать можно, а чего – нельзя, но это понимание принадлежит не ему (как он сам думает), а тому, кто ему его навязал. То есть, из-за корпораций типа «Единой России» исконно человеческая сознательная (преимущественно политическая) деятельность заменяется на бессознательную. Еще Г. Лебон описал основные характеристики толпы: исчезновение личности, преобладание бессознательного, прекращение деятельности мозговых полушарий и т.д. Сознательная личность исчезает, а чувства и идеи единиц, образующих целое, именуемое толпой, принимают одно и то же направление. Формируется коллективная душа, имеющая временный характер и определенные черты[115]. В общем, толпа, масса, представляет собой «человеческое, слишком человеческое» явление в его бездумии и невежестве.

Дата добавления: 2015-08-17